Текст книги "Лубянка. Подвиги и трагедии"

«Котельнич(ескому) исполкому.

Копия: Вятка, исполкому.

Получил жалобу Лубниной на то, что ее мужа, Лубнина, избил Никитин, председатель чрезвкомиссии, и что Лубнина напрасно держат в тюрьме. Предписываю затребовать тотчас объяснений от Никитина и телеграфировать мне, а также мнение Вятского губисполкома, нельзя ли освободить Лубнина, если он не контрреволюционер»[12]12
  Там же. Док. № 77.


[Закрыть].

22 сентября 1918 года председатель Котельнического уездного исполкома направил на имя Ленина телеграмму, в которой доложил, что Лубнин освобожден.

Ранее, 17 августа, Ленин вынужден был запрашивать руководителя Брянской ЧК И. Визнера о причинах ареста председателя Бежецкого исполкома Д. Тернавского. Тот был арестован как контрреволюционер, потому что так посчитал Визнер. 18 августа в ответной телеграмме он сообщил:

«Председатель исполкома Тернавский арестован мною как ответственное лицо за издание «Бежецких известий», которые считаю контрреволюционным органом. Сегодня закончится предварительное следствие, и Тернавский будет освобожден на поруки партийным товарищам»[13]13
  Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 78.


[Закрыть].

Таких фактов в деятельности ВЧК было предостаточно, а наступившая Гражданская война их только множила. После ее окончания эта репрессивная машина, набравшая полные обороты, требовала себе новых врагов и своими действиями начинала дискредитировать саму власть, и потому она вынуждена была принимать меры. Упразднив ВЧК и тем самым стреножив родившуюся в «революционной колыбели» и быстро вставшую на ноги спецслужбу, большевистские вожди, сузив сферу репрессий, расширили ее возможности в другой, и весьма специфической, области – негласного политического сыска.

Они, познавшие на себе мощь сети осведомительского аппарата царской охранки и первоначально отказавшиеся от его использования в силу «аморальности», после четырех лет борьбы с внутренней контрреволюцией и иностранными разведками пришли к выводу, что более эффективного и надежного средства контроля за политическими противниками, чем агентура, еще не придумано. И потому, отбросив в сторону моральные нормы, Политбюро ЦК РКП (б) нацелило ГПУ на широкое использование агентуры не только в оперативной деятельности, но пошло гораздо дальше печально знаменитого охранного отделения, рассчитывая с ее помощью обеспечить тотальный контроль за обществом.

В частности, в затерявшемся среди других положений того январского постановления Политбюро ЦК РКП (б) подпункте «а», пункта 8 содержится ключ к будущему всесилию советской спецслужбы. В нем записано:

«Центр деятельности ГПУ должен быть сосредоточен в постановке дела осведомления, внутренней информации и изучения всех контрреволюционных и антисоветских деяний во всех областях».

Этим партийным решением был положен конец дискуссии в среде чекистов о месте агентуры в оперативной работе. С тех пор она стала играть все более важную роль при проведении оперативных разработок как против внешних, так и против внутренних врагов власти. С течением времени мощнейшая агентурно-осведомительская сеть советской спецслужбы опутала не только основные государственные органы: армию, флот, наркоматы, но и самые глухие деревни, станицы и аулы. Даже малейший антисоветский чих на забытом Богом Медвежьем острове в Северном Ледовитом океане мог быть услышан на Лубянке. Но все это было еще впереди, а пока преобразованная советская спецслужба направила острие своего меча против зарубежных белоэмигрантских центров и иностранных разведок.

Глава вторая
Недетские игры

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

Г. Кржижановский

После упразднения ВЧК председатель ГПУ Дзержинский предпринял энергичные организационные и кадровые меры по реформированию спецслужбы. Несколько уездных ЧК, где наиболее часто имели место произвол и злоупотребления властью со стороны сотрудников, были ликвидированы. Параллельно прошла партийная и профессиональная чистка, в результате которой из кадрового состава было уволено большинство бывших меньшевиков, правых и левых эсеров.

В связи с сокращением репрессивных функций центр тяжести в работе ГПУ все больше смещался в сферу оперативно-розыскной деятельности. И здесь важным шагом в развитии советской спецслужбы стало создание в мае 1922 года Контрразведывательного отдела. Это было объективно обусловленное решение. Контрреволюция и правительства стран Антанты, потерпев военное поражение в борьбе с большевиками, не смирились с наличием государства рабочих и крестьян. Уже само его существование провоцировало революции в их собственных странах. Поэтому они вынуждены были изменить тактику своих действий, рассчитывая подорвать молодую советскую власть изнутри путем экономической блокады и инспирирования восстаний на почве разрухи и голода. Главная роль в реализации этих планов отводилась иностранным спецслужбам и зарубежным антисоветским организациям, находившимся под их полным контролем.

В руководстве ГПУ своевременно уловили изменения в стратегии и тактике действий противника. 8 мая 1922 года состоялось заседание Коллегии. По его результатам было принято решение: для борьбы «со шпионажем, с белогвардейской контрреволюцией и заговорами, контрабандой и незаконным переходом границ, сосредоточить эту работу в самостоятельном отделе и наименовать его Контрразведывательным отделом Секроперупра (Секретно-оперативного управления. – Прим. авт.) ГПУ».

Руководителем КРО назначили опытного чекиста, имевшего большой опыт революционной борьбы и контрразведывательной работы, А. Артузова (Фраучи. – Прим. авт.). Родился он в 1891 году в деревне Устиново Кашинского уезда Тверской губернии, в семье итальянца, иммигрировавшего в Россию из Швейцарии. Отец его, кустарь-сыровар, сумел дать сыну хорошее образование. Получив общие знания в классической гимназии, Артур в 1909 году поступил в Санкт-Петербургский политехнический институт, который с отличием окончил в 1917 году. К тому периоду относится и начало его участия в деятельности партии большевиков. Революционные взгляды Артузова формировались под влиянием таких опытных наставников, ставших впоследствии видными деятелями РСДРП, как М. Кедров и И. Подвойский (оба были женаты на сестрах его матери).

Недолго поработав в качестве инженера-проектировщика в Металлическом бюро Грум-Гржимайло, с началом революции он активно включился в работу партии большевиков. С декабря 1917 года и по март 1918-го исполнял обязанности секретаря ревизионной комиссии наркомата по военным делам. С началом интервенции стран Антанты добровольно ушел воевать на Северный фронт. Будучи начальником партизанского отряда, он с минимальными потерями провел ряд успешных разведывательных и диверсионных операций в тылу британского экспедиционного корпуса. Этим, а также обстоятельностью, творческим и неординарным подходом к постановке разведывательного дела молодой контрразведчик привлек к себе внимание старших начальников, и очередное назначение не заставило себя долго ждать. В сентябре 1918 года его выдвинули на новый участок работы – поручили руководить военно-осведомительским бюро. Спустя два месяца он уже возглавил отдел военного контроля (ВК) всего Северного фронта, в задачу которого входили проведение в тылу противника разведки и осуществление диверсий.

С образованием в декабре 1918 года в частях Красной армии особых отделов (ОО) ВЧК, взявших на себя функции ВК, оперативно-боевой опыт Артузова был востребован. В январе 1919 года он в качестве особоуполномоченного ОО ВЧК получил назначение на Западный фронт. Там наиболее ярко раскрылись его незаурядные способности разведчика-контр разведчика и мастера нестандартных оперативных комбинаций.

В результате разработанных им операций удалось захватить в плен командира польских диверсионных отрядов полковника А. Сеньковского и резидента военной разведки И. Сосновского. Оба являлись мастерами своего дела и последовательными противниками советской власти. Но разведка, как и контрразведка, – это прежде всего поединок умов, и тут Артузов оказался более искусным, чем его противник Сосновский. Он нашел путь не только к уму, но и к сердцу польского резидента. Сосновский пошел на сотрудничество с Артузовым. С его помощью советские контрразведчики вскрыли и затем ликвидировали разветвленную агентурную сеть польской военной разведки и предотвратили теракт против командующего Западным фронтом М. Тухачевского.

В том, что убежденный противник советской власти Сосновский перешел на ее сторону, а в последующем стал кадровым сотрудником органов государственной безопасности и был награжден орденом Красного Знамени, несомненна заслуга Артузова. Особый дар убеждения, которым он обладал, помноженный на талант контрразведчика и разведчика, позволяли ему привлекать к сотрудничеству самых ярых противников. 18 июля 1921 года за заслуги в «борьбе с врагами советской власти» он был награжден орденом Красного Знамени. Все это, вместе взятое, и определило выбор Дзержинского в пользу Артузова при назначении на должность начальника КРО.

С первых дней своего существования отдел развернул масштабные и дерзкие по оперативному замыслу операции против зарубежных антисоветских центров и иностранных спецслужб. В условиях экономической блокады и большой вероятности начала новой военной агрессии против молодого советского государства, Дзержинский и Менжинский, курировавший КРО, вместе с Артузовым основные усилия в организации работы отдела направляли на сковывание повстанческой, террористической и диверсионной деятельности основных антисоветских организаций: «Народного союза защиты Родины и свободы» (НСЗРС), руководимого неуловимым Савинковым; «Высшего монархического совета» (ВМС), в который входили монархисты всех мастей, объединившиеся вокруг одного из претендентов на царский престол, великого князя Николая Николаевича; военной организации «черного барона» П. Врангеля, а также стоящих за их спинами спецслужб Великобритании, Франции, Польши и ряда других стран.

В этих целях Дзержинским, Менжинским и Артузовым были спланированы и проведены неординарные в оперативном отношении и многоходовые в организационном плане контрразведывательные операции. Их замыслом предусматривалось доведение до руководителей НСЗРС, ВМС и иностранных спецслужб информации о наличии в Советском Союзе крупных и глубоко законспирированных антисоветских организаций. Это, по расчетам руководства ГПУ, несомненно, должно их заинтересовать и в конечном итоге позволит поставить их враждебную советскому государству деятельность под управляемый оперативный контроль.

К концу 1922 года несколько таких легендированных организаций было создано, а их представители выведены на функционеров НСЗРС и ВМС. С этого времени оперативные замыслы руководства ГПУ и КРО, на реализацию которых ушли значительные интеллектуальные усилия и материальные средства, стали приносить плоды. Теперь эмиссары и боевики зарубежных антисоветских организаций и стоящие за их спиной спецслужбы Великобритании, Франции, Польши и Финляндии вели «бой с тенью советской власти», искусно создаваемой подчиненными Артузова.

Кроме того, по каналам НСЗРС и ВМС до правительств западных стран через надежную агентуру КРО доводилась стратегическая дезинформация. В ней подавались выгодные для советского руководства материалы, содержащие завышенные данные о боевых возможностях Красной Армии и состоянии экономики, что сыграло сдерживающую роль в агрессивных намерениях правителей Польши, Франции, Финляндии и Великобритании.

Через два года, в ноябре 1924 года, в докладе руководству ОГПУ по итогам деятельности КРО Артузов отмечал: «Нам удалось поставить свою работу так, что в настоящее время главные штабы иностранных государств снабжаются на 95 % материалом, который разрабатывается КРО ОГПУ совместно с военным ведомством, по указанию Наркомвоена и НКИД. Таким образом, иностранные штабы имеют о Красной Армии, ее численности те сведения, которые желательны нам».

Лучшим подтверждением успешных действий молодой советской спецслужбы могут служить две наиболее значимые в политическом и оперативном плане операции – «Синдикат-2» и «Трест», проводившиеся в течение нескольких лет.

Началу операции «Синдикат-2» предшествовал захват летом 1922 года на западной границе эмиссара НСЗРС и ближайшего соратника Б. Савинкова – Л. Шешени. За бывшим сотником тянулся широкий кровавый след, оставленный савинковскими бандами на западