Текст книги "Прошлое не продаётся"

– Хорошо. – Выслушав этот несколько замысловатый, обтекаемо-уклончивый монолог, Гуров в упор посмотрел на прячущего глаза Афанасия. – Тогда такой вопрос. Он не рассказывал о своих родных, близких, знакомых? Может быть, кто-то хоть иногда его здесь навещал?

В этот момент, шепотом извинившись неизвестно перед кем, библиотекарь вышел из читального зала. Послушник Афанасий сразу же заговорил свободнее и более определенно.

– Повидаться? – переспросил он, что-то припоминая, наморщив лоб и почесывая острый длинный нос. – Да, был один. Не так давно приезжал к брату Димитрию то ли двоюродный, то ли троюродный брат. Они с ним беседовали всего минут десять-пятнадцать, не более. Я еще удивился – как-то не по-родственному они свиделись.

– А точнее не припомните, когда именно приезжал этот родственник?

– По-моему… По-моему, дней пять назад. – Послушник посчитал, загибая пальцы и шевеля губами. – Да, ровно пять. И они, что интересно, даже не заходили в обитель, а разговаривали невдалеке от ворот.

– Вы его не запомнили? – Гуров оглянулся, услышав скрип двери.

Вернувшийся в зал отец Иаков являл собой ходячее воплощение печали и разочарования в людях. Афанасий тут же стал говорить вполголоса.

– Я видел гостя только издалека, – развел он руками. – Ему лет тридцать, может, побольше. Он выше среднего роста, с короткой стрижкой наподобие военной, усы и бородка очень короткие, современного такого типа. Во что одет – не запомнил. В тот день у врат дежурил брат Георгий. Он и сегодня там дежурит. Думаю, он его хорошо разглядел.

– А Дмитрий вам не рассказывал, за что был наказан в миру? – Гуров старался формулировать свои вопросы, сообразуясь с монастырской лексикой.

– Нет. – Афанасий отрицательно покачал головой. – Впрочем, я его об этом и не расспрашивал. В своих былых грехах он исповедался отцу Гавриилу. А тайна исповеди, сами знаете, разглашению не полежит. И… братья говорили меж собой, что когда-то в помрачении рассудка совершил он грех надругательства над женщиной. За это и был наказан.

– А как вы считаете, – Гуров расспрашивал Афанасия как бы без особого интереса, словно подробности жизни беглого послушника Димитрия ему были абсолютно безразличны и он задает свои вопросы исключительно ради проформы, – Дмитрий мог совершить кражу имущества, принадлежащего монастырю?

– Что вы! – Афанасий истово замотал головой. – Он искренне раскаялся и, бывало, ночи напролет проводил в молитве, прося у Господа прощения за свои былые прегрешения. А… я могу спросить вас, что случилось с братом Димитрием? Когда он нежданно-негаданно исчез, мы все так беспокоились, так переживали…

– С ним случилось крайне неприятное происшествие. Позавчера он был убит в пригороде столицы, – буднично сообщил Гуров.

– Упокой, Господи, его грешную душу! – торопливо перекрестившись, растерянно пробормотал Афанасий. – Видно, велик был грех, им совершенный… Значит, не принял Господь его покаяния.

– Если только верить тому, что каялся он искренне. – Гуров с сомнением покачал головой. – Лицемерие ведь тоже грех? – неожиданно спросил он Афанасия. – И лжесвидетельство…

– Да… Грех сей велик, – смиренно согласился Афанасий. – Знаете, о мертвых или хорошо, или ничего, как говорится. Гм… Однажды он сказал довольно странные слова, которые меня немало смутили. Отец Гавриил еще прошлым летом собирался восстановить звонницу и заказать колокола… Требовалось много средств, а их очень и очень не хватало. Ну, сами понимаете – служим мы Господу, а живем-то средь мира… И вот, как-то помогая строителям, мы во время отдыха заговорили о делах наших монастырских. На мои слова о тяготах, препятствующих восстановлению звонницы, брат Димитрий, который в то время еще только появился в наших стенах, неожиданно сказал, что, коли уж со средствами вопрос никак не решается, их можно прямо здесь найти, в самом монастыре. Я удивился: откуда же? Тогда он пояснил, что, если продать хоть одну из старинных книг, что хранятся в нашей библиотеке, вырученных денег хватило бы не только на звонницу, но и на многое другое. Дескать, нет никакой разницы, по какой книге читать слово Божье – по изданной сто лет назад или только вчера. Такое мнение меня удивило очень и очень. Оно показалось мне прямо-таки кощунственным. Разумеется, о подобных речах я был обязан сообщить отцу Гавриилу, но… подумал, что брат, который всего неделю как в монастыре, заблуждается и первым должен вразумить его я сам.

– Вразумляли? – без тени иронии поинтересовался Гуров.

– Да, я сказал ему, что такие мысли – от лукавого. Ценность этих книг не в том, сколько за них предложит торгующий, а в той благодатной силе, каковой они обладают. К примеру, «Жития святых», одну из самых старых наших книг, держал в своих руках преподобный Серафим Саровский.

– Увы, но именно эта книга, судя по всему позавчера, из библиотеки бесследно исчезла.

– Боже милостивый! – Глаза Афанасия, казалось, готовы были вылезти из орбит. Он несколько раз перекрестился и после некоторого молчания горестно прошептал: – Господи… Брат Димитрий, как же ты осмелился…

– А вы не замечали у него, скажем так, слесарных способностей? По части замков. Ну, там, открыть, починить… – Гуров изобразил руками некий жест, похожий на открывание навесного замка большим ключом.

– Было однажды. – Афанасий говорил, недвижно глядя в зарешеченное окно. – В двери кладовой как-то раз сломался старый замок, а нужно было брать продукты для приготовления трапезы. Ключ в нем застрял и переломился, и никто не знал, что можно сделать. Тогда брат Димитрий, да упокоится его грешная душа, сам вызвался открыть дверь. Клещами он извлек обломок ключа и простым гвоздем с изогнутым кончиком за несколько минут отпер дверь кладовой. Мы потом купили в хозяйственном магазине новый.

Задав послушнику Афанасию еще несколько вопросов и дав ему подписать протокол, Гуров попросил пригласить в библиотеку привратника Георгия.

Минут через пять в дверях появилась внушительная фигура человека, которому очень трудно давались смиренность осанки и взора.

– Отец Гавриил сказал, что вы хотите меня о чем-то расспросить, – пробасил Георгий, усаживаясь на скрипнувший под ним стул. – Слушаю вас, спрашивайте.

На вопрос Гурова о родственнике Дмитрия Георгий пожал плечами.

– А родственник ли он ему? Мне так показалось, что они и незнакомы вовсе, – с сомнением в голосе сообщил послушник. – Разговаривали они не очень долго, но брат Димитрий после этой встречи выглядел очень встревоженным. О чем был разговор, я не слышал, но этот стриженый, скорее всего, ему угрожал.

– А вы его лицо хорошо разглядели? При встрече могли бы узнать? – записывая его показания в протокол, спросил Гуров, ворочаясь на неудобном, жестком ореховом стуле.

– Да, разумеется, – спокойно кивнул Георгий. – Память у меня, слава богу, в полном порядке. Можем даже этот… Как его? Фоторобот составить.

– Ну и замечательно. – Гуров даже не ожидал, что тот так охотно согласится помогать. – Скоро прибудут сюда наши эксперты, я их предупрежу, с ними тогда это и сделаете. Кстати, а на чем приехал этот стриженый, вы не заметили?

– К нашей обители он пришел пешком. Поэтому трудно сказать, была ли у него машина, спрятанная где-то неподалеку, или он приезжал на автобусе. Здесь их по трассе много ходит. Да и до электрички – полчаса ходьбы.

ГЛАВА 4

Направляясь в Москву, Гуров решил попутно заехать в Шмадряевку. Вчера вечером в условленном месте он встретился с Амбаром. Тот сообщил, что прежний марвихер, проживавший там и специализировавшийся на дорогом антиквариате, уже преставился, а его бизнес подхватил внук – копия дедушки. Столь же алчный и неразборчивый в средствах и путях к обогащению. Проживал марвихер-2 в доставшейся ему по наследству квартире деда по улице Зеленый Тупик. Номер дома и квартиры запомнить было проще простого – и то и другое значилось под номером тринадцать. Вспомнив это обстоятельство, Гуров едва не рассмеялся вслух. «Вот и не верь в судьбу, – размышлял он. – Тут уж прямо сам номер дома и квартиры указывает, что за фрукт там обитает». Кроме того, информатор сообщил, что внучок свои сделки проворачивал исключительно в вечернее и ночное время. Несмотря на алчность, внук марвихера был чрезвычайно осторожен и имел дело только с теми, кто приходил к нему по особой рекомендации. Образ жизни вел уединенный, очень замкнутый.

Семьи у него никогда не было, хотя ему перевалило уже за тридцать. Ходили слухи, что лет десять назад внучок кого-то жестоко кинул. Обманутый им тип, разыскав обидчика в ресторанной компании, окруженного шикарными девицами, так впечатал ему в пах носком ботинка, что пылкого ловеласа пришлось немедленно везти в реанимацию. Несмотря на все старания врачей, его мужское достоинство спасти так и не удалось. С тех пор рестораны и толпы девиц для него остались в прошлом.

Порулив по Шмадряевке, «Волга» остановилась у приличного вида краснокирпичной трехэтажки. Справа и слева за кронами высоких тополей виднелись дома, судя по всему, такого же фасона. Прикинув, в каком из подъездов может быть квартира марвихера, Гуров направился к железной двери подъезда с кодовым замком. Мельком взглянув на отполированные пальцами кнопки запорного устройства, он усмехнулся. Ну и ну! Какой смысл выпендриваться со всякими там кодами, если любой бомж уже давным-давно знает, что отпереть замок можно, нажав именно на эти блестящие кнопки. Такие замки – лишь расход для семейного бюджета жильцов при мизере гарантий безопасности.

Поднявшись по выщербленным ступенькам на третий этаж, Гуров нажал на кнопку звонка рядом с мощной стальной дверью, оклеенной дорогим кожзаменителем, с пришпандоренным сверху литым латунным номером «13». Из квартиры донеслось мелодичное тирликанье, динамик речевого синтезатора над дверью вежливо пропиликал с каким-то японским акцентом: «Ми вам осень рати, просим немнозко потоздать». Через некоторое время за дверью послышались шаги, что-то щелкнуло, видимо, открылась внутренняя дверь, в дверном «глазке» мелькнула тень, и непонятно чей – мужской или женский – голос высокого тембра недовольно пробрюзжал:

– Кто там? Вам кого?

В нем сквозило капризное недовольство сибарита, вдруг разбуженного посторонним. Судя по всему, визит Гурова пришелся на неурочное время.

– Извините, я – Михаев Василь Васильич, – придав голосу некоторое заискивание, через дверь сообщил Гуров. – Мне бы увидеть Шушаева Юлия Дмитриевича. Вам насчет меня должны были позвонить.

– Кто еще там должен был звонить? – В голосе Шушаева ощутимо звучали нотки недоверия и неприязни.

– Соболь. Витька Соболь. Вы знаете такого?

– А ты его откуда знаешь? – еще больше насторожился Шушаев.

– Да… на одной зоне срок мотали. Я за фарцу, а он за гоп-стоп.

– Да?.. Хм… А погоняло твое как?

– Бакс. Васька Бакс. – Гуров старался придерживаться золотой середины, не впадая в роль ни мелкого фраера, ни крутого пахана.

– Так что у тебя за дело-то? – уже профессиональным деловым тоном пропищал Шушаев, ни на секунду, как догадался Гуров, не отрываясь от «глазка».

– Ну, вслух об этом говорить не хотелось бы. Уж больно оно деликатное. – Гуров изобразил неуверенность. – Если вы заняты, я могу зайти и в другой раз. Вы только скажите когда.

– Подожди пару минут, – откликнулся Шушаев, уходя куда-то в глубь квартиры.

«Звонить собрался Соболю, – мысленно усмехнулся Гуров. – Звони, звони. Соболь с самого раннего утра сидит в КПЗ. А его сожительница сейчас из тебя через телефонную трубку жилы вытянет».

Чтобы как следует подготовить почву для визита к Шушаеву, сегодня же утром на квартиру к Соболю была направлена опергруппа. Задержание Соболя было обставлено так, чтобы в этом можно было обвинить кого-то из крупных марвихеров. Эта идея родилась у Гурова во время разговора с Амбаром, когда тот рассказывал о связях Шушаева.

Как видно, Гуров в своих расчетах попал в яблочко, поскольку из-за двери внезапно донеслась злобная, визгливая брань, завершившаяся отрывистым стуком трубки, брошенной на аппарат.

Снова послышались шаги, и, щелкнув запором, дверь наконец распахнулась. Перед Гуровым предстал пухлый, мордастый, моложавый увалень с отвислыми щеками и жиденькой порослью над верхней губой и на подбородке. На нем был надет дорогой бархатный халат, достойный плеча какого-нибудь эмира или султана, из-под которого виднелась коричневая в полоску пижама.

Гуров его сразу же узнал. Когда-то Шушаев проходил по делу о распространении порнографии и развратных действиях в отношении несовершеннолетних. Впрочем, тогда у него была другая фамилия. То ли Лятов, то ли Лядов… Правда, в суде он почему-то фигурировал лишь как свидетель. Поговаривали, что внучка отмазал дедушка, передав через адвоката не одну пачку зеленых нужным людям в самых разных инстанциях. Отделавшись условным сроком, Шушаев вновь взялся за старое. У него в ту пору и кличка была соответствующая – Плейбоша. Он тоже наконец узнал Гурова и попытался захлопнуть дверь. Но не успел. Гуров застопорил ее, подставив ногу, и снисходительно поинтересовался:

– Что, Плейбоша, гостю не рад?

Едва не скрежеща зубами от злости и мысленно кляня «глазок», до неузнаваемости исказивший внешность этого зловредного мента, Шушаев занудливо загундел:

– По закону не имеете права врываться в мою квартиру без моего на то согласия. Я жаловаться буду!

– Ишь ты! – рассмеялся Гуров. – Законы он знает… Хорошо, хорошо, я и не врываюсь, я стою на лестничной площадке. Действительно, зачем конфликтовать с законом? Можно ведь найти и вполне приемлемый способ устроить у тебя там тотальный обыск. О, а вот и свидетель!

Шустрый чернявый, похожий на цыгана мужичок с авоськой, в которой что-то стеклянно позванивало, поднявшись на лестничную площадку между вторым и третьим этажом, хитро щурясь в окно, прислушивался к их разговору.

– Какой еще свидетель? Насчет чего свидетель? – Пухлая физиономия Плейбоши вытянулась и несколько перекосилась.

– Эй, друг, – нарочито дворовым тоном Гуров окликнул мужичка со стеклотарой. – Это ж я у тебя в прошлом году полтинник занимал? И все никак не найду времени, чтобы долг отдать.

– Точно! – обрадовался чернявый, с хитрой ухмылкой поднимаясь по лестнице. – Только с той поры проценты-то уже до стольника доросли!

– Ого! – рассмеялся Гуров. – У тебя как в коммерческом банке. Ну, значит, придется стольник отдавать… Да, кстати, ты же здесь около дома с утра находился? Ты же видел, как этот гусь к себе малолетку в квартиру заводил?

– Было, было, было! – сурово сверкнув очами, «свидетель» пронизал осуждающим взором растерянного Плейбошу. – Такая худенькая, с косичками. Как же не видел? Видел! И, как сознательный гражданин, готов вывести этого извращенца на чистую воду! – Приняв из рук Гурова сторублевку и вожделенно вдохнув запах купюры, он состроил рожу окончательно скисшему Шушаеву и зашагал вниз по ступенькам, напоследок провозгласив: – Патриа о муэрте! Куба – да, янки – нет!

– Ну что ж, у меня теперь есть законные основания вызвать опергруппу, которая у тебя проведет самый пристрастный обыск. – Не убирая ноги из-под двери, Гуров как бы размышлял вслух. – А уж от твоей былой очень богатой коллекции женского, вернее, детского белья – трусиков, маечек, бюстиков, оставленных тобой на память о жертвах растления, я думаю, многое сохранилось. И уж тогда не знаю, как ты сумеешь объяснить их присутствие в квартире следственным органам.

– Нет у меня ничего! – побагровев, заверещал Плейбоша. – Иди смотри, ментяра! Я на тебя все равно управу найду.

– Вот это уже другой разговор, – одобрительно кивнул Гуров. – С этого и надо было начинать. Ну, раз уж ты теперь не против, зайдем в твою берлогу, по душам побеседуем.

Пройдя через роскошно отделанную прихожую в залу, обставленную дорогой мебелью, Гуров небрежно плюхнулся в кресло, стоящее у резного столика красного дерева, и, дождавшись, когда Шушаев усядется в стоящее неподалеку другое кресло, преувеличенно внимательно осмотрелся по сторонам.

– Слушай, Плейбоша, красиво живешь, однако, – удивленно констатировал он. – Это что, все от дедушки осталось или сам успел на краденом надыбать? И еще вопрос: а почему ты сейчас Шушаев, а не Лятов… или Лядов?

– Во-первых, – пискляво огрызнулся Плейбоша, – я ничего не краду. Все нажито честным путем. Я работаю брокером на бирже. А во-вторых, это теперь моя законная фамилия, взятая у жены. Бывшей жены… – поправился он.

– Отличный способ прятать концы в воду! – восхитился Гуров. – Женишься на первой встречной, берешь ее фамилию, потом разводишься. Потом еще пару таких рокировок, и тебя с собаками не найти. Ай да Плейбоша!.. А ты мне не скажешь, чем отличаются «быки» от «медведей»?

– Смотря что под этим понимать… – едко насторожился Шушаев. – Ну, «быки» – это те же шестерки, пехота, пушечное мясо, прислуга у крутых. А «медведи» – или сейфы, или спиртное на зоне. А что это вдруг так заинтересовало?

– Эх ты, брокер! – Гуров пренебрежительно усмехнулся, отчего Плейбошу бросило в жар: он понял, что ляпнул нечто несуразное. – «Быки» и «медведи» – это биржевые игроки, одни из которых играют на повышении курса акций, другие на понижении. А ты мне феню начал втюхивать. Так что не брокер ты, а самый обыкновенный барыга. Ладно, на какое-то время забудем про твою коллекцию нижнего белья. Меня сейчас интересует другое. Давно ли ты знаком вот с этим человеком? Здесь на фото он несколько отличается от того, каким был при жизни. Но, думаю, узнать его несложно.

– Первый раз вижу этого жмурика! – категорично отмахнулся Шушаев.

– Что, может быть, и такого имени – Дмитрий Жидких – никогда не слышал? – прищурился Гуров, интуитивно почувствовав, что Плейбоша нагло врет.

– Совершенно верно! – Шушаев жеманно скривился. – Слышу впервые.

Всем своим видом он давал понять, что прямо-таки оскорблен подобными вопросами и хотел бы поскорее закончить этот затянувшийся разговор. Но Гуров мнения был иного. Он сидел, закинув ногу на ногу, и в упор рассматривал Шушаева с той же степенью любопытства, что и биолог, обнаруживший особо редкий экземпляр клеща или клопа.

– Больше вопросов не будет? – уже заметно начиная нервничать, едко поинтересовался Плейбоша.

– А что это ты так задергался? – Гуров все так же, не отрываясь, смотрел на него с нескрываемой иронией. – Ждешь кого-то?

Шушаев буквально исходил желчью, но, стараясь этого не выдать, с наигранной безмятежностью отреагировал:

– Нет, я никого не жду. А в чем, собственно, дело?

И вновь Гуров со всей определенностью понял – врет. К Плейбоше сейчас кто-то должен прийти, и он боится, что их встречу увидит посторонний.

– Так. Значит, правду ты говорить не хочешь. – Гуров с сожалением покачал головой. – А зря. Мог бы избежать многих неприятностей.

– Каких еще неприятностей? – снова побагровел Шушаев. – Ты опять, что ли, про белье? Да, есть у меня предметы нижнего женского белья. Ну и что? Законом это не запрещено. А откуда они появились и для чего предназначаются – это мое личное дело. Уж тут мне статью никто не пришьет!

– Все правильно… – как бы в задумчивости кивнул Гуров. – Не пришьет. Если не постарается. Должен тебе сказать, что неправедная жизнь сродни работе золотаря. Как он ни крутится, а то, с чем имеет дело, все равно его хоть как-нибудь, да замарает. И уж потом от этого никаким шампунем не отмыться. Мысль улавливаешь? Если ты живешь не по совести, это хоть каким-то боком да вылезет. Достаточно выяснить, чем ты интересуешься, что читаешь, что смотришь… Вот, кстати, посмотрим, что у тебя на видео.

Он взял со столика пульт и направил его на стоявшую напротив навороченную видеодвойку. Шушаев при этом задергался, как будто ему под пижаму бросили лягушку или ужа.

– Спокойнее, спокойнее, – не повышая голоса, произнес Гуров. – Что за нервозность? Ты, кстати, сотовый на стол выложи, а то вдруг…

Его перебил истошный вопль, раздавшийся из динамиков видеоплеера. Каменея лицом, Гуров смотрел на экран, где развертывалась омерзительнейшая сцена. Четверо негодяев, лица которых скрывала компьютерная сетка размытого изображения, зверски глумились над раздетой до нитки светловолосой девушкой лет восемнадцати. Несчастная плакала и умоляла ее не убивать, а нелюди, издевательски гогоча и держа у ее горла нож, заставляли исполнять их убогие интимные прихоти. Время от времени они безо всякого повода вдруг начинали остервенело избивать ее кусками цепей, выкручивать суставы, тушить о тело окурки…

Выключив плеер, Гуров медленно повернулся в сторону Плейбоши, нервно теребящего поясок халата.

– Это как называется? – Гуров говорил размеренно-спокойным голосом, но что-то тигриное, сверкнувшее в его глазах, заставило Шушаева покрыться мелким потом и, съежившись, вжаться в кресло. – Натурные съемки? Сам снимал, урод? Говори! – не выдержав внутреннего натиска закипающей ярости, он взорвался, издав почти тигриный рык.

– Нет, нет, не сам… Это… это я купил… – залепетал Плейбоша, изображая руками абсолютное отрицание всего сущего. – Я не знал, что там такое. Мне сказали, что это обычная легкая эротика. Я и предполагать…

– Слушай, ты! Ври, да не завирайся. – Гуров взял себя в руки, но по его лицу было видно, что это ему дается с большим трудом. – Такие вещи в ларьках не продаются. И даже у обычных торговцев пиратскими кассетами и дивиди. Видео такого рода, которое представляет собой натурную съемку реально совершенных преступлений, относящихся к категории особо тяжких, и являющееся реальным вещественным доказательством, расходятся по особым каналам распространения. И за немалые деньги. Судя по увиденному, этой девушки в живых уже нет? Что молчишь? Я же знаю, что в конце таких сюжетов жертв, как правило, убивают. Я прав? Эту – задушили, застрелили?

– Н-нет… – сдавленно проскулил Шушаев. – Но… ножом по горлу.

– Та-ак! – Взгляд Гурова был предельно многообещающим. – Влип ты, урод, по самое не хочу. Твоя версия о том, что тебе эту кассету подсунули и что ты не являешься постоянным клиентом поставщиков подобной гнуси, не катит ни в малейшей степени. Поэтому советую признаться без уверток: сколько же у тебя всего таких «киношек»?

– Ше-шесть… – неохотно признался Плейбоша, понимая, что ему сейчас лучше говорить только правду.

– Шесть кассет с насилием, пытками и убийством?! – Гуров напрягся, усилием воли преодолевая соблазн выхватить пистолет и изрешетить этого растленного «эротомана». – И вот этим ты, гнида, любуешься на досуге? Ты ловишь кайф от бессмысленных мук этих несчастных, которых и убивают-то ради удовольствия тебе подобных?

– Да при чем здесь я?! – возмущенно взвизгнул Шушаев, тараща блеклые, как истертые пластмассовые пуговицы, глаза. – Я, что ли, убиваю? Мне продали – я купил!

– Если бы такие, как ты, твари не покупали эту дрянь, никто бы подобную мерзость и не стряпал. Понял? Спрос рождает предложение. Ты – реальный соучастник всех этих преступлений, и тебе от этого уже никакими адвокатами не отмазаться. Запомни! Все верно – убийц и насильников у нас предостаточно. Они ежедневно творят свое поганое дело. Может, это и звучит аморально, но эти-то хотя бы своих жертв не мучают часами, растягивая ад до бесконечности. Ведь даже представить себе невозможно, через что прошли эти бедолаги, прежде чем их убили. В общем, плохи твои дела, Плейбоша. Твое единственное спасение – сотрудничество со следствием.

Гуров достал сотовый и, созвонившись с управлением, вызвал опергруппу с ордером на обыск. Когда он закончил говорить, в прихожей раздалось тирликанье дверного звонка. Шушаев нервно вздрогнул, но Гуров, предупредив его движение, внушительно потряс крепко сжатым кулаком.

– Если сотворишь глупость – ты понимаешь, о чем я говорю? – руки и ноги поменяю местами. А теперь к двери, шагом марш! – скомандовал он.

Плейбоша, как идущий на казнь, неохотно потащился в прихожую. Гуров достал пистолет и притаился за распахнутой внутренней дверью. Словно не своими руками, Плейбоша открыл запор и распахнул входную дверь.

– Привет, Юлик, – послышался молодой нагловатый тенорок. – Что это ты такой скучный? К тебе как, можно? – что-то заподозрив, поинтересовался гость.

– Можно! – ответил за Плейбошу, утратившего дар речи, Гуров. Он стремительно вышел из-за двери и, увидев перед собой долговязого, с крепкой шеей сержанта ППС, быстро схватил его за рубаху на груди и одним рывком забросил в глубь прихожей.

Тот никак не ожидал появления посторонних и в первое мгновение, увидев Гурова, какую-то долю секунды пытался сообразить, как ему лучше на это отреагировать – или пуститься наутек, или наехать на незнакомца нахрапом… Однако ни того, ни другого он сделать не успел. Рывок оказался настолько мощным, что гость брякнулся на пол, пролетев через всю прихожую. Тут же он услышал лязг двери, которая захлопнулась, превратив квартиру в ловушку, вскочил на ноги, схватился за кобуру и сразу же отдернул руку, поскольку ему прямо в лоб уперся вороненый ствол и властный голос скомандовал:

– Не двигаться, иначе уложу без предупреждения. А ну, кажи свою ксиву!

Гуров специально говорил приблатненным тоном, чтобы сбить с толку гостя Плейбоши. Не понимая смысла происходящего, сержант трясущимися руками достал из кармана красную книжечку служебного удостоверения.

– Лахин Андрей Антонович, – вслух прочитал Гуров. – Так… Полк патрульно-постовой службы. И что же тебя, раб божий Лахин, привело сюда?

– Я… – запнулся Лахин, изо всех сил стараясь понять, с кем имеет дело, но, смекнув, что незнакомец грозного вида, должно быть, крутейший авторитет криминального мира, решил раскрыться, объявив себя своим в доску: – Я по делу вот, к Юлику. Он просил информашку – я принес. Деловые отношения. Ну, вы это, в натуре, пушку-то уберите. Видите же, что работаю на вас.

– Да нет, шестерка ты воровская, – тягостно вздохнул Гуров, – работаешь ты не на нас, а на них. – Он кивнул в сторону Плейбоши, застывшего в углу наподобие восковой фигуры из Музея мадам Тюссо. – Кругом! Руки за спину.

Кляня себя за простофильство, Лахин казался злосчастным Андрием, застигнутым при совершении измены Тарасом Бульбой. Гуров достал из-за пояса сержанта наручники и защелкнул их на его запястьях. Затем забрал из его кобуры пистолет и, прохлопав карманы, без особых церемоний толкнул в залу. Шушаев с выражением покорности превратностям судьбы на позеленевшем лице поплелся следом.

– Говори сразу: гости еще ожидаются? – Гуров испытующе посмотрел на утратившего остатки гонора Плейбошу.

– Нет, вот только он один, – безразлично проблеял Шушаев, садясь на место.

– Ну что ж, давай теперь побеседуем с тобой. – Усадив сержанта в одно из кресел, Гуров сел напротив. – Так какую информашку ты принес Юлику?

– Я… это… – Кадык на шее Лахина дернулся, словно он чем-то поперхнулся. – Насчет убийства одного мужика тут, неподалеку от Шмадряевки. Юлик вчера звонил, просил узнать, было ли у него что-нибудь при себе или нет.

– И что же за весть ты ему принес? – Взгляд Гурова был преисполнен презрения и сарказма.

– Ну, мне парни, наши опера, сказали, что у того мужика при себе ничего не было. Ни вещей, ни документов.

– Понятно. – Гуров задумчиво кивнул головой. – Ну, Плейбоша, ты и теперь будешь отпираться, будто не знаешь Дмитрия Жидких?

– Лично его я не знаю и имени тоже, – затряс головой Шушаев. – Мужик мне позвонил, предложил товар. Я его ждал, но он так и не появился. Вот и все. Пристали тут ко мне с этим долбаным монахом… – Поняв, что сболтнул лишнее, Плейбоша прикусил язык, но было поздно.

– Монах? А разве мы до этого упоминали, что Жидких – послушник монастыря? – прищурился Гуров. – Темнишь, Плейбоша? Не хочешь вести честный разговор? А зря. Это против тебя же обернется неминуемо. Ты его знал, и хорошо знал. Я ни за что не поверю, что ты бы согласился встретиться с человеком, которого ни разу не видел, и без каких-либо рекомендаций кого-то из вашей блатоты. Ты его знал как облупленного. Что он обещал привезти?

– Старинную книгу, – упавшим голосом почти прошептал Шушаев. – Очень дорогую. Но я его лично и в самом деле не знал. О нем мне рассказывал дед, когда передавал клиентуру.

– Сколько ты ему пообещал и кто покупатель, скажем так, окончательный? – продолжал напирать Гуров. – Не себе же лично ты хотел ее взять!

– Три тысячи баксов он попросил, сторговались на двух, – пискляво цедил сквозь зубы Плейбоша. – Покупателя пока не было, но такую вещь можно толкнуть любому иностранцу и раз в десять дороже.

– Ладно, посидишь в КПЗ, покупателя вспомнишь. – Гуров устало поднялся с кресла. – Скверно у тебя в квартире, тягостно. Такое ощущение, что тут и воздух как в морге. Хоть бы живность какую завел, кошку, например.

– Заводил. Сдохла, – скривился Шушаев.

– И неудивительно. Ощущение, будто в замке какого-нибудь Дракулы находишься. Сколько же эти стены повидали всяких паскудств! Сейчас подъедут наши ребята, я им вас передам и поеду дальше. Но мы очень скоро опять увидимся.

– Простите, – робко окликнул его Лахин, ворочаясь в кресле со скованными за спиной руками. – А вы кто будете?

– Полковник Гуров, Главное управление.

– Товарищ полковник… – начал было говорить Лахин, но Гуров его оборвал:

– Теперь я для тебя – гражданин полковник. Понял? Твои товарищи – вот они. – Гуров указал на нахохлившегося Плейбошу. – Я понимаю, что к совести таких, как ты, взывать бесполезно, но скажи мне, Лахин, как можно, пусть даже за деньги, идти в услужение к таким вот гиенам? Ты вообще хоть представляешь себе, что это за человек? Или ты за зеленью баксов ничего не видишь и видеть не хочешь? Его интересы и пристрастия тебе знакомы? Могу продемонстрировать. Смотри!

Гуров снова включил видеоплеер. Комната вновь заполнилась воплями, криками, мольбами о помощи, заглушаемыми гоготом и похабными репликами глумливых отморозков. Лахин, переменившись в лице, закусил губу и отвернулся.

– Нет, ты смотри, смотри на то, что творят те, кому ты так усердно служишь. Ведь ты на них работаешь, им угождаешь. – Гуров повернул его лицо к экрану. – Смотри, получай эстетическое удовольствие.

– Не надо, хватит! – опустив голову, затряс ею Лахин. – Выключите! Я прошу – выключите!

– Что, не по нутру? – выключив плеер, горько усмехнулся Гуров. – Вообще если разобраться, то ты даже хуже, чем они. Они – уроды, и это определенно. А ты носишь форму, обязывающую тебя с ними бороться. Но вместо этого ты им служишь.

– Гражданин полковник, меня посадят? – Лицо сержанта стало землисто-серым, судя по всему, он только сейчас понял, что влип в историю весьма неприятную. – У меня есть шанс избежать этого? Моя мать… Если меня осудят, она не переживет.