Текст книги "Сам себе приговор"

– Тяжеловато вам с ним приходилось, наверное, – осторожно заметил Крячко.

Соня обреченно пожала плечами:

– А у меня разве был другой выход? Была с ним рядом, принимала его любым. Правда, в последнее время его поведение стало еще более непонятным. За несколько недель до поездки он стал совсем другим. Мало ел, мало спал, много гулял один и почти со мной не разговаривал. Я не лезла к нему. Понимала, что ему очень трудно. Он любил отца и после его смерти даже загремел в клинику неврозов. Принимал всякие препараты, я уж там и не помню, какие именно. Я решила, что у него обострение. Просто тихонько жила рядом с ним, но для него, по сути, просто существовала. Ему до меня просто не было дела.

– С чем вы связываете эти изменения, Соня?

– Его мать завела себе любовника, – ответила девушка. – Думаю, дело в этом. Только мужа похоронила – и сразу же чужой мужик. Сашка просто сбежал из дома, не мог этого видеть. Про любовника его мамаши я случайно узнала из интернета и все сразу поняла. Кроме того, Сашка на тот момент уже начал отказываться от антидепрессантов. Так что, возможно, у него был синдром отмены, а это тоже ведь меняет поведение человека не в лучшую сторону.

– Он делал это под наблюдением врача?

– Нет, – твердо заявила Соня. – Врачей терпеть не мог. Мать привела его к психотерапевту сразу после смерти его отца, но Сашка больше не был у него.

– Кроме вас перемены в поведении Саши замечали другие люди? – спросил Крячко, перехватив корзину другой рукой. – Ваши общие друзья, например?

– Андрей и Катя – возможно. Все же свои люди, – ответила Соня. – Они учатся с нами в одном институте. Оба метят в ландшафтные дизайнеры. Катя была моей соседкой по комнате в общежитии. Как-то так вышло, что все мы четверо сошлись. Поехать на базу отдыха всей компанией было моей идеей. Но я же не знала, что все так произойдет!

– Полагаю, вашей вины в этом нет, – твердо сказал Крячко.

– Кто знает? Вы уверены? – Соня нервно одернула куртку. – А вдруг я что-то сделала не так? Почему я не вышла к нему в тот день, когда он умер? Может быть, и не было бы ничего.

Краем глаза Крячко заметил, что на них смотрят. Забывшись, Соня повысила голос, привлекая к себе внимание. То, о чем она говорила, конечно же, интересно было всем. Стас увлек ее в сторону прохода, ведущего к отделу с овощами и фруктами. Ему удалось сделать это незаметно для самой Сони, и задумка удалась: ее голос стал тише, а тон спокойнее.

– И все равно я не верю в его самоубийство, – упрямо проговорила она. – Он же только-только начал поднимать голову после всех этих ударов. Решился выбраться на отдых, а это для него было подвигом. Перестал быть затворником, стал улыбаться. Нарисовал жену вашего друга, помните? И вот что еще важно: он практически безболезненно соскочил с антидепрессантов. Он почти привык жить без них. И вдруг такое. Ну не верю я! Может быть, все дело именно в том, что он перестал принимать препараты? Не выдержал последствий отмены, а? Да нет, вряд ли. Или да?

В корзину летело все вперемешку: макароны, уксус, сода, коврик для йоги, собачий корм. Соня так увлеклась, что уже сама не понимала, что делает.

– Соня, по-моему, вы взяли все, что хотели, – остановился Стас. – У вас хватит на это денег?

Соня остановилась и посмотрела на содержимое корзинки.

– Хватит.

Всю дорогу до дома она молчала. Стас помог ей донести тяжелые сумки. Подойдя к подъезду, она остановилась и взяла сумки из его рук, давая понять, что рандеву подошло к концу.

– Я рассказала все, что знала, и даже вспомнила что-то новое. Надеюсь, это важно. Или нет.

– Соня, вы очень помогли, но я должен вас спросить. Вы не верите в самоубийство Саши. Если так…

– Я не знаю, во что верить, – Соня посмотрела на Стаса снизу вверх. – Не знаю, что там произошло. У Сашки не было врагов, если вы об этом. При мне он ни с кем не ссорился, не выяснял отношения.

– Это точно?

Соня ненадолго задумалась.

– Смотря кого называть врагом, – ответила она. – Я могу рассуждать только со своей точки зрения и исходя исключительно из своего опыта общения с Сашей. Какими были его отношения где-то там, где меня не было, я могу не знать. Со своей мамой он был в контрах, это да. Но я не могу представить, что она как-то причастна к его смерти. Бред!

– А ее друг? Тот самый, с которым она сошлась после смерти мужа?

– Вот про него вообще ничего не знаю. А вы знаете, что у Сашки есть старший брат? Они даже созванивались. Я его ни разу не видела, правда. Сашка о нем мало рассказывал. Знаю только, что он тоже работает на телевидении, и все. Кажется, его мать туда устроила. А кем он там, где… Без понятия.

– Про их отношения тоже ничего не знаете?

– Да нет же, – Соня отрицательно покачала головой. – Но Сашка с ним всегда разговаривал по телефону в одиночестве. Не при мне. Господи, почему так холодно?

– У меня просьба, можно? – обратился к ней Стас.

– Конечно.

– Не пропадайте. Договорились?

– Я никуда не денусь, – пообещала Соня. – Ну если только обратно в общагу перееду, но обещаю вас держать в курсе.

– Тогда я сейчас дам вам свой номер телефона.

– Чай! – неожиданно воскликнула Соня. – Я забыла купить чай. Набрала всякого, а чай забыла купить.

– Это не самое страшное в жизни, – сказал Стас. – Пожалуйста, если вспомните что-то еще, то обязательно звоните, договорились? В любое время дня и ночи, в любую погоду, в любом настроении. Вы, Сонечка, просто кладезь информации.

Он попытался улыбнуться как можно дружелюбнее, но на Соню это не произвело никакого впечатления.

– Поняла, – с серьезным видом кивнула девушка и набрала код на домофоне. Стас придержал дверь. – До свидания. Я пошла.

«Иди, девочка, иди», – мысленно попрощался Стас, наблюдая за тем, как Сонина тощая фигурка исчезает в подъездном полумраке. Он подошел к своей машине, вынул сигареты и закурил, глядя на проспект с оживленным движением. Его телефон молчал, от Гурова не было никаких вестей.

– Это ж сколько ты дома просидела, дорогуша? – пробормотал он, пытаясь угадать Сонины окна. – И что творилось все это время в твоей голове?

Он сел в машину, повернул ключ в замке зажигания. Теперь нужно было вернуться на Петровку, дождаться там Гурова, а потом немного поломать голову над тем, что ему сообщила Соня.

Мальцев успел посидеть на антидепрессантах и соскочить с них незадолго до смерти. Получается, мог не пережить синдром отмены и совершить суицид. В конце концов, на парня действительно много обрушилось, включая смерть отца и скорый роман матери с другим мужчиной. Антидепрессанты сгладили острые углы психического состояния Саши, но стоило ему прекратить прием препаратов, как реальность набросилась на него с новой силой. Но что за дурацкий способ уйти из жизни – лечь лицом в воду, да еще практически на глазах у других? Лес же рядом, там удобнее было бы свести счеты с жизнью. Как-то не вяжется одно с другим.

«Мерседес» Стаса Крячко выехал из дворов и встроился в плотный поток машин. Тут же его подрезал белый «Фольксваген», и Крячко тихо выругался.

– Гаденыш, – вырвалось у него.

Но скоро Крячко и думать забыл о всяких придурках. Он машинально подводил итоги сегодняшнего дня. Итак, суицид все-таки пока не стоило бы отметать. С другой стороны, в истории появилось новое действующее лицо – условный «кто-то», кто мог последним видеть Мальцева перед его смертью. Здесь все очень туманно, но умница Соня сразу подметила, что Саша мог разговаривать с кем-то еще и не слышать, как она позвала его по имени.

– И кто же там все-таки был? – вслух спросил Крячко. – В шесть утра-то. И что ему вообще нужно было от парня, который сидел себе спокойно на травке и рисовал в своем блокнотике? Это был кто-то из персонала? Кто-то из отдыхающих? Кто?

Глава 4

Гуров появился к шести вечера. Ввалился в кабинет, снял пальто и с силой встряхнул его, чтобы слетели дождевые капли. Крячко с удивлением посмотрел в сторону окна.

– Там что, дождь?

– Распогодилось, – подтвердил Гуров. – То ли снег, то ли что-то еще с неба валится.

Он пошел к своему столу, на ходу растирая замерзшие кисти рук. Заметив на экране компьютера Стаса вордовский документ, вопросительно махнул головой.

– Все, что рассказала девушка Мальцева, – пояснил Стас. – Наговорила много, поэтому делаю отчет для Орлова.

– Что-то интересное рассказала?

– Есть и такое. А как твои дела?

– Аналогично. Удалось побеседовать с соседкой Гнедовой по поселку и с охранником КПП. Два часа потом в Москву добирался. Заехал на Кутузовский к матери Мальцева, но консьержка сказала, что ее нет дома. Обещала доложить хозяйке о визите полиции. Контакты я оставил.

Пока Стас клацал по клавиатуре, Гуров еще раз внимательно просмотрел содержимое папки с закрытым уголовным делом.

– Черти что, – устало сказал он.

– Не скажи, – не согласился Крячко, крутанувшись на стуле к подоконнику с принтером. – Сейчас распечатаю, и посмотришь.

– Да ты на словах, – попросил Гуров. – А отчеты оставим Орлову.

– Когда он с больничного выходит, не сказал?

– Нет.

– Ну если ты ничего читать не будешь, то скажу так: девушка Мальцева сообщила кое-что интересное. Все-таки надо свидетелей опрашивать дважды, а вопросы задавать одни и те же. И ответы всегда будут разными.

– А следствие запутается еще больше, – ответил ему Гуров. – Ну давай уже, выкладывай.

Припарковать машину на Кутузовском было практически невозможно, поэтому пришлось бросить ее в одном из дворов недалеко от Парка Победы. До дома Гнедовой было минут десять ходьбы. Ноябрьская погодка не баловала, и каждый второй человек, который попадался навстречу, имел болезненно-недовольное выражение лица. Те, кто был вынужден торчать на автобусных остановках, нетерпеливо выглядывали на дорогу в ожидании транспорта, чтобы поскорее залезть в салон и отдышаться в тепле.

– Пригласить полицию к девяти утра – это сильно, – сказал Крячко. – Суровая женщина. Да еще и с трудной судьбой.

Они свернули вправо и оказались в просторном дворе, засаженном сиренью. Сам дворик был испещрен гранитными дорожками, а в центре красовался старый каменный фонтан, засыпанный опавшими листьями. В его чаше суетились голуби, выискивая себе что-нибудь на завтрак.

– Подъезд, кажется, вот этот, – указал Гуров.

– С богом, – потер руки Крячко. – Околеть можно, как холодно.

Им открыла не Алла Тимофеевна, как ожидалось, а высокий мужчина лет сорока, с зачесанными назад черными волосами и резкими острыми чертами лица. «Похож на птицу, – отметил про себя Гуров. – Это и есть тот новый знакомый матери Саши, из-за которого он ушел из дома?»

Мужик вопросительно приподнял одну бровь, во взгляде едва мелькнуло презрение. «Не здоровается первым, скотина, – с раздражением подумал Гуров. – Значит, мнит себя выше остальных. Ну, конечно, это же мы сюда пришли, а не он к нам».

– Доброе утро, – поздоровался Гуров. – Мы договаривались о встрече с Аллой Тимофеевной.

Выражение лица «птицы» не изменилось, однако тут же выяснилось, что он умеет разговаривать.

– Вы из полиции? – поинтересовался он надменным тоном.

– Алла Тимофеевна дома? – подал голос Крячко. – Мы к ней.

– Можно ваши документы? – холодно обратился он к Гурову, проигнорировав слова Стаса.

Гуров протянул свое служебное удостоверение, но в «птичьи» руки его не отдал.

– Ваши? – обратился мужик к Стасу.

– Он со мной, – быстро ответил Гуров.

– Пусть заходят уже, – послышался женский голос из глубины квартиры. – Не томи людей на пороге, слышишь?

Мужик впустил сыщиков в квартиру и запер дверь.

Они оказались в широком коридоре, в конце которого угадывался неяркий свет, который шел будто бы от ночника.

– Прошу.

«Птица» проскользнул между ними и пошел вперед. Он и двигался под стать своему прозвищу – шел почти неслышно, слегка разведя руки в стороны. Гуров и Крячко проследовали за ним.

Он привел их в огромную комнату. Таких просторных помещений в обычных домах Гуров еще не видел. Скорее всего, планировка квартиры не была оригинальной, а стены просто снесли. Вся комната была уставлена диванами, диванчиками, креслами и стульями, между которыми располагались журнальные столики всех мастей. В углу мерцал серебристый корпус огромного электрического камина, который сразу же бросался в глаза. Высокие напольные светильники освещали самые темные места, а в самой комнате не хватало света: плотные темные гардины сюда его не пропускали.

От камина отделилась женская фигура. Она медленно прошла по лабиринту, состоящему из стульев и кресел, и остановилась в центре комнаты.

– Алла Тимофеевна? – спросил Гуров.

Конечно, это была она. Телеведущая известного телеканала «Манго», транслирующего детишкам захватывающие истории, теории, события прошлого и настоящего. Все то же самое ежедневно можно прочитать и в новостных лентах, но телеканал «Манго» работал исключительно на детскую аудиторию, что означало только одно: никаких вооруженных конфликтов и прочих жестокостей здесь не обсуждали. В сетке вещания преобладали выпуски передач о лесах, полях и реках, о вечной мерзлоте и живых организмах, которым она не страшна; о воображаемых полетах на Сатурн или к созвездию Кассиопеи, об экспедициях длиной в целую жизнь; о редчайших способностях живых организмов, которым нет числа; о том, насколько глубокой может оказаться обычная лужа и почему коралловые рифы бывают разных цветов – от голубых до розовых.

Накануне вечером Гуров, получив сообщение от Аллы Тимофеевны, в котором она просила его приехать сегодня утром к ней домой, решил основательно подготовиться к встрече. Изучил сайт телекомпании «Манго», просмотрел фото и, разумеется, освежил в голове все, что ему было известно о Гнедовой. Сплетен и слухов о ней в интернете не нашлось. Видно, очень хорошо работали ее помощники, тщательно следящие за репутацией ведущей. Ну или она в самом деле не давала повода. На сетевых фотографиях, кстати, она выглядела такой же, какой и предстала перед сыщиками. Высокой, с королевской осанкой и очень худой. В плохо освещенной комнате ее вполне можно было бы принять за призрака, тем более что она была одета во все черное. Что это такое? Эпатаж? Желание пустить пыль в глаза? Что она вообще делала в темном углу этой нелепой комнаты?

– Лев Иванович, – низким голосом произнесла Алла Тимофеевна, – спасибо за то, что приехали. Да еще и не один.

– Это полковник Станислав Васильевич Крячко, – представил Стаса Гуров. – Мой коллега.

Женщина сделала едва заметный жест, который и Гуров-то с трудом заметил бы – указательный палец на тонкой женской кисти руки едва шевельнулся в сторону двери.

– Иди, Сережа, – попросила она «птицу». – Нам кофе. Да, Лев Иванович? Станислав Васильевич?

Обратившись к каждому отдельно, она вежливо ждала ответа. Сережа тоже не двигался с места.

– Не откажемся, – за двоих ответил Гуров и обернулся. – Спасибо, Сергей.

Гнедова пригласила их сесть на один из низких диванов, сама же устроилась на стуле напротив. Их разделял низкий журнальный столик с глянцевой поверхностью. Диванчик, на котором устроились Гуров и Крячко, оказался мягким. Сидеть на нем было удобно, не жестко и не мягко, а спинка имела такую высоту, которая подошла бы человеку любого роста.

– Мне пришлось попросить вас приехать так рано из-за моей работы, – Гнедова с сожалением взглянула сначала на Льва Ивановича, потом перевела взгляд на Стаса. – В двенадцать я должна буду уйти и вернусь только к ночи. Но до этого времени у меня куча дел. Придет покупатель, будет выбирать что-то из этого.

Гуров не понял, о чем она говорит.

– Мебель, – пояснила Гнедова. – Видите ли, эту квартиру получил от государства мой дед. Он когда-то был известным энергетиком, даже имел правительственные награды. Страна отблагодарила его жильем. В этой квартире четыре комнаты, она огромна. Подумываю продать ее, но сначала нужно разобраться с коллекцией дедушки. Я имею в виду все это барахло.

Она повела подбородком, и стало понятно, что речь идет как раз-таки о мебели.

– Тоже в своем роде антиквариат. Не знаю, почему дед увлекся именно этими предметами интерьера, но, по рассказам мамы, он тащил из каждой командировки то облезлые стулья, то какие-то тумбочки, то деревянные вешалки. После он их отмывал, чинил и приводил в божеский вид. Коллекционер из него был так себе, полагаю. Наверное, все это пережитки его трудного прошлого – он родился в очень непростые для страны времена, когда люди чаще голодали, чем ели досыта, и жили в ужасных условиях. Если честно, я очень плохо знаю историю своих предков. Не до того было.

Она замолчала, сглотнула и стиснула пальцами край стула.

– Теперь мне нужно все это продать. Уже есть желающие посмотреть и оценить мебель, – продолжила она и вдруг перевела светскую беседу на гораздо более болезненную для себя: – Я достучалась. Я смогла, понимаете?

Гуров все уже понял. Маска недоступности была сброшена – перед ним сидела не заживо замороженная теледива, а мать, сын которой покинул этот мир по совершенно непонятной ей причине. И уж если полиция решила записать ее ребенка в самоубийцы, то она была с этим абсолютно не согласна. Пошла до конца и добилась пересмотра уголовного дела.

– Дело теперь на Петровке, – сказал Гуров. – Предыдущее расследование прошло с ошибками. Мы постараемся их исправить.

– Надеюсь, виновные понесут наказание.

– Само собой. Но если все снова сведется к тому, что ваш сын…

– Если вы снова скажете, что он совершил самоубийство, то я найду другой путь туда, где мне помогут.

Гуров предпочел не отвечать на это.

В комнате появился Сергей с подносом, на котором стояли три пустые чашки и наполненная горячим кофе колба от кофеварки. Он аккуратно поставил поднос на столик.

– Сахар? Молоко? – вежливо спросил он.

– Тащи сюда и сахар, и молоко, – приказала Гнедова. – И почему здесь только три чашки? Ты разве не будешь кофе?

– Я уже завтракал, – спокойно ответил Сергей и вышел из комнаты.

– Гонора столько, что из штанов выскакивает, – поморщилась Гнедова. – Мой помощник, если что. Ну и водитель.

«И консьержка, и дворецкий, и садовник, и официант, – подсчитал в уме Гуров. – Так это с ним живет Гнедова? Или у нее есть кто-то другой?»

Гнедова не выглядела убитой горем. Тяжелые удары не сломили ее, а, напротив, закалили ее характер. К тому же она являлась публичной персоной, поэтому тем более научилась скрывать все эмоции. С момента смерти ее сына прошло четыре месяца. Наверное, это ничтожный срок. Или нет? У нее работа, она не может вечно носить траур. Но и оставить трагедию в закоулках памяти тоже вряд ли получится.

– Я сразу им не поверила, – сказала Алла Тимофеевна. Ни Гурову, ни Крячко не нужно было объяснять, о ком она говорит. – Слишком быстро все сделали. Даже толком не поговорили со мной. Насколько мне известно, они также не допросили Сашиных приятелей. Только Софью – и то потому, что она была на базе отдыха. Знаете, не нужно быть профи, чтобы понимать, что что-то идет не так. Когда следователь сказал, что дело закрыто, я чуть не ударила его. Да, настолько сильно возненавидела этого мелкого человечка в тот момент. И сразу же стала искать другие пути. Писала во все инстанции, получала на бланках вежливые ответы, которые, если их перевести на простой язык, звучали одинаково: «Ничем помочь не можем». И вдруг ответ из прокуратуры. Положительный! Меня услышали, мне поверили. Прошу вас, господа, найдите того, кто отнял у меня моего ребенка. Очень вас прошу…

Она сползла со стула и опустилась на колени. Лицо ее сморщилось, глаза налились слезами. Стас бросился к ней, помог подняться и подставил стул.

– Извините, извините, – сбивчиво твердила она. – Я просто… просто…

За закрытой дверью что-то громыхнуло. Все трое одновременно повернули головы в одну сторону, но дальше ничего не произошло. Удивительно, но именно этот звук привел Гнедову в чувство. Она провела ладонью по лицу и, забывшись, вытерла ее о бедро, обтянутое длинной черной юбкой.

– Наверное, Сергей споткнулся, – слабо улыбнулась она. – Прямо у порога отходит паркет. Так вы мне поможете?

– Сделаем все, что в наших силах, – ответил Гуров.

– О господи, – простонала Гнедова.

– Придется вернуться на несколько месяцев назад, Алла Тимофеевна. В те дни, когда ваш сын был жив. – Гуров вынул телефон, положил его на стол и включил диктофон. – Как думаете, у нас получится?

Алла Тимофеевна шумно вздохнула.

– Спрашивайте, – разрешила она. – Отвечу на любые вопросы.

– Почему Саша ушел из дома в начале этого года?

Такого вопроса Алла Тимофеевна не ожидала. У нее даже лицо вытянулось.

– А при чем тут… – начала она.

Гуров коснулся телефона пальцем.

– Алла Тимофеевна, почему сын не захотел жить с вами под одной крышей? – повторил он. – Были конфликты?

Гнедова вдруг вспомнила о кофе. Она привстала, потянулась к колбе, налила кофе в чашку и села обратно на стул. Было видно, что она не знала, как реагировать на вопросы Гурова.

– Это был Таиров, – сказала она и сделала маленький глоток, скорее чтобы сделать хоть что-то, потянуть время, подобрать правильные слова. – Мой друг. Мы больше не вместе. Вам нужны подробности?

– Желательно.

– Саша не принял Таирова. А я не стала уступать сыну. Вот так. Судите, если сможете.

– Ну что вы, какое осуждение. Саша не поладил с вашим новым знакомым?

– Он просто заморозился. Сын. Разговора не получилось, хоть я и старалась все обсудить с Сашей. Но нет: сын уходил из дома, а после возвращения молча поднимался в свою комнату и запирался на замок. Так больше не могло продолжаться. В один прекрасный момент он сказал, что хочет съехать. Я сразу же дала деньги, чтобы он мог снять квартиру. Думала, что пройдет время и мы оба сможем пережить это. После ухода он почти не звонил, все общение происходило по моей инициативе. Таиров, кстати, тоже в скором времени устранился. Что ж, я не стала его задерживать. Сына я не просила вернуться, потому что знала – откажет. Оплатила им с подругой квартиру и оставила их в покое. Прошу вас, – она прижала ладонь к щеке, – не думайте обо мне плохо. Некоторые решения даются с большим трудом.

– Прекрасно понимаю, – вздохнул Гуров.

– Сергей! – позвала Алла Тимофеевна. – Можно тебя на минуту?

Дверь отворилась, и Сергей зашел в комнату. В одной руке он нес пакет с молоком, а в другой сахарницу.

– Я еще нужен? – спросил он у Гнедовой.

– Позвони Елене и скажи, что я зайду к ней сегодня вечером. Совсем забыла, что обещала ей.

– Во сколько зайдете?

– Просто передай.

Сергей покорно опустил голову и ушел. Гуров посмотрел ему вслед и догадался, кого он ему напоминает.

«Птица-секретарь, – осенило Гурова. – Бывает же такое».

– А кто такой этот Таиров? – спросил он у Гнедовой. – Ваш поклонник?

– Нет, с поклонниками я никогда не связывалась. Если автограф или фото на память, то да, но что-то серьезное… Таиров работает врачом-стоматологом, к нему я попала совершенно случайно, приехала посреди ночи с резкой болью. Он сразу же поставил анестезию, а когда боль утихла, я расплакалась прямо в стоматологическом кресле. Он разговорил меня, отвлек, а потом выяснилось, что Таиров знал о моей трагедии, ведь все газеты писали о смерти мужа. Мне было так тяжело, что не хотелось жить. Таиров оказался человеком, которому ничего от меня не было нужно. Ни денег, ни выгодных знакомств. Он присылал мне на работу не цветы, а горячие пирожки с капустой или зеленый чай. Говорил, что не может видеть женские слезы. Хоть на короткое время, но я снова стала засыпать без снотворного. Таиров почти вытащил меня из того кошмара. Но сыну я такой не подходила. Он хотел видеть меня в трауре, раздавленную и больную, сидящую в пустом доме и беспрерывно листающую семейные фотоальбомы. Когда он уходил из дома, сказал, что мы слишком разные люди, что он любит меня, что поймет, наверное, позже. Но сейчас он не может меня видеть с кем-то другим, кроме покойного отца. А теперь и Саши нет. Меня все бросили. А я все еще держусь.

Гнедова взглянула на столик.

– Попробуйте кофе, – равнодушным голосом сказала она. – Сергей смешивает несколько сортов, получается очень вкусно.

Ее глаза были широко раскрыты, но взгляд оставался пустым. Никаких эмоций, будто под действием успокаивающих.

– Алла Тимофеевна, вы настоятельно требовали возобновить расследование уголовного дела по факту смерти вашего сына, – вспомнил Гуров. – Есть основания думать, что кто-то желал ему смерти?

Гнедова вздрогнула и обняла себя за плечи.

– Он позвонил мне.

– Когда? – поднял голову Крячко.

– За день до того, как уехал отдыхать с друзьями. Это был его первый звонок за очень долгое время. Саша сказал, что ему нужно со мной поговорить о чем-то важном, что через неделю он вернется и все мне объяснит.

– Вы рассказали об этом следователю?

– Я попыталась. Но он, вероятно, счел это не очень важным обстоятельством. Поэтому, когда мне объявили, что сын умер в результате несчастного случая, я поняла, что моя битва еще не закончилась. Тогда я стала обращаться во все инстанции, где мне бы могли помочь. Откликнулась же только прокуратура, но и то не сразу.

– Они завалены работой, – объяснил Гуров.

– Я понимаю, – поджала губы Гнедова. – Спасибо вам.

– За что же? – удивился Гуров.

– За то, что вы сейчас здесь. Это дает мне силы.

– Вы сильная женщина.

– Нет, – покачала головой Алла Тимофеевна. – Только не здесь и не сейчас.

* * *

– Орлов вызывает, – вместо приветствия сообщил Крячко Гурову, вошедшему в кабинет.

– Сейчас?

– И сразу.

Гуров скинул куртку, сгреб в папку оставленные в беспорядке бумаги и попытался вспомнить: а не забыли ли они с Крячко что-то еще? Хотя за два дня и так много успели. Встретились с девушкой Мальцева и разбудили в ее памяти события, о которых она никому еще не рассказывала, поговорили с матерью Александра и узнали кое-какие штрихи из личной жизни семьи известных телевизионщиков. Пока что вся эта информация напоминала лишь разрозненные лоскутки, которые вряд ли удовлетворят генерал-майора. В этот раз Гуров будет с ним согласен на все сто, поскольку переделывать чужую работу всегда сложнее, чем создавать что-то свое.

Сначала Петр Николаевич выслушал доклад Крячко, а когда тот закончил, просто развел руками.

– Значит, Соня утверждает, что в день смерти Мальцев мог быть не один, – подвел он итог.

– Но это не точно, – напомнил Стас. – Видеонаблюдения на территории базы отдыха нет, об этом упоминали владельцы. Но проверить все же сто́ит. Поеду туда и поговорю с ними лично. Осмотрюсь, как говорится. Опять же – что-то, глядишь, и вспомнят. Может, видели кого-то. Может, кто-то из персонала каждое утро прогуливается по территории, это бы нам тоже помогло.

– Решил – делай. Больше эту версию проверить никак нельзя?

Пришла очередь Стаса разводить руками.

– Только если восстановить картину событий того дня, – пришел на помощь другу Гуров. – Найти всех, кто там был. Я бы помог, так быстрее дело пойдет. А то, глядишь, снег выпадет, и все – опустеет база.

– Ну а что там наша теледива? – прищурился Орлов.

– Сегодня вечером поедем к ней на работу, – доложил Гуров.

– Сама пригласила, – похвастался Крячко.

– Зачем? Не наговорилась с вами утром? – удивился Орлов.

– Наоборот, наговорила слишком много, – ответил Гуров. – И про сына рассказала. Про то, что он действительно ушел из дома, когда она привела нового друга, Юрия Таирова. Гнедова призналась, что так «заливала» горе после смерти мужа. Познакомились в стоматологической клинике, куда Гнедова пришла к нему на прием. Таиров проявил участие, а потом все пошло по классике. Сама Гнедова не стала долго думать и привела стоматолога в свой особняк, где и без него царило страшное «веселье». Саша Мальцев не мог видеть мать счастливой и ушел, благо было куда – в общежитие к своей девушке. Прожили они там недолго, всего-то сутки: Гнедова прочухалась и решила вернуть его домой. Сын заупрямился, и мать не стала давить на него, а просто сняла ему квартиру. Туда-то он и переехал со своей Соней. Примерно в то время он отказался от приема антидепрессантов. А сейчас будет маленький экскурс в… к… Ладно. Я тут на ночь почитал кое-что из области психологии и психиатрии. Причиной самоубийства Мальцева могло быть обострение его психического состояния, тем более все говорит о том, что чувствовал он себя не очень хорошо. После смерти отца и романа матери он пошел к врачу, стал принимать антидепрессанты и делал это в течение трех месяцев. А потом взял и резко бросил, после чего у него начался синдром отмены. Об этом рассказала его девушка, она как раз наблюдала изменения в его поведении в то время. Синдром отмены в очень редких случаях может пройти с минимальными негативными последствиями для человека, но таких счастливчиков крайне мало, да и то, как правило, без помощи врачей им не обойтись. Обычно после резкого отказа от препаратов человек начинает заново страдать – как физически, так и психологически, но в гораздо более серьезной степени, чем было до начала лечения. Мальцеву в чем-то повезло – его молодой организм справился без головных болей, тошноты и дрожи в руках, но вот в сознании у парня что-то сломалось. Полагаю, он снова впал в депрессию, а там уже и до петли под потолком недалеко. Способ умереть, который он выбрал, конечно, странный, но не исключено, что это было следствием молниеносного порыва, а дальше все просто – у него это получилось. Никого рядом не было, никто не остановил, не отвлек. Так сложились обстоятельства. Так что самоубийство я бы не стал исключать. На данный момент считаю это основной версией, потому что у нас других попросту нет.

Второй момент. Нам нужно точно установить, с кем мог разговаривать Мальцев утром в день своей смерти. Это то, о чем говорила девушка Мальцева. Вероятно, она не была последней, кто с ним общался.

Далее. Ищем другие причины, подтолкнувшие Мальцева к суициду. Он не был наркоманом, редко употреблял спиртное. Но мог вести тайную жизнь. Например, толкал ту же наркоту, но никто об этом не знал. Ну а что? Звездный мальчик, знакомств полно, связей тоже. Мог и подрабатывать на стороне. С кем-то схлестнулся, что-то утаил, не то сделал или сказал – и ему решили отомстить. Запугали, а он и не выдержал давления. Его мать вспомнила, что он звонил ей накануне отъезда на базу отдыха. Сказал, что хочет с ней серьезно поговорить. Подробности не озвучил. Мы бы со Стасом, Петр Николаевич, занялись друзьями Мальцева. Ну, с которыми он отдыхал. Возможно, расскажут что-то о его окружении. И тогда уже будет ясно: либо все-таки суицид, либо убийство.

– Либо несчастный случай, – добавил Крячко. – Чего так смотрите? В этой жизни все возможно. Споткнулся, потерял сознание, а тут и водичка подоспела. Синдром отмены же, верно?