Текст книги "Артефакт с темным прошлым"

«Так… Он явно не чужд рефлексии. Решительность и твердость в достижении намеченного у него средненькие. А еще, похоже, он склонен к маниловщине. Ему слегка за пятьдесят, но он смахивает на стайера, который в любой момент готов сойти с дистанции. Он, можно сказать вполне определенно, – не лидер. Стоп! А сам ли он рвется в проректоры? Точно-точно! Его кто-то усердно «стимулирует». Наверняка на это его ориентирует жена. Окончательный вывод: он уже на пределе. Но это же видят и его вышестоящие. То есть шансы служебного роста у него очень даже невелики».

– Ну, что скажете? – как видно, ощущая внутреннее нетерпение, спросил Кимревич.

– Шансы у вас есть, но они не из решающих. Однако не это главное. Теоретически взобраться на любую вершину, приложив сверхусилия, можно. Но какой ценой? – риторически вопросил Гуров.

– Что вы имеете в виду? – насторожился его собеседник.

– У вас случалось ощущение, как будто онемели пальцы рук или ног, мышцы лица? – поинтересовался Лев почти безмятежным тоном.

– Н-ну-у-у… Да, бывает такое, – признался профессор.

– А спорадическую сонливость замечали, головные боли, шум в ушах? – согласно кивнув, снова спросил опер.

– Случается, случается. Но что вы хотите этим сказать? – уже забеспокоился Кимревич.

– Не хочу вас пугать, – голос Гурова звучал почти умиротворенно и в чем-то даже увещевающе, – однако у вас есть риск инсульта, и он достаточно высок. Так что вам самому решать, что выбрать: достаточно долгую жизнь на привычной вам должности, где все идет, так сказать, по накатанной, где никаких неожиданностей и нервотрепки. Или… отчасти яркую, но короткую жизнь на новом посту, где надо заново обживаться, где масса подводных камней, а потому – уйма синяков и шишек. Это все, что могу сказать. И как опер, и просто как человек.

Профессор выслушал Льва, не проронив ни слова. Потом, тягостно вздохнув, он согласно кивнул:

– Да, вы правы. Я и сам уже об этом думал. Мой лечащий врач говорил о том же. Ну что ж, если двое разных людей говорят одно и то же, к этому обязательно надо прислушаться. Кстати, Лев Иванович, а лично вы как относитесь к Рябинину?

Поднявшись с кресла, Гуров чуть пожал плечами:

– Он мне импонирует. Человек он, безусловно, интересный. Самое большое его достоинство – от него не веет архивной пылью. Он фонтанирует идеями, он в постоянном поиске, он не боится общепризнанных авторитетов. И в этом его неоспоримое преимущество.

Выслушав Льва, Кимревич грустно улыбнулся.

– Он многим интересен… – безрадостно подтвердил профессор. – Хотя бы уже тем, что может плыть против течения. Мне такого не дано! Очень жаль!

…Выйдя из ИТУ, Лев созвонился со Стасом. Тот ответил не сразу, причем негромкой скороговоркой:

– Лева, я пока занят. Скоро перезвоню!

Взглянув на часы, Лев направился в ближайшее кафе. Там он взял себе кофе и пару пирожных, после чего созвонился с информотделом главка. Услышав Жаворонкова, Гуров попросил сбросить ему на телефон всю возможную информацию по уральскому ученому-геофизику, профессору Платонову Ивану Федоровичу.

Минут через двадцать его телефон пропиликал, извещая о том, что пришло сообщение. Взглянув на экран монитора, Лев увидел, что адресант – информотдел главка. Но почти сразу же за этим пришло еще одно сообщение. Оно было отправлено Вольновым. Из первого сообщения с информацией по Платонову явствовало, что этот ученый, будучи крупным специалистом еще советской «выпечки», помимо своей основной точки приложения сил – геофизики, был компетентен и в ряде других научных сфер. В частности, в геологии, в физике элементарных частиц и даже в такой далекой от этих дисциплин сфере знаний, как история. Платонов хорошо известен за рубежом как автор нескольких монографий, его не раз сманивали в лучшие научные центры Запада, но он даже не рассматривал эти предложения зарубежных «партнеров». В настоящее время, по причине стремительно развившегося у него тяжелого заболевания, Платонов помещен в областную клиническую больницу.

Не менее (а даже более!) интересным было «досье» на Игорянцева, присланное Александром. Данный господин был, можно сказать, представителем академической династии. Правда, его жизненный путь несколько отличался от того, чем и как жили его дед и отец. Дед Эдуарда, еще в юности ставший членом ВКП(б), будучи известным специалистом в области медицины, положил бездну сил на борьбу с самыми разными инфекциями, то и дело вспыхивавшими в молодой советской республике. Отец Эдуарда, подававший большие надежды химик-технолог, зимой сорок первого добровольцем ушел в ополчение защищать Москву. А вот их сын и внук свою биографию «написал» по-другому…

Окончив в конце семидесятых престижнейший столичный университет и получив диплом историка, Эдуард Игорянцев сразу же ушел на комсомольскую работу. Потом, ближе к середине восьмидесятых, перешел на партийную, окончив столичную ВПШ. Однако уже в восемьдесят шестом демонстративно вышел из компартии и примкнул к одной из новых «демократических» партий. Имея хорошее чутье на перемены, он раньше многих других понял: «серпасто-молоткастые» политические ветры ослабели, зато усилились новые, «звездно-полосатые». И именно на них надо теперь ориентироваться.

В начале девяностых член политсовета Партии прогрессивных перемен Эдуард Игорянцев, получив крупный иностранный грант, отправился на стажировку, сначала в Великобританию, а потом в США. И уже году в девяносто пятом, к той поре – доктор наук, Игорянцев стал одним из главных идеологов своей партии. Но после общеизвестного миллениума денежный ручеек, питавший партию ПП, оскудел, да и государственная политика заметно изменилась. И тогда Игорянцев снова правильно сориентировался, перейдя в партию, которая имела все шансы стать правящей. Эдуард издавал свои работы, словно пек блины. Но теперь в них вместо безудержного либерализма все громче и громче звучали государственнические ноты.

И Игорянцев снова попал «в струю». Благодаря умению держать нос по ветру он вначале стал членом-корреспондентом АН, а потом и академиком. От воинствующего либерализма Эдуард отрекся, избрав новый имидж – воинствующего консерватора. Но либерального толка. Теперь он участвовал в самых разных комиссиях и комитетах, призванных бороться с тем, что назвали лженаукой. И боролся новоявленный консерватор с лжеучениями столь активно и столь успешно, что, помимо явного наукоподобного идиотничанья всевозможных жуликов, фриков и клинических дурошлепов, в мусорные корзины отправлялись и вполне здравые идеи, которые не укладывались в прокрустово ложе «общепринятой здравой точки зрения». Точнее сказать, устранялись никем не признанные таланты, разработки которых угрожали благополучию былых авторитетов. Во многом благодаря деятельности Игорянцева авторитеты продолжали мирно почивать на своих уже увядших лаврах. А фабрики и заводы, усилиями охранителей «правильной науки», продолжали производить никому не нужную, морально и технически устаревшую продукцию, а также всевозможное оборудование, уступающее западному.

Зато потом технические идеи отвергнутых «авантюристов» и «прожектеров» каким-то чудом вдруг всплывали на Западе, чтобы неким загадочным образом оказаться внедренными там в крупномасштабное производство…

– М-да-а-а! – только это и смог сказать Гуров, дочитав досье Игорянцева.

Допив кофе, он вышел на улицу, и именно в этот момент из подрулившего к краю тротуара такси вышел Стас Крячко. Сев на лавочку в тени тополей, приятели обсудили итоги своих сегодняшних встреч. Выслушав Гурова, Станислав, можно сказать, восхитился.

– …Сдается мне, Лева, профессор Платонов – это именно тот человек, который нам нужен, – изобразив рукой убедительный жест, категорично заявил он. – Вот не знаю отчего, но у меня ощущение такое, что мы узнаем от Платонова нечто обалденное. Век воли не видать! – спародировал он киношного главаря Доцента.

– Ну а ты что интересного услышал? – усмехнувшись, поинтересовался Лев, скрестив руки на груди.

– Да что интересного? – Крячко безнадежно махнул рукой. – Ничего дельного. Около часа толкли воду в ступе. Спорили до хрипоты на самые разные темы: и о том, кто такой Рюрик, и о полете амеров на Луну – были они там или нет, и об этом самом «мировом эфире»… В общем, доспорились до того, что чуть не подрались! О-о-о-о-о!..

…И это не было преувеличением. Анатолий Фуклюнин оказался чрезвычайно активным (даже гиперактивным!) бодрячком годами за шестьдесят. В некотором смысле это был настоящий живой таран, который во всяком своем собеседнике видел прежде всего непримиримого оппонента. Когда Стас изложил ему причину, по которой решился «побеспокоить уважаемого ученого», тот с места в галоп ринулся доказывать ему, сколь неправ Рябинин, выдвигающий «заведомо безграмотные и авантюрные гипотезы». Выдав несколько пассажей о засилье в современной науке «целых орд самонадеянных, недалеких выскочек», он с какой-то стати вдруг перекинулся на историю Древней Руси.

– …Вот скажите мне: была ли такая историческая личность по имени Рюрик и если таковой существовал на самом деле, то являлся ли он норманном? А? – склонив голову набок, ехидно прищурился членкор Фуклюнин.

Будучи человеком от природы достаточно любознательным (хотя бы на уровне школьного юнната) и относительно эрудированным (научно-познавательные телепрограммы в свободное время Крячко смотрел часто, хотя и не все запоминал из услышанного), он нашел достойный ответ:

– Да! Рюрик был! И был он русским.

У членкора это утверждение вызвало приступ злорадного хохота.

– А вот и нет! А вот и нет! – с ликованием повторял он, размахивая кулаками. – Рюрик был норманном! Не так давно были обнаружены дневники монаха-францисканца Пэтрилло Бамбароно, который лично встречался с Рюриком, и общались они, между прочим, на старонорвежском языке! Ха-ха-ха!

Услышав это, Крячко тоже изобразил язвительный хохот и с великолепным апломбом бросил в ответ:

– Да мне плевать, чего он там накорябал, этот ваш Педрилло! Он же был католиком? Ну и чего тогда наводить тень на плетень?! Понятное дело, он гарантированно, в любом случае, сказал бы именно так, как сказал, а не как-то иначе. Тоже мне, нашел авторитета!.. Точно такие же Педриллы доказывают нам и всему миру, что пиндосы летали на Луну. А они летали? – риторически вопросил он.

– Да!!! Они летали!!! – сразу обоими крепко сжатыми кулаками Фуклюнин ударил по столу. – И тому есть тысячи свидетелей, есть масса документальных свидетельств, подтверждающих подлинность этих событий!

– Каких «документальных свидетельств»?! – Станислав говорил, уперев руки в боки. – Вы имеете в виду кадры постановочной видеосъемки, где амерский флаг на Луне развевается на ветру? Ой-ой-ой! Сейчас со смеху сдохну! Уж если не кто-нибудь, а даже сами американские ученые говорили, что это – фальшивка от начала до конца, то кто бы в этом еще сомневался?

– Молодой человек! Я вам сейчас уши надеру! – членкора даже заколотило от столь вопиющего неуважения к американским достижениям в космосе. – Вы берете информацию из самых никчемных, я бы даже сказал, помоечных источников! Вы не уважаете величайшую страну в мире, вы не уважаете ее великую науку! Вы берете на себя смелость третировать общепризнанных авторитетов!

– Эти амерские авторитеты гроша ломаного не стоят! – презрительно поморщился Крячко. – Они мастаки только чужое хапать. Вот сейчас мы спорили о космосе. А кто туда полетел первым? СССР. А америкосы? У них такого человека, как Королев, не было и близко. Если бы не немец Браун, хрен бы они куда полетели!

– Юнец! – не на шутку разгневался Фуклюнин. – Ты еще скажи, что мы победили немцев без решающей помощи США, без их лендлиза, без их машин и самолетов!

– Да пусть они этот лендлиз себе в одно место заткнут вместе с ихней тушенкой! – с непередаваемым пренебрежением парировал Стас.

– Двоечник! – заорал членкор. – Не с «ихней», а с «их тушенкой»! Немедленно покиньте мой кабинет, иначе я не знаю, что с вами сделаю! Вон отсюда!!! Во-о-о-н!!!

С достоинством зашагав к двери, Стас не смог отказать себе в удовольствии бросить на ходу пренебрежительное «х-ха!», после чего его собеседник, пышущий раскаленными эмоциями, начал шарить по карманам в поисках валидола.

…Разумеется, Крячко пересказал (и то скороговоркой!) только какую-то часть своих споров с Фуклюниным. На полное изложение всей их «научной» беседы не хватило бы нескольких часов. Но и услышанного было достаточно, чтобы Лев от души рассмеялся, представив себе сцену их «трепетного» прощания.

– Вот такие игорянцевы-фуклюнины и подрезают, как только могут, крылья нашей науке… – с досадой в голосе констатировал он. – В конце девятнадцатого века такие же «всезнайки» не позволили Можайскому доработать самолет. Вроде того, он тяжелее воздуха, а потому летать не может. Ну и? Потом догоняли, копируя французов и американцев. Кстати, об Игорянцеве. Вот, почитай его досье…

Пробежав глазами присланный Льву материал, Станислав не совсем печатно выразился, после чего добавил:

– …Ну, по нему и видно было, что еще тот фруктяра! Да, может быть, Рябинин в чем-то и ошибается, но он правильный, честный мужик, душой не кривит. А эти… Что о них сказать? Завзятые русофобы и проамерские подхолуйники… Уж Кимревич и то смотрится приличнее. Ну что, поехали к Платонову?

…Доктора, к которым приятели обратились с просьбой разрешить им пообщаться с профессором Платоновым, ошалело вытаращились на этих двоих, по которым (с их точки зрения) явно плакала психушка. В самом деле! Человек, может быть, доживает последние минуты в этом бренном мире, осмысливает уже, по сути, ушедшую жизнь, подводит какие-то итоги, так сказать, «беседует с ангелами», а два опера из угрозыска желают его допросить. О-хре-неть! Они кто – идиоты или садисты?!

– …Господа оперуполномоченные, хоть стреляйте, но я не могу позволить вам омрачить последние мгновения жизни великого ученого своими расспросами и, я бы даже сказал, моральным террором! – с патетической дрожью в голосе категорично объявил им заведующий отделением. – У вас есть хоть капля совести? У вас есть хоть кроха понимания того, что существуют в мире определенные табу, которые не позволено нарушать кому бы то ни было?

– Слушай, Склифосовский, ты сам-то хоть понял, что сказал? – неожиданно перейдя на «ты», поинтересовался Стас, окидывая доктора неприязненным взглядом. – Что ты несешь нам эту свою «высоконравственную» чушню, которая гроша ломаного не стоит? Ты знаешь, что мы расследуем? Убит человек, которому бы еще жить да жить. Украден бесценный палеонтологический артефакт, который может быть вывезен за пределы России. А ты тут разгунделся про какие-то душеспасительные муси-пуси. Откуда ты знаешь, что наш с ним разговор для него окажется чем-то огорчительным?

Даже закашлявшись от неожиданности, врач попытался выдвинуть свои возражения:

– А с чего вы взяли, что именно профессор Платонов может вам дать информацию о том, кто совершил преступление? Вы еще скажите, что убийство и похищение было совершено под его руководством!

Окинув его саркастичным взглядом, Лев покачал головой:

– Беда, если человек, не имея капли представлений о каком-то предмете, берется об этом рассуждать и строить из себя самого умного. Вы изображаете из себя некоего супергуманиста, отстаивающего покой, как я понял, уже умирающего, не понимая: для уходящего из этого мира человека главное не тошнотворный монастырско-больничный покой, а возможность даже в последние минуты жизни кому-то помочь, кого-то спасти, совершить последнее доброе дело. Разумеется, надо быть полным идиотом, чтобы подозревать профессора Платонова в причастности к расследуемому нами преступлению. Но каким же надо быть кретином, чтобы не понять: нам нужна подсказка о том, кто может стоять за этим преступлением. Как человек необычайно разносторонний, он может это знать. Поэтому сделаем так: вы сейчас зайдете к профессору и узнаете у него, согласен он с нами увидеться или нет. Если скажет «нет», мы немедленно уходим.

– И еще! – Крячко одарил врача тигриным взглядом. – Не вздумай схитрить, гражданин Склифосовский! Если он скажет «да», а ты сообщишь нам «нет», я это просеку в один миг. Со всеми вытекающими для тебя очень неприятными последствиями!

– Не надо меня пугать – я не из пугливых! – выпятив грудь, объявил завотделением.

– Зачем пугать? Сейчас мы решим вопрос о встрече с профессором через прокуратуру, а вы автоматически окажетесь в числе подозреваемых в причастности к убийству и хищению! – доставая телефон, простецки пояснил Гуров.

– Ну хорошо! Я спрошу профессора, спрошу! – недовольно кривясь, врач ушел.

Через пару минут он вернулся и недовольно буркнул:

– Он вас ждет…

Опера прошли в палату-одиночку, заставленную всевозможными реанимационными установками. В центре помещения стояла больничная койка, на которой под простыней лежал худой старец с бородкой клинышком, в больничной пижаме. Повернув голову в сторону вошедших, он взглянул на них совершенно чистым, незамутненным взглядом. Казалось, он видит их насквозь и даже читает их мысли. Такая живость взгляда совершенно не вязалась с общим обликом человека, которому осталось жить не так уж и много. Льву даже подумалось: а может, он еще встанет?

Ему не раз доводилось видеть глаза тех, кто изможден тяжкой болезнью, кому жить осталось совсем немного. В них очень часто таились ощущение душевной и физической боли, безразличие к людям и миру в целом, тоска и печаль… В глазах Платонова читались философское спокойствие и живой интерес к окружающему. Поприветствовав профессора, опера представились и в общих чертах рассказали о своем расследовании.

– …Иван Федорович, я заранее приношу вам наши искренние извинения за то, что, может быть, побеспокоили вас без особой надобности… – сказав это, Гуров чуть развел руками. – Однако мы ведем расследование, которое по ряду причин зашло в тупик. Но когда мы услышали о вас, то… Знаете, внутренне, на уровне интуиции вдруг ощутили, что именно вы можете подсказать нам какой-то выход из этой патовой ситуации. Мы хорошо понимаем, что это хищение и связанное с ним убийство едва ли могут быть актом примитивной, вульгарной кражи. Скорее всего, за этим стоит нечто куда более серьезное. Как вы считаете?

Слабая улыбка тронула бледные, бескровные губы Платонова, и он чуть заметно утвердительно кивнул:

– Да, ваша догадка верна – это не просто убийство и не просто кража. Это, в каком-то смысле, ритуальное действо. Хотя даже тот, кто совершил и кражу, и убийство, едва ли об этом догадывался. Ну что ж… Я вам расскажу, кто за этим может стоять, но только имейте в виду, что, получив от меня данную информацию, вы и сами окажетесь под ударом. Точно так же, как и я. Вы думаете, я умираю вследствие дряхлости своего организма? Нет, меня убили негодяи, не достойные зваться людьми, за то, что я о них знал, знал, кто они и к чему стремятся. Однажды мне уже давали очень хитрый и коварный яд. Они надеялись, что я умру мгновенно, никому ничего не успев сказать. Но я их перехитрил. Зная о том, что эти слуги тьмы меня рано или поздно отравят, я регулярно принимал природные антидоты. В частности, отвар листьев малины. Мне давали яд несколько раз. Но я всякий раз выживал. На этот раз они своего добились – я ухожу. Но не как спичка, сгоревшая за пару секунд. Нет! Я хотел бы разжечь очистительный костер разоблачения слуг тьмы. Если, конечно, вы согласитесь меня выслушать…

Опера коротко переглянулись – ничего себе перспективка! Согласившись выслушать профессора Платонова, они рисковали повторить и его судьбу – однажды (а может быть, и очень скоро!) оказаться убитыми неведомо кем… Жутковато, однако!

Неожиданно оглянувшись в сторону двери, Гуров для чего-то бесшумно, на цыпочках подошел к ней и… резко ее распахнул. Кто-то тут же метнулся прочь, но Лев уже понял: это был завотделением.

– Понял, откуда ветер дует? – смеясь, спросил он Станислава. – Понял, почему этот докторишка до последнего не желал пускать нас к Ивану Федоровичу? Ну что, дружище, сыграем со смертью в «русскую рулетку»? Как на это смотришь?

– Сыграем! – без намека на какие-то колебания и сомнения уверенно ответил Крячко. – У нас вся жизнь – сплошная «русская рулетка»… Мы вас слушаем, профессор!

Как рассказал им Платонов, впервые о тайной то ли секте, то ли мафии (а возможно, это было одновременно и тем и другим) он услышал от своего старого друга и коллеги французского профессора Лукарье. Примерно за год до своей загадочной кончины (Лукарье непонятным образом утонул на мелководье средиземноморского пляжа в присутствии десятков человек) француз по секрету рассказал Платонову о том, что не так давно стал членом неправительственной независимой международной организации ученых с мировым именем. По словам француза, в это объединение светил мировой науки, названное Vis veritatis (что на латыни означает «Сила истины»), входили те, кто озаботился рядом серьезных проблем, стоящих перед нашей цивилизацией. Прежде всего учредителей «Силы истины» обеспокоило то, что за последние десятилетия заметно затормозилось развитие космической техники и всего того, что связано с полетами в космос.

Адепты этого объединения, исходя из постулатов, в частности, Стива Хокинга, который считал весьма вероятным вторжение на Землю враждебной людям инопланетной расы, ратовали, помимо прочего, за скорейшую разработку многоразовых космических кораблей. Причем таких, которые были бы способны достичь Марса и Венеры. «Силоистиновцы» считали колонизацию ближайших к Земле планет одним из главных факторов сохранения человечества. Кроме того, как рассказывали Лукарье другие неофиты, в недрах «Силы истины» велись разработки оптимальной системы общественно-политического устройства человеческого социума, которая могла бы избавить наш мир от всевозможных кризисов, войн и голода.

Еще одно направление приложения своих сил «силоистиновцы» видели в борьбе со всевозможными лженауками. По их мнению, последние десятилетия произошел буквально всплеск как совершенно бесполезных, так и весьма опасных для людей социальных, технических и всяких иных разработок. По мнению приверженцев «Силы истины», лженауки и лжеучения опасны были человечеству уже тем, что отвлекали громадные средства от решения подлинных, насущных проблем, которые множатся в геометрической прогрессии, и уводили научные школы в бесплодный тупик.

Впрочем, француз, будучи человеком, способным мыслить критически, вполне обоснованно заподозрил Vis veritatis в том, что на самом деле ее реальные цели были несколько иными, нежели декларируемые. Уже на первых порах он вдруг понял, что «Сила истины» – это некое подобие матрешки. Помимо основного круга членов этого общества, которые простодушно, так сказать, не мудрствуя лукаво, воспринимали за чистую монету все то, что им говорили «старшие товарищи», был еще один круг, образованный этими самыми «старшими товарищами». А какие именно цели и задачи стояли перед членами этого совершенно закрытого круга, в первичном круге не знал никто. Осмыслив данное положение дел, Лукарье логически допустил, что вполне возможно существование еще и третьего, абсолютно засекреченного круга посвященных, чьи цели могли быть даже диаметрально противоположными тем, которые декларировались первому кругу, кого приятель Платонова именовал redneck (жлобы, быдлота по-французски).

И вот, почти год спустя, они снова встретились в Ницце. Приятели пошли в одно из кафе, которые имели обыкновение посещать достаточно интеллигентные люди. При этом, что сразу же заметил Платонов, Лукарье за прошедшее время заметно переменился. Он стал нервным, настороженным и пребывал в состоянии перманентной тревоги. Выпив кофе, они пошли прогуляться по бульвару.

Украдкой оглядевшись по сторонам, француз признался Платонову в том, что последнее время стал опасаться за свою жизнь.

– …Мою излишнюю любознательность кто-то из иерархов Vis veritatis уже заметил, и мне не так давно было сделано предупреждение… – нервно закуривая сигарету, сообщил он. – Все гораздо серьезнее, чем я думал. Я был прав, подозревая существование третьего круга. Недавно я нашел тому реальное подтверждение. Мы все уже наслышаны о так называемом мировом правительстве, о всевозможных масонах и иллюминатах, которые желают подчинить себе весь мир… Понятное дело, на официальном уровне подобную информацию с ходу объявляют «теорией заговора», «конспирологическими версиями» и так далее… Ну, чтобы успокоить туповатого обывателя. А на самом-то деле все так и есть! Есть и «мировое правительство», причем прячущееся за несколькими уровнями секретности, есть и другие структуры, жаждущие мирового господства. Есть! Они меж собой иногда конкурируют, иногда взаимодействуют… Но все это происходит вне поля зрения основной массы населения планеты, или, как они называют, плебса.

По словам Лукарье, еще в студенческие годы он, то ли из фрондерства, то ли по глупости, вступил в масонскую ложу «Синий лотос». Был он там недолго, причем в роли «ученика». Когда ему это надоело, он из ложи вышел без малейшего сожаления. Но, даже не достигнув посвящения в «подмастерья» (не говоря уже о том, чтобы стать «мастером»), Лукарье узнал много для себя неожиданного. Например, официально трактующиеся в ложе идеи нравственного очищения, почитания Высшего Творца, Архитектора Вселенной, касались прежде всего рядовых – «учеников». А уже «подмастерья» решали задачи куда более материального плана. Ну а «мастера» и вовсе исповедовали нечто непонятное. Как-то раз от одного из «подмастерьев» Лукарье узнал о том, что их «мастера» в плане вероисповедания поклоняются вовсе не христианской Троице, а языческой Астарте, греческому аналогу ближневосточной богини любви и власти Иштар. В честь Астарты-Иштар дважды в месяц, в момент «белой Луны» (на полнолуние) и на момент «черной Луны» (на новолуние), избранными проводились языческие ритуалы, замешанные на сексе «мастеров» с некими «жрицами». Узнав об этом, Лукарье с масонами попрощался.

– …Но если я ушел из «Синего лотоса» без каких-то особых для себя последствий, не считая адресованной мне заочной масонской «анафемы», то из «Силы истины» уйти можно только в гробу на кладбище. Только теперь я понял, какой страшной силой становится человеческий разум, употребляемый во зло. Мне удалось узнать, что научные центры, академии наук практически всего мира в той или иной мере подчинены Vis veritatis. Чтобы разоблачить ее сатанинскую сущность, я собираюсь издать книгу, в которой изложил все, что мне удалось выяснить…

Это была их последняя встреча. Примерно через месяц Платонов получил известие о том, что профессор Лукарье погиб при загадочных обстоятельствах.

– …Я немедленно отправился во Францию, где мне удалось выяснить, что он случайно утонул, причем на мелководье… – Платонов при этих словах огорченно вздохнул. – Будучи на одном из средиземноморских пляжей, Мишель зашел в море не глубже, чем по пояс. И вдруг на глазах тех, кто был от него неподалеку, он как-то нелепо взмахнул руками и упал в воду навзничь, не успев даже вскрикнуть. Никто и не понял, что же с ним произошло. Заподозрив, что у него могло прихватить сердце, к месту его падения бросились несколько мужчин. Однако тела профессора они не нашли. Его обнаружили чуть дальше, уже недвижимым, с легкими, заполненными водой.

– Лучше бы он переехал в нам, в Россию… – сочувственно резюмировал Стас.

– А у нас что, нет этой нечисти? – саркастично поинтересовался Гуров.

– Вот именно! – кивнул Платонов. – Я, кстати, предлагал Мишелю перебраться в Россию. Но он сказал так: у них руки длинные. Они и в России достанут. Встретившись с близкими Лукарье, я узнал, что в день его гибели кто-то пробрался в их дом и в кабинете профессора устроил настоящий разгром. Видимо, искал его рукопись.

– Берусь угадать, кто у нас из числа этих самых «силоистиновцев»! – Крячко изобразил энергичный жест крепко сжатым кулаком. – Уверен, что первый по списку – Игорянцев, а с ним и Фуклюнин с Кимревичем.

– Совершенно верно! – Платонов чуть заметно улыбнулся. – Я тоже долго не мог понять позиции Игорянцева. На словах он готов был ради России и ее интересов порвать на груди последнюю рубаху. А на деле… На деле он один из главных «кротов» в нашей науке, работающих на «Силу истины». Думаю, он состоит как минимум во втором круге посвященных. Ну а Фуклюнин с Кимревичем – из числа redneck…

– Ну тогда, выходит, это он и организовал похищение артефакта! Иван Федорович, а для чего им вообще такие вещи? Они их будут продавать коллекционерам?

– Ну-у, что ты! – Платонов поглядел по сторонам (по всей видимости, продолжать разговор ему давалось все труднее и труднее). – Всякая археологическая находка, всякий палеонтологический артефакт – это часть истории человечества, часть истории земного мира. А как известно, чтобы отнять у кого-то будущее, для начала нужно отнять его прошлое. Чтобы превратить человечество в примитивный, бессловесный скот, у него нужно отнять историю, культуру, родной язык. Чем эти мерзавцы и занимаются. Вспомните, чем в первую очередь занялись американцы, захватив Ирак? Правильно, разграбили музеи. Что творилось в тех странах, где произошли «цветные революции»? То же самое – грабились музеи. А в страны Запада, прежде всего в Англию и Штаты, двигались целые караваны мародеров с грудами награбленного. Кто бы только знал, что хранится в подземельях главной штаб-квартиры мирового католицизма!! Там бездна наших исторических реликвий, книг и рукописей. Увидим ли мы их хоть когда-нибудь?

– А-а-а, ну да! – согласился Стас. – Видимо, там давно уже библиотека Ивана Грозного!

Платонов на это чуть заметно кивнул:

– Да, там и библиотека Ивана Грозного, и еще более древняя – Ярослава Мудрого, и Михаила Ломоносова, и многих других политиков и ученых… Вот и артефакт, найденный в Кряжунове, тоже рискует оказаться где-то за границей.

– Ну, мы кое-какие меры уже приняли… – изобразив несогласный жест рукой, со значением в голосе сообщил Гуров. – Постараемся не прошляпить! Кстати, Иван Федорович, мы вас не слишком утомили? – обеспокоился он.

Беззвучно рассмеявшись, Платонов уже почти шепотом произнес:

– Друзья мои, о чем тут беспокоиться? Мне осталось жить всего лишь полчаса-час. ТАМ меня ждет отдых бесконечно долгий.

– А почему доктора ничего не предпринимают, чтобы вас вылечить? – Крячко сурово нахмурился. – Или они заодно с «силоистиновцами»? Кстати, тутошний завотделением со своей хитрой мордой мне очень не понравился!

– Нет, нет, из-за меня не переживайте! – уже еле слышно возразил старик. – Врачам я сразу сказал: яд, которым меня убили, вам незнаком. Да, мне проводили трансфузию, но, как и следовало ожидать, лучше не стало. Я ни о чем не жалею, ничего не страшусь. Очень, очень скоро я предстану перед Творцом и перед ним отчитаюсь за все свои дела – и праведные, и не слишком… Самое главное, ко мне пришли вы, и теперь моя смерть не станет бессмысленной. Разумеется, теперь и вы под ударом. Но я буду просить Творца, чтобы вас он сохранил…