Текст книги "Последняя тайна профессора"

Задав ему еще несколько вопросов, Крячко отправился на встречу с Урядьевой, которая состоялась на ее рабочем месте, в отделе селективной вирусологии. Вероника оказалась пригожей, можно даже сказать, красивой женщиной, с большими, заплаканными глазами. На все вопросы визитера из угрозыска она отвечала охотно, с явным пониманием того, что ее ответы будут способствовать раскрытию тайны, окутывающей кончину ее (это было видно и без пояснений) любимого руководителя.

Вероника рассказала о том, чем последние дни занимался академик, как выглядел, в каком пребывал настроении. По ее словам, в ЛГГ все было совершенно ординарно, каждый делал свою работу, никаких форс-мажоров не ожидалось.

– Если бы мне вчера-позавчера сказали о том, что сегодня о Святославе Дмитриевиче мы будем говорить в прошедшем времени, – призналась она, – я этому ни за что не поверила бы! Вы знаете, он ежедневно обходил все отделы лаборатории и хотя бы парой слов обменивался с каждым из сотрудников. Это был его главный принцип – объединять, сплачивать коллектив, чтобы никто не чувствовал себя лишней «спицей в колесе». Поэтому лаборатория работала как единый живой организм. Каждый понимал значимость своей миссии, каждый знал: от нас зависит здоровье и даже жизнь миллионов человек как в нашей стране, так и за ее пределами.

Из тематики проводимых исследований Вероника превосходно знала, на что был «заточен» их отдел. Лично ей досталось исследование, образно говоря, «физиологии» вирусов самого разного класса, которым создавались те или иные экстремальные условия. В том числе и «ин витро», и «ин виво» (т. е. как в многоклеточных организмах, так и в искусственной среде). По мнению академика, мир вирусов не являл собой некоего застывшего в своем развитии сообщества ультрамикроскопических организмов. Он был уверен в том, что вирусы даже уже хорошо изученных болезней, таких как оспа и бешенство, могут в любой момент изменить свой геном, став на порядок вирулентнее (т. е. агрессивнее). Многие изменения в их генной структуре, считал он, обуславливались не только хорошо известными человечеству физическими факторами, но еще и какими-то особыми, пока еще не открытыми излучениями нашей планеты, а также далекого космоса. И, Вероника это особо подчеркнула, его предположения были абсолютно верны. Исследования генетических структур вирусов это подтвердили полностью.

– …Он одним из первых высказался о наличии у вирусов коллективного квазиразума, а еще он был категорическим противником, как он называл, «ремесленнического экспериментерства» с геномом человека, животных и растений. По его мнению, эти эксперименты были сродни сумасшедшему, выдергивающему чеку гранаты, чтобы посмотреть, что будет дальше?

По словам Вероники, академик осуждал не само вмешательство в геном живых существ, а зачастую безграмотную манипуляцию с хромосомами, когда в одной клетке живого существа объединялись гены млекопитающих и кишечнополостных или растений и насекомых. Он постоянно приводил пример с созданием американцами синтетической бактерии Синтии, которая, по замыслу состряпавших ее «ремесленников-экспериментеров», должна была питаться исключительно нефтепродуктами после катастрофы в Мексиканском заливе. Но это кончилось тем, что теперь уже всему человечеству угрожает биологический апокалипсис. Синтия, быстро трансформировавшись, вместо истребления разлившейся нефти стала паразитировать на живых организмах, в том числе и на людях. Против нее бессильны антибиотики и многие другие лекарственные средства. Начнись пандемия – человечество обречено. Да и вся жизнь на земле в ее нынешних формах может быть уничтожена. Вполне возможно, выжить смогут только бактерии и вирусы.

– А ваша лаборатория эту самую Синтию уже изучала? – поинтересовался Стас.

– Разумеется! Святослав Дмитриевич специально ездил в США, раздобыл там образец Синтии, и сейчас мы ищем возможного ее истребителя из числа самых сильных бактериофагов.

– А эта микробина от вас не сбежит? – опасливо поинтересовался Крячко.

Его собеседница отрицательно качнула головой.

– Прежде чем привезти Синтию, Святослав Дмитриевич оборудовал особо изолированное место для ее исследований – было построено отдельное здание на плите из специального пластика. Там все абсолютно загерметизировано. Скажем, сточная вода обеззараживается в специальной высокотемпературной установке. Но даже обезвреженной она не попадает в канализацию. Даже воздух, выходящий из системы вентиляции, проходит через пламя газовых горелок и облучается мощными кварцевыми лампами. Нет-нет, эта, как вы выразились, «микробина» от нас не сбежит. Кстати, уже получены обнадеживающие результаты ее исследования. Почему об этом никто не знает? Пока не будет многократного подтверждения того, что наш метод абсолютно эффективен и безопасен, мы трезвонить не собираемся. Надо тщательнейшим образом выяснить не только то, насколько бактериофаг смертелен для Синтии, но и то, не станет ли он вдруг ее подобием? А такое возможно! Поэтому мы постоянно отслеживаем РНК этого вируса на предмет мутаций. В этом-то и отличие настоящих ученых от самонадеянных биоремесленников, каковых сейчас на Западе хоть пруд пруди.

– Скажите, а не могло ли именно это обстоятельство послужить причиной того, что какие-то наши «заклятые друзья» решили убить того, кто покусился на их любимое детище – эту самую Синтию? – Станислав вопросительно взглянул на свою собеседницу.

– Да, допускаю и такое… – грустно согласилась Вероника. – Наши «партнеры» горазды на всякую подлость. Уж если на своих-то людях, как на лабораторных мышах и кроликах, ставили всевозможные эксперименты, то чего они будут церемониться с «каким-то» русским академиком? Знаете, всякий раз, когда он отправлялся за границу, вся наша лаборатория пребывала в напряжении – не случится ли там чего-то скверного? Помните, когда-то, уже давно, наш известный ученый Владимир Александров, автор теории «ядерной зимы», бесследно пропал в Испании? Я больше чем уверена, что его похитили и убили западные спецслужбы.

– Но академик, несмотря ни на что, туда все равно ездил? – спросил Крячко.

– Ездил. Святослав Дмитриевич считал, что наука, запертая в четырех стенах, подобна живому существу, запертому в герметичной банке – задохнется. У него на Западе было много и последователей, и учеников, и даже поклонников его великого таланта. У него было много друзей на всех материках. В том числе и в Европе, и в США… Там ведь тоже много порядочных, честных, доброжелательных людей. Но мы все равно за него боялись. Уборщица с нашего этажа, тетя Катя, она верующая, так, как только он собирался куда-то ехать, сразу же бежала в соседнюю церквушку, ставила там дюжину свечек и заказывала молебен во здравие «раба божьего Святослава». Может быть, поэтому он и возвращался оттуда живым и невредимым? А вот здесь его не уберегли… – шмыгнув носом, Вероника промокнула глаза носовым платком.

– Интересно, а как он сам относился к тому, что за него молилась тетя Катя?

– Доброжелательно. Как я понимаю, он и сам был верующим. Но-о-о… Как-то по-другому. Идет он как-то раз, поздоровался с тетей Катей, и когда прошел мимо, она его вслед перекрестила. Он как будто это почувствовал, оглянулся и с улыбкой, негромко так сказал: «Екатерина Ивановна, большое вам спасибо за заботу обо мне. Но это строго между нами: мы – не рабы Божьи, мы – внуки Божьи. Это мне точно известно! Разумеется, это обстоятельство никак не означает, что мы должны кичиться и возноситься над другими. Нет, нет! Это означает только то, что на нас лежит особая ответственность перед Творцом за судьбы земного мира. Кому много дано, с того и спросится больше. Это судьба нашей земли, и всех нас, на ней проживающих. Наша земля – совесть мира, и всем нам об этом надо помнить!»

На вопрос Стаса – не замечал ли кто в округе лаборатории подозрительных людей, не пытался ли кто-то проникнуть на ее объекты, Вероника лишь огорченно развела руками: нет, не знает…

Встретился Крячко и с другими сотрудниками ЛГГ. Но единственное, что вынес из этих бесед: никто из их приближения какой-либо беды не ощущал. Собеседники рассказывали о своем видении происшедшего с академиком, все пытались припомнить, в каком последние дни он пребывал настроении, о чем говорил, как реагировал на какие-либо ошибки сотрудников. А еще, все переживали о том, что же с ними теперь будет?

