Текст книги "Русские общественные заметки"

У г. Тургенева героиня его нового рассказа говорит, что «мертвых нет», в чем многие видят кощунство не только против естественных наук, но и против того особливого реализма, какой один чуткий критик навязал графу Л. Н. Толстому в награду за «Войну и мир». Конечно, ничто подобное верованию в бесконечность духовной жизни до сих пор естественными науками не доказано; но ведь естественные науки, надеемся, далеко еще не сказали своего последнего слова, и ими нам нимало не разъяснены знакомые множеству людей внезапные предчувствия, безотчетные симпатии и такие же антипатии и многое другое, что может быть как угодно отвергаемо, но что тем не менее все-таки ощущается, следовательно, существует. Парижский ученый и профессор Фламмарион (Flammarion) в недавно сказанной им речи указывал, что новая философия должна основываться на прочных естественнонаучных законах и направлять свою деятельность на те области природы, которые до сих пор покрыты мраком неизвестности. «В природе (сказал он) существуют такие движения и вибрации, которых мы не можем постигнуть материальною стороною своего существования. Так, например, некоторые виды лучей света нечувствительны для нас, но чувствительны для йода; мы познаем только две вибрации – света и звука, а в природе существует сто и более тысяч вибраций». Да и, наконец, естественные науки еще только одна сторона знания, а между тем Христос нам говорит, что «несть бог мертвых, но бог живых»; Дамаскин в песнопениях, повторяемых церковью, поет об «усопшем», а не об умершем брате, и открытый критиком Страховым реалист Лев Николаевич Толстой видит в смерти «пробуждение от сна жизни»… Таким образом, если г. Тургенев (буде ему следует и в этом рассказе навязывать тенденцию), если он и верит сам с своею героинею, что «мертвых нет», то это верование во всяком случае не только очень распространенное, но и не унижающее ни чувства, ни разума тех, кто его содержит, находясь через то в мысленном единении с целою плеядою мудрецов, допускавших бессмертие духа. Компания – самая почтенная, тяготение к которой понятно как нельзя более.

Вот мысли, которые пришли нам по прочтении неважной самой по себе новой повестцы г. Тургенева и по выслушании многих мнений, выраженных на ее счет как людьми дружественными автору, так и людьми, ему издавна враждебными.

К этому еще два слова по поводу людей враждебных «любимому русскому писателю», или, лучше сказать, по поводу его отношений к этим людям.

И. С. Тургенев в своем «прекрасном далеко», куда он скрылся от нас и где (как писано) поет чужим голосом и пишет на чужом языке, всеконечно лишен большого удовольствия видеть очень веские доказательства любви к нему в России. Несмотря на то, что совсем плохая и ничтожная в литературном отношении последняя повестца его огласилась здесь, когда общество только что зачитывалось «Обрывом» г. Гончарова (из-за которого старые экземпляры «Вестника Европы» продаются теперь на книжном рынке по 25 рублей); несмотря на то, что именно теперь, в эту самую минуту, внимание читающей публики поглощено последним, заключительным томом «Войны и мира», – тургеневская безделушка, которую неловко и поминать при двух вышеназванных произведениях, прочитана и… поставлена ему очень многими людьми в заслугу. В чем могла быть здесь отыскана заслуга, и в чем она заключается? В ручательстве, которое дает ею автор «Отцов и детей», что те менуэты, которые он начинал было вытанцовывать перед иными из своих противумысленников, ему не к чину и не к летам… Пора, в самом деле, и не бояться говорить, что думаешь: здесь ведь, дома, есть люди, которые гораздо больше г. Тургенева оттерпели и злых напраслин, и клевет, и самых низких поношений; но они не пятятся от сказанного, они не жалобятся, не дуют губы и не жмутся чужим людям под ноги, как слегка посеченная розгою фаворитная господская амишка… Что делать: «говорить правду – терять дружбу» – это пословица не новая, но тем не менее все-таки надо говорить правду, особенно когда пушистый снег уже успел покрыть все кудри и очам души невдалеке уже зрится берег той страны, «откуда путник к нам еще не возвращался»… Помилуют ли нас или не помилуют, будет ли нам утешением хоть минута раскаяния в тех, кто сторицею облыгал нас всеми лжами и клеветами, – это нам должно быть все равно: на весь мир пирога никогда не спечешь, и угодив одним, опять не потрафишь на других. Всякое подделывание и танцы менуэтов и гавотов бесполезны, а между тем смешная их сторона чувствуется.

Перед И. С. Тургеневым, как и перед всеми нами, в последний год вырос и возвысился до незнакомой нам доселе величины автор «Детства и отрочества», и он являет нам в своем последнем прославившем его сочинении, в «Войне и мире», не только громадный талант, ум и душу, но и (что в наш просвещенный век всего реже) большой, достойный почтения характер. Между выходом в свет томов его сочинения проходят длинные периоды, в течение которых на него, по простонародному выражению, «всех собак вешают»: его зовут и тем, и другим, и фаталистом, и идиотом, и сумасшедшим, и реалистом, и спиритом; а он в следующей затем книжке опять остается тем же, чем был и чем сам себя самому себе представляет, конечно, вернее всех направленских критиков и присяжных ценовщиков литературного базара. Это ход большого, поставленного на твердые ноги и крепко подкованного коня.

Теперь для оттенка ему – маленький мулик, маленький онагр. Г-н Клюшников, автор известного «Марева», после этого романа выплыл с «Большими кораблями». Плавал он на них долго, а промеж волн от него все-таки ничего не было видно. Тогда он написал «Цыган». Что это такое эти «Цыгане»? – это уж и уму непостижимо: это, как кто-то метко выразился, не «цыгане», а воробьи, на том основании, что «где они ни слетятся, тут сейчас и свадьба». Но мир им: пусть себе греются. Пример его здесь нужен лишь к тому, что бедный автор воробьев, чувствуя, что под ним разъезжаются его неокрепшие копытца, сейчас ищет спасения – в чем бы вы думали? – в неопределенности, в бесцветности. Он объявляет небывалую вещь: он хвалится, что будет издавать что-то такое, чуждое всякой тенденции… Даже чуждое и той, воробьиной-то, которая была, – и той уж долее не будет?.. Ну, скажите бога ради: каких действительно «у нашего царя людей нема»!

И. С. Тургеневу все юродствования наших литературных чудодеев въявь известны, ибо он своими собственными устами пророчески изрек на последней странице «Отцов и детей», что настала уже для нас горькая пора, когда одного и того же человека вполне основательно можно будет называть «русским литератором и дураком», – так неужто же и этим тоже угождать надо и их внимания и их доброго слова заискивать?.. Господи, да тогда уже и на свете бы жить не стоило!

Нет, верим и хотим верить, что г. Тургенев, несмотря на его «Несчастную», на его «Собаку», «Лейтенанта» и «Бригадира» и рассказанного немцам Васю-юродивого, еще не отжил всех лучших сил своих. Становясь определенно на одну сторону, он опять зачерпнет живой воды и поднимет на ней опару и выложит тесто в нечто стройное, в чем снова не без пользы узнают себя и подающиеся отцы и неподатливые дети, которые уже давно бросили «резать лягушек» и берутся за кое-что другое. Последнее бессилие И. С. Тургенева – это прямое следствие его зарубежничества. России нынче нельзя изображать, не живя в России, и тому, между прочим, лучшее доказательство писательница, скрывающаяся под псевдонимом Марка Вовчка. До житья ее в Париже это был если не глубокий, то чуткий и очень симпатичный талант. Все, что она написала за границею, совсем отменилось: дарований как не бывало. По возвращении на родину ею опять написана «Живая душа» – вещь чудовищная по уродливости замысла, бедности содержания и даже по неискусству ее исполнения. Но прошло мало времени, Марко Вовчок окунулась в ходящие ходенем волны нашего житейского моря, и вот перед нами в «Отечественных записках» опять верный и мастерской рассказ («Записки причетника»). Такова сила жизни, захватывающей и увлекающей чуткую душу и диктующей ей и хваленья и пени.

Дома у нас в литературе опять, кажется, затевается бой, – по крайней мере перчатки уже брошены, и одна сторона подняла свою перчатку, а другой отмолчаться будет неудобно. Доктор Опальный, которому, по замечанию г. Незнакомца «С.-Петербургских ведомостей», «глядясь в зеркало, очень удобно узнать г. Лохвицкого», вступаясь за сего последнего, говорил не совсем почтительно о какой-то известной будто бы ему «шайке» в «Петербургских ведомостях». Те обиделись и выслали против неприятеля своего Незнакомца. Витязь уже выехал, навязал на конец своего кнута какой-то секретный, нарочно про г. Лохвицкого припасенный камень и протрубил, что зовет г. Лохвицкого на остатний бой, на смертельный. Дело и пустое и не пустое: пустое – если смотреть на него с той точки зрения, что в газетах люди всегда перебранивались и даже прежде перебранивались больше, чем нынче, но не пустое – если стать разыскивать, за что столь долго и столь упорно преследуется у нас доктор прав Лохвицкий, человек несомненно ученый, талантливый и смелый? В истории этой почти ничего не поймешь, если не восходить воспоминаниями к очень старой перепалке «Современника» со старыми «Отечественными записками». Доктор прав Лохвицкий тогда стоял в «Отечественных записках» и в споре чисто научном довольно сильно и логично побивал г. Антоновича, обозвав под конец своих противников «умственною кабацкою голью». Вот где причина сей бесконечной вражды, почтенный читатель, и вот еще с тех-то пор человека преследуют, где только могут, а вы изволите все это читать, даже, вероятно, не доразумевая: чего ради все это расточается, и кому то интересно: господин ли Корш лучше г. Лохвицкого, или г. Незнакомец один обоих их во всем гораздо превосходит?

Не понимаем и отказываемся понимать и эту вендету и это усердие вытаскивать наружу какие-то сокровеннейшие тайны друг друга с единою целью не мнение свое отстоять, а замарать имя противника.

Знаем, что слова эти – глас вопиющего в пустыне, но не можем не сетовать, что это все так и остается, и что в обществе в силу того сложилась даже поговорка: он ругается, как литератор.

Какая честь!

Не наше, разумеется, дело встревать в эту ссору, но в интересах литературы, в интересах и без того уроненной репутации литературных людей мы позволили бы себе выразить искреннейшую радость, если бы объявленный турнир по какому-нибудь счастливому случаю отменился. По крайней мере хоть на некоторое время. Нет мудреного, что эту радость нашу разделили бы с нами, может быть, и многие другие, не исключая самых подписчиков двух газет, собирающихся как можно лучше друг друга попозорить.

Газета «Весть» как раз отозвалась к нашим недавним заметкам о запрещениях. Из «Вести» мы узнаем, что существуют, или могут существовать где-то, предположения запретить дамам полусвета рассаживаться где им угодно в Большом и в Михайловском театрах, а предоставить в их распоряжение в Михайловском театре ложи бельэтажа, а в Большом бенуар. Престранная эта весть из «Вести»! Читаешь и невольно вспоминаешь, как в «Русском вестнике», в статье о консерваторах, характерно заметили, что «в «Вести» и серьезно говорят на смех». Кому в самом деле могла бы прийти в голову эта «серьезная мысль на смех»? Слова нет, что близкое соседство через один барьер в ложе с кокоткою имеет очень много своих неудобств для семейной дамы. Тут возможны и не совсем строгие разговоры и… да больше-то, кажется, и ничего невозможно. Помочь этому горю силятся отделением особого яруса для кокоток… Прекрасно. Но известно, что кокотки отнюдь не подчинены тем охранительным или стеснительным правилам, которыми управляются промышляющие своею красотой женщины низшего разряда… Кокотки это по всей внешности их – дамы, и подчас даже самые казистые, самые представительные дамы, которые одеваются у Изомбар, Андрие и Мошра, которые щеголяют тысячными рысаками, экипажами и лакеями. Почем узнавать и отличать их от прочих дам – и потом кто может и кто будет производить эту сортировку? Кассир театра? – но он часто и не видит того, для кого у него покупают ложу? Положим, он требует имя и записывает его, но имя совершенно звук пустой, потому что у нас пока еще нет адрес-календаря кокоткам, по которому кассиры могли бы о них справляться. Капельдинер – что ли – может не впускать даму, если она на его лакейский взгляд камелеобразна? Но тогда в театральных коридорах повторятся все безобразия сцен, случавшихся у входа в пассаж гр. Штейнбока, когда в прошлом году правление пассажа вздумало было не впускать туда проституток. Честных женщин, не выдерживавших лакейской критики, без всякой церемонии оскорбляли самым наглым выводом, возникали ссоры, судбища, и, наконец, пришли к убеждению, что дело это не годится и что его надо бросить. Потом: ярусы, определенные для камелий, будут ли позорною выставкою продажной красоты? Очевидно – да. Это будут галереи портретов, из которых каждый за известную цену вынимается из его рамки. Прекрасно! Но прилично ли это императорскому театру заведомо учреждать такие галереи?.. Далее: с тех пор как ложи известных ярусов Большого и Михайловского театров сделаются заведомо кокотскими, могут ли в них ходить другие женщины, и пойдут ли они в эти ярусы, зная, что всякая, кто здесь сидит, по всем правам может быть считаема за кокотку и может, следовательно, подвергаться тому обращению, какому подвергаются кокотки? Очевидно, что семейные женщины туда не пойдут; но допустите ошибку со стороны заезжих, весьма возможную ошибку со стороны провинциалов, которыми Петербург всегда полон… Виновен ли будет человек, который, увидя в кокотском ярусе лож женщину не кокотку, пригласит ее к заключению кратковременного знакомства по поводу пятидесяти или ста рублей? Вероятно, не виновен! – Но допустим, что дело обойдется: вся Россия узнает, что в петербургских театрах есть кокотские ярусы лож, и начинается новая история: вдруг (что весьма возможно) кокотки не разбирают всех лож, а другим этих лож в силу обстоятельств брать нельзя, чтобы не попасть в кокотки… Выгодно ли это будет кассам театральной дирекции?..

Нет, мы еще раз отказываемся верить, чтобы у кого-нибудь могли возникать и формулироваться такие чудовищные и совсем неудобоисполнимые предположения, и, нам кажется, действительно люди правы, приходя к заключению, что редактор «Вести» г. Скарятин как-то уже до того неряшливо растрепался, что «за слова его даже становится стыдно».

– Но, – говорят, – тем не менее соседство кокоток неприятно.

– Совершенно верно.

– И мы желаем от него избавиться.

– И это понятно.

Вопрос в том: кто же должен быть этим избавителем дам света от дам полусвета?

Как решен был бы этот вопрос в другой стране, того мы не знаем, но у нас решение ему исстари готово.

– Правительство, мол, должно нас освободить от кокоток; распоряжение-де сделать и запретить и «этцетера, а нам спать пора».

Поспешай, благодетельное начальство!

Вот уже истинно не мимо сказано, что «мы рады вмешать правительство даже в ссоры с нашими собственными женами». Сколько тут может правительство? Мы это уже видели. Кроме одной путаницы, суматохи и ближайшего сознания полнейшей непригодности всех мер ничего нельзя предсказать. И потом: за что, за какие грехи вмешать в это дело правительство? Оно кокоток не заводило, – их завело общество; оно одно властно само с ними и разделаться. С правительства же можно взять только пример, как расстаются с таким имуществом, которое стало бременем и в котором более не хотят нуждаться.

У правительства было тоже такое позорное имущество, как кокотки: это были кобылы, кнуты, плети и клейма, которыми били и увечили людей по закону. Вещи эти по тому же закону составляли «казенную собственность», о соблюдении которой известные лица должны были пещися, и вот, когда телесные наказания были отменены, один такой попечительный человек, как все, верно, помнят, объявил в газетах о торгах на продажу ненужных плетей и клейм. Что же ему отвечали?

Откуда-то послышалось негромкое тссс, и даже чиновники, сберегавшие плети и клейма, смекнули, что говорить о таком имуществе бестактно, его бросили, и его нет, а вот великосветская газета этого не понимает и велеречит о том, в чем даже сознаваться бестактно, что свет наш одолели кокотки.

– Отчего их нет, однако, в Александринском театре и в Русской опере?

– Оттого, что там нет праздного, пустого и мотающего народа, поддерживающего кокоток. Ну, не поддерживайте их, и они исчезнут, как всякая брошенная гадость; а не можете не поддерживать, нужны они вам для услады жизни, так не жалуйтесь и не призывайте власть разыгрывать смешные роли: «Мы, мол, им будем билеты покупать, а вы их выводите – и в результате вы за все будете смешны».

Почтенные дамы, страдающие от тягостного и неприятного соседства кокоток, должны сетовать не на начальства и власти, а на своих милых отцов, мужей, сынков и братцев, которые в оперной ложе горды, как лорды, и, может быть, целомудренно отворачиваются от кокотки, а там… «там, где море вечно плещет», там они все почти «Фаусты наизнанку».

 
Тру-ля-ля,
Пиф-паф-пуф,
Стан согнув,
Так рукою, так ногою.
Пиф-паф-пуф,
Пиф-пуф!
 

Мы уже однажды по поводу кокоток приводили старую пословицу: «где орлы, там и падаль».

Уберите, господа, падаль, и птицы разлетятся.

Примечания

Впервые опубликованы в газете «Биржевые ведомости», 1869, №№ 236 и 340, 1 сентября и 14 декабря, без подписи. Впоследствии не перепечатывались.

На принадлежность этих статей Лескову указывает А. Н. Лесков («Жизнь Николая Лескова», стр. 195, 232 и др.) и сам писатель (см. в наст. томе письмо к С. А. Юрьеву от 18 декабря 1870 года).

«Русские общественные заметки» представляют большой интерес для характеристики сложной литературной позиции писателя в этот период. Из большого количества статей (всего более двадцати пяти) в данном издании приводятся лишь две – посвященные главным образом литературным вопросам.

…«узду с гремушками да бич»… – неточная цитата из стихотворения Пушкина «Свободы сеятель пустынный…» (1823).

Когда был в моде трубочист… – цитата из стихотворения Н. Ф. Щербины «Наше время» (1867).

…«владение крещеною собственностию»… – то есть крепостными крестьянами. «Крещеная собственность» – название известной брошюры Герцена, изданной в Лондоне в 1853 году (изд. второе – Лондон, 1857).

Муравьев, М. Н. (1796–1866) – реакционный политический деятель, в 1863 году руководил подавлением польского восстания, был председателем следственной комиссии по делу Каракозова; вошел в историю под кличкой «Вешатель».

«Московские ведомости» недавно выразили ту мысль… – Очевидно, имеется в виду передовая статья в № 188 от 28 августа, посвященная открытию съезда естествоиспытателей в Москве.

…ветулийскую жену (Юдифь). – Речь идет об опере А. Н. Серова «Юдифь» (1862) на сюжет известного библейского сказания о подвиге Юдифи, спасшей иудеев, осажденных в городе Ветилуе.

…дело… издателя Щапова… – В заседании С.-Петербургской судебной палаты по уголовному департаменту 12 августа 4869 года разбиралось дело по обвинению П. В. Щапова в нарушении законов о печати, выразившемся в издании книги Луи Блана «Письма об Англии» (т. I и т. II, в переводе под редакцией М. А. Антоновича); издателю был вынесен оправдательный приговор. Отчет о процессе печатался в «Биржевых ведомостях», 1869, №№ 229, 231 от 24 и 26 августа.

Луи Блан (1811–1882) – французский социалист-утопист, историк, либеральный политический деятель.

Спасович, Владимир Данилович (1829–1906) – адвокат, либеральный публицист и историк литературы.

Вендета (итал. vendetta – мщение) – обычай кровной мести на Корсике и в Сардинии.

Толерантность – терпимость к чужим мнениям и верованиям.

«Панургово стадо» – антинигилистический роман В. В. Крестовского; печатался в «Русском вестнике» в 1869 году.

Гласные суды – то есть суды с открытым разбирательством дел; введены в результате судебной реформы 1864 года.

Превыше мира и страстей – неточная цитата из стихотворения Пушкина «Красавица» (1832).

Ауэрбах, Бертольд (1812–1882) – немецкий писатель.

Рошфор, Анри (1830–1913) – французский буржуазный публицист и политический деятель.

Шпильгаген, Фридрих (1829–1911) – немецкий писатель.

Корванна. – См. примечание к стр. 59.

Мицкевич, Адам (1798–1855) – великий польский поэт, революционер.

Красинский, Зигмунт (1812–1859) – польский поэт.

Поль, Викентий (1807–1872) – известный польский поэт.

Сырокомля – псевдоним известного польского поэта Людвига Кондратовича (1822–1862).

Корженевский, Иосиф (1797–1863) – польский писатель.

Крашевский, Юзеф Игнацы (1812–1887) – польский писатель.

Каратыньский, Викентий (1831–1891) – польский поэт; Лесков был лично знаком с ним (см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 108).

Григорьев, Аполлон Александрович (1822–1864) – русский критик и поэт.

Лагероньер – видимо, Альфред Лагероньер (1810–1884) – французский политический деятель и публицист.

Фрич, Иосиф Вацлав (1829–1890) – чешский политический деятель и писатель радикально-демократического направления.

Кулиш, Пантелеймон Александрович (1819–1897) – украинский писатель, критик, историк; идеолог буржуазного национализма. См. о нем также в примечании к статье о Шевченко.

…говорит Тургенев в своих воспоминаниях о Белинском… – «Воспоминания о Белинском» были впервые напечатаны в «Вестнике Европы», 1869, кн. 4, стр. 695–729.

Шлоссер, Фридрих-Кристоф (1776–1861) – немецкий историк буржуазно-демократического направления; его «Всемирная история» в 19 томах была переведена на русский язык под редакцией Н. Г. Чернышевского и В А. Зайцева (18 тт., 1851–1869).

…отшвырнуло… в запамет – предало забвению.

…г-жа Бичер-Стоу решилась описать… – Имеется в виду нашумевшая статья американской писательницы Г. Бичер-Стоу (1811–1896) «The true story of lady Byron's life» («Истинная история жизни жены Байрона»), появившаяся в 1869 году; в статье приводились вздорные выдумки относительно нравственного облика великого поэта.

Сарду, Викторьен (1831–1908) – французский буржуазный драматург.

…как умер Лажечников… – И. И. Лажечников умер 26 июня 1869 года. Сведения о жизни Лажечникова Лесков мог почерпнуть из статьи Л. Нелюбова «Иван Иванович Лажечников» («Русский вестник», 1869, октябрь, стр. 561–601).

…автора «Петербургских трущоб»… – то есть В. В. Крестовского.

Намеки тонкие на то, Чего не ведает никто… – См. примечание к стр. 59.

…рассказцем… на немецком языке… – Имеется в виду рассказ Тургенева «Странная история», впервые опубликованный в октябре 1869 года на немецком языке в берлинском журнале «Салон».

…спиритизм… поддерживается… веяниями «Войны и. мира»… – Очевидно, имеются в виду страницы романа, посвященные изображению масонов.

…начиная с библейских сказаний о тени Самуила… до… видения шведского короля Карла XI, до общеизвестных… случаев… с доктором Берковичем… – О всех этих мистических явлениях говорится в статье В. А. Жуковского «Нечто о привидениях» в издании, указанном Лесковым (ошибочно названы страницы); см. В. А. Жуковский. Собрание сочинений, изд. 6-е, т. VI, СПб., 1869, стр. 589–610.

…и с Николаем Васильевичем Гоголем… – Возможно, что речь идет о словах Гоголя в «Предисловии» к «Выбранным местам из переписки с друзьями»: «Я был тяжело болен, смерть уже была близка…»

«Нет, друг Горацио…» и далее – слова Гамлета из одноименной трагедии Шекспира (д. I, сц. 5).

…один чуткий критик навязал… Л. И. Толстому… – Речь идет о статье Н. Н. Страхова, см. примечание к стр. 102.

Фламмарион, Камилл (1842–1925) – французский астроном и автор ряда научно-фантастических романов.

Дамаскин, Иоанн (конец VII в. – около 754) – византийский богослов и философ, автор богословских сочинений и церковных песнопений.

«Прекрасное далеко» – выражение Гоголя из «Мертвых душ» (т. 1, гл. XI), повторенное Белинским в письме к Гоголю (1847).

…общество только что зачитывалось «Обрывом»… – Роман И. А. Гончарова «Обрыв» печатался в «Вестнике Европы», 1869, кн. 1–5.

…менуэты… перед иными из своих противумысленников… – Речь идет об отношениях Тургенева к представителям русского революционного движения.

Онагр (франц. onagre) – дикий осел.

Клюшников, автор… «Марева»… выплыл с «Большими кораблями»… написал «Цыган». – Роман В. П. Клюшникова «Большие корабли» (не целиком) печатался в «Русском вестнике», 1866, кн. 3, 5; роман «Цыгане» – в журнале «Заря», 1869, №№ 2–4, 6, 7, 10, 12.

…издавать… чуждое всякой тенденции… – С 1870 гота Клюшников становится редактором журнала «Нива»; видимо, об этом издании и говорит Лесков.

…на последней странице «Отцов и детей»… – Имеются в виду слова в эпилоге по адресу Ситникова: «Отец им помыкает по-прежнему, а жена считает его дурачком… и литератором» (И. С. Тургенев. Собрание сочинений, т. 3, М., 1954, стр. 370).

…писательница, скрывающаяся под псевдонимом Марко Вовчка – Мария Александровна Маркович (1834–1907), известная русская и украинская писательница демократического направления; ее роман «Живая душа» был впервые опубликован в «Отечественных записках», 1868, №№ 1–3, 5, «Записки причетника» – 1869, №№ 9–12 и 1870, №№ 10, 11. О личных отношениях Лескова и М. А. Маркович см. письма 15, 17 и примечания к ним.

Доктор Опальный… по замечанию г. Незнакомца… – Полемике с А. В. Лохвицким был посвящен очередной фельетон Суворина «Недельные очерки и картинки», напечатанный в «С.-Петербургских ведомостях», 1869, № 336, 6 декабря.

…на остатний бой, на смертельный – неточная цитата из «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» Лермонтова.

…к очень старой перепалке «Современника» со старыми «Отечественными записками». – Критика по адресу А В. Лохвицкого содержалась в ряде выступлений «Современника»: Н. Г. Чернышевский – «О пленных по древнему русскому праву». А. Лохвицкого» (1856, № 1, стр. 17), М. А. Филиппов – «Г-ну Лохвицкому» (1859, № 11, стр. 58–64), Ю. Жуковский – «Губерния, ее земские и правительственные учреждения» (1864, № 8, стр. 222–226) и др.

Корш, Валентин Федорович (1828–1893) – историк литературы, журналист, в 1863–1874 годах редактор «С.-Петербургских ведомостей».

Газета «Весть»… отозвалась к нашим недавним заметкам о запрещениях. – Имеется в виду отклик газеты «Весть» (1869, № 342, 10 декабря) на «Русские общественные заметки» Лескова, помещенные в «Биржевых ведомостях», 1869, №№ 319 и 333, от 23 ноября и 7 декабря.

…в «Русском вестнике», в статье о консерваторах… – Речь идет о статье В. Безобразова «Наши охранители и наши прогрессисты» («Русский вестник», 1869, т. 83, октябрь, стр. 389–486).

…Изомбар, Андрие и Мошра… – строка из стихотворения Некрасова «Балет» (1866), к именам дано разъяснение поэта: «Известные модистки».

Пассаж гр. Штейнбока. – См. примечание к стр. 13.

Этцетера (франц. et cetera) – и так далее.

…когда телесные наказания были отменены… – Телесные наказания были отменены законом в 1863 году, однако для крестьян сохранялось применение розог по приговорам волостных судов.

«Там, где море вечно плещет» – первая строка стихотворения Пушкина «Талисман» (1827).

«Фауст наизнанку» – оперетта французского композитора Ф. Эрве (1825–1892), либретто – Г. Кремье; на русский язык переведена В. С. Курочкиным (см. издание: «Фауст наизнанку». Опера-буфф, слова Кремье, музыка Эрве. Переделка с французского В. Курочкина. Пб., 1869); в России впервые поставлена на сцене Александринского театра 17 октября 1869 года. «Тру-ля-ля, Пиф-паф-пуф» и т. д. – слова из этой оперетты.