Текст книги "Тело с историей"

– Вообще, весь этот театр, поворот к классикам – было неожиданно! Кто-то просто ржал, кто-то носик морщил…

– А ты?

– Не скажу.

– Чего это?

– Неприлично. Потом, как переговорили лично, честно, была впечатлена. Поразительно умный, интеллигентный и увлеченный своим делом…

– …из чего я заключаю, что он слез с наркоты, бросил пить и курить, – уточнил Гуров.

– Курить он не бросил. А вы грубиян и приземленный тип, господин полковник, – попеняла она и невозмутимо продолжила: – Так-то да, по сути все верно. Факты таковы, что театр развивался, и довольно успешно…

Мария осеклась, легонько хлопнула себя по лбу:

– Божечки мои. А если и «Гамлет» Жогин – это же трагедия!

– Ну что ж, есть и другие постановки в репертуаре?

– Есть. Меня там, правда, нет, а постановки есть… и пользовались огромным успехом.

– Ты думаешь, что пользовались, или…

– Или. Одна за другой следовали премии: «Гвоздь сезона», «Звезда театрала» и даже «Арлекин».

– Почему даже?

– Потому что это премия за детские постановки. Для деток от пяти до двенадцати, и чтобы пьеса шла не менее двух театральных сезонов.

– Боюсь даже спросить, за какой спектакль.

– «Гамельнский крысолов», – поведала Мария с каменным лицом. И, не сдержавшись, хихикнула.

Строго глянув на жену, Гуров постучал по столу:

– К порядку! Итак, все у нас хорошо, прозрачно и с вдохновением. Но вот кристально честный Сид, через которого театр все-таки получал бюджетные денежки, скончался. И если выяснится, что покойник таки мухлевал, капут и вливаниям, и инвестициям. Все верно излагаю?

Мария горестно всплеснула руками:

– Ну что ты будешь делать! Поп свое – а черт свое! Я ему про интересное, про искусство, а он… а так да, все верно. И вот если бы с кристальной ясностью установить персону, которая крысятничала за Сидовой спиной… а то и свела его в могилу – как это было бы замечательно.

Замолчали.

Молчать в этом доме умели мастерски, что один, что вторая, а сейчас как раз было о чем. Гуров понимал, чего конкретно ожидает от него супруга, и разочаровывать ее было неловко. То есть многолетний опыт в сыске свидетельствовал о том, что картина, увиденная ими, не означает ничего иного, кроме как срыва глубоко больного человека, ни малейшего криминала в этом нет. Да и кому может быть выгодна смерть этого одиозного персонажа? Генерал Орлов иной раз страдает конспирологией, но в наше непростое время нет нужды убивать человека, чтобы заставить его замолчать. Достаточно исключить из медиапространства – а это крайне просто, особенно если человек сам не рвется «чирикать», пускать «телеграмы» и умничать на камеру.

Да нет, пустое. Тут не более чем личная трагедия. Она, конечно, всегда трагедия, мог выбраться и много всего полезного сделать – и не сделал, но ведь не он первый, не он последний.

– Лева, – вдруг подала голос супруга, – ну что за душевные терзания? Я от тебя не требую результата типа «вынь да положь». Просто скажи: «Любимая, я постараюсь».

«Великолепно. Чего она от меня хочет? И чего ждет от меня Орлов? По ходу, оба хотят одного и того же, чтобы я, полковник, опер-важняк и прочая, прочая, выступил адвокатом покойного панка. Доказал, что культовая шпана русского рока был чист и честен, причем как бы этого никто и не оспаривает. И как, позвольте спросить, можно это доказать? Ах да, простите. Отыскать гипотетическую крысу… ну что за выражения! Ведь приличная, интеллигентная женщина из мира культуры. Вот все бросай – и шевели мозгами…»

– Гуров.

Лев Иванович вздохнул.

– Любимая, я постараюсь.

– Вот и ладненько. Ах, я так устала. – Как ни хитра была эта женщина, но все-таки не успела отвернуться одновременно быстро и изящно, и Гуров увидел, как победная улыбка пробежала по ее губам.

«Женщины, – ворчал он про себя, моя посуду, – хочу – и все тут. Да и генералы не лучше».

Закончив домашние дела, Гуров набрал номер Орлова, а тот, совершенно очевидно, сидел у телефона и ждал.

– Я предупредить, – поведал угрюмо полковник, – завтра, с позволения руководства, съезжу уточнить пару вопросов… ну, по ситуации с Ситдиковым.

Показалось ли, нет, но в трубке послышалось довольное то ли урчание, то ли пыхтение. В целом нечто положительно окрашенное.

«Ну и ладно. Пусть Стас после отпуска отдувается, а я вот, пользуясь случаем, возьму и отосплюсь. Вот проснусь – и поеду, возможно, приобщусь к прекрасному и загляну в театр. Или вообще никуда не поеду…»

Удивительно, но оказалось, что папку «Сид. Разное» он каким-то образом уже вынул и даже на стол положил.

– Дудки! – возмутился Гуров. И, водворив упрямую канцелярию обратно, ушел спать.

Глава 6

Наутро, на свежую голову, Гуров рассудил по-иному: «Зачем в театр? Нет, нам в театр рано. Для начала все-таки результаты оперативки просмотреть. В конце концов, и самому Сиду уже все равно, и инвестор вполне способен отвалиться и просто так, безо всякого повода».

Да, да, все верно. Была надежда на то, что проволочка позволит избежать Марииного участия в этом шабаше. И до всего происшедшего тогда Гуров был не в восторге от ее идеи, а теперь и подавно. Гори оно огнем, это новое прочтение Шекспира, обойдется мир без панк-Гамлета.

Он взялся за папочку, полученную от Орлова. Разумеется, сенсаций не увидел. Документы – рапорты, фотографии, схемы и все прочее в папке – добросовестно просмотрел и ничего принципиально нового не обнаружил.

Было несколько нюансов.

Шприц в самом деле содержал остатки лидокаина, бутылка из-под абсента – абсент, жестянки – пиво, стопка – водку. Маленькая баночка, которую выудили из старого «гриндерса», также не содержала ничего криминального – хлорид натрия, то есть простой физраствор. На нем обнаружился условно годный пальцевый отпечаток, принадлежащий, наиболее вероятно, женщине.

Какое внимание к деталям, какая скрупулезность! Однако вот на схеме обнаружения трупа не было и в помине колеи, по которой Гуров самолично проследовал далее, вниз, к шлагбауму.

«Слона-то я и не приметил? Неаккуратно, Степа».

Зато имелся толковый рапорт кинолога: собака уверенно взяла свежий след, шедший вниз с обрыва. У «водной преграды» – видимо, там внизу, на дне Канатного оврага, бегут ручей или речка, след прервался, но девчонка оказалась опытной и азартной, вместе с четвероногим другом проследовали около ста пятидесяти метров вниз по течению – и все-таки обнаружили возобновившийся след.

Молодец! И все равно закончилось пшиком, поскольку след привел через овраг на просеку и далее – к одноколейке, по которой ходит вокруг Москвы рабочая электричка. На железнодорожных путях, вдохнув тамошних ароматов, собака след потеряла. Поскольку кассы на платформе нет, не удалось и выяснить, покупал ли кто билет на последнюю электричку (в сторону Поварово-1, Солнечногорский район, отправление двадцать два десять).

Но тем не менее этот след, если предположить, что оставивший его человек имеет отношение к происшедшему, дает немало.

Во-первых, это кто-то знакомый с местностью, как минимум он был в курсе, что за оврагом имеется платформа, причем недалеко. Во-вторых, действовал на удивление разумно, по водичке пробежался, вряд ли желая освежиться по морозцу, а вот сбить со следа гипотетическую собачку – вполне. И замысел был удачный, другой кинолог, может, и не полез бы, а эта и с оврага не побоялась скатиться, и не успокоилась на том, что след оборвался, а вполне логично предположила, что по холодной воде вряд ли долго прошагаешь, – и не ошиблась.

Все это интересно для полноты картины. И пусть из писаний медиков – более трех промилле, втянутость яичек, ярко-розовые трупные пятна, ознобление, отек и красные легкие, содержание гликогена – ноль – картина вырисовывалась совершенно банальная. И если бы речь шла об обычном алкоголике, то никто бы и не чесался сверх меры.

Замерз по пьяни – и что? А то, что ребра с трещинами, на лице и боку кровоподтеки. Равно как и колея машины за шлагбаумом. Конечно, она могла проехать и до происшествия – но ведь могла и после?

Сыщик призвал себя к порядку: «Но если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой. Не надо фантазмов, отталкиваемся от фактов…»

Также имели место: рапорт о попытках получить объяснения отца (ничего не вышло, врачи не допустили), объяснения брата, которые, по сути, ясности не вносили.

«…Двадцать первого ноября в районе часа дня я, Ситдиков Алексей Юрьевич, приехал на дачу, принадлежащую моему старшему брату, Михаилу, с тем чтобы обсудить творческие планы, связанные с очередной постановкой в театре «Тень». Разговаривали сугубо на деловые темы – реклама, промоушен, планы на Новый год, здоровье отца.

…Конфликтов между нами не было. Отношения у нас хорошие. Врагов у брата не было, угроз ни от кого не поступало. В доме было тихо, кроме нас двоих, не было никого.

…Ожидали, что подъедут граждане Яковлев Павел Николаевич и Лопарев Денис Андреевич, музыканты из коллектива «Боль да смех», но они позвонили, сказали, что задержатся.

Времени ждать не было, уехал. Михаил был трезв, он не употреблял и т. п.».

На вопрос следователя о том, где он находился после того, как уехал от брата, в районе девяти вечера, Ситдиков-младший признал, что сидел дома, на съемной квартире.

С жильем у братьев тоже имелся нюанс. Своими квадратными метрами в Москве младший еще не обзавелся, а ранее обитал на даче, где обосновался Сид после переезда из Северной столицы, после чего съехал на съемную хату. Вот, как минимум повод для одного конфликта у них имелся. Специфический московский конфликт, недостаток жилых метров. И все-таки почему, интересно, младший братец не захотел жить вместе со старшим во вполне просторном обиталище, если, как он утверждает, конфликтов между ними не было? Далеко до работы ездить – вряд ли, раньше это никак не мешало, и до платформы рукой подать. Не нравится жить за городом – вот уж дудки, жил же раньше? Значит, не только в метрах дело, тут наверняка что-то еще.

Опрошенный Павел Николаевич Яковлев показал, что должен был встретиться с Ситдиковыми, Михаилом и Алексеем, и обсудить условия участия в постановке театра «Тень» в качестве музыканта (гитара). Встретились только с Михаилом, Алексей не дождался, они задержались по дороге – заезжали по его, Павла Николаевича, просьбе за спиртным. Приобрели ящик бельгийского пива «Вильямбро» и «немного» водки.

Прибыли вроде бы в половине третьего, уже начинало смеркаться. Выпивал только он, Павел Николаевич, поскольку Михаил не пил, а Денис Андреевич был за рулем. Конфликтов у них с Михаилом не было, о врагах неизвестно и т. п. и т. д.

Аналогичные показания дал и Денис Андреевич Лопарев, с тем лишь отличием, что последний не употреблял. Убыли из дома около пяти.

Объяснения названых граждан ничего не добавили по сути: встретились, обсудили, подписали договоры авторского заказа на участие в постановке. В подтверждение представили подписанные копии, причем на экземпляре товарища Яковлева П. Н. ясно проступал след от стопарика.

Скрупулезный Степа не поленился приложить и дактокарты, из коих следовало, что да, именно отпечатки указанных граждан обнаружены на посуде – на пивной кружке, на стопке превалировали Павла Николаевича, на кружке с кофе – Дениса Андреевича, на чайной кружке – еще чьи-то, кого-то четвертого. И отпечатки Ситдикова-младшего – везде, в большом количестве.

И тут был интересный момент. На вопрос о том, где они были после того, как нанесли визит старому другу, Яковлев предъявил справку из челюстно-лицевого госпиталя для ветеранов войн об оказании неотложной помощи по удалению сломанного зуба, а Денис Андреевич на словах сообщил, что сам его туда отвез, ибо друг не мог самостоятельно перемещаться за рулем.

Тут как раз припомнились кровоподтеки на теле и лице Сида.

Как у них все, точно в самом благородном семействе, тихо, чинно, без конфликтов, а зубы сами ломаются, синяки сами набиваются. О рельсу или самолет, идущий на посадку.

«Может, не так уж мирно и мило все было в этом датском королевстве? Глянуть бы на этих деятелей».

Так сама по себе возникла мысль поговорить с многознатцем сержантом Зубковым. К тому же прекрасный повод и изобразить активность, и исполнить обещание, которое настоящие полковники должны держать. Даже если оно касается всего-навсего пачки бумаги.

Повертев мысль так и сяк, Лева принял решение: съездить на электричке в гости к Зубкову. Погода установилась такая замечательно-зимняя и снегу на улицах нападало столько, что не хотелось и за руль садиться, не то что на работу.

Поэтому, прикупив в ближайшем магазине пачку бумаги, поехал он на электричке, благо до нужной станции было меньше часу. Мелькали за окном неброские заснеженные красоты, и мысли в голове текли созерцательные, благодушные.

«Что, в самом деле, забегали-то? Умер человек. Но человек смертен, и, как справедливо отмечает классик, смертен внезапно. В данном же случае и о внезапности говорить можно весьма условно, мальчик познал все радости жизни чуть не с пеленок. В общем, и сначала все было ясно и без медицинских умствований».

Прошлись контролеры, забежал табунчик безбилетников, бродячий коробейник проникновенно провещал про очередной суперинструмент, благодаря которому в мире наступят гармония и согласие, и пригоден этот инструмент «…для решения огромного количества повседневных задач». «Решил бы этот мультитул задачу: кому выгодно было… Нет, не так. У кого именно достало подлости… или даже не знаю чего, не просто спровоцировать больного человека на срыв? И, главное, зачем? Само по себе дело неподсудное, вопрос морали. Если бы можно было доказать… ну, скажем, доведение до инфаркта. Ни один эксперт не возьмется доказать причинно-следственную связь, допустим, между ором на сердечника и наступившими последствиями. Тем более с пьянкой. Закон-то исходит из формальной свободы выбора, взрослый, дееспособный человек, никто же в глотку насильно не заливает…»

Ну это уже мысли, к делу не относящиеся.

Гуров, как запутавшийся ученик, решительно «стер» все надуманное.

«Исходим из того, что имеется осязаемого: судя по поведению собачки, можно предположить, что мимо умирающего могли проследовать человек и машина. Человек, увидевши лежащего, вместо того чтобы вызвать «Скорую», предпочел скатиться кубарем в овраг…»

Точь-в-точь фразочка из одного из творений «Боли да смеха». Пророческая песня у Жоги этого получилась.

«Само собой, было бы нелишним установить подобного нелюбителя гласности, который бросает невменяемого человека полуголым и босым лежать, покрываясь снегом. А потом спокойно шагает себе. Однако точно так же было бы нелишним установить автолюбителя, который – чисто гипотетически – проследовал мимо… хотя нет, очень вряд ли. Тело лежало, перекрывая дорогу, был лишь один путь – прямо по нему. Однако таких следов медики не обнаружили. Доехал, развернулся и свалил – снова нет, следов разворота нет. Есть следы протектора в обратную сторону – что ж, другой, более опытный и знакомый с трассой, нежели я, водитель, наверное, способен сдавать задним ходом до самого шлагбаума – и, открыв его, удрать.

Тем более пощупать бы этого урода, хладнокровно сваливающего, аккуратно руля и попивая горяченького из кружки… Но ведь снег был. Может, машина проехала до несчастья. Да, определить это непросто. А теперь невозможно…

Опять не туда.

Ругаешься на людей и их желание найти виноватого любой ценой – а сам чем занимаешься? Умственными конструкциями и мечтами.

Ну а что? Само по себе возмутительно просто пройти мимо погибающего – есть в этом нечто дьявольское и тем более страшное, что ты как бы и ни при чем, ручки-то чисты.

Демагогия? Возможно. Не надо передергивать, тем более преувеличивать. Это в книжках философских каждый пред всеми за всех и вся виноват. И все-таки – подло, и к тому же оставление в опасности – полноценный состав… и, по-хорошему, надо было бы местным выяснить личности обоих чистоплюев, ну хотя бы пешехода. Будет нелишним. И тем более – если не чистоплюй? А именно тот самый злодей, который, хихикая, потирал ручки за углом?

Возвращаясь к фактам: с чего невиновному, с чистой совестью человеку ссыпаться в овраг, мчать сломя голову, шлепать по ледяной речке, мерзнуть на заповедной платформе? Вместо того чтобы просто вызвать «Скорую». Испуганный честный гражданин? Вряд ли. Скорее тот, кто мог бы побояться того, что в происшедшем обвинят его».

За раздумьями оказалось, что уже нужная остановка, и пришлось, отбросив измышления, поспешать к выходу.

Выяснив в отделении адрес сержанта Зубкова, он вскоре очутился во дворе стандартной панельной пятиэтажки. Окна одной из квартир четвертого подъезда щетинились различного рода антеннами, уловителями, усилителями и иными штуками подобного рода.

«Я на верном пути, о чем свидетельствует элементарная дедукция – а равно и табличка на подъезде».

Гуров не без удовольствия созерцал этот раритет, древнюю жестянку под названием «Указатель квартир», со столбиками с номерами обиталищ и фамилиями жильцов, причем «Зубковы» значились последними. Он поднялся на пятый этаж и позвонил в квартиру номер восемьдесят. Дверь открыл сам Зубков.

– Здравия желаю, господин полковник, прошу вас. – Он браво оправил байковую рубашку, подтянул треники и посторонился.

– Серенький, кто там? – спросил женский голос с кухни.

– Мам, это ко мне.

– Спасибо, – Гуров протянул пачку бумаги.

– Да незачем. Заходите, чайку выпьем, чего с мороза-то. Тапки берите, господин полковник, тут коты.

Коты имели место быть в большом количестве и в разнообразных расцветках, но животные оказались понятливые и деликатные, под ноги не лезли и внимания сверх меры не просили. Лишь большой черный кот, бесспорно местный патриарх, подошел, исследовал полковничьи брюки и, величественно кивнув, отправился на кухню. Одобрил.

Комната сержанта Зубкова напоминала лабораторию чокнутого радиолюбителя – сплошные провода, коробки различных размеров, антенны и антенки, множество радиоприборов, в том числе и древняя радиола. Во всю стену – огромный стол, шкаф с ящичками и панель с перфорацией, увешанная сплошь мотками, отвертками, напильниками, бокорезами, пинцетами. Пара осциллографов, какая-то штука наподобие генератора, старый дедов паяльник и современная паяльная станция.

На фанерке, особо прилаженной к перфорированной панели, красовался целый ряд фото с изображением людей самого вызывающего, ненормального вида, плакат группы «Боль да смех» – и Сид, – глазастый, с огромным гребнем на голове и оскаленным, щербатым еще ртом, – уверенно лидировал в номинации самого странненького. Тем более его автограф на плакате: «Сереге от дяди Миши. Россия, вперед!» – поражал каллиграфической четкостью.

Листок с небрежным Марииным росчерком скромно сиял рядом.

– Я к тебе частным порядком, – пояснил полковник, с интересом оглядываясь и принимая чашку чая, – как раз по твоей части, насчет видеонаблюдения.

– Чего, установить надо?

– Да не совсем. Ты, кстати, в курсе, что совместительство такого рода для сотрудника полиции – дело нехорошее?

Сергей, улыбнувшись, лишь плечами пожал:

– А то. Только ведь я и не по совместительству. Если кто попросит, из своих, насчет чужих – бдительность. Вы, наверное, насчет дяди-Мишиного дома интересуетесь?

– Я, Сережа, интересуюсь посмотреть, кто посещал его дом в течение последних двадцати четырех часов.

– А… в оперативном деле чего сказано? – осторожно осведомился сержант.

– Понятия не имею, – не моргнув солгал полковник, – поэтому я и к тебе, и строго конфиденциально. Я знаю, что перед нашим с женой визитом должны были быть встречи с остальными. Вот и желаю знать, кто эти остальные.

– Господин полковник понимает, что речь идет о вторжении в частную жизнь? Ну и тайна следствия, и все такое? – внушительно уточнил успокоившийся Зубков, собирая губы в куриную гузку.

– Сережа, табличка у твоего подъезда – криминал не меньший, – отбил подачу Гуров, – давай, включай свою шарманку.

– С чего вы взяли, что…

– Сережа, дурака-то не делай из меня. Времени нет лишнего. Заряжай.

– Ладушки, – Зубков кивнул, открыл большой ноутбук, дремавший в углу, быстро пробежал пальцами по клавиатуре и сделал приглашающий жест. – Только, господин полковник, вы же понимаете…

– Запускай и будь готов пояснения давать по ходу. Ведь, насколько я понимаю, ты их всех в лицо должен знать? – Гуров кивнул на плакат.

…Итак, час дня.

– А с утра что, нет записи?

– В тот день с утра была авария на линии, снег провода оборвал, – пояснил Сергей, – света во всей округе не было.

– Понято, давай дальше.

К воротам подрулил видавший виды «Ровер Дискавери», водитель, бросив его прямо на дороге, самостоятельно, по-хозяйски отпер калитку, вошел внутрь, распахнул ворота, довольно ловко загнал машину. Видимо, приноровился, не впервой.

Лицо вроде бы знакомое, хотя совершенно точно не встречались.

– Это кто?

– Леша Ситдиков, младший брат дяди Миши, – пояснил Зубков, делая стоп-кадр и увеличивая изображение.

Теперь понятно. В самом деле, младше, и существенно, лет на десять, а то и больше. Что до красоты, то это оценочная категория. Черты мягче, правильнее, менее острые и более традиционные. Пухловат. Но в целом – похож, и весьма.

– То-то я смотрю – кто это, вроде знакомый. У них как отношения, хорошие… были?

Сергей поскреб подбородок.

– Да сложно сказать, какие отношения у братьев. Нормальные. Леха сам певец, голос, конечно, не такой, как у дяди Миши, но вполне порядочный. Ходили сплетни, что-то там с бабами не поделили, но неточно. Работают они вместе, Леха рулит в «Тени».

– Понятно. Живет брат Леша тоже в Москве?

– Он переехал раньше и обосновался тут задолго до дяди Миши.

– Общался с ним?

– Нет.

Визит Ситдикова-младшего длился в общей сложности час с небольшим, потом братья вышли вместе, обнялись и пожали руки, старший открыл ворота. В общем, расстались тепло.

Четырнадцать двадцать шесть. Причалил еще джип, но теперь лаковый, новехонький «Мерседес» с питерскими номерами, и снова был просто брошен у ворот. Загонять его внутрь не стали – вот еще одно подтверждение, что дорога непроезжая. Из машины вылезли двое с ящиком пива.

– Это вот Яша, Паша Яковлев – гитарист. Вот он, на плакате, – пояснил Сергей, указывая на раритет на стене.

– Не пожалела его жизнь, – заметил Гуров.

На изображении Яковлев выглядел куда лучше, вполне свежим, на щеках, так сказать, цвели розы, а видео бесстрастно фиксировало нечто изможденное, тощее, с поредевшими волосами.

Сержант продолжал экскурс в мир искусства.

– Это Упырь, Денис Лопарев. Ударник. Вот этот, – он снова указал на плакат.

– О, этот куда свежее, – похвалил Лев Иванович.

Классический пример из области: «Что будет с вашим организмом после того, как вы бросите все». Видно, что ранее ни в чем себе не отказывал, но теперь производил впечатление чистенького, свежего трезвенника. Разве что лысый череп и густая борода добавляли перца в образ.

– Пиво при чем? Сухой закон на друзей не распространяется?

– Нет, – лаконично подтвердил Сергей.

– И ведь старые друзья.

– Упырь со школы, Яша – с путяги.

– К тому же при разделе группы они достались Сиду, не Жоге.

– Что вы, товарищ полковник? Кто же в здравом уме уйдет от Сида? Дядя Миша – это все, без него всему делу хана.

Эти в доме пробыли порядка часа с небольшим и вышли одни, причем гитарист пребывал в невменяемом состоянии. Иначе говоря, вдрабадан. Он шел, поддерживаемый заботливым Упырем, то и дело запрокидывая голову, хватаясь за щеку, повисая на приятеле.

– Увеличь, пожалуйста, – попросил Гуров.

– Кажется, из носа юшка, – вглядевшись в стоп-кадр, со знанием дела заметил Зубков, – и, сдается, зуб болит.

– Подрались.

К этому варианту знаток творчества коллектива отнесся с сомнением.

– Ну ладно, пусть так, – не стал противиться сыщик, – а точно ли дядя Миша завязал наглухо?

– Святая правда. В полной завязке. У него две клинические смерти были, куда ему.

– Зачем же эти приходили с подогревом? Тоже мне друзья.

– Ну Яша-то любит, – пояснил Сергей, – у него без горючего пальцы на лады не попадают.

– Но все-таки провоцировать завязавшего…

Сергей поскреб подбородок, пожал плечами, имея в виду совершенно определенное: «Все ж взрослые люди, никто в рот насильно не льет».

На экране между тем начался снегопад. Вышел Сид в валенках и спортивной куртке, твердым шагом проследовал куда-то за дом, вернулся с лопатой, споро, бодро принялся чистить снег.

Очевидно, человек не пьян, в полном и здравом уме. Движения уверенные, размеренные. Интересно, что и в помине нет одеревенелости, как бывает у сильно пьющих, но временно трезвых. Когда полдороги было приведено в порядок, он прервал работу, полез во внутренний карман и извлек…

Сергей поразился:

– Оба-на, а это откуда?

– Что?

– А вот это вот. – Зубков нажал на «стоп», увеличил картинку.

У уха Сида красовался айфон.

– Что же не так? – спросил Лев Иванович осторожно.

– Да не то чтобы… просто не видел никогда у дяди Миши ничего, кроме кнопочной «Нокии». И с той сражался в мясо. А тут целый айфон, и разобрался, куда давить.

– Освоил, показал кто?

– Может. Просто это у него была принципиальная позиция, не пользоваться ничем сложнее молотка. Он и машину-то не водил.

– Понятно. А что это за модель? – как бы промежду прочим спросил полковник. Он точно помнил, что в протоколе упоминаний ни о чем подобном не было.

– Ну, отсюда не видать, – заметил Сергей и, подумав, сообщил: – А знаете, господин полковник, айфона-то в доме не было никакого.

– Почем ты знаешь? Могли ж оформить, когда ты курить бегал.

– Могли, конечно, – с явным сомнением отозвался он.

– Ну так запускай дальше.

Сид, закончив разговор, отставил лопату, вышел из поля зрения камеры – через несколько минут, на 16:30, запись оборвалась.

Сергей закрыл окно.

– Вот и все, а остальное вы видели сами. Кто-то позвонил, он зачем-то отключил камеры…

– А то и сбил усилитель сигнала.

– Ну да. Видимо, не хотел, чтобы мешали, а ведь знал, что вы должны приехать…

– Да, интересная история. Послушай, Сергей, а вот второй солист, как его…

– Жога.

– Да, вот это слово. Кстати, это фамилия или кличка?

– Фамилия. Вот этот, – Сергей небрежно, без уважения ткнул в плакат.

Правильно глаголят про сходящиеся противоположности. Жога оказался плечистым кудрявым блондином с ужасающе доброй улыбкой, скуластым, открытым, весьма симпатичным лицом и мечтательными светлыми глазами. Если переодеть его из красно-черной кожи в косоворотку, то получился бы соратник Есенина, а то и Блока.

– А где сам он сейчас?

– Не знаю, наверное, в Питере, – ответил Сергей небрежно, было очевидно, что эта персона его не особо интересует. А то и раздражает.

– То есть он тут не появлялся? – вкрадчиво уточнил Гуров.

– Не, давно его не видел, – прокололся сержант и, осознав это, все-таки несколько смутился.

Гуров сделал вид, что не заметил.

– Ну а как специалист по творчеству данного коллектива что можешь сказать про него?

– А чего говорить-то, воздух сотрясать? Без Сида он – полный ноль, воображала, мнит себя поэтом. Постарел, подурнел, решил перетянуть фанатов на себя – а нужен он кому.

– Да. Трагедия. И дружно грузно, и врозь хоть брось. Ну а когда они расходились, были конфликты? Может, он ему враг?

И это предположение Сергей, как знаток творчества группы, воспринял с сомнением:

– Этот захребетник мягкотелый? Да где ему. Шебаршится по гастролькам, что-то блеет. Голосишко у него – только из сортира орать: «Занято». Кому-то нравится, – изображая толерантность, завершил сержант-всезнайка.

– Понятно… слушай, а вот женщины бывали у Сида?

– Конечно, – подтвердил Сергей.

– Одна или разные?

– Вроде разные. Но они ж постоянно шмотки меняют, волосы красят – и не поймешь толком.

– Получается, может, и одна какая-то, – уточнил Гуров.

– Не могу сказать, господин полковник. Да что мне на них заглядываться, у меня девушка есть, – заявил морально устойчивый Сергей.

Уже прощаясь, сержант все-таки поинтересовался:

– Лев Иванович, ну а частным порядком: что, помогли ведь дяде Мише?

– Я не знаю.

– Ну а сами-то как считаете?

Гуров, ухватив его за пуговицу рубашки, вздохнул:

– Суешь нос не в свое дело, Сережа.

– Все мы так, – отбирая пуговицу, заметил сержант.

– Ты участковым работал, понимать должен: в рот насильно не лили, стало быть, никто не виноват.

– Интересно вы рассуждаете, – согласился Зубков, – а вот к вечеру у подъезда – к гадалке не ходи – будет валяться вдрызг пьяный соседушка, а хотя бы и незнакомый. Что ж, мимо проходить? Живая душа все-таки, и мороз.

Гуров с улыбкой посоветовал:

– Вот ты и не проходи. А прочих всех, не зная обстоятельств и картины, не осуждай. Нехорошо.

– Это я каждое воскресенье слышу. Ну а за бумагу спасибо, Рожнов куркуль еще тот. Если вдруг что понадобится от меня, телефон теперь есть, буду рад помочь.

На обратной дороге, снова любуясь красотами, Гуров старался не цепляться ни за одну из версий, которые нарастали как грибная плесень.

Это и понятно, для человека с интеллектом – обычное дело. Легко сконструировать мотивы, выстроить цепочки догадок, сплести надежную сеть… да вот хотя бы вокруг того же Жоги. Ишь, какой умник, месяц не появляется, а может, отводит от себя подозрения? Или этот, как его… Яша. А что, бывший собутыльник не может испытывать неприязнь к завязавшему? Может! И инопланетяне могут быть.

Много чего может быть. С опытом приходит не только разочарование в людях, но и понимание того, что не надо искать ответы сразу на все вопросы. Это трудно, это против природы человека. Однако это путь неверный, более того, опасный. Как правило, та версия, которая выстраивается в голове у торопыги, стремящегося тотчас ответить на все вопросы, оказывается неправильной. А процесс отвечания затягивает, сам не заметишь, как уже углубился в туманные догадки, блуждаешь по темному лесу ошибочных предположений и, скорее всего, скоро увязнешь в болоте неправды и отчаяния.

Нет уж, увольте.

Сейчас время собирать и накапливать информацию и терпеливо дожидаться момента, когда количество перейдет в качество. А до того – никакого анализа, никаких поспешных выводов.

«Полагаю, что раз договоры подписаны, то Яша и друг его Упырь должны трудиться в театре. Пожалуй, имеет смысл попробовать. Заодно и с Ситдиковым-младшим пообщаться… Директор театра, ударник, гитарист – с ума сойти можно. Может, все-таки вызвать? Нет, вряд ли. Встретимся у них, так сказать, дома, в привычной обстановке. Позови такого в кабинет – тотчас надуется, как лягушка, встанет в позу и начнет звать адвокатов.

В конце концов, мы с Гуровым, Львом Ивановичем, договорились не делать поспешных выводов, мы информацию собираем. А информацию легче всего выудить из людей спокойных, открытых, людей, которых не выуживают из своего аквариума, не выкидывают задыхаться в чуждую атмосферу. Вот пощупать, понаблюдать за поведением, за реакциями – пользы от этого будет куда больше».