Гуров слушал Стаса не перебивая и лишь время от времени чуть заметно кивал. Когда Крячко закончил свое повествование, он снял трубку с телефона внутренней связи и, связавшись с Дроздовым, попросил его скрупулезно и углубленно провести все необходимые экспертизы, чтобы максимально точно установить причины смерти Семигорова. Судмедэксперт на это сообщил, что данную работу, помимо криминалистов главка, проводит и центральная лаборатория МВД.

– Думаю, Лев Иванович, уже завтра мы будем иметь полное представление о том, что произошло с академиком, – бесцветно пообещал Дроздов.

– Лева, а для чего все эти дополнительные уточнения? – Крячко изобразил недоуменную мину. – Я думаю, все уже и так яснее ясного.

– В принципе, я тоже думаю точно так же. – Гуров чуть заметно кивнул. – Но при всем том нам нужно иметь железобетонную уверенность, что академик Семигоров и в самом деле кем-то убит. Ты можешь представить, какой мы будем иметь вид, если после энного времени поисков вдруг окажется, что искали мы ту самую черную кошку в темной комнате, которой там на самом деле никогда и не было? То-то же!

– Ну хорошо… Тогда… – начал было говорить Крячко, однако его перебило пиликанье стоящего на столе Льва телефона внутренней связи. – Петруха, едри его! – сердито проворчал он.

Орлов, не тратя время на предисловия, спросил исчерпывающе лаконично:

– Как?

– Средней паршивости! – не менее лаконично ответил Лев.

– Гм-гм! – даже закашлялся Петр и конкретизировал свой вопрос: – Общее впечатление какое? Академик, скорее, убит? Или, скорее, умер сам?

– Скорее убит, – сказал, как отрезал, Гуров.

– Подозреваемый? – многозначительно-выжидающе уточнил Орлов.

– Есть! – в том же телеграфном стиле ответил Гуров.

– Так! – как видно, потеряв терпение, уже совсем в другой тональности выдохнул Петр. – Ну-ка! Оба быстро ко мне!

Переглянувшись, опера со смехом покинули свой кабинет. Когда они вошли к Орлову, тот сидел за столом, углубившись в себя, чуть нервозно барабаня пальцами по крышке стола. Указав кивком на гостевые кресла, он даже не спросил, а потребовал:

– О подозреваемом – все подробности!

С совершенно невозмутимым видом Лев рассказал все, что услышал про Вадима Дорохухина от его отца и тетки. Выслушав, Петр удовлетворенно произнес:

– Вот! На мой взгляд, вполне реальный подозреваемый. Он асоциален. Я бы даже сказал, антисоциален. Такой тип вполне способен убить из зависти, алчности, а то и просто без повода. Так что берите его в плотную разработку и колите на чистосердечное.

Опера снова переглянулись. При этом Стас саркастично улыбнулся. Заметив это, Орлов вопросительно взглянул на него.

– Что не так? – чуть раздраженно спросил он. – Вас что-то не устраивает?

Прищурившись, раздельно произнося слова, Гуров уведомил:

– Прежде всего надо дождаться окончательного заключения экспертов, которые пока так и не сказали на все сто процентов, что Семигоров был именно убит. Да, всю возможную информацию надо получить, в том числе и у этого асоциала Вадима. Но дожимать его на «чистуху»? Как бы не получилось, как в том старом анекдоте про пропавшую трубку твоего тезки Петра Первого. Помнишь? «Алексашка, у меня пропала трубка!» Алексашка: «Сенаторов – в пыточную!» Петр: «Алексашка, трубка-то нашлась!» Алексашка: «Поздно, мин херц, все уже сознались!»

Досадливо издав «гм-м-м!», Орлов осведомился:

– Что еще у вас на сегодня?

– Ну что?.. – Лев говорил, покачивая носком туфли. – Сейчас мы со Стасом обсудили всю полученную нами информацию и, как мне кажется, есть все резоны доехать до поселка Чадилово. Это за МКАДом, но в другой стороне от Фотона. Там, как рассказал Григорий Дорохухин, у своей сожительницы обитает его сын Вадим. Но мы пока что планируем с ним всего лишь поговорить. И вот почему. Даже если эксперты скажут, что смерть Семигорова насильственная, возникает вопрос: а как именно он был убит? Судя по социальному статусу Вадима Дорохухина, по его образованию, если бы он действительно захотел кого-то убить, то пустил бы в ход нож, кастет, ружье, самодельную взрывчатку, какой-нибудь легко обнаружимый технический яд. А на Семигорова, судя по тому, что эксперты до сих пор не могут понять причины инфаркта, скорее всего, было оказано какое-то высокотехнологическое воздействие. Но какое?! Неопределяемым токсином из каких-то секретных лабораторий? Мощным пучком инфразвука? Ну, не принимать же всерьез разговоры о методиках вуду, каковые Вадька освоил в секте какого-то заезжего негра?

Эта энергичная тирада произвела на Петра весьма сильное впечатление. Он глубоко задумался, подперев голову рукой и глядя куда-то в пространство. В кабинете установилась тишина. Наконец, глубоко вздохнув, он с упреком проворчал:

– Умеешь ты, Лева, «повысить» настроение! Ладно, занимайтесь… Будем на связи.

Вернувшись в свой кабинет после недолгих дебатов и подбросив монету, опера решили ехать в Чадилово на «Пежо». Проходя мимо своего «мерина», Крячко погладил его капот и негромко обронил:

– Извини, дружище, тебе выпала решка…

Через полчаса приятели въехали в пределы жилого массива, который, как и все прочие, находящиеся близ Москвы, был поселением городского типа. Впрочем, был здесь и частный сектор. В одном из таких домов, принадлежащем некой Ларисе Цариной, предположительно должен был находиться непутевый отпрыск Григория Дорохухина. Вырулив на улицу Восточную, Гуров остановился у изгороди дома номер тридцать. После стука в калитку из дома вышла крупная дама под сорок лет в обтягивающем брючном костюме. Подойдя к калитке, она вопросительно воззрилась на незваных гостей. Поздоровавшись и показав свои удостоверения, опера уведомили хозяйку дома о том, что хотели бы увидеть Вадима.

– Ну а я тут при чем?! – уперев руки в бока, вопросила Царина. – Он вам нужен – вот вы его и ищите.

– Но ранее он в вашем доме проживал? – больше утверждая, чем спрашивая, поинтересовался Гуров.

– Не помню! – с какой-то даже зевотцой ответствовала хозяйка дома.

Судя по всему, она была настроена малость покуражиться над «этими ментами». Но она не знала, на кого нарвалась. Достав из кармана телефон, Станислав Крячко деловито обронил:

– Ответ неверный! Ну что, Лев Иванович, вызовем группу захвата? Что-то мне подсказывает, что Вадька прячется где-то здесь. Пусть его поищут!

– А кто вам разрешит искать без положенного в подобных случаях ордера? – уже утратив изрядную долю своего гонора, поспешила спросить Лариса.

– Через пять минут он будет, – невозмутимо ответил Лев, тоже изобразив скучающую зевотцу.

– А если ничего не найдете? – запальчиво почти выкрикнула Царина.

– Тогда вам пришлют официальные извинения! – усмехнулся Крячко.

– Вот привязались! – явно уже начиная закипать, сердито выдохнула хозяйка дома. – Этого дебильного обормота я вчера выгнала со всеми его шмотками. Приблудился ко мне, понимаешь, этот козел облезлый, приютила я его, урода. А он чем ответил? Мало того, что всех местных шлюх оббегал, так еще и на меня руку поднимать начал. Ну, у меня не забалуешь! Выставила! Но я и в самом деле не знаю, куда его черти унесли. Знаю только, что у него вон там, в Коноплевке, есть какой-то кореш с погонялом Клоп. Может, к нему подался?

Пришлось ехать в Коноплевку – еще с десяток километров на юг от МКАДа. Это село во многом напоминало Чадилово. Кореш Вадима Клоп обитал в ветховатой пятиэтажке, построенной еще во времена развитого социализма. Найти его удалось без особого труда. В этом селе его знал всякий и каждый. Клоп жил в квартире на первом этаже, поэтому опера сразу же решили, что один пойдет звонить в дверь, а другой – проконтролирует, чтобы интересующий их тип не дал деру через окно.

Лев позвонил в обшарпанную дверь типичного бомжатника, которая вскоре открылась, и перед ним предстал потрепанный жизнью мужичок лет пятидесяти, от которого разило перегаром. Назвав себя, Гуров поинтересовался, не здесь ли сейчас находится Вадим Дорокучин. Захлопав глазами, Клоп объявил, что никакого Вадима Дорохухина он не знает и никогда в глаза не видел.

– Врать-то не надо! – нахмурился Гуров. – Я назвал его ДороКуЧиным, а ты назвал его фамилию такой, как она и есть – Дорохухин. Значит, ты его знаешь. Так, где он?

– Здесь! – послышался сзади голос Стаса.

Оглянувшись, Лев увидел входящего в подъезд Крячко, который вел, держа за плечо, невзрачного «фитилька» – худоватого типа, выше среднего роста, с неразвитыми плечами и осанкой типа «зигзаг». Руки задержанного были закованы в наручники. Свесив голову и глядя исподлобья, Вадим (а это явно был он) шел, спотыкаясь, и недовольно сопел носом.

– Как и ожидалось, гражданин Дорохухин попытался скрыться через окно, – улыбаясь и приятельски подмигнув задержанному, сообщил Станислав.

– Гражданин начальник! Что вообще происходит? – с некоторой даже слезой в голосе вопросил Клоп.

– Что-что… – ворчливо передразнил Дорохухин. – Эта чертова Лорка-хлорка небось накапала! Заяву на меня накатала, зараза. Так она сама во всем виновата! Она первая начала, мол, не удовлетворяешь, мне такой не нужен… Ну, я и не сдержался, дал ей по загривку…

– Граждане начальники! – Клоп начал суетливо жестикулировать. – Я тут ни при чем! Гражданку Лорку не трогал и пальцем по причине того, что с нею не жил и ее не удовлетворял!

– Помолчите оба! – Гуров сделал категоричный жест рукой. – Ну-ка, пройдемте-ка в помещение. Поговорим там. Гражданин Дорохухин, вам знаком Семигоров Святослав Дмитриевич? – спросил он, когда они вошли в грязную квартиру Клопа со столом, заваленным объедками, пустыми бутылками и немытыми тарелками.

Растерянно захлопав глазами, Вадька неуверенно кивнул.

– Ну-у-у, да-а-а… Он мне как бы дядькой доводится… А что?

– Когда вы его видели в последний раз? – уже без намека на улыбку сурово вопросил Крячко.

– А-а-а… М-месяца полтора назад… – пытаясь уразуметь, что же происходит на самом деле, проблеял Дорохухин, вдруг сообразив: дело-то «пахнет керосином»!

Резко заволновавшись, он попытался сказать еще что-то, но лишь беспомощно сучил скованными руками, озираясь по сторонам.

– Какие у вас с ним взаимоотношения? – осведомился Гуров и тряхнул его за плечо, чтобы вывести из ступора.

Вадька, окончательно скиснув, поведал о том, какой его дядька жлобяра – даже будешь умирать с бодуна, фиг с два даст «полтишок» на «лечение». Слушая его, опера понимающе переглянулись: им теперь уже окончательно стало ясно, что при всей своей антисоциальности Дорохухин-младший к случившемуся с академиком не имеет никакого отношения. Без особых церемоний перебив его душевные излияния, Лев в императивном порядке сурово распорядился:

– Значит так! В тюрьму желания нет попасть? Тогда пьянку прекратить, на работу завтра же устроиться. Я ясно сказал?

– Да! Ясно! Брошу и устроюсь. А к Лорке мне тоже вернуться? – боясь поверить в то, что два этих здоровенных опера в ИВЗ его, скорее всего, не повезут, робко поинтересовался Вадька.

– Вернись! Хоть в человеческий облик тебя приведет, – выходя из квартиры, поморщился Стас. – Как так можно жить? Вонища, грязища, бардак… Тьфу!

Сев в «Пежо», приятели неспешно покатили в обратном направлении, обсуждая итоги своего визита в Чадилово и Коноплево. Разумеется, они заранее знали, еще направляясь сюда, что итоги их поездки, скорее всего, будут нулевыми. Но все равно было немного досадно, что такой классный вариант с очень даже подходящим подозреваемым оказался «пролетным». Руля по ветховатому асфальту дороги не самой высокой категории в сторону Чадилова, опера вновь вернулись к обсуждению главного вопроса, на который пока не было однозначно твердого ответа: сам ли умер академик Семигоров или его жизнь кто-то отнял? Уже окончательно поставив точку на непутевом племяннике ученого, приятели продолжили обсуждение своих сегодняшних встреч с родственниками и подчиненными Семигорова.

В том, что его сегодняшние собеседники вряд ли могут быть хоть каким-то образом причастны к смерти академика, Лев был почти уверен. На пассажи Стаса, который был несколько иного мнения, он возражал довольно категорично, обосновывая свою позицию тем, что даже с позиции элементарной жлобской меркантильности смерть Семигорова членам его семьи была объективно невыгодной. Он обеспечивал ее материальное благополучие. Его авторитет и известность гарантировали членам семьи и их родственникам определенный правовой иммунитет в случае каких-то неправомерных «наездов» с чьей бы то ни было стороны.

– Нет-нет! Со смертью академика его родственники потеряли очень многое, – заявил Гуров. – Уж и этот полоумный алкаш Вадька не к кому-то побежал клянчить на бутылку, а к Семигорову.

– Ну так и в лаборатории, с кем я ни разговаривал, все пребывали в досаде и растерянности – что же теперь будет?! – разводя одними лишь кистями рук, трактовал Станислав. – Теперь и их ЛГГ может накрыться медным тазом. Там тоже практически все держалось на нем. Как я понял, академик готовил себе замену, но равного себе по соображалке, надо думать, не нашел. А это означает, что «убирать» его – толку мало. Их «контору» теперь могут запросто прихлопнуть, а если и не прихлопнут, то вполне могут назначить шефом кого-то со стороны…

Его «спич» резко прервался – он вдруг увидел нечто иррационально-фантасмагоричное: с дороги, ведущей к Чадилову – в этот момент они проезжали мимо поселка, – к трассе вышла девочка лет пяти с рюкзачком за спиной. На руках она несла уже довольно крупного полосатого котенка. Насколько можно было разглядеть, девочка плакала.

– Это что за чудо природы?!! – прозвучал недоуменно-риторический вопрос Гурова, который резко свернул к обочине.

Удивленно присвистнув, Станислав приоткрыл дверцу и спросил:

– Деточка, ты куда собралась? Где твои мама и папа?

Поспешно отступив назад, юная путешественница строго предупредила:

– Дяденьки, ко мне не подходите! А то убегу!

– Нет-нет! Мы и не думаем подходить! – поспешил уведомить девчушку Гуров, выходя из автомобиля. – Тебя как зовут-то, кроха?

– Я не кроха, я уже большая! – уведомила девочка. – Меня зовут Света.

– Света, ты куда идешь? Ведь вечер уже начинается. Скоро будет темно! У тебя мама и папа есть? – продолжил расспросы Лев, уже поняв, что с этой маленькой путницей не все в порядке.

– У меня никого нет. У меня есть мама-мачеха Соня. Она меня удочерила… – обстоятельно, с некоторой даже расстановкой сообщила Света.

– А идешь-то ты куда? Путешествуешь или к кому-то в гости надумала сходить? – спросил Станислав.

– Я иду куда глаза глядят… – уже с некоторой доверительностью призналась девочка. – Мама-мачеха Соня сказала, что я стерва и мымра, что ночевать сегодня буду на улице. Если захочу зайти домой, мне надо в бочке с водой или в речке утопить своего Барсика. А мне его жалко. Мы вместе с ним решили уйти куда глаза глядят…

Опера ошарашенно переглянулись. Услышанное ими выходило за всякие рамки и доброго, и разумного, и тем более законного. Стало ясно, что девочку оставлять здесь нельзя. Но как убедить ее поверить незнакомым людям?

– Света, меня зовут Лев Иванович, я работаю в полиции, я полковник, ловлю преступников – плохих и злых людей. Это мой друг Станислав Васильевич, он тоже полковник полиции. Если хочешь, мы можем отвезти тебя и Барсика в специальный центр для детей, у которых нет дома. Там о тебе будут заботиться, там ты сможешь почувствовать себя в безопасности. Если ты нам все еще не веришь, то мы сейчас можем вызвать «Скорую помощь», там работают тети. Они добрые, они помогут.

Опустив голову, Света о чем-то напряженно думала. В этот момент, вылетев из-за поворота, к ним подрулил зеленый «Фольксваген» и резко остановился с пронзительным визгом тормозов. Из машины выскочила ярко накрашенная особа средних лет, наряженная «по моде». С недовольно-раздраженным видом она поспешила к юной путнице, на ходу намереваясь схватить ее за руку. Но тут же раздался жесткий окрик Стаса:

– Вы кто и что вам нужно?

Выставив руку шлагбаумом, он загородил женщине дорогу. Как уже догадались оба опера, это и была та самая «мачеха-мама Соня», которая, следовало понимать, примчалась, чтобы забрать девочку. И если бы опера к этому моменту не успели поговорить с малышкой и что-то конкретное узнать о ее жизни, то, скорее всего, они едва ли стали бы препятствовать женщине забрать ребенка. Однако после услышанного от Светы допустить, чтобы ребенка забрала эта мегера, они не могли ни в коем случае. А та, даже не думая о том, что перед ней опера угрозыска, и посчитав их какими-то случайными, неосведомленными «лошарами», попыталась оттолкнуть остановившую ее руку.

– А ну-ка, убрал свои грабли, падло! Живо! Я ее мать. Я сейчас же вызову полицию! – зло выпалила «мама-мачеха», вновь попытавшись прорваться к сжавшейся в комок девочке.

– Полиция уже здесь! – объявил Лев, показав удостоверение. – Полковник Гуров, Главное управление угрозыска.

– Полковник Крячко, «контора» та же! – чуть ернически известил Стас моментально позеленевшую «маму-мачеху».

Растерянно открывая рот, подобно хищной щуке, выброшенной на сухой берег, она вдруг «просияла» натянутой, искусственной улыбкой.

– Господа, вы меня совершенно неправильно поняли! – объявила она, вновь попытавшись приблизиться к молчаливо недвижимой Свете.

– И что же это мы неправильно поняли? – ни на миллиметр не сдвинув свою руку, уточнил Крячко.

– Господа! Эта девочка – моя дочь. Я ее очень люблю. К сожалению, она очень капризна и импульсивна, склонна к беспочвенным фантазиям и бродяжничеству. Мне уже не раз случалось возвращать ее домой. Поверьте на слово: вернуться домой для нее – самый лучший выход. Светочка, солнышко, ты же хочешь домой? – женщина проговорила это, стараясь придать голосу ласковые нотки.

– А пусть Света решит сама: с вами ей остаться или ехать с нами, в центр реабилитации детей, – жестко определил Гуров. – Света, хочешь вернуться к «маме-мачехе» или поедешь с нами в центр реабилитации? Там живут дети, у которых нет дома. Там ты будешь вместе с Барсиком – это я тебе обещаю! Ну, что выбираешь?

Низко свесив голову, девочка молча указала пальцем на «Пежо». С исказившимся от злости лицом «мама-мачеха» едва не заскрежетала зубами. Окинув ее изучающим взглядом, Лев без каких-либо эмоций попросил:

– Будьте добры, ваши документы!

– Вы меня в чем-то подозреваете? – язвительно скривилась та.

– Подозреваем! – с вызовом ответил Стас. – Мы вам свои документы продемонстрировали? Будьте добры показать свои.

– Паспорта с собой у меня нет, есть только водительские права, – желчно процедила их собеседница.

– Нас они вполне устроят! – «утешил» ее Гуров.

Взяв пластиковую карточку водительского удостоверения, Гуров вслух прочел:

– Шкуродерова София Вениаминовна… Так… Год рождения… Так… Так… Все понятно! Можете быть свободны. – Он отдал «маме-мачехе» права и негромко объявил: – Все, едем!

Шкуродерова молча наблюдала за тем, как девочка садится в машину оперов, и, проводив ее ненавидящим взглядом, схватилась за телефон.

…Выйдя из уютного, разноцветного здания центра реабилитации «Пингвиненок» на улицу, опера остановились и разом оглянулись на светящиеся окна. Как и следовало ожидать, Свету там встретили очень радушно, пообещали девочке не разлучать с ее любимцем и в кратчайшие сроки найти ей или хороших усыновителей, или, может быть, даже кого-то из родственников. Прощаясь со Светой, «дядя Лева» и «дядя Стас», к которым она успела привязаться за время пути, пообещали, что в ближайшее же время они ее обязательно навестят.

Взглянув на уже вечереющее небо, Стас негромко резюмировал:

– Похоже, это самое полезное и хорошее дело, которое нам удалось выполнить за сегодня. Как считаешь?

Гуров с задумчивым видом кивнул.

– Это верно. Но я думаю вот о чем. Кто и каким образом доверил ребенка этой озлобленной бабе? Чую, у нее в службе опеки есть «своя рука». И вообще во всей этой истории стоило бы как следует разобраться. Завтра же надо задействовать кого-нибудь из свободных стажеров, чтобы он проверил доскональнейшим образом, как Света попала к этой женщине. Мутная, очень мутная история! Ну что? День закончен. Сейчас доедем до «конторы» за «мерином» – и по домам?..

– Едем… – вздохнув, Стас снова оглянулся на светящиеся окна центра.

Следующее утро для Гурова началось со звонка его сотового, выдающего все то же, памятное – «Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом…». Звонил Петр Орлов, который минут пять назад и сам был поднят на ноги звонком дежурного министерства, которому, в свою очередь, позвонил старший опергруппы Лосевского РОВД, капитан Юрьев. Капитан звонил из дома академика Семигорова, куда оперов райотдела вызвала вдова ученого. Случилось так, что, проснувшись под утро от каких-то странных звуков, Инна вышла из своей спальни и поднялась на второй этаж дома. Поняв, что странный шум доносится из кабинета покойного мужа, она попробовала открыть дверь, но не смогла – замок был заперт изнутри. Женщина начала стучать в дверь кулаком и, по всей видимости, спугнула того (или тех), кто в этот момент находился в кабинете. Подозревая, что произошло что-то очень скверное, Инна позвала на подмогу сына и дочь, и Денис сумел открыть замок. Когда они вошли в кабинет, в нем никого уже не было. Но о том, что там орудовал посторонний, говорили разбросанные по полу книги и бумаги, а также распахнутый настежь личный сейф академика. Инна немедленно позвонила в полицию, и меньше чем через полчаса в Фотон прибыла опергруппа местного райотдела.

Старший опергруппы капитан Юрьев определил, что в кабинете поработал, скорее всего, матерый домушник, имеющий опыт проникновения в чужое жилище. Опера обшарили весь кабинет, но ни одного отпечатка пальцев не обнаружили. Очевидно, неизвестный работал в перчатках. Без особого труда удалось установить и то, как он проник в дом. Прежде всего обращало на себя внимание окно, с аккуратно вырезанным стеклом, которое в комнате было прислонено к стене. На стекле были обнаружены следы от мощных резиновых присосок, которыми неизвестный вынул стекло из рамы. А выйдя в сад, опера нашли прислоненную к стене дома садовую лестницу, по ней неизвестный взбирался к окну кабинета. Проведя первичный осмотр места преступления, Юрьев сообщил о его результатах по инстанциям. Уже в шестом часу получив сообщение о происшедшем, Орлов позвонил Гурову: