Текст книги "Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков"

– Ох! – оседал Олег, пораженный красотой зрелища.

– А-а-а! – визжало со всех сторон.

– Молодой человек, сюда нельзя! – сползая с барабана, говорила полная с русой косой женщина.

– Можно или нельзя, мне теперь всё равно. Я полдня бегал по вашему городу и ни у кого не мог добиться ответа на мой единственный вопрос: «Как найти студентов МГУ?»

– Каких студентов? – послышалось из ближайшего барабана.

– ЭМГэУ. СэСэО эМГэУ. Отряд «Эфиоп», – будто бы боясь оборвать обнадёжившую связь с ещё резонирующим барабаном, заспешил Олег.

Из барабана стала показываться спина, а затем и голова женщины:

– Я знаю, где твои черномазики. Возле бани.

– Вам смешно, а мне не до смеха.

– Кто про что, а вшивый про баню. Я серьёзно тебе говорю. Возле бани, точнее, за баней. Поедете на тройке с площади Орджоникидзе в сторону дамбы. Проедете дамбу. На третьей остановке сойдёте. Там увидите баню. За ней и стройку. Вот там и будут эти ваши негры, студенты.

– Эфиопы? – не избавившись от сомнения в розыгрыше, спросил Олег.

– Эфиопы, эфиопы, кто же ещё будет лазить в таком болоте, в каком лазят твои хлопчики – эфиопчики. Как муравьи с утра до вечера, а там такая грязь, такая грязь. Наших туда из-под ружья не загонишь. На студентах выезжают.

– Спасибо, девушки, спасибо, – благодарил Батурин, обрадованный, что через минуту сможет предстать победителем перед бойцами.

– А вы говорили, что сюда нельзя. Я теперь каждую ночь перед сном буду вспоминать вас и благодарить вас за ваше барабанное шоу.

– Благодарить благодари, а вот вспоминать не надо, принимая игру Олега, вмешалась подошедшая к ним полногрудая круглолицая блондинка.

– Это почему же? – обратилась к подошедшей объяснявшая адрес. – Пусть вспоминает.

– Верно, верно красавица. Мне теперь всю ночь не спать, вспоминать вас и вспоминать, – подыгрывал Олег.

– А ты приходи, мы снотворное приготовим, – под разноголосый смех лукаво заключила полногрудая.

– С превеликим удовольствием, – подмигнул ей Олег, опьянённо обводя в последний раз искренне и благодарно, как казалось ему, смеявшиеся лица хозяек этой волшебной «комнаты смеха».

Пробравшись через замусоренные коридоры, готовый и сам взорваться смехом победителя и любимца женщин, Олег выбежал из осчастливившего его здания и к неописуемому своему удивлению столкнулся с командиром отряда Каримом Гайсановым.

– Карим?! – остолбенел он.

– Олег?! Прорвался, чёрт! Ну, молоток! Вот – это настоящий боец! Это по-нашему. С прибытием. Только… – неподдельное удивление Гайсанова мгновенно сменилось нескрываемой заботой отяжелявшей и без того тяжёлые азиатские черты Карима.

– Спасибо. Здравствуй! Как вы тут? Что со стройкой? А мы уже полдня бегаем, вас ищем… Никто не знает адреса, представляешь… – спешил объясниться горящий двойной радостью Батурин.

– Здравствуй! Здравствуй! – пожимал руку Олега Гайсанов, думая о том, что вот ещё один стоящий немало денег боец, ежедневно мог бы делать не меньше сотни рублей, вынужден будет прозябать, есть концентраты и бессмысленно тратить день за днём.

– О стройке лучше не спрашивай. Сам увидишь… Одно тебе скажу: напрасно ты сюда прилетел…

– Как?! – удивлённо вытаращил полыхавшие ещё азартом и усталостью дороги, но не потерявшие жар и свет счастливого поиска глаза Олега.

– Что разве ничего не светит и ничем не пахнет?!

– Светить-то светит и пахнуть пахнет, но только единственственным – жопой… – выругался, не стесняясь проходивших мимо женщин, Гайсанов.

– Неужели пролетели?! – ещё не остыв от первой вспышки радости встречи, но играя в обданного холодным душем, протянул Олег.

– Да ещё как!

– Но ведь, может быть, что-то можно сделать?

– Можно – то можно.

– Так давай делать!

– Хм… Ты думаешь, не делаю?

– Так что же, что же делать?!

– А то, что я тебе, как друг, советую: беги отсюда, пока не поздно…

– Как! Но почему?! И куда?!

– Куда угодно! Хоть домой, хоть в Москву. А если горишь желанием работать, иди на какую-нибудь посудину, даже захудалую, пока не поздно. Их сейчас на Лене – пруд пруди. И мир увидишь и тыщу снимешь, только не оставайся в этом отряде.

– Но почему? Разве твой отряд так уж плох, что ни на что не способен?

– В том то всё и дело, что отряд слишком уж хорош. Таких отрядов в эМГэУ ещё не было за всю историю ССО. Но мы влипли! Как я уже тебе сказал куда. Только что я был в СМУ – 21. Ничего нового, ничего обнадёживающего. Целый месяц! Целый месяц я мотаюсь, бьюсь с ними с первого дня своего приезда сюда. Всё напрасно. Будто бы здесь не люди, а идолы каменного века, – лицо командира, не отличавшееся мимикой, в подтверждение этих слов приобрело окаменелость и неприступность спорящего с вечностью божка. – Сейчас я бегу снова в Исполком. Надо сдвинуть с места работы, не сделанные СМУ по договорам на нулевых циклах, иначе будут торчать у голых свай до конца сезона голые задницы бойцов отряда, как и все эти двадцать дней.

– Двадцать дней? Без работы?! – удивился Олег, окунаясь в новые, непонятные для него термины и цифры.

– Да, двадцать дней, палец о палец не ударили на этом паршивом «договорном» объекте, – упирая на слово «договорном», продолжал Карим.

– Но почему? – не сознавая, что только неопытный боец задаёт такие вопросы, выказывал понятную заинтересованность Олег.

– По договору, который я заключил весной с подрядной организацией, она должна была подготовить нули к нашему приезду. А у неё только сваи в болоте. И что самое страшное: даже не с кого спросить. СМУ -21, подрядчик, должно было получить эти проклятые нули от субподрядчика СМУ – 5, которое с нами никакой договорённости не имеет и не спешит с завершением нулевых работ. И никакой надежды на то, что что-нибудь изменится, – закончил разговор Карим, входя в здание связи.

Выйдя оттуда, Гайсанов уточнил дорогу к месту дислокации отряда и, сказав к кому там обратиться, побежал в Исполком, где намечалось производственное совещание, использовать которое хотел командир «Эфиопа» в своих целях.

Батурин рассказал своим спутникам о встрече с командиром и обо всём услышанном от него.

– А-а-а, ерунда, – сказал на это Владимир Щчук, четырежды уже побывавший в отрядах и потому имевший своё мнение. – Ерунда. Всё будет как надо. Вот увидите.

Группа студентов, неожиданно потерявшая радость успешно закончившихся поисков адреса, сгрудилась вокруг бывалого, обнадёживающего бойца Владимира Щчука и ждала от него рассказов, историй, случавшихся с ним в его прошлых отрядах. Историй со счастливым концом. Но ветеран ССО, оскалившись своей невесёлой улыбкой, открывающей крупные, наползшие друг на друга зубы, будто бы и не играя в загадочность, молча шёл, искоса поглядывая на молодых бойцов. Его олимпийская осанка говорила, что её хозяину уже давно безразлична щенячья радость, восторг или страх открытия мира.

«Хочется верить, что все, о чём говорил Карим, действительно, по утверждению Щчука, ерунда, – думал Олег, стоя в автобусе, – Но может ли командир столько лет водящий отряды, не видеть, а говорить ерунду? Нет! Не может. Значит, он видит то, о чём говорит. Но может ли боец Щчук, горбом выносящий отряд за отрядом, каменщик с немалым опытом, говорить, что всё, что сказал командир – „ерунда“? Да! Может. И если продолжить софистический силлогизм „может – не может“ нужно сказать и о том, что опытный командир может не только увидеть реальную картину, но и изменить её. И тогда прав боец-ветеран. Но почему же тогда Карим сказал мне: „Беги!“ Бежать! Но бегут от чего-то известного. Или неизвестного? И я не знаю, что там за чёрт, которого мне Карим малюет».

Первая партия отряда – квартирьеры – вылетела из Москвы ещё седьмого июня. В неё входили опытные бойцы, умелые работники ВССО МГУ. Некоторые из них испытывали свою отрядную судьбу по четыре-пять раз в различных уголках страны, в трудных, а порой и опасных предприятиях. Был в первой группе ветеран отряда, боец с семилетним стажем ССО – преподаватель экономфака Кочерняк Станислав Петрович.

Рассказывали, что в одном из отрядов он взял на себя труд финансового обоснования эффективности работы целого строительного управления. После чего последовали сокращения управленческого штата настолько, что на следующий год это СМУ не захотело принять стройотряд экономфака.

И вот в это лето, прилетев в Якустк, двадцать пять здоровых и сильных парней – пятикурсников, полных энтузиазма и задора первокурсников, а знаний и умений вытянуть длинные рубли из всего возможного и невозможного, первые три дня были вынуждены болтаться без дела, заглушая отрядно-университетским юмором злую неустроенность ночлега и питания.

Поздняя северная весна, изголодавшимся зверем, доедала остатки городского льда и снега, запивая их коктейлями дождя и изморози, затянувшихся уже на много дней дольше, чем обычно для здешних широт. Лились они нескончаемым потоком с низкого бесцветного неба. Оно же освободившееся от долгой приполярной ночи, всё ещё не приняло на дежурство просыпающийся северный день.

И если в первые дождливые дни чей-нибудь ропот сожаления о впустую теряемом времени развлекал уже заботившихся о создании материального основания своей жизни ребят, то в момент приезда группы, в которой был Олег, он перерастал во всеобщее яростное возмущение. Руководители договорных организаций стали беспокоить студентов не требованиями выполнения работ, а своей бесконечной занятостью, волокитой и отсутствием на своих рабочих местах. Уже никто не старался одевать эти скользкие голые ситуации в ореол острых слов и острот.

Студенты видели, как неумолимо закладывался особый стиль отношений: руководители отрядов, бойцы вынуждены были просить, словно милостыню, работу, которую по договору были обязаны предоставить отряду МГУ строительно-монтажные управления города. А ко вновь появлявшимся бойцам у сторожил вылетали сквозь зубы жёлчные колкости, типа той, которую только что прорычал вынырнувшим из-за бани Батуринским попутчикам Валерий Башаев:

– Ха-ха-кер-херы, Москву меняем на пещеры! Ещё прилетели голозадые птички к чёрту на кулички. Длинных рублей захотелось. Ну-ну! Охота из болота тащить бегемота.

– Приём чуть ли не зэковский, – будто сам себе, но вслух заметил Щчук. – А ты что за мерзлотной жижей прилетел? С пивком спутал, думаешь, один всё выхлебаешь?

– Хлебнёшь и ты, не рыжий, был с х…, станешь с грыжей, – ещё злей, оскалив зубы на сухом хищном лице, скаламбурил Башаев.

– Нам нужен Сергей Долгополов, – не здороваясь, обратился Щчук к ребятам, ковырявшимся у свай. Те молча продолжали стучать тяжёлыми кувалдами по зубилам и сваям, оголяя арматуру от бетона.

– Вы что глухие?

– Вон идёт, – лениво ответил двухметровый гигант, играючись обломил пятипудовую верхушку бетонной сваи и с хеканьем швырнул её в смачно ухнувшее болото.

Батурин зачарованно воззрился на истинного богатыря Анатолия Власа, принявшегося долбить следующую сваю.

– Добрый день. Мы от Карима, – продолжал Щчук уже с Долгополовым.

– Что? Ещё?! – округляя глаза и губы, зашипел подходивший к ним высокий вислоплечий с дряблым, наползшим на ремень животом парень. – Да сколько же вас там будет?! Прут и прут, хоть пруд пруди. Зульфие успевай разводить баланду.

– Это ещё не всё, – поспешил обрадовать его и Олег. – За нами летят ещё тридцать юристов.

– А почему не тридцать три? Да ещё бы прихватили б и дядьку Черномора. Тридцать три туриста! Это ж надо. Такую свору – не прокормить! Вон, какой дворец отгрохали, пора охрану ставить, – кивая в сторону деревянной столовой, ворчал Долгополов. – У меня своих ртов хоть отбавляй, а тут ещё вы. Вали кулём, потом разберём. Что мы будем делать? Друг друга задницами обколачивать, да х.. в болото вколачивать? А?! За это деньги не платят, да и харчо казённое не дают. Сами с голодухи пухнем, концентраты жуём. Ты вон апельсинчиков прихватил, витаминоз нажить хочешь. Вот мы тебя завтра туда, где без апельсинчиков никуда, и поставим. Благо объект разморозили, жарко будет.

– Да вы и сами тут Эфиопией обзавелись, – вступил в разговор Боря Радько, показывая на оформленный чеканкой трафарет с названием отряда «Эфиоп».

– Эфиопия у нас рядом – вон там, – указал Долгополов на двухэтажное, длинное здание, стоявшее за столовой.

– Кто на работе замёрз, того сразу в баню. В Эфиопию. В день по два-три раза парим и массируем, в персональный бассейн окунаем. Это получше Сандунов будет. Опиум, одним словом, опиум для народа. Можете присмотреть и вы для себя болотце. За пару апельсин могу своё уступить. Вон то, самое большое, самое зелёное, – показал Долгополов на огромные котлованы с грязно-зелёными лужами.

Приехавшие посмотрели на здание бани и на болота, из которых подобием огромных челюстей вгрызались в обочины бетонной дороги окаменевшими уродливыми зубами сотен, если не тысяч бетонных свай, подобия доисторических чудовищ, так называемых нулевых циклов АБК и санитарно-технического зала новой станции водоканала города.

На ближних сваях, как на ломаных зубах железо-бетонных чудовищ, уже висела жёваная, пережёваная деревянная опалубка. На дальних, переходивших в шею и рёбра гигантских скелетов, лилипутными муравьями копошились студенты.

Тяжёлые, неповоротливые жуки – Кразы устрашающе ревели вокруг, засыпая кости допотопных динозавров песком и мусором. Водители суетно и с опаской подгоняли задом машины с грунтом и опрокидывали его в ненасытные пасти, зловонно чавкающие жижей, в которой жалобно скрипели остатки деревянных домов и заборов. В коричнево – зелёном болотистом месиве, пузырясь в лохмотьях жёлтой пены, плавали серые скользкие брёвна, горбыли, лафеты, пожираемые ненасытными монстрами. Зыбкие берега косогора из обрезков и трухи пиломатериалов чудом удерживали на своей вершине сгорбившуюся и мучительно воющую на все голоса пилораму.

За робко прижавшейся к домам асфальтированной улицей, километрах в двух – трёх, изломав горизонт, замерли сказочными великанами башенные краны речного порта. Стрелы удручённо обвисли в бездействии. Грузы для крупнейшей республики Крайнего Севера всё ещё шли по Северному морскому пути, а поезда только ждали своей железной дороги. Рядом со стройкой возвышалось трёхэтажное здание средней школы, где поселились бойцы ВССО «Эфиоп».

Напротив школы расположились дизентерийная больница, роддом, детсад, интернат, клуб, городской базар, примыкавший к бане, магазины, окружённые бесчисленными кривыми деревянными домами барачного типа. Старый рабочий район Якутска доживал свой век. Вокруг выросли и готовились вырасти новые уже каменные и панельные дома. Полуразвалившаяся станция водоканала, жалко скособочившаяся на краю болота, подпитывавшегося оттаивающей мерзлотой, всем своим видом говорила, что она уже не в силах обеспечить эту часть города нужным количеством доброкачественной воды. Поэтому рядом с ней должна была встать новая, уже ощетинившаяся сотнями железобетонных свай. Первые бойцы МГУшного ССО начали нивелировать их под опорную рамбалку нуля. Работа с бетоном отнимала силы, и поэтому для пополнения их тут же рядом была сколочена из необрезных досок кухня – столовая.

Перед входом, на семиметровом брусе, развевался красный флаг с чёрной надписью «Эфиоп» над чёрной же толстощёкой, можно было думать, африканской развесёлой рожицей. Проходы к ней украшал частокол таблиц, плакатов и призывов, типа:

Знай, где стать, а где усесться!

Чтобы не было ЧП,

Ты храни под самым сердцем

Свой талончик по ТБ!

Сделано всё было на славу: из стальных уголков, бронзовых листов, сверкающих рельефами чеканки. Было видно, что первая партия студентов потратила свои двадцать дней не напрасно. И штаб оценил её потом в полторы тысячи рублей. Кто всерьёз, а кто в шутку называл её «Кормилицей». Однако в бухгалтерии СМУ-21 на неё смотрели другими глазами и поэтому положили ей красную цену в двести рублей.

Но это случилось потом, когда она была покинута, когда горячие обеды, жаркие споры – раздоры, забастовки (чуть ли не первые в Союзе), кипевшие в ней, уплыли в прошлое, а тяжёлый нож бульдозера сдвинул этот развалившийся корабль в болото.

Но это было потом.

А теперь…

– Ладно, идите, гнездитесь, – брызгая апельсиновым соком, милостиво разрешил Долгополов. – Птички залётные… Вон там, на третьем этаже, в спортзале… Потренируйтесь малость…

– Скажи-ка, дядя, где нам устроиться на ночлег? – нетерпеливо заскулил пропустивший эту фразу мимо своих ушей Владимир Щчук.

– Ишь ты «На ночлег». Ты что спать прилетел? День только начинается. А я и сказал, там, в спортзале оставляете вещи и быстро на работу, – ещё раз показал рукой в сторону школы Долгополов.

– Где это, где? – продолжил издеваться и Щчук.

– На третьем… Ну, что в третий раз молебень отслужить? – присылают сосунков, – отрезюмировал и Сергей Долгополов.

Вновь прибывшие, не искушая больше терпение бригадира, зашагали по хлипкому деревянному настилу, петлявшему между свай и болотц. Благополучно миновав то ли бескронную рощу железобетонных стволов, то ли зыбкую спину, ощетинившегося армированными иглами, гигантского дикобраза, студенты прошли в школьный двор. На квадратном бутобетонном столбе сиротливо поскрипывала перекошенная половинка ворот. Вторая же валялась в стороне, искорёженная, вырванная вместе с петлями из второго столба, напоминая всякому входящему в школу, что здесь подрастает и пробует свои силы новое поколение, ищет и смело открывает свои ворота в мир.

За южным крылом П-образного здания они вошли в восточном торце в тамбур с потрёпанными не менее ворот дверями, поднялись на третий этаж также по разбитой и заваленной партами, книгами и картами лестнице.

Физзал (так обозначала надпись над дверью это спортивное помещение баскетбольных размеров), помещался, действительно, на третьем этаже. С трёх сторон его освещали трёхрамные окна. Отныне ему суждено было на целое лето приютить тридцать три молодца ССО «Эфиоп».

Выбрав себе места из тридцати трёх аккуратно заправленных раскладушек (всё-таки ждали приезда и последней группы), ребята привели себя в порядок и поспешили в столовую.

Там уже вовсю работали челюстями первопроходцы.

Вновь прибывшие, мягко говоря, тоже хотели есть. На первое им дали в железных чашках нечто горячее и дурно пахнущее, вроде собачьей похлёбки. На второе в ту же чашку был брошен комочек каши, именовавшейся почему-то пловом.

Олег Батурин, глотая его с трудом, высказался:

– Говорят первый блин комом, а тут пловом давимся, значит не так уж и плохи наши дела.

– Лучше фунт каши, чем фунт лиха, – успокоил его Володя Чирикин, остролицый, кареглазый, подвижный, как юла, боец из бригады дорожников.

– У бойцов в желудках смеха больше чем каши, – проиронизировал Олег у окна раздачи.

– А ты что приехал сюда есть или работать? – зло отрезала в ответ щуплая девушка-повар Зульфия, черноглазая горянка далёкого Дагестана, подавая компот, который был такой же, что и болотная вода, в обилии разлившаяся вокруг. И, как минуту спустя, выяснил Батурин, он мало чем отличался от неё и по вкусу.

– Пища богов, – заметил кто-то.

– Якутских? – бросил Олег.

– Что ты, им она не по зубам, зубы обломают, – хрипло вклинился в разговор Боря Радько. – Им жир тюлений – олений подавай.

– Во, боля, как говорит наш комиссар, зубастики приехали. Смотрите, зубки-то, зубки-то беречь надо, – подчёркнуто важно с подщуром левого обесцвеченного, видимо, голубого раньше глаза, смотревшего на ребят по – орлиному хищно, заключил Сергей Долгополов.

– Такой пищей и такими советами-молитвами сбережём, сбережём, – скрестившись с насмешливым глазом Сергея ещё голодными и оттого блестевшими сталью глазами, парировал Олег.

– Совет да любовь – никому не мешают. А вот насчёт молитвы ты это нехорошо сказал. Неплохо бы и маленькое обрезание сделать…

– Чего, чего? – бросил Олег.

– Известно чего – языка. Отрастил уж очень, – процедил, прозванный позднее «Сэр Гейем», Долгополов, выходя из-за стола.

– Гм, у вас и десерт сносный, – улыбнулся молчаливым бойцам Батурин.

– Каков поп, таков и приход, – осуждающе проговорил Боря, когда они вышли из-за стола, недовольные молчаливой затаенностью бойцов.

После ужина, как и многие другие, они пошли бродить по городу. Заходили в магазины, желая убедиться в страшных картинах, рисуемых рассказами о Крайнем Севере, как о крае крайней нищеты и голода. Тем более, что сегодняшний ужин дал пищу для подтверждения этих картин. Но на прилавках магазинов под стёклами холодильников красовались куски мяса, круги масла и сыра. А для особо жаждущих среди барматушно-коньячных этикеток красовались и скромные бутылочные фартучки с надписью «Питьевой спирт».

– Жить можно. Даже есть что пить! – заключили студенты и зашагали дальше, уверенные в завтрашнем дне. Ведь жизнь студента, как показывала уже не раз их студенческая жизнь, прекрасна и удивительна особенно тогда, когда есть хотя бы маленькая надежда позавтракать на следующий день. А уверившись в том, что смерть от голода им не грозит, Батурин и Радько, ещё не принимавшие близко к сердцу тёмные картины, нарисованные как командиром, так и бригадиром, устремились к стадиону, где, согласно афишам сражались местные асы футбола из клуба «Авиапорт» и химики из иркутского «Химика».

Конечно же, у лётчиков и ноги и мяч летали во много раз быстрее и лучше, чем у химиков. И как не химичили химики из «Химика», три безответных мяча трепыхались в сетке их ворот. Трибуны стадиона зеленели студенческими куртками с эмблемами вузовских отрядов чуть ли не из всех городов Союза. Олег и Борис встретили бойцов и из своего «Эфиопа», уже патриотично болевших за «якутят» и потешавшихся с удовольствием над неудачами приезжих мастеров – «иркутят».

Матч закончился, и чёрное без единой травинки поле стадиона опустело.

Солнце скрылось за горизонтом пару часов тому назад, а закат только продвинулся к северу, но не потух.

Потерявшие ощущение времени студенты отправились на дамбу знакомиться с красавицей Леной. Каждый из них волновался как впервые идущий на свидание, когда собственной смелости ещё не хватает, чтобы справиться с охватившей сердце робостью, и когда мальчишеское самоутверждение ищет опору в друзьях или в друге. Веселясь и развлекаясь собственными силами, играя каждой мышцей и остротой ума, они пытались отыскать в каждом жесте, слове, взгляде неожиданный поворот мысли, способный взорвать смехом любую ситуацию их жизни. Такова юность. Всё в ней в это время остро и революционно. В её прекрасные моменты достаточно одного меткого слова, анекдота, ловко и к месту ввёрнутого каким-нибудь юмористом, как всё сущее переворачивается, свергаются авторитеты, и водопадом гремит гимн молодости – смех. Так было и теперь. Пока. Пока вдруг за поворотом дороги не показалось безбрежное море. Безбрежное море Лены.

Но лишь на одно мгновение спокойно и холодно встретила весельчаков неоглядная, вкручивающая волны и зыбь в могучую мощь потока воды великая Лена. Словно подслушав колкости и остроты студентов, подшутила над ними и Лена. Тысячи комаров рой за роем ринулись навстречу молодым юмористам и с удовольствием стали с ними знакомиться.

– Ай! – дёрнулся Боря Радько, врезав себе по длинной тонкой шее, змеёй выползшей из-под его пшеничных снопов – волос. Все обернулись к нему, не поняв его визгливого юмора.

– Что вытаращились!? – обиделся Борька, с брезгливостью рассматривая свою окровавленную ладонь.

– Ты чего дерёшься, Боря? – спросил его сосед и тут же влепил себе громкую пощёчину. – Ах ты, гад!

– Братцы! – испуганно заорал Радько. – Вамп… – и уже после очередного шлепка закончил, – иры!

– Какие ещё «Иры»? И почему нам? – попытался перекричать его кто-то, но тут же и сам, замахав беспорядочно руками, подтвердил. – Точно. Вам, вам. Вампиры! Вампиры!

Дружный хохот, переросший в подобие «Ура!», через секунду потонул в громких шлепках и оплеухах, посыпавшихся со всех сторон.

Студенты бились так безжалостно, что, казалось, каждый поставил цель: уничтожить самого себя до наступления темноты. А так как ночь в это время приходила в Якутск только во втором часу, наши герои надолго стали невольными донорами несметных полчищ комариного племени. И в следующие вечера остерегались ходить на свидание не с Еленой прекрасной троянской, а с «кровавицей», вместо красавицей (как прозвали её в тот вечер искушённые искусанные), Еленой якутской.

Утро нового дня началось сумбурно. Все куда-то спешили, толкались, с удивлением разглядывая друг друга, оценивая и молча осуждая. После туалета, умываний и обливаний холодной водой из рукомойников, подвешенных над длинными железными оцинкованными корытами, бойцы поспешили в столовую на завтрак. Новички садились на лучшие места, с которых их тут же сгоняли старожилы: «Это моё место!» или «Я здесь уже месяц сижу!» Лучшими местам считались ближние к раздаточному окну, то есть, края трёх длинных деревянных столов, по обеим сторонам которых тянулись лавки, сколоченные из неостроганных досок.

Уже к концу пустого безвкусного завтрака, закончившегося помоями под названием в меню: «Кофе», и словами просивших добавки: «Кофейкю, ещё маненько», – у Олега Батурина заныло, зажгло под ложечкой. Ему вспомнились московские университетские, а ещё лучше домашние завтраки во всём их разнообразии, когда на стол подавались пышущие жаром и паром утренние супы из куриных желудочков, свежей печёнки свинины или телятины, овощные салаты, булочки или сочники к чаю и кофе со сливками. Где теперь всё это? На целое лето одни только воспоминания.

Быстро расправившись с завтраком, Олег стал наблюдать за остальными студентами. Его внимание привлекли два лица. Одно принадлежало Дастану Давранову, толстому невысокому крепышу – узбеку, виртуозно уплетавшему подгоревшую и только потому не пахнущую дурно кашу. Второе – выделявшемуся и ростом и мощью богатырю отряда (чуть ли ни брату былинного Святогора!) – могучему бойцу «Эфиопа» – Анатолию Власу.

«Вот это бойцы! – подумал Олег, следя за их смеховушно колышущимися толстыми щекам и ушами. – Сколько же им нужно съесть, чтобы насытиться? Великану его чашки хватит только на два глотка, Санчо Пансо – на три». И, действительно, уже через мгновение Дастан стоял у окошка и просил добавки, сияя всем своим необычайно живым, по-среднеазиатски ослепительно лоснящимся жиром и энергией лицом, похожим на засаленный от частого употребления на обжорных пирушках бубен:

– Зьюльфьюлинька, дэпэ, пожайлюста! Не разобрайль! – Чашка исчезла в окошке и тут же вернулась, дымясь горой каши.

– Не разобрало б тебя, Дастанчик, – подковыристо заметил Володя Чирикин.

– Нисиво. Я пливысьний. Ты сам говорийл: «Луссе фунт каши, чем фунт лиха!» – засиял Давранов так, что, казалось, его круглое раздутое в щеках как шарик лицо вот-вот взорвётся. – Я пливысьний. В Бухарье на спор козьёл плова сьедал…

– Фьюв! Так котёл или козёл? – свистнул Олег и перевёл взгляд с резво заработавшего ложкой коротыша на Власа. Тот же медленно и лениво поглощал свою порцию. Его огромные челюсти (но вовсе не акромегальные), двигались не только сверху вниз, но сбоку набок.

«Каков богатырь, – подумал Олег. – Ему одному по силам работа половины отряда».

– Кончай кормёжку! На линейку становись! – кривясь обмасленными губами, никак не гармонировавшими с выгоревшими голубыми глазами, выкрикивал команды Сергей Долгополов.

– Командир говорить будет! – съязвил кто-то в глубине столовой.

– Разговорами сыт не будешь, – поддержал неизвестного кто-то ещё.

– Ни поесть, как следует, ни поработать не дают, – заворчалось над столами.

– Работу давай!