Текст книги "Смерть в подлиннике"

– Дворский может знать то, о чем мне не рассказал Моргунов. – Гуров постарался скомпоновать разрозненные обрывки добытой информации в одно целое. – Пока тебя не было, я немного почитал о нем в интернете. Нашел его личный сайт, открыл контакты и созвонился. Он готов встретиться через час. Либо же есть второй вариант, который очень неудобный.

– И он заключается в том, что ты вызываешь Дворского на допрос, – догадался Стас. – Ну и что? Придет и ответит на вопросы в установленной форме. Не переломится.

– Нужно брать его, пока тепленький. Он только что узнал о том, что пропала его бывшая жена. Даже спустя двадцать с лишним лет после развода подобная новость никого не обрадует. Он сейчас переживает всякие эмоции и может рассказать что-то интересное. И потом, Стас, у нас практически никаких зацепок в поисках Голиковой. Времени у меня не так много, и после Дворского я на Петровку уже не успею. Заморим червячка и поедем. После я сам позвоню Орлову и все объясню, а ты пока занимайся Марьяной и не слезай с экспертов. Пусть поторопятся с результатами, а там посмотрим, как карта ляжет.

Офис Дворского спрятался в одном из зеленых переулков в районе Красной Пресни, рядом с Московским зоопарком и станцией метро «Баррикадная». Проблем с парковкой не возникло, и Гуров зашел в нужный подъезд ровно в назначенное время.

Как и ожидалось, писатель Юрий Дворский работал там, где жил, иначе как можно было объяснить наличие на двери квартиры таблички с номером 234. Гуров еще раз проверил адрес, сохраненный в телефоне, и уверенно постучал в дверь, так как не смог найти дверной звонок.

Ему сразу же открыли, но вместо писателя на Гурова с вопросительной улыбкой смотрела невысокая полная женщина в темно-синем платье и с забранными под плоский черный ободок волосами с проседью.

– Добрый день, – поздоровался Гуров. – Надеюсь, я не ошибся. Мне нужен Юрий…

Гуров запнулся. Отчества писателя он не знал. На сайте оно не указывалось.

– Не ошиблись, – глубоким грудным голосом произнесла женщина. – И пришли ровно в назначенное время.

– Как и договаривались.

– Вы можете подождать в комнате. Юрий Николаевич сейчас подойдет.

Она указала в правую сторону. Планировка квартиры до жути напоминала ту, которую Гуров запомнил в доме Голиковой. Разве что там подкачал метраж, а здесь все было гораздо просторнее. Соответственно, и свободного места здесь было больше.

В комнате, куда привели Льва Ивановича, никого не было. Но недавнее присутствие человека угадывалось легко. Почему-то Гуров ожидал увидеть здесь громоздкую мебель из массива дерева, раскидистый фикус в огромном напольном горшке и чуть ли не зеленую настольную лампу, под светом которой знаменитый писатель выдумывает прекрасные фантастические миры. На самом же деле в комнате царила аскетичная обстановка. Простецкий письменный стол с черной столешницей, стул на стальных ножках, невысокий кожаный диван синего цвета, а на стене напротив громадный плоский телевизор. Балконная дверь была широко распахнута, белоснежные занавески лениво обмахивали радиатор отопления. На спинке стула висели большие наушники, подключенные к ноутбуку, а возле балконной двери Гуров с удивлением заметил пару массивных гантелей. «Ему же под восемьдесят лет, – обалдел от увиденного Лев Иванович. – Это точно его комната? Или тут живет его современный сын, разукрашенный татуировками? Или даже внук? В наше время некоторые десятилетки выглядят как их родные отцы».

Интерьер определенно не вязался с описанием человека, которое дала Майя Васильевна. Решив не торопиться с выводами, Гуров подошел к балкону и отодвинул занавеску. С девятого этажа открывался великолепный вид, за который не жаль было никаких денег.

Он обернулся на звук быстрых шагов. В комнату влетел высокий мужчина лет шестидесяти с модной бородкой и зачесанными назад седыми волосами и стремительным шагом подошел к балкону.

– Вы с Петровки, – полуутвердительно произнес он.

– Да, – в тон ответил Гуров. – Мы договаривались о встрече.

– И она состоялась. Юрий Николаевич Дворский, – протянул руку мужчина. – Можно просто Юрий. Женя сказала, что вы прибыли ровно в то время, как мы и договаривались.

– Это вышло случайно, – пошутил Лев Иванович. – Обычно я опаздываю.

– Ничего не происходит по чистой случайности, – назидательно сказал Дворский. – Я абсолютно в этом уверен. Присаживайтесь на диван, а я поближе к балкону. Все никак не отойду от перелета. Мы месяц провели у подножия Эльбруса. Какая же там красота! Приезжали в пятый раз. Нас уже в аэропортах Домодедово и Минеральные Воды в лицо начали узнавать. Только позавчера вернулись с Женей домой. Ей-то без разницы, каким воздухом дышать, а я в первый день после возвращения всегда начинаю кашлять. Ну, ничего, мне уже легче. Вы присаживайтесь, присаживайтесь.

Гуров подошел к дивану, вынул из кармана блокнот и ручку и сел. Дворский занял стул, предварительно сняв со спинки наушники и положив их на стол. Чем дольше Гуров рассматривал писателя, тем больше убеждался в том, что иногда внешность человека способна круто разыграть окружающих. Идет человек, а ты думаешь, что ему двадцать лет. А все потому, что одет в модные шмотки и стильно причесан. А если подойдет ближе и заговорит, то понимаешь, что ему все сто, спина не такая уж и ровная, кожа покрыта возрастными пятнами, а на лице полно морщин. Именно эти метаморфозы произошли и с Дворским. Теперь, рассмотрев его внимательнее, Лев Иванович заметил приметы солидного возраста, который нельзя было уменьшить никакими средствами. Дворский был стар, но держался молодцом. С первого взгляда многие наверняка думали, что он моложе, чем есть на самом деле.

– Я вам сразу скажу, что после вашего звонка я минут пять пытался прийти в себя, – с тревогой заговорил Дворский. – Алевтину я уже и не вспоминаю. Мы с ней давно разошлись и после этого не встречались. Вы сказали, она исчезла третьего сентября?

– Третьего, – подтвердил Гуров.

– Как давно! Ее ищут?

– Ее ищут волонтеры. Полиция, разумеется, тоже прикладывает усилия.

– Вот беда-то…

Дворский вспомнил о наушниках и взял их в руки.

– Мне так удобнее, – сказал он, заметив вопросительный взгляд Гурова, направленный в свою сторону. – Психотерапевты советуют при стрессе что-то держать в руках. Так легче рассеять тревогу. Вот почему некоторые взрослые спят с игрушками.

– Не слышал о таком.

– Вы, наверное, хотели узнать что-то об Алевтине? – спросил Дворский.

– Если можно. Вероятно, какие-то события из ее прошлого объяснят ее исчезновение, – ответил Гуров.

– У нас было разное прошлое. До сих пор не понимаю, чем я могу помочь в ее поисках, но да ладно. Вам виднее, а я человек законопослушный. Но мы не пересекались с того самого момента, как она выставила меня из квартиры.

– А как же развод? Или вас развели без суда? И имущество не делили?

– Какой развод? О чем вы? Мы не расписывались в ЗАГСе. Брак был гражданским, – возразил Дворский. – Ни Алевтина, ни я даже не планировали официально зарегистрировать отношения. Из своей московской квартиры я переехал к ней в поселок, а когда мы разошлись, благополучно вернулся обратно в Москву. И слава богу, что нам не пришлось оформлять развод. Упаси боже! Я же еле ноги унес. Развод, хм. Скажете тоже. Квартира была записана на нее, а я там находился на птичьих правах. Пока мы жили вместе, Алевтина не давала мне забыть о том, что я в ее доме никто. У нее был премерзкий характер, причем когда мы познакомились, она показалась совсем другой. Но вам эти сведения ни к чему.

– Почему же? – удивился Гуров. – С удовольствием послушаю. Никогда не знаешь, в каком из карманов спрятана пуговица.

Дворский изумленно уставился на Гурова.

– Знакомы с законами Мёрфи? – обрадовался он.

– Для моей работы они бесполезны. Да и для применения в жизни не годятся, – ответил Гуров.

– Вы действительно так думаете?

– Я это знаю. Они всего лишь подтверждают то, что уже известно.

– Но вы только что огласили один из этих законов. Значит, все-таки используете, – попытался подловить писатель Гурова.

– Просто кстати вспомнилось. Да и звучит забавно.

Взгляд Дворского неожиданно потух. Он опустил крышку неработающего ноутбука, поправил наушники.

– Это я так свои книги слушаю, – пояснил он. – Некоторые переведены в аудиоформат, и восприятие происходит как бы со стороны. Очень странные ощущения. Вот вы заговорили про пуговицу в кармане, и я сейчас пытаюсь вспомнить про что-то, что меня могло удивить тогда, когда я жил с Алевтиной. Пытаюсь и не могу.

Он ненадолго задумался, глядя на наушники.

– Мы познакомились у одного художника в его доме. Как впоследствии оказалось, он был нашим общим знакомым. Но я с ним редко виделся, мы больше общались по телефону, а вот Аля часто забегала к нему по своим делам. В то время она возглавляла бюро переводов, которое сама же и создала. Позже она его ликвидировала из-за нехватки квалифицированных специалистов. А тот художник лет через пять эмигрировал. Но тогда, в его квартире, мы и еще где-то человек десять или двенадцать не слишком трезвых работников культуры поднимали бокалы за здоровье хозяина квартиры. Если я что-то и запомнил из того дня, так это то, что ему исполнялось пятьдесят лет, а еще Алевтину, которую увидел в первый раз. Она бегала по его огромной квартире, которая являлась по совместительству мастерской, накрывала на стол, шутливо покрикивала на гостей, мешавшихся под ногами, и умоляла их не курить в комнате. За столом наши места оказались рядом. Не знаю, может, она сама это подстроила, но тогда я об этом не думал. Мы оба были взрослыми, свободными и самодостаточными людьми. Нам ничего не мешало, поэтому ее приглашение переехать в Шаткое я воспринял спокойно, даже с некоторым весельем. Это были те самые перемены, которые круто меняют жизнь людей, вот я и воспользовался этим шансом. И ни разу не пожалел. Да, мы разошлись. Да, расставание было бурным и попортило мне нервы. Но все равно я считаю, что мне повезло вырваться живым.

– Алевтина Михайловна часто рассказывала о своей работе за рубежом? – спросил Гуров.

– Сначала часто, но со временем мы стали меньше общаться на любые темы. За день могли не сказать друг другу ни слова. Меня это не напрягало, а когда спохватился, то место любимой женщины уже было занято злобной фурией с ее лицом. А что именно вы хотите узнать о ее работе? Она была переводчицей в советском посольстве в Германии, но кроме этой страны посетила и другие. Я тоже был в некоторых в свое время, и мы с Алевтиной могли обсуждать впечатления. Могли, м-да. Недолго музыка играла…

В дверь позвонили. Гуров подобрался – прерывать беседу в его планы не входило. Дворский тоже удивился и пошел проверить. Вернулся через пару минут со стаканом воды и дал отмашку:

– Приехал заказ для Жени. Я там лишний. Пусть сама разбирается.

Дворский сел, осушил стакан до дна, положил руку на свой живот и закрыл глаза. Лев Иванович решил проявить тактичность и, пока писатель прислушивался к своему желудочно-кишечному тракту, успел сделать в блокноте набросок кладбищенского креста.

– Вы задали вопрос о ее работе, – вспомнил Дворский. – Что же мне еще рассказать?.. Наверное, описать ее профессиональные и человеческие качества? Волевая. Упрямая. Трудоголик. Была на хорошем счету у тех, с кем сотрудничала. Она увлекалась искусством в его необычном проявлении – обожала старинные вещи, могла часами бродить по блошиным рынкам. Иногда садилась за руль и уезжала далеко за пределы Берлина, где ходила по деревням и разговаривала с местными жителями. Она спрашивала, нет ли у них ненужного хлама, и если он находился, то покупала то, что нравилось. Нередко она выбрасывала это по пути домой, если понимала, что приобрела не то. На мой взгляд, тут есть над чем задуматься. Не мне, не вам, а психиатру. Ее одержимость явно имела под собой основу в виде конкретного диагноза либо же его первоначальных проявлений. Но после окончательного возвращения на родину у нее все прошло. Она именно так и говорила: «Я больше не хочу ничего искать». Но если был душевный недуг, то он не мог никуда испариться. Он на время «заснул», чтобы потом вернуться. Думаю, именно это и случилось во время нашей совместной жизни. Сначала все было хорошо, потом Алевтина резко ушла в себя, а потом превратилась в ужасного человека. Я совсем позабыл, но вы мне напомнили…

– О чем же?

– Может быть, на нее так повлияла давняя история с ребенком? Груз на душе. Тяжелая тайна, которую скрывала ото всех.

– Все может быть, – осторожно ответил Гуров.

Дворский внимательно всмотрелся в лицо Льва Ивановича, прищурив один глаз.

– Вы не знали о ребенке, – догадался он.

– Продолжайте, Юрий Николаевич, – холодно попросил Гуров.

– Даже если вы не в курсе, то все равно бы узнали, верно? Не от меня, так от кого-то другого. – Дворский будто пытался оправдаться, ляпнув что-то, не предназначенное для чужих ушей.

– Конечно, узнали бы, – подтвердил Гуров.

– Не люблю быть в первых рядах, если только речь не о моем романе на полке в книжном магазине, – поморщился Дворский. – Поэтому и не выступаю на публике. Про ребенка мне рассказала сама Алевтина. Знаю только с ее слов. Это была девочка. Про отца Алевтина ничего не сказала. По какой-то причине она была вынуждена отказаться от дочери. Связь с ней она не поддерживала и очень жалела об этом. Я и не знал, что в ее прошлом кроется такая трагедия.

– О ребенке известно что-нибудь еще?

– Откуда? Алевтина и мне-то рассказала только потому, что устала носить в себе эту тайну. Она с меня взяла слово никогда не вспоминать услышанное, и я сдержал слово. Но сегодня нарушил клятву. Вдруг это поможет вам в поисках? Понимаете ли, вспоминая нашу с ней совместную жизнь, я уже не испытываю никаких чувств. Ни тоски, ни тем более злости или обиды. Общих друзей у нас не осталось, нас ничего не связывало. История закончилась, а я остался. Но если с Алевтиной случилась беда, то, наверное, нужно разыскать ее дочь. Вы лучше знаете, как поступить. Она назвала девочку Александрой и не поддерживала с ней отношения. Извините, это все, чем я могу вам помочь.

– У вас сохранились авиабилеты после отпуска?

Дворский с готовностью поднял крышку ноутбука.

– Вы хотите проверить мое алиби, – проронил он. – Оно у меня есть. Имеются чеки из магазинов в селе, где мы отдыхали. Только они не у меня, а у жены, если только не выбросила. Но что-то наверняка найдется. А билеты я вам сейчас покажу. И чеки, которые пришли на почту после их покупки. Есть сообщения о смене мобильного оператора, которые приходили на телефон в пути. Есть бирки на чемоданах, автобусные билеты и даже контакты моих знакомых, которые были на базе отдыха вместе с нами. Не думал, что когда-нибудь буду доказывать, что я ни при чем… Вот, смотрите, – он уступил стул Гурову. – Неприятная ситуация. Но закон есть закон. Я спрошу у Жени, а вы проверяйте, проверяйте. Ну надо же…

Уже сидя в машине, Лев Иванович узнал от Дворского еще кое-что. Юрий Николаевич сообщил, что вспомнил год рождения ребенка.

– Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой, – сказал он. – Сейчас Александре должно быть сорок шесть лет. Если, конечно, с ней все в порядке. А год точный. Я тогда еще подумал, что семерку называют счастливым числом, а девочке повезло вдвойне, ведь в дате рождения целых две семерки. Но жизнь без родной матери счастьем не назовешь. Так что вот… До свидания, Лев Иванович.

– До свидания, – обронил Гуров, отключился и убрал телефон.

«Либо я иду по верному пути, либо Орлов оторвет мне башку, – подумал Гуров. – И где теперь искать блудную немецкую дочь? И как она может быть связана с исчезновением матери, которая от нее отказалась? А ведь мотив-то у нее есть. Выросла, нашла ее и решила отомстить. Почему бы и нет? Но почему сейчас, а не раньше?»

Гуров взял в руки телефон и набрал номер телефона Бобровского.

Над машиной зажегся первый фонарь, хоть на улице до сих пор было светло. «Форд» снялся с места, аккуратно дал задний ход, развернулся и выехал на Большую Грузинскую, где ловко встроился в транспортный поток, двигающийся в сторону Белорусского вокзала.

Закон Мёрфи о пуговице в последнем кармане все-таки работал.

Глава 6

ГДР. Восточный Берлин.

14 октября 1987 года.

– Подождешь? Я скоро.

Кроме полотенца, обернутого вокруг тела, на Алевтине ничего не было. С мокрых волос капала вода. Алексей почувствовал резкий сладкий аромат шампуня, который она считала лучшим из всех, которыми пользовалась раньше.

– Ну и видок у тебя! – рассмеялся Алексей. – Конечно, подожду.

– А ты уже все? – Алевтина смерила его быстрым взглядом.

– Да. Готов.

Не дожидаясь ответа, Алевтина убежала, так и оставив его стоять на пороге. Приглашения не требовалось – Алексей давно уже заходил в эту квартиру как к себе домой. Бывало, что сутками не жил у себя, появляясь там лишь для того, чтобы переодеться в свежую одежду. В холодильнике не стояло ничего, кроме нескольких бутылок Weissbier и стеклянной банки с майонезом, поверхность которого подернулась прозрачной масляной пленкой. До того как практически переселиться к Алевтине, Алексей исправно посещал немецкий супермаркет на соседней улице и забивал холодильник сразу на долгое время. Здешние продукты отличались по вкусу от тех, к которым он привык в Советском Союзе, но в плане разнообразия ассортимента немецкая гастрономия выигрывала с большим отрывом.

С самого утра Алексея болтало на волнах нервозности, и это происходило с ним каждый раз перед каким-нибудь важным мероприятием, где он должен был присутствовать. В такие моменты опыт, накопленный за шесть лет жизни и работы в ГДР, не играл никакой роли – советский переводчик Алексей Моргунов волновался, как в первый раз. От его умения не только распознать чужестранную речь, но и облечь ее перевод в правильную форму и донести ее до того, кому она была адресована, зависело слишком многое. Узнав о том, что Алексей спустя долгое время все еще волнуется перед выходом, Алевтина показала ему свой способ успокоиться: она «распевалась», начитывая буквы немецкого или русского алфавита, проговаривая каждый звук своим низким голосом. Алексей попробовал, ему не помогло, и он плюнул на совет Алевтины, хоть и старался следовать каждому, который она давала.

Алексей сел в кресло, занимающее центр гостиной в квартире, откинулся на спинку, вытянув ноги, сложил на животе руки и удобно устроил голову на гобеленовой обивке. Только что у себя дома он принял душ и переоделся в черный костюм, который считал счастливым. Именно так он был одет, когда отправлялся на первую встречу с послом, которую условно можно было считать первым крещением. Знакомство прошло в непринужденной обстановке, им подали эспрессо в крохотных белоснежных чашечках и предложили отведать горячие хрустящие круассаны с начинкой из ванильного крема. В кабинете царила приятная прохлада, устроенная за счет невидимого кондиционера, посол был дружелюбен, вежлив и на протяжении встречи несколько раз заранее поблагодарил Алексея за сотрудничество.

Шум воды, доносившийся со стороны коридора, стих. Через минуту послышались шаги, но Алевтина в комнате так и не появилась.

– Ты можешь что-нибудь съесть, пока ждешь, – крикнула она из спальни. – У нас еще двадцать минут.

– Какая, к черту, еда? – лениво ответил ей Алексей. – Кусок в горле застрянет.

– Как хочешь, – уже тише произнесла Алевтина. – Тогда посиди в комнате.

Обычно она собиралась куда-то очень быстро. Алексей возился дольше, проверяя, отключены ли от сети электрические приборы и закрыты ли окна. В эти моменты в нем говорило советское прошлое, когда он еще жил в Москве с родителями. В один прекрасный летний день, когда с утра он и отец ушли по своим делам, а мама покидала квартиру последней и решила оставить балконную дверь открытой, столицу накрыла мощная гроза. Ураганный ветер обрывал провода и валил деревья по всему городу. Сушившееся на балконах белье срывалось во все тяжкие и улетало на соседние улицы вместе с прищепками, где застревало в кронах деревьев и заново мокло под дождем. Квартирам граждан, которые в тот день оставили открытыми окна и балконные двери, а сами отлучились, тоже досталось. Моргуновы, вернувшись домой, обнаружили валяющиеся на полу сорванные занавески, посыпанные землей из лопнувших цветочных горшков. Все это безобразие к тому же было еще и мокрым. Отцовские газеты, которые он копил на этажерке, унесло аж в прихожую. Любимая кошка, и до этого до смерти боявшаяся выходить на балкон, успела спрятаться от внезапно нагрянувшего ненастья под диван, что и спасло ей жизнь, но не прошло даром. С того дня она перестала ходить в туалет в ранее отведенное место и сменила геолокацию. Теперь кошачий сортир располагался на кухне, в закутке между холодильником и стеной, где стоял мешок картошки и корзина с луком. В итоге маме как-то удалось договориться с пережившим сильный стресс животным – обоссав месячный запас овощных припасов, кошка наконец переселилась в коридор и гадила уже там в свой лоток.

Из спальни не доносилось ни звука. «Красится», – догадался Алексей, все еще лежа в кресле и рассматривая плоский белый плафон, привинченный к потолку. Он вдруг поймал себя на мысли, что волнуется уже не так сильно. Может быть, это и есть тот самый переломный момент, о котором ему говорила Алевтина? «Ты и сам не заметишь, как привыкнешь, – сказала она. – Попытаешься вспомнить, каким ты был раньше, и не сможешь этого сделать. Ты просто не узна́ешь себя».

С тех пор в жизни Алексея произошли серьезные перемены. Он стал выше на голову как специалист в своем деле. Он вступил в серьезные отношения с красивой и умной женщиной, чего с ним не происходило до сих пор. Благодаря ей он приобрел уверенность в себе и ощутил себя сильным и нужным. Ко всему прочему он хорошо зарабатывал и помогал родителям, оставшимся в СССР. Бонусом шло то, что все это происходило с ним в красивой и во многом удивительной стране, которую он полюбил всем сердцем.

А еще переводчик Алеша Моргунов стал самым настоящим искателем сокровищ. Вчерашний день он посвятил именно этому. Сначала они с Алевтиной позавтракали прямо в постели, а потом мигом собрались, сели на поезд и отправились в очередную глушь на поиски утраченных сокровищ. Им повезло: на улице они встретили благообразную старушенцию, которая была счастлива сбыть медное кольцо с янтарем, которое натирало ей палец. Позже выяснилось, что бабка оказалась не так проста и торговалась, как черт. Получив деньги, она вспомнила про картину, которая ей давно надоела. Откуда она взялась, старуха уже и не помнила, но всю жизнь картина провисела над ее кроватью. Распознать изображение оказалось сложно из-за ужасного состояния полотна, но Алевтине удалось угадать человеческие черты.

– Наверное, чей-то портрет. Посмотрим, что можно с ним сделать.

Сделка состоялась прямо на крыльце. Старушенция резво запаковала картину в газеты, поверх которых обмотала липкой лентой. В таком виде ее и привезли домой.

Алевтина быстрым шагом зашла в комнату и подошла к Алексею. Выглядела она шикарно. Темно-красное платье по фигуре, умеренной длины, необычайно подходило к ее темным волосам. Повернувшись к нему спиной, Алевтина нетерпеливо взмахнула рукой:

– Помоги, а то я сейчас кого-нибудь убью.

– Сделай шаг назад. Не два, а один. Все, замри.

Она послушно отступила на один шаг назад, пока не коснулась ногами коленей Алексея. Все дело было в застежке пояса, которая почему-то располагалась на платье не спереди, а сзади и представляла собой мизерный замочек с мудреным устройством. До этого дня Алевтина ни разу не надевала это платье, Алексей раньше его никогда на ней не видел. Он попытался справиться с замочком и скоро понял, что это дело не из легких.

– Где ты его взяла? – спросил он.

– Какая разница?

– Могла бы надеть что-то другое. Понятия не имею, как это застегивают.

– Дай я сама сделаю.

Она завела за спину руки. Алексей боднул лбом ее пальцы:

– Стой смирно. Я понял суть. Не двигайся!

Спустя мгновение застежка была побеждена. Алевтина благодарно клюнула Алексея в губы.

– Хочу кофе, – решительно заявила она. – В кофейнике еще есть, но на двоих вряд ли хватит.

– Разделим поровну – как тебе такой вариант?

Они пили кофе из одной чашки и курили в открытое окно. Теперь, когда гонка за временем была окончена, оба просто наслаждались теплым берлинским вечером.

– Снова придет этот твой Шеффер? – небрежно поинтересовался Алексей. – Опять похитит тебя у общественности?

– Имеет полное право, – ответила Алевтина. – Он свой человек.

– Он мафия, – возразил Алексей.

– Ты его не знаешь, – деловито заметила Алевтина и затушила сигарету в пепельнице. – Сегодня вечером познакомлю вас поближе.

– Зачем?

– Чтобы ты понимал об этой жизни абсолютно все, – таинственно улыбнулась она. – Шеффер несметно богат, этим все сказано. И он не жадный. Вся «верхушка» понимает, что он сделал для Германии гораздо больше, чем смогли бы сделать они на государственные деньги. Ко всему прочему он еще неглуп, терпелив и не распускает руки. Я летала с ним по делам несколько раз, и его везде принимали на высшем уровне.

– И ты его сопровождала после работы, – напомнил Алексей.

– Ты должен понимать, что если я работаю, то не стою столбом. Разумеется, я должна быть рядом. В ресторане, в консульстве, на выставках или на телевидении. Если Шефферу не требовалась моя помощь, то я спокойно занималась своими делами. Вот эту рубашку я, между прочим, привезла тебе из Парижа. Напомнить, благодаря кому я там оказалась?

Иногда Алексею хотелось оторвать эту прекрасную говорящую голову, но в глубине души он считал себя добрым человеком. Алевтину было не переделать, как невозможно и изменить ее образ жизни или режим, в котором она существовала. Они были вместе, пока их не разделяла работа, и до недавних пор Алексея устраивала такая жизнь. Но год назад в ней незримо присутствовал Вилле Шеффер, проявляясь то здесь, то там, и каждый раз рядом с ним каким-то образом оказывалась Алевтина. Впервые Алексей увидел Шеффера на одной из выставок, куда они с Алевтиной пришли по приглашению. Шеффер будто бы ждал их. Он сразу подошел к ним, но все свое внимание обратил в сторону Алевтины. Казалось, они давно знакомы, и после возвращения домой она сообщила Алексею, что да, так оно и есть.

– Я же приехала сюда раньше тебя, – объяснила она. – Конечно, у меня тут много знакомых. С кем-то мы можем не видеться очень долго, но мы скучаем друг по другу, хоть у каждого своя жизнь. С Вилле мы сразу подружились. Такое случается, Алеша. Не нужно ревновать к тому, чего нет.

Тогда Алексей ей поверил. Старался верить и сегодня, когда зашел в здание посольства и морально уже был готов работать. На какое-то время все мысли о Шеффере улетучились из его головы, а потом и вовсе стало не до того. Очередная торговая делегация из СССР, в честь которой был устроен прием в посольстве, не обременила свой состав наличием переводчика, и Алексею пришлось здорово постараться, чтобы и немцы, и русские поняли друг друга.

После деловой части, как водится, всем хотелось покоя. В банкетном зале накрыли столы и включили тихую приятную музыку. Звуки были такими тихими, что Алексей никогда бы не узнал эту мелодию даже под дулом пистолета. Алевтина задерживалась, и он был вынужден сесть за стол без нее. Посла на банкете не ждали – отыграв свою роль, он удалился, оставив новоприбывшим гостям возможность расслабляться без оглядки на высокопоставленные чины. Никто из делегации раньше не был в ГДР, поэтому все, что попадалось им на глаза, удивляло, восхищало либо же вызывало шквал вопросов. На них Алексей тоже отвечал, но слушал вполуха, потому что в какой-то момент понял, что Шеффера за столом тоже нет.

Парочка обнаружилась внезапно, когда Алексей решил выйти покурить на балкон. Обозревая окрестности сверху, он заметил красное платье Алевтины в одном из окон в корпусе напротив. Рядом с ней стоял Вилле Шеффер. Они курили и о чем-то разговаривали, не производя никаких двусмысленных движений.

Алексея они не заметили.

Докурив, он вернулся в зал. К тому времени в его кровь уже примешалось некоторое количество алкоголя. «Пойду домой, – со злостью решил он, приближаясь к своему месту. – Хватит с меня этой грязи».

Решив напоследок влить в себя немного коньяка, Алексей сел за стол, где к нему тут же пристал знакомый из ТАСС.

– Не в духе? – весело поинтересовался он. – Смотрю, не только меня одного раздражает вот это все.

– В духе, – ответил ему Алексей. – А куда ты потом? Домой?

Его вдруг осенило. Он же тоже может отсюда уйти, никого не предупредив. С этим парнем они уже выпивали в одной компании, когда встречали Новый год. Значит, можно повторить.

– Я бы с удовольствием отправился в бар, но слышал, что сейчас будет какое-то заявление, – опечалился знакомый. – Мне интересно.

– Какое… О чем ты? – Алексею показалось, что он чего-то не расслышал.

– Шеффер что-то готовит. Не хочу пропустить.

И снова он.

Больше Алексей ни о чем не спрашивал. А потом в зал зашел тот, кому смотрели в рот практически все присутствующие.

Имя Вилле было сокращенным. Полное звучало как Уильям. Но так Шеффера давно никто не называл. «Вилле» ему нравилось больше из-за легкости произношения и положительного впечатления, которое оно производит на людей. В свои шестьдесят два года Шеффер был еще ого-го и выглядел на десять лет моложе. У него была большая голова, короткая шея, квадратный торс и длинные конечности, что делало его похожим на игрушечного робота. Улыбка не сходила с его загорелого лица с крупными чертами. Он всегда белоснежно улыбался, красиво курил и даже просто двигался. С ним мечтали работать мужчины, потому что он всегда думал наперед и редко терпел неудачи, а женщины, которым он улыбался, проходя мимо, не забывали этого очень долго.

– Красив, как бог, – язвительно прошептал знакомый. – Когда-нибудь он выкупит этот участок земли и прикажет посольству съехать за пару часов. А здесь устроит поле для гольфа. Огромное такое поле только для себя одного.

Шеффер и впрямь выглядел впечатляюще. На фоне остальных, нарядившихся в парадно-неудобную для носки одежду, он был единственным, кто заявился на прием в свободном свитере цвета сажи с глубоким вырезом и узких джинсах, что зрительно превращало его невообразимый экстерьер в прекрасное телосложение. Свою искусственную моложавость он усилил тонкой золотой цепочкой с бриллиантовым кулоном, разбрызгивающим искры света на фоне мощной волосатой груди.

Следом показалась Алевтина. Но если Шеффер остановился в центре зала так, чтобы его все видели, то она, зайдя в зал, прошла всего пару метров и остановилась. В ее руке был блокнот, в который она собиралась что-то записывать. Ее появление не осталось незамеченным – стоя в полумраке, она сильно напоминала французскую актрису Анук Эме эпохи фильма «Мужчина и женщина». В отличие от Шеффера она не выставляла себя напоказ, но все указывало на то, что и она здесь далеко не последний человек, потому что пришла сюда вместе с Вилле.