Текст книги "Сыскари"

Крячко рванулся было за беглецом, но что-то его вдруг остановило. Он круто повернулся и увидел, что уже второй кавказец пытается дать деру, причем совершенно в ином направлении – через кухню. Одновременно с улицы донесся панический рык автомобильного мотора, и Крячко сообразил, что первого кавказца ему, пожалуй, уже не догнать. «Этого мы теряем, – с черным юмором подумал Крячко. – Ну и черт с ним!»

Уже не отвлекаясь, он бросился догонять второго. Все это произошло в одну секунду. Кавказец с заметно побледневшим лицом метнулся к внутренним дверям зала, по пути опрокинув под ноги Крячко столик. Помещение наполнилось грохотом и звоном.

Крячко, чудом не упав, перепрыгнул через ощетинившийся ножками столик, выругался и следом за кавказцем влетел в наполненную паром кухню. На мгновение здесь воцарилась немая сцена – серьезные мужчины с ножами в волосатых руках замерли возле своих плит и разделочных досок. Слышался только свист подгорающего масла и гул газа в горелках.

Крячко не стал задерживаться и выскочил в ту же дверь, что и кавказец. Он очутился на заднем дворе, где стоял грузовик с опущенным бортом, какие-то металлические бочки и пирамида пластмассовых ящиков из-под пива. Едва Крячко появился, как эта пирамида обрушилась на него – не без посторонней помощи, конечно. Увертываясь от сыплющихся на него ящиков, Крячко пробился вперед и увидел, как из-за угла, сжигая покрышки, вывернула черная «Волга». Беглец мчался прямо к ней.

«Да у них тут все продумано! – удивился Крячко и прямо на бегу достал свой пистолет. – Эти ребята не фруктами торгуют! Они сами – фрукты…»

Он, не раздумывая, выпалил вверх и не своим голосом заорал:

– Стоять! Милиция!

В ответ в окрестных домах захлопали форточки, но кавказец даже не оглянулся. Он был уже рядом с «Волгой» и что есть силы рванул на себя дверцу. Крячко остановился, задержал дыхание и в последнюю секунду успел прицелиться в заднюю шину «Волги». Выстрел прозвучал одновременно с хлопком дверцы. Машина сорвалась с места и выкатилась со двора. Но из-за простреленного колеса она не смогла сразу набрать скорость, и ее поволокло вправо. Воодушевленный Крячко бросился догонять.

«Волга» с морозным скрипом развернулась на мостовой, и вдруг боковое окошко в ней разлетелось вдребезги, и оттуда по Крячко хлестнул выстрел. От неожиданности он поскользнулся на тротуаре и хлопнулся оземь, потеряв шапку.

Возможно, эта неловкость спасла ему жизнь. Потому что несколько пуль просверлили воздух как раз в том месте, где только что возвышалась его фигура. «Волга» зарычала и, набирая скорость, покатила прочь, юля и шлепая изжеванной покрышкой. Оголившийся обод высек из ледяного асфальта плотный пучок искр.

Крячко не спешил подниматься. Улица, как нарочно, была пуста, и было грех не поупражняться в стрельбе из положения лежа. Но он расстрелял всю обойму, прежде чем удалось подбить второе колесо убегающей «Волги». У ближайшего перекрестка машина вдруг замерла, ее пассажиры выскочили из салона и бросились наутек – оба в разные стороны.

Крячко не стал перезаряжать магазин и сразу помчался в погоню. Он не стал ломать голову над выбором и сел на хвост тому же типу, которого гнал через кухню. Стрелял, несомненно, он и, вероятно, был особенно опасен.

У кавказца было несколько секунд форы, и он использовал их в полной мере. Когда Крячко забежал в проходной двор, в подворотне которого только что скрылся беглец, там уже никого не было, кроме мирных обывателей, занятых своими делами.

Крячко с досадой оглянулся. На крышах домов серебрился снег. В дальнем углу двора какая-то женщина ругалась с дворником. У ближайшего подъезда дурачились парни, по виду школьники. Мужчина в норковой шапке обметал снег с вишневых «Жигулей». На Крячко он посмотрел спокойно, без любопытства. Только когда заметил в его руке пистолет, заметно изменился в лице.

– Я из милиции, – буркнул Крячко, подходя ближе. – Тут должен был пробегать такой… смуглый, без пальто. Не видели, куда побежал?

Мужчина молча покачал головой. По его глазам было ясно, что он все видел, но еще не прикинул, что выгоднее – смолчать или признаться. «Так и будет теперь весь день прикидывать – до самой ночи, – зло подумал Крячко. – Времени нет, а то бы я с тобой разобрался, пацифист хренов!»

Он повернулся и заметил, что парни, канителившиеся у подъезда, робко подобрались к нему поближе. Они тоже углядели пистолет, и это неожиданным образом расположило их к незнакомому сердитому мужчине с непокрытой головой. Возможно, они приняли Крячко за «крутого». А может быть, они не очень правильно понимали национальный вопрос.

– А мы видали, куда этот «черный» в пиджаке побежал, – вдруг сказал парнишка, который выглядел старше остальных. – Он вон в тот подъезд напротив запрыгнул. Летел как угорелый… А это вы сейчас стреляли?

– Вы вот что, братва, – деловито сказал Крячко, перезаряжая оружие. – Валите-ка со двора подальше! Пуля, она, как известно, дура, а вам еще жить и учиться. Строить, как говорится, новую Россию. Я-то, конечно, буду стараться аккуратнее, а вот за других не отвечаю. Этот в пиджаке – человек опасный.

– Так плюньте вы на него! – посоветовал кто-то юношеским баском. – В другой раз подкараулите. С пацанами.

– Он мне сейчас нужен, – возразил Крячко. – А пацанам пусть пока кто-нибудь из вас звякнет, ладно? Они мигом приедут. Вы только наберите 02 и скажите, что по вашему адресу полковник Крячко преступника преследует. Мне самому теперь некогда.

Сказав это, Крячко пробежал через двор и скрылся в указанном подъезде. Ему не очень верилось, что подрастающее поколение выполнит просьбу. Ему даже показалось, что на юных лицах отразилось нескрываемое разочарование, когда выяснилось, что человек с пистолетом – всего-навсего мент, а не «правильный пацан», на которого хочется равняться. Значит, приходилось рассчитывать только на свои силы. «Лишь бы этот сукин сын не ушел! – думал Крячко, осторожно выглядывая наверх из-под лестницы подъезда. – Запросто ворвется в любую квартиру, а там через балкон… Эх, знать бы заранее, так хоть бы стажера какого с собой захватил! Крутись теперь, как угорь на сковородке…» Ему пришло в голову, что милиция все равно должна вскоре подъехать – стрельбу и погоню наблюдали многие – кто-нибудь из свидетелей наберет 02 непременно.

Напарника катастрофически не хватало, но мечтать о несбыточном Крячко не собирался. В крайнем случае в активе у него все равно оставались брошенная «Волга», кафе «Арарат» и, возможно, одежда обоих беглецов, но на это Крячко рассчитывал в последнюю очередь. Одежду было кому прибрать. Крячко не сомневался, что в кафе сейчас объявлен срочный шмон в целях сокрытия следов, которые могут указать на связь между хозяевами и неспокойными клиентами. Занятие, по мнению Крячко, бесперспективное, потому что в таком случае лучше всего уничтожить все заведение целиком. А так рано или поздно найдется доброжелатель, который шепнет оперативникам заветное словечко. Просто времени жалко. Но кто мог знать, что Крячко попадет с утра в такой переплет? Все морги давно вылетели у него из головы.

В подъезде было тихо. Возможно, худшее уже свершилось, и преступник затаился в какой-то квартире, заткнув хозяевам рот. Или того чище – давно уже бежит рысцой по переулкам, с каждой минутой удаляясь от того места, где мается полковник Крячко с пистолетом.

Но вполне могло получиться и по-другому. Народ сейчас неохотно отпирает двери незнакомцам. Многие вообще на работе. Преступник тоже в цейтноте. Не исключено, что он застрял в подъезде в надежде, что пронесет.

Крячко осторожно стал подниматься по ступеням и вскоре с удовлетворением понял, что, кажется, не ошибся. Он не мог сказать, в чем тут дело, но по каким-то почти неощутимым признакам он чувствовал присутствие в подъезде постороннего. И, чем выше поднимался, тем это ощущение становилось реальнее. Там наверху кто-то прятался! Его напряженное дыхание едва уловимым эхом тревожно шелестело вдоль стен.

Когда перед ним остался последний пролет, Крячко остановился и крикнул:

– Все, вагон идет в депо! Выходи! Медленно и с поднятыми руками! Стрелять буду без предупреждения.

Ответом ему была тишина. Но Крячко мысленным взором отчетливо видел этого типа, взъерошенного, бледного, по-звериному готового к прыжку и драке. Ждать было бессмысленно – в любую минуту кто-то мог выйти из квартиры, и тогда все неминуемо осложнилось бы. Приходилось рисковать. Крячко шагнул на следующую ступеньку.

И в этот момент во дворе завыла милицейская сирена. У Крячко немного отлегло от сердца, и тут сверху вдруг донесся хрипловатый неприятный голос, говоривший с заметным южным акцентом:

– Спокойно, мент! Я выхожу. Смотри, не шмальни! Я без оружия.

Последняя фраза прозвучала с явной издевкой, и Крячко всполошился. «Сбросил ствол! – подумал он. – Когда же успел?» И вдруг его будто что-то кольнуло – мусоропровод! В подъезде имелся мусоропровод. «Просеять сквозь самое мелкое сито! – решил он мысленно. – Пушка наверняка там».

Сверху размеренно и лениво зашаркали шаги. С лестницы прямо на Крячко спускался стройный смугловатый парень в помятом костюме. Руки его были сцеплены на затылке. В глазах была ненависть.

Глава 4

Молодые и тренированные болеют редко, размышлял Гуров, но на дворе зима, грипп, все может быть. Для Валеры Голубцова было бы, конечно, лучше, если бы он и вправду заболел. В противном случае его поведение выглядело бы предельно подозрительным. Из устной характеристики, которую дал Голубцову Вагин, следовало, что этот молодой человек отнюдь не склонен к легкомыслию, исправно выполняет свои обязанности и постоянно совершенствует профессиональные навыки. В качестве единственного недостатка начальник отметил замкнутость Голубцова, его не слишком простой характер.

– Он всегда держится немного обособленно, понимаете? – объяснил Гурову Вагин. – Ни с кем из ребят дружбы не завел. Смену отбарабанил – и домой. Что у него на самом деле за душой, никто не знает… Вот сказал вам об этом, а у самого на душе кошки скребут. Вроде как пальцем на человека указал – держи вора! А Голубцов, может, ни сном ни духом…

– Да ведь никто и не говорит, – ответил на это Гуров, усмехаясь. – Я ведь, господин Вагин, человек конкретный. Мне доказательства подавай, улики! А то, что человек с кем-то там дружбы водить не хочет, – за это в тюрьму не сажают. Вы не беспокойтесь, мы все проверим самым тщательным образом.

Проверять Гуров поехал домой к Голубцову – в Нагатино, где тот проживал на улице Высокой вдвоем с матерью. Его появления там явно не ждали. Мать Голубцова – худощавая женщина лет пятидесяти, с поблекшим сероватым лицом, на котором отсутствующее выражение странным образом мешалось с озабоченностью, не хотела открывать Гурову дверь. Даже внимательнейшим образом изучив через дверную цепочку его служебное удостоверение, Валентина Ивановна – так звали Голубцову – долго колебалась, прежде чем позволила оперуполномоченному переступить порог.

– А зачем? У Валеры нет никаких дел с милицией, – настойчиво повторяла она. – И вообще он сейчас болен. Может быть, вы его с кем-то спутали, а теперь пугаете меня. Мало ли в Москве Голубцовых! Теперь у меня наверняка давление подымется…

– Вы извините за беспокойство, Валентина Ивановна, – в десятый раз повторил Гуров. – Но спутать вашего сына мы ни с кем не могли. Ведь он работает охранником в агентстве «Триггер»? Ну вот видите! Мне просто нужно задать ему несколько вопросов по работе. Это связано с преступлением, оттого такая срочность.

– А при чем тут Валера? – подозрительно спросила Голубцова. – Там у них больше некому ответить на ваши вопросы, что ли?

– А мы всех опрашиваем. Ваш сын, естественно, не исключение. Кстати, он что-нибудь рассказывал вам о своей работе?

– Как же, рассказывал! Да из него лишнего слова не вытянешь! – с некоторой обидой сказала Голубцова. – Спросишь, что на работе, а он – да все нормально, мать, – вот и весь рассказ!.. А что? Что-нибудь случилось?

– Да так, неприятности, – уклончиво ответил Гуров. – На объекте, что ваш сын охранял, одна вещица пропала. Его, правда, на работе в тот день не было, но, может, он что-нибудь знает…

– Да что же он знать может, если, сами говорите, его не было! – с вызовом парировала мать. – Больного только зря будете беспокоить!

– Да я совсем недолго, – пообещал Гуров. – Всего два вопроса. Вы проводите меня к сыну, пожалуйста, а я постараюсь не задерживаться. У него простуда, по-видимому?

И вдруг Голубцова растерялась. Гуров увидел, как у нее задрожали руки, а лицо вдруг сделалось жалким и пошло розовыми пятнами.

– Так это… – пролепетала она. – Я даже не знаю… Понимаете, Валеры нет дома.

– Как это нет? – нахмурился Гуров. – Вы звонили, что он тяжело болен – высокая температура… С какой стати он вдруг на прогулку отправился?

– Ну вот еще, на прогулку! – Голубцова пыталась хорохориться, но у нее это плохо получалось. – Он в поликлинику пошел.

– Почему же не вызвали врача на дом? – строго спросил Гуров. – Впрочем, вам виднее. В таком случае я подожду, пока ваш сын вернется.

Голубцова растерянно завертела головой.

– Может быть, вы лучше завтра зайдете? – без особой надежды спросила она.

– Валентина Ивановна! Вы чего-то не договариваете! – повысил голос Гуров. – Вы же умная женщина, должны понимать, что ваши слова мы можем без труда проверить. Поэтому объясните-ка лучше толком, что тут у вас происходит. Очень не хотелось бы напоминать, что грозит тому, кто пытается ввести в заблуждение правоохранительные органы. Давайте поэтому просто руководствоваться здравым смыслом. Итак, где ваш сын?

И тут произошло то, чего Гуров боялся больше всего, – Голубцова внезапно закрыла лицо руками, зарыдала и быстро ушла на кухню. Он, не раздеваясь, прошел следом на кухню. Голубцова сидела у стола, уткнув лицо в рукава домашнего халата. Ее худые острые плечи содрогались от рыданий. Гурову стало неловко, и он постарался замаскировать это напускной строгостью. Найдя чистый стакан, он налил в него воды и поставил на стол перед плачущей женщиной.

– Выпейте воды, вам сразу станет лучше, – сказал Гуров. – И возьмите себя в руки, Валентина Ивановна! Слезами горю не поможешь, как известно. Если ваш сын что-то натворил, нужно думать, как ему помочь. Если совесть его чиста, для чего эти слезы?

Однако успокоить расстроенную женщину оказалось совсем непросто. Прошло еще не менее десяти минут, прежде чем Валентина Ивановна смогла продолжать разговор. Все еще всхлипывая и пряча опухшие, покрасневшие глаза, она жалобно пролепетала:

– Почему вы пришли? Что натворил мой Валера? Он никогда ни во что не ввязывался. Почему милиция им интересуется?

Гуров, раздосадованный тем, что беседа снова уходит в другое русло, тем не менее заставил себя терпеливо повторить нехитрую историю о неведомых неприятностях на работе и о необходимости опросить всех охранников. Но Голубцову это объяснение не слишком удовлетворило.

– Вы чего-то не договариваете, – повторила она слова Гурова. – Если ничего особенного не случилось, зачем вы беспокоите больного…

Тут Валентина Ивановна осеклась и с испугом посмотрела на Гурова – простым повторением слова «болезнь» ей удалось убедить себя в том, что сын и в самом деле болен, но время от времени она вспоминала об истинном положении дел и тогда ужасно боялась, что ей не поверят. Гуров, разумеется, не поверил.

Он попытался прикинуть в уме, насколько искренне ведет себя Голубцова, и что она знает о похищении знаменитого бриллианта из здания, которое охранял ее сын. Об этом происшествии были сюжеты в теленовостях, но еще вопрос – смотрит ли Валентина Ивановна новости. Замкнутые люди и в семейном кругу не слишком-то раскрываются. Не исключено, что сын не был с матерью откровенным вовсе, и тогда он, Гуров, вообще ничего не узнает.

– Вы что-нибудь слышали про выставочный центр «Северное сияние», Валентина Ивановна? – спросил Гуров.

Голубцова непонимающими глазами посмотрела на него. Ее не интересовал какой-то там центр – все мысли ее сейчас вертелись вокруг обожаемого сыночка. И это было совершенно естественно.

– Не знаю, – равнодушно ответила Голубцова. – При чем тут это? Чего вы от меня хотите?

– Совсем немного, Валентина Ивановна, – сказал Гуров. – Я должен поговорить с вашим сыном. Или хотя бы знать, где он. Ведь он не болен, верно? Почему же он не пошел на работу и заставил вас врать по телефону?

– Он не заставлял, – упрямо сказала Голубцова. – Мальчик просто устал. У него такая напряженная работа – ночные дежурства и вообще… Он говорил, что хочет отдохнуть, побыть лишний день дома, а рано утром вдруг собрался и ушел.

– Куда?

– Я не знаю куда! – почти истерически выкрикнула Голубцова. – Я сама уже вся извелась! Не знаю, где он, что он… Но ведь он никогда не скажет, куда идет. Если у вас есть взрослые дети, вы должны меня понять.

– Нет, детей у меня, к сожалению, нет, – покачал головой Гуров. – Но я вас вполне понимаю. Дети вырастают, у них своя жизнь, они куда-то уходят, а нам остается только ждать. Все, что могли, мы уже сделали, и поправить ничего нельзя. Что выросло, то выросло.

Голубцова, не слушая его, достала из кармана халата носовой платок, промокнула глаза и высморкалась. Потом она так и осталась сидеть – повесив голову и горестно опустив плечи. Гуров выждал несколько секунд и сказал:

– Ну что же, раз вы не знаете, где сын, тогда я попрошу вас об одном одолжении, Валентина Ивановна. Вернее, о двух. Когда он появится, пусть сразу же свяжется со мной, ладно? Вот по этому телефону… А сейчас, с вашего позволения, я бы взглянул на комнату вашего сына. Это возможно?

– На комнату? – недоверчиво переспросила Голубцова. – Для чего? Странно. Ну, если это вам необходимо…

Она поднялась и, не оглядываясь, пошла к двери, убитая горем, сразу сделавшаяся словно меньше ростом. Глядя на эту женщину, легко можно было представить, как мало по-настоящему счастливых дней было в ее жизни.

Комната Валерия ничем особенным не выделялась – разве что подчеркнуто спартанской обстановкой, да тщательно, по-армейски заправленной кроватью. Никаких предметов роскоши, даже дешевого магнитофона. Десятикилограммовые гантели в углу, на полке – книги из серии «Коммандос», журналы «Солдат удачи», «Оружие», «Телохранитель» и прочее в том же духе. Широтой интересов хозяин комнаты не отличался. Удивило Гурова только присутствие среди литературы глянцевой брошюрки «Курортное побережье Греции» – обложку украшала фотография кремово-загорелой брюнетки на фоне ослепительно синего неба – она явно выбивалась из общего угрюмого ряда всевозможных «секьюрити» и «коммандос», и Гуров подумал, что вряд ли она здесь случайно.

Он осторожно взял брошюрку, перелистал в надежде обнаружить какие-нибудь пометки, но не найдя, поставил на место.

– Ваш сын мечтал побывать в Греции, Валентина Ивановна? – спросил он.

Голубцова уставилась на него с каким-то даже страхом – ей, наверное, показалось, что над ней издеваются.

– В Греции? Побывать в Греции? Зачем? – словно в забытьи пробормотала она. – Нет, он никогда об этом не думал. Почему вы так сказали? Вы что-то знаете?

– Нет, просто увидел вот эту книжку, – сказал Гуров.

Голубцова равнодушно проследила, куда указывает его рука, и отчаянно замотала головой.

– Он просто любит читать книжки, – заявила она. – Он не собирался никуда ехать!

Она говорила с такой горячностью, будто желание ее сына поехать куда-то могло свидетельствовать о его преступных наклонностях.

– Да я вам верю, – мягко сказал Гуров. – Почему вы так волнуетесь? Я просто спросил. Сейчас многие ездят отдыхать за границу…

– Только не мы, – отрезала Голубцова. – Мы не настолько богаты.

Гуров хотел заметить, что для этого совсем не требуется баснословного богатства, но счел за благо промолчать. Судя по всему, Голубцова была воспитана в строгих правилах, и поездка за кордон до сих пор представлялась ей чем-то невероятным, дорогостоящим и почти запретным.

Гуров еще раз окинул взглядом скромное убранство комнаты, подумал о том, что Валерий Голубцов действительно личность предельно скрытная и даже в своих бытовых проявлениях ничем себя не выдающая, и решил больше не ждать у моря погоды.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он Голубцовой. – Спасибо за помощь. Так в случае чего… Телефон мой у вас теперь есть. И не волнуйтесь. Все утрясется. Просто советую в следующий раз как-то иначе решать вопрос об отгулах. Никакое начальство не любит, когда ему врут. Представьте, что вместо меня сюда пришел бы кто-нибудь с работы вашего сына… И вам неудобно, и ему лишние неприятности.

Мать слушала его, никак не реагируя. Наверное, у нее имелось свое мнение насчет того, как следует вести себя с начальством. Слова Гурова только уязвляли ее самолюбие. С этой женщиной не так-то просто было наладить контакт. Гуров поклонился и пошел к выходу.

Голубцова догнала его уже в прихожей. Гурову показалось, что она хочет что-то сказать ему напоследок, но она так ничего и не сказала и, комкая в руках промокший платок, просто ждала, когда он покинет ее дом. Гуров не стал больше испытывать ее терпение и уже протянул руку к замку, как вдруг по другую сторону двери послышался какой-то шум, лихорадочный скрежет ключа в замочной скважине, и через мгновение дверь распахнулась. В квартиру влетел молодой человек с непокрытой головой, в зеленой капроновой куртке с утеплителем.

Но в каком он был виде! Блуждающие дикие глаза, широкая ссадина на лбу покрыта коркой запекшейся крови, одежда вымазана грязью и во многих местах изорвана, а левый рукав тоже пропитан кровью. Он был смертельно-бледен – то ли от страха, то ли от ранения.

– Мать, быстро… – захрипел он с порога каким-то странным, надорванным голосом и тут же, увидев Гурова, замолчал.

Но прежде чем Гуров успел что-нибудь предпринять, молодой человек стремительно попятился, выскочил на лестничную площадку и с грохотом захлопнул перед ним дверь.

Голубцова страшно закричала и вдруг, оборвав крик, мягко рухнула на пол в прихожей. Гуров, беззвучно чертыхаясь, крутил рычажок замка. Снаружи доносился удаляющийся топот – молодой человек мчался прочь, перепрыгивая через ступеньки.

Ему удалось наконец справиться с замком. С чудовищным грохотом пересчитывая ступеньки, Гуров думал только об одном: настичь во что бы то ни стало!

Он выскочил на улицу в тот момент, когда Голубцов уже подбегал к дожидавшемуся его на противоположной стороне улицы такси. Судя по всему, именно на этом такси он приехал с расчетом на нем же и отбыть – в самые кратчайшие сроки. Голубцов куда-то очень торопился.

Но тут произошло нечто совершенно непредвиденное. Таксист, видимо, с самого начала отнесшийся к странному пассажиру с предубеждением, увидев его спасающимся от кого-то бегством, дрогнул и предпочел не искать неприятностей. Его автомобиль вдруг сорвался с места и, набирая скорость, исчез в потоке машин. Гуров едва успел запомнить номер.

Голубцов не сразу понял, что произошло. Он с разгону вбежал на тротуар и с очумелым видом уставился на то место, где только что стояло такси. Потом лихорадочно завертел головой и вдруг снова бросился бежать, пытаясь скрыться в ближайшей подворотне. Гуров кинулся за ним.

Но сюрпризы на этом еще не закончились. Едва Валера вбежал под арку ближайшего дома, как откуда-то из-за угла неожиданно выпрыгнула белая «Ока» и в нарушение всяких правил наискосок помчалась по тротуару.

Гуров еще не успел пересечь улицу, как «Ока» скрылась в той же подворотне, и оттуда тут же донесся глухой удар, чей-то душераздирающий крик и короткий треск автоматной очереди. Гуров прибавил ходу и влетел под арку.

Все было кончено. Голубцова, видимо, сначала сбили, а потом прямо из машины прошили контрольной очередью. Его скорчившееся тело лежало в подмерзающей луже крови. Белая «Ока» на глазах у Гурова выехала со двора с противоположной стороны и скрылась. Он рванул из кармана мобильник и быстро набрал номер.

– Дежурный? Это полковник Гуров говорит. Срочно поднимай тревогу! Нужно перекрыть все выезды из Нагатина. И бригаду – на улицу Высокую. Здесь убийство…