Текст книги "Катафалк дальнего следования"

– И что здесь происходит, скажите мне. Раз вы ничего не боитесь, объясните, почему на меня напали, пытались убить? За что меня так возненавидели?

– Страх! Я уже рассказывал вам. Завод приносит огромные деньги, а чудодейственная сила воды построена на обмане, на обычной болезни нашего священника. Я не знаю подробностей, как все происходит, как делают розовой воду из источника, выдавая ее за освященную кровавыми слезами. Но точно знаю, что владелица завода и священник боятся лишиться своего дохода, раскрыть свою тайну из-за того, что московский чужак в поселке задает неудобные вопросы, заходит, куда не положено заходить без приглашения. И местных они настраивают против вас. Это, – врач кивнул на свежие швы на лице полковника, – может быть только началом еще больших неприятностей.

– Вы сможете повторить свои слова на протокол, официально?

– Да… – Горев тяжело вздохнул. – Я мечтал все это время рассказать о тайне официально, уничтожить завод, священника, его хозяйку. Развалить их слаженный бизнес. Моя дочь… она… попала в аварию… Вернее… – Старик, прежде чем начать свой горький рассказ, говорил так, будто решался прыгнуть в ледяную воду.

Один из грузовиков, что возят живую воду, сбил мою жену и дочь на дороге, когда они шли в церковь. Жена была верующей, без фанатизма, но церковь посещала. В тот день была Пасха, и они шли на утреннюю службу, чтобы освятить яйца и кулич. Жена отлетела к обочине, а дочь угодила под машину. Она еще жила потом два дня, находясь в коме. Все два дня жена омывала ее этой чертовой водой, пыталась напоить, залить ей воду в рот пипеткой. Мне приходилось оттаскивать ее, давать снотворное, чтобы она не залила моей девочке легкие. Но моя жена сошла с ума, она больше не верила в меня, в медицину, в науку. Она ждала чуда, ждала помощи бога. Пила воду сама, мыла ею пол в реанимационной палате, ежедневно приводила священника читать молитву и окроплять чудодейственной водой двери палаты. И он приходил, молился, тряс своей кистью у меня на глазах. Зная, что я в курсе его болезни. Он врал моей супруге в глаза, обещал ей чудо и при этом понимал – я знаю о том, что нет никакого чуда, нет никакой надежды на спасение!

После того как моя дочь умерла, владелица завода сделала пешеходный переход через шоссе к воротам церкви… Жена жива до сих пор, только она в психиатрической районной больнице. Каждый месяц она просит меня привезти ей священную воду. И я привожу. Тридцать бутылок, по одной на день. Она пьет только эту воду. Пьет, молится, ждет и верит, что вода сделает чудо – вернет ей нашу дочь, воскресит, как Христа. А я не верю… Не верю больше в чудо, в прощение. Не верю людям, не верю в справедливость и торжество закона. Единственное, во что я верю, в то, что встречусь с моей доченькой после смерти. И жду ее, жду свою смерть с радостью и нетерпением. Здесь, на земле, мне нечего бояться. Что охрана Семеновой убьет меня за то, что я рассказал ее секрет? Я поблагодарю их, они ускорят такой желанный конец моей жизни. Если можно помочь жителям поселка, освободить их из этого негласного рабства, то я готов все повторить официально. Если кто-то кроме вас захочет меня слушать. Повторю, мне нечего терять, я ничего не боюсь и готов выступить в суде, чтобы мошенники, торгующие надеждой и верой в чудо, были наказаны. Но простите, Лев Иванович, я не верю, что это произойдет. Слишком сильна власть денег, и она сильнее закона. Государственного и человеческого. По крайней мере в нашем поселке. Поэтому и предлагаю вам уехать, а не мараться в местной грязи. Она липкая, проникает прямиком в душу.

Гуров молча смотрел на старика. Сгорбленный, поникший под тяжестью своего горя, тот застыл за столом, будто утонув в тяжелых мыслях и воспоминаниях. Льву Ивановичу больше не хотелось мести жителям Туманного, ярость утихала, осталась лишь жалость к сельчанам, которые живут в невидимой тюрьме. В месте, где царит беззаконие, процветает ложь и алчность, и против них нет равной силы.

– Что, вам уже рассказали о моем визите к священнику?

– Мне ничего, местные знают, что я не любопытен. – Старик фыркнул в желтые от табака усы. – Случайно услышал, как санитарка болтала по телефону. Вы ворвались в храм божий, избили священника, его сына, и только вмешательство Маргариты спасло его семью от смерти.

– Маргарита – это такая высокая женщина, в длинной шубе? Острые черты лица, пышная прическа. Кто она, местная власть? Она – владелица завода?

– О, так вы совсем ничего не знаете. Я думал, московские опера порасторопнее наших увальней.

Врач подошел к шкафу и снова зашуршал газетными подшивками. Выбрав пару штук, положил их перед Гуровым на стол. С фотографии рядом со зданием церкви и священником, на глазах у которого еще не было бельм, стояла женщина, которую Гуров впервые увидел на вокзале. Она была в шелковом закрытом платье, скромном платке на пышных локонах. Даже газетный снимок не смог скрыть ее цепкий и резкий взгляд, хотя острые черты лица и были смягчены смиренной полуулыбкой. Заголовок был набран огромным жирным шрифтом: «Районный депутат Маргарита Семенова помогает в возведении храма для поселка Туманный». Во второй газете Маргарита позировала на фоне ухоженной горки из камней, с кокетливым видом набирая в хрустальный бокал воду из потока воды, что текла из каменного основания. «Меценат Маргарита Семенова помогает россиянам встретиться с чудом» – еще более льстивая подпись под снимком заставила Гурова скривиться от досады.

– Семенова владелица завода по розливу освященной воды?

– Скорее, ее нужно называть царицей или королевой района, поселка, завода, жителей Туманного. Не юридически, конечно, но фактически. – Казалось, что даже усы у старика приподнялись от скрытой злости.

– Понятно… – Гуров чуть помедлил. – Спасибо. У вас действительно руки золотые, становится легче с каждой минутой. Я пойду. А по поводу Семеновой я знаю одно – на любую силу найдется сила побольше. Я приехал сюда найти преступника, который убил проводницу в поезде, сделал детей Светланы сиротами, чуть не отправил на тот свет мою коллегу. Меня не интересуют секреты местной королевы, вернее, я не собирался в них копаться. Но ровно до того момента, пока она не стала настраивать жителей против меня. Не я начал этот конфликт, мне просто надо было выполнить свою работу. Но теперь все будет по-другому.

После этих слов Лев Иванович поднялся и пошел к выходу. Печальный Горев даже не проводил его взглядом, тяжелые воспоминания все еще не отпускали старика. Он неотрывно смотрел на фото Маргариты Семеновой на фоне храма, не замечая, как сигарета догорает между пальцев.

На улице Гуров вдохнул полной грудью, после унизительного поступка охранников Семеновой гнев немного утих и пришло ясное понимание – к делу нужно подключать Орлова и вышестоящее начальство в Москве. Здесь один он действительно бессилен против местной королевы, которая мешала его расследованию из страха быть разоблаченной в мошеннической схеме.

Но на улице его ждал сюрприз. Возле своей новенькой машины нетерпеливо переминался с ноги на ногу Егоркин, а в десятке метров от него застыл с равнодушным выражением лица все тот же соглядатай из охраны местной королевы.

– Лев Иванович! – строго окликнул опера прокурорский работник. – Нам необходимо поговорить. Садитесь в машину.

Внутри автомобиля молодой мужчина засуетился, то открывая окно, то включая печку, хотя в машине было тепло. Гуров видел, как ему трудно начать разговор.

– Лев Иванович, сегодня опознали труп в лесочке у железной дороги. Это местная жительница, я думаю, что она случайно видела, как Дымов сбежал с поезда незадолго до взрыва, поэтому он ее убил.

– Почему она была раздета? Где ее одежда?

– Это мы все выясним, скорее всего, взрывник ее изнасиловал. Был пьян, накинулся на симпатичную девушку. Осталось только найти Дымова и получить его признательные показания, поэтому вам больше нет необходимости находиться здесь. Я подал рапорт об исключении вас из следственной группы.

Последние слова Егоркин произнес, не поднимая на коллегу глаза, белая кожа покрылась пятнами, а на лбу выступил пот.

Гуров крепко ухватил его за пуговицу щегольского пальто и тряхнул:

– Кто тебе приказал написать этот рапорт, Семенова?

– Лев Иванович. – У Егоркина на глазах выступили слезы, он перешел на испуганный шепот, крутя головой, не подслушивает ли кто их разговор. – Простите. Вы не понимаете. У меня семья, дочка, жена. Я не могу ей отказать, иначе придется попрощаться с работой, со служебной квартирой. Я не могу, у меня машина в кредит, жена, дочка. – Егоркин повторял словно заклинание свои доводы. Он робко отодвинул ворот рубашки и показал алые полосы от женских когтей на шее. – Вот видите, что она сделала в ярости. Если я откажусь выполнять ее приказы, то она спустит на меня своих головорезов.

Егоркин кивнул головой на верзилу, который лениво подпирал стену фельдшерско-акушерского пункта, ожидая конца разговора.

– Что ты написал в рапорте?

– Что вы напали на несовершеннолетнего жителя поселка и душили его. Что употребляете алкоголь на рабочем месте. – Он снова еле слышно прошептал: – Простите, у меня нет выбора. Она мне приказала.

– Семенова?

– Да.

– Она сказала, почему против моего участия в расследовании?

– Нет, – покачал головой Андрей и снова покосился на охранника. – Простите. Ваши вещи на заднем сиденье. Лучше будет, если вы заберете их и уедете из города прямо сейчас. Вот. – Он торопливо порылся в бумажнике и протянул пятитысячную купюру оперу. – Этого должно хватить, чтобы на попутке добраться до райцентра и оттуда до Москвы.

– Ты идиот? – Гуров все-таки не удержался от гневного восклицания.

– Мало? Но я пока не могу больше, у меня нет. Давайте спрошу у Маргариты…

– Ты идиот! – снова выдохнул Гуров и сжал ладонь следователя, так что смялась купюра, а пальцы побелели. – Ты понимаешь, что своим рапортом губишь свою карьеру? Ваша Маргарита здесь царица. Здесь и сейчас. Как только я сделаю один звонок, и тебя с твоим рапортом, и ее заставят отвечать за наглую ложь. И отвечать по закону. Как думаешь, потом ты сможешь и дальше работать в прокуратуре?

– Она пообещала, что решит все проблемы. – Губы у испуганного Егоркина дрожали. Он с ужасом наблюдал, как к машине приближается охранник. – У меня было всего пять минут для разговора с вами, Лев Иванович. Вам лучше сейчас уехать, прошу вас. Я не хочу проблем. Я прошу, забирайте вещи и уезжайте из Туманного.

– Дай мне телефон, я сделаю один звонок своему начальнику. Он начнет меня искать, если я не выйду на связь. Обещаю, я расскажу, что ты написал рапорт под давлением.

– Нет, простите, я не могу! Не могу вам помогать, мне запретили.

Молодой мужчина почти умолял, глаза становились все больше. В этот момент верзила-охранник остановился у дверцы и забарабанил толстыми пальцами по стеклу.

– Ты идиот, Егоркин! – в сердцах выпалил Лев, подхватил с заднего сиденья скромный пакет с вещами и вышел из машины.

Который раз за сегодня ему приказывают, просят, советуют уезжать из города? Третий, кажется. Пора и ему высказаться по поводу происходящего. Лев Иванович отбросил пакет в сугроб, чтобы вещи не мешали выплеснуть наконец клокочущую уже в горле ярость. Он не был профессиональным спортсменом, но давно занимался восточными единоборствами. Да и преступники не давали расслабиться, базовые умения наносить удары, применять болевые или блокирующие приемы пригождались ему не раз.

Ударом кулака под дых опер заставил здоровяка, что был к нему приставлен по приказу Семеновой, согнуться. Пока тот хрипел, пытаясь вдохнуть, Лев Иванович ударил здоровяка по лодыжке и таким образом поставил на колени. Пальцами он сжал шею, мужчина застонал от боли, а Гуров наклонился к уху и тихо проговорил:

– Послушай меня, сейчас ты перестанешь таскаться за мной следом, вместо этого пойдешь к своей хозяйке и передашь ей, что никуда я отсюда не уеду, пока не найду организатора взрыва. Понял?

Тот в знак согласия затряс головой и тут же резко выпрямился, так что затылок его словно камень врезался Гурову прямо в нос. Во все стороны брызнула кровь. Машина завелась – Егоркин при виде жестокой драки бросился наутек.

Гуров на секунду растерялся, но тут же собрался и упал на бок в сугроб, уходя от второго удара. Теперь уже кулаком прямо в лицо. Огромная сжатая пятерня пролетела мимо, и вслед за ней по инерции пролетел вперед шкафоподобный охранник. Он упал на колени, и Лев Иванович мгновенно воспользовался ситуацией: ударом ноги по ребрам он уложил противника окончательно на землю, вывернул ему руку, применив болевой прием, так чтобы большой палец оказался неестественно вывернут. Поверженный громила хрипло застонал:

– Пусти, я просто должен был тебя сопроводить до границы поселка. Валить тебе отсюда велено. Пусти, больно. Я все передам Марго.

Лев ослабил захват и отошел подальше от лежащего на земле тела, готовясь к новому раунду схватки. Но охранник, отплевываясь от грязи, просто поднялся и процедил сквозь зубы:

– Неохота руки об тебя марать. Потом с тобой еще сочтемся, каратист. Так и знай, тебе здесь даже сутки не продержаться.

– Беги к хозяйке и не забудь передать мои слова. Я не остановлюсь, пока не найду взрывника. – Лев плюнул вслед хромающему охраннику.

Слюна вытянулась кровавой ниткой на грязном снегу. «Сегодня кровь в поселке льется рекой, видимо, привыкаю к местным традициям», – сквозь боль усмехнулся он собственным мыслям.

Куда дальше? Связи нет, в квартиру не вернуться, из официального расследования он будет исключен. Даже если Орлов будет против, в любом случае при наличии рапорта его не имеют права допустить в следственную группу, пока не будут выяснены все обстоятельства, описанные в рапорте Егоркина.

«Война войной, а обед по расписанию», – решил Лев Иванович. Он проверил нос, зубы – все было целым и не шаталось. Рукавом куртки и чистым снегом из глубины сугроба он кое-как оттер кровь с лица. Потом решит, куда податься. А сейчас после долгих часов на улице его мучает холод, да и голод дает о себе знать. Он решительно зашагал по знакомому маршруту – через железнодорожный мост, потом вдоль домишек к уютным желтым окнам и знакомому запаху жареного теста.

Баба Соня гремела посудой так, что было слышно за пару домов, аромат же ее стряпни полз опять по всей улице. Он подсунул руку в щель калитки, откинул крючок из проволоки и зашагал к крыльцу. Зайти внутрь дома Гуров не успел, дорогу в сенях преградила хозяйка. Сегодня баба Соня выглядела не так приветливо, она стояла подбоченясь, из-под туго повязанной косынки сверлил недобрый взгляд. Лев Иванович миролюбиво попросил:

– Добрый день, баба Соня. Угостите чаем под беляши? Я заплачу. Весь день только о вашей стряпне мечтаю.

– Нету ничего, – буркнула бабка и прикрыла дверь внутрь дома.

– Как же, свежее жарите, по всей улице аромат тянет. Я еще на мосту почуял, что у бабы Сони беляшики готовы.

Лев говорил, улыбался, но при этом внимательно рассматривал старуху. Что-то изменилось, пожилая женщина явно была настороже. И до нее дошла история о нападении Гурова на поповского мальчишку? Но вроде бабулька не отличалась фанатичной преданностью местному священнику. Он всмотрелся в полоске света, что падала из-за приоткрытой входной двери за его спиной, в руки стряпухи. Рукава просторного халата были завернуты почти во всю длину, чтобы не мешать во время готовки. На старой пигментной коже не было ран или ожогов.

– Ну парочку разве не найдете для меня, я ведь не бесплатно.

Что-то грохнуло прямо под ногами, и Гуров резко замолчал.

– Кошара опять в подполе буянит, мышей все ловит, никак на пенсию не выйдет, – засуетилась женщина и предложила: – Ну давай проходи, сложу парочку, и иди себе подальше. Чаем поить не буду, дела у меня.

Снова половицы под ногами заходили ходуном.

– Кошара ваш на улице. – Лев Иванович неотрывно наблюдал за лицом бабы Сони.

Взгляд ее метнулся к крышке из половиц с прикрепленным к ним ржавым кольцом – вход в подполье.

– Так он, наверное, через ход свой пробрался. Лаз у него есть там.

– У вас ожогов нет на руках, зачем вы в фельдшерском пункте брали мазь и бинты? Кого вы перевязывали?

От неожиданного вопроса старуха дернулась в сторону двери и торопливо возразила:

– Никого я не перевязывала, про запас это.

– Покажите упаковки, – не отставал Гуров от старухи.

– Ничего не буду показывать, уходи, а то вызову наряд. – Она сделала шаг в его сторону и грозно указала пальцем на дверь.

«От четвертого человека за сегодня слышу эту просьбу – уйти», – отметил про себя опер, а сам сделал решительный шаг вперед, так что нога его оказалась на крышке, ведущей в подполье.

– Открывайте, проверим и мышей, и кошку или кота, кто там у вас.

– Ничего не буду открывать, давай не хулигань тут, а то соседей кликну, чтобы угомонили тебя, – но голос у старушки звучал неуверенно.

Лев без лишних препирательств наклонился к кольцу:

– Зовите соседей, свидетелями будут.

Только крышка сама приподнялась под его рукой, с грохотом отлетела назад, и снизу кто-то выкрикнул басом:

– Не трогайте ее, женщина не виновата!

– Поднимайтесь, поговорим! – Гуров отошел подальше от лаза и взялся за черенок от лопаты, стоящий в углу.

Кивком он показал старушке, чтобы она спряталась за дверью в кухню. И та без шума исчезла из сеней. Тяжело заскрипели под большим телом ступени, показалась сначала взлохмаченная голова, тяжелое лицо в обвисших складках, потом широкие плечи и большой живот. Наконец мужчина полностью вылез из своего укрытия, и даже в полумраке коридорчика Лев Иванович узнал его – Дымов! С паутиной в волосах, с седой щетиной на округлом лице, в одних брюках и рубашке, закутанный в потрепанное одеяло, он остановился, прижимая к груди перевязанную ладонь. Напряженно всмотрелся в лицо Гурова:

– Я вас знаю! Вы ехали с нами в вагоне! Я помню вас! Вы полицейский? Вы должны мне помочь, прошу! Произошло что-то ужасное, на меня напали и ранили!

От его стремительного шага навстречу опытный оперативник отскочил подальше и выставил вперед черенок.

– Стойте на месте и рассказывайте, как вы здесь оказались.

Но высокий мужчина, несмотря на предупреждение, заметался по тесному пространству, взмахивая руками, так что концы одеяла задевали и валили утварь с полок.

– Я помню все, как в тумане, всю поездку. Моя жена, она пропала! Ее надо срочно объявить в розыск! И еще эта девушка, она напала на меня утром, когда я попытался сойти с поезда или позвать на помощь. Она напала на меня с ножом и порезала руку. Мне пришлось прыгать на ходу. Она хотела меня убить!

– Как вы здесь оказались?

– Я бежал, но было так холодно, ведь мне пришлось прыгать без одежды и вещей, чтобы спастись. В голове все смешалось, я бродил по лесу, никак не мог найти выход к людям, а потом замерз. Силы совсем кончились, ночью я не выдержал, постучался в ближайший дом, где горел свет. Эта женщина согласилась мне помочь. Она спрятала меня внизу в подполье, перевязала руку и рассказала, что меня ищет полиция. Я отдал ей все деньги, что были со мной, отдал карточку со сбережениями. Не трогайте ее, прошу, она хорошая женщина. Дала мне одеяло и обработала рану, помогла прийти в себя.

– Почему вы не обратились в полицию?

– Я знал, я боялся, что произошло что-то страшное. Взрыв в моем вагоне, в моем купе. В третьем купе! И эта девушка с ножом. Мне кажется, что мне угрожает опасность! Вы, вы точно из полиции?

– Да. – Гуров сосредоточенно наблюдал за движениями Дымова, хаотичными и неловкими. Ему показалось, что пенсионер опять немного пьян.

Тот замер и недоверчиво переспросил:

– Вы ведь меня искали, да? Зачем? Для чего?

– Послушайте. – Лев Иванович постарался говорить ровным тоном. – В вагоне, в купе, где вы ехали, действительно произошел взрыв. И вы единственный свидетель, поэтому не надо скрываться или чего-то опасаться. Лучше будет, если мы с вами сейчас поедем в отделение полиции и там вы обо всем подробно расскажете. Я гарантирую, что мы разберемся в том, что с вами произошло. Если вы не виноваты и не сделали ничего противозаконного, то…

– Я не виноват! Моя жена пропала! Меня пытались убить, в чем я могу быть виноват! Я жертва! Эта старуха сказала, что полиция обвиняет меня во взрыве! Но зачем мне взрывать поезд? – воскликнул Дымов, прерывая Гурова.

– Дайте мне разобраться в случившемся. – Лев Иванович постарался успокоить взбудораженного пенсионера. – Я сейчас попрошу бабу Соню вызвать по телефону полицию, и потом мы вместе с вами поедем в отделение. Я обещаю, что внимательно выслушаю вас, проверю каждый указанный вами факт. Будет хуже, если вы так и продолжите скрываться, будто вы преступник.

Лев Иванович медленно сделал два шага в сторону входа в кухню, стукнул по деревяшке двери и выкрикнул:

– Баба Соня, вызовите, пожалуйста, дежурный наряд. Наберите по телефону ноль-ноль-два, скажите, что вызывает полковник Гуров.

Но старуха за дверью молчала. Он дернул ручку и с удивлением обнаружил, что дверь заперта. Пенсионерка от страха совсем потеряла голову? Мощное тяжелое тело чуть не опрокинуло его ударом плеча, Дымов прыжком бросился к люку в подпол с криками:

– Нет, нет, я не верю вам! Нет, вы хотите засадить меня в тюрьму! Нет!

Он с грохотом сверзился по ступеням вниз, и в темноте подвала раздался шум бьющегося стекла. Лев Иванович бросился следом, осторожно нащупывая гнущиеся ступени ногами. Внизу в стене чернел проем в тоннель, который, видимо, шел под основанием дома. Права была баба Соня, есть лаз, да только такого размера, что туда смог протиснуться даже толстяк Дымов. Но Гурову путь уже был закрыт. Беглец опрокинул за собой два стеллажа с соленьями и вареньем, так что гора из разбитых банок и сломанных полок перегородила дорогу через проход. Оперативник кинулся назад, вверх по ступеням в сени. Он выбежал на крыльцо, обежал дом в поисках выхода из прохода, заметил на примятом снегу огорода следы больших ног и бросился в погоню. Бежать далеко не пришлось, Дымов с кряхтением перебрасывал грузное тело через скромную оградку. Лев Иванович прибавил шаг:

– Олег Дмитриевич, вы все равно не убежите. Зачем эта беготня? Давайте как взрослые люди сядем и поговорим. Хорошо, не поедем в отделение полиции, пока вы мне все не расскажете. Так вас устроит?

– Я не верю вам, я никому не верю! – С криком Дымов исчез за черными силуэтами деревьев.

Лев Иванович не спешил за ним, пожилой мужчина не убежит далеко в одной рубашке и брюках. Грузный и с одышкой, он не сможет обогнать спортивного и подтянутого опера. Пускай побегает, вымотается и потом спокойно, уже без фокусов согласится на разговор. Гуров легко перемахнул через ограду, раздвинул кусты и позвал:

– Олег Дмитриевич, вы где? Выходите, будем общаться. Холодно ведь, простынете. Вы взрослый человек, не ведите себя как нашкодивший ребенок. Если в чем-то виноваты, то признайтесь. А если нет, то бояться вам нечего. Я обещаю, что буду с вами весь период следственных действий.

Ему показалось, что кто-то сдавленно вскрикнул и потом прозвучал глухой удар. Гуров, проваливаясь в сугробы, бросился в сторону звуков. Следы Дымова шли параллельно. Но вот глубокие отпечатки в снегу закончились, дальше пошли две вытянутые полосы – два человека волокли большое обмякшее тело. Впереди фыркнула машина и исчезла за углом дома, оставив сизый клубок дыма в воздухе. Лев Иванович со всех ног бросился следом:

– Стой! Стой!

Но набирающий скорость автомобиль быстро превратился в сгущающихся зимних сумерках в черную тень. Гуров бросился обратно к старому домику вокзальной торговки. Без церемоний он рывком дернул дверь с улицы – закрыто. Сделал два шага назад и выкрикнул:

– Открывайте дверь, или я ее выломаю. Придется потом тратить деньги на новую.

Прислушался – в глубине скрипели половицы. Он с размаху ударил по ветхой двери, так что задрожал весь домишко, зазвенели стекла в оконце.

– Что творишь, ирод! – выругалась за дверью старуха и с лязгом откинула крючок. В щели показался крючковатый нос. – Чего хотел?

Но Лев Иванович не собирался больше следовать правилам хорошего тона. Местные жители ведут себя без всякого уважения, и он тоже будет отвечать тем же. Толчком опер открыл дверь и прошел внутрь под неодобрительным взглядом бабы Сони, сложил себе в пакет пару беляшей, бросил сто рублей на стол в качестве оплаты.

– Кто забрал Дымова?

Старуха стояла насупившись, руки в карманах передника. Сгребла купюру и сунула в карман. Лев Иванович же спокойно налил себе чай в кружку и невозмутимо принялся перекусывать. Дернул подбородком на оттопыренный карман передника:

– Много вам заплатили за то, что Дымова сдали?

Старуха от неожиданного вопроса отпрянула назад, подобрала руками передник. По испуганному лицу Гуров понял, что попал в точку. Пенсионерка от смущения и злости заметалась по своей крошечной кухне.

– Ну и чего в карман мой лезешь? Тебе-то что, приехал, уехал в свою Москву. А мне тут жить, дочери с внуком помогать надо. Не тебе в нашем поселке свои порядки устанавливать.

– Да у вас тут своя власть, – усмехнулся Лев.

– Своя, да не твоя, – буркнула баба Соня, но тем не менее подлила Гурову еще горячего чаю, хотя выражение недовольства по-прежнему не сходило с ее лица. – Тебе вот чего неймется, сами разберемся со взрывником этим. Ты вот по закону хочешь действовать, так это в Москве закон, а у нас в Туманном… Маргарита – закон. Не за просто так она награду за твоего Дымова выдала, он преступник, убийца.

– Чего же вы тогда его приютили?

Старуха снова посуровела, поникла и выдавила ответ:

– Деньги нужны. Вчера вечером, как ты от меня ушел, сразу кто-то постучал в окно. Я думала, москвич забыл чего, вернулся, а там он. В крови весь, раздетый на морозе. Рассказал мне историю о том, что с ножом на него какая-то девка бросилась. А я дура и уши развешала. Деньги у него взяла за помощь, коплю я внуку на операцию. Думала, что поутихнет все и пойду с Серегой Горшковым посоветуюсь, что с моим незваным гостем делать. Сегодня утром, когда Катю нашли, весь поселок загудел, что кто-то ее порешил. Я сразу про здоровяка этого подумала. Выдумал все он, Катерину снасильничал по пьяни и забил насмерть. Как по поселку слух прошел, что Маргарита за него награду назначала, так и стало понятно, что виноват мужик этот. Так что деньги свои я честно заработала, понял? Маргарита с ним разберется по-своему, уж получше, чем полиция.

– Зачем Семеновой с ним разбираться?

Старушка оскалила в насмешке редкие зубы:

– А еще опер московский, ничего не знаешь. Катька – дочка Маргариты, Дымов дочь ее единственную, красавицу сгубил. Она теперь устроит ему справедливый суд, он сразу все вспомнит. А тут плакался мне, что ничего не помнит. Руку показывал с порезом, я в больничке для него мазь и бинты взяла. Перевязку ему еще сделала. А то Катька, поди, его полоснула, когда напал на нее, не побоялась. Она была девка с характером, вся в мать. Он же увалень огромный, а она худышка, вот и воспользовался девушкой. – Женщина в сердцах сплюнула. – Знала бы, что такого охальника пригрела. Убивец, насильник. Пускай бы замерз в лесу.

– Вина его ведь не доказана, – попытался возразить Гуров.

Но баба Соня уже разошлась. Стукнув кулачком по столу, она возмутилась:

– Вот вы столичные только так и работаете. Навидалась я вашего – вина не доказана, – передразнила она оперативника. – Дочку тоже залетный пассажир с поезда снасильничал, когда она с работы на электричке приехала. Так я нашим не доверяю, до прокуратуры московской дошла, писала туда жалобы. Такой же, как ты, приехал и сказал, что вина не доказана. Свидетелей нет, следов борьбы нет, да еще и забеременела она от такого ирода, так что, может, все и по согласию было. Нагуляла ваша дочка, а теперь хочет прикрыться тем, что ее изнасиловали, чтобы соседи не косились. А куда ей бороться с мужиком, дочка моя тростиночка, вся в меня вышла телом. Вот и из-за вашего «вина не доказана» пришлось ей в райцентр перебираться, здесь затравили бы. Помогаю я ей как могу, только жизнь у нее теперь под откос пошла. К бутылке прикладывается, ребенка колотит, внук сильно заболел, без операции не выживет. А все ваше «вина не доказана». Так что Маргарита Васильевна получше вашего разберется, как этого душегуба наказать. Я ее, как мать, понимаю, горе страшное, когда ребенка своего хоронишь. Хоть и паучиха она знатная, кровь из людей сосет, что воду, но ребенка она своего любит. И имеет право с убийцей дочки разобраться.

– А если он невиновен? Тогда грех на душу возьмет Маргарита? – Гуров не удержался от каверзного вопроса. Как здесь в Туманном легко распоряжаются человеческими жизнями, средневековье какое-то.

Но старушка была неумолима:

– У нее грехов хватает, в рай точно уже не попадет. Одним больше, одним меньше, ей бояться нечего. – Баба Соня фыркнула: – Верный Тихон перед богом все ее грехи отмолит и ей же их и отпустит. Он служит Маргарите так, что цепная собака позавидует.

– Баба Соня, вы ведь умная женщина, не верите в эту лабуду с живой водой. Почему молчите, почему терпите вранье это? Почему терпите Маргариту и священника? Ведь Туманный погибает из-за лжи, работы нет, только воду из источника качают. Семенова золотую жилу не оставит, пока легенда о чуде будет работать. Не жалко вам молодежь, у нее ведь здесь будущее под стать названию – туманное? – Лев Иванович с сочувствием смотрел на женщину, которая до сих пор переживала из-за страшной беды с дочерью.

– А мне что от их веры, от их воды! Ни холодно ни жарко, у меня свой бизнес. Меня никто здесь не пожалел, когда горе случилось. Я перед местными на колени вставала, не травите девчонку, не виновата она. Все без толку… Ворота исписали похабщиной, помоями облили, в церковь на службу поп ее не пустил. Довели до того, что дочка в петлю полезла. Я своими руками веревку снимала с ее шеи. – Женщина вытянула вперед узловатые скрюченные пальцы в пигментных пятнах. – Никанорыч помог выходить ее, выписал рецепт на успокоительные, хоть полегчало кровиночке моей немного. Я и к Маргарите ходила просить, чтобы на юриста денег заняла. Она только посмеялась надо мной, сказала, что смотреть надо было лучше за девкой. Если бы не Катька, я бы и не простила ей те слова. Теперь она знает, что не все деньгами решить можно, с того света ребенка уже не вернуть.

Баба Соня вдруг застыла, вытащила из передника толстую пачку купюр, с удивлением уставилась на нее, будто видела в первый раз. И вдруг неожиданно разрыдалась:

– Вот главная вера нынче – деньги. Вот сила главная. Деньги эти проклятые… С ними бы мою Тонечку можно было вылечить, спасти, найти того насильника, наказать. Эх…что за жизнь такая страшная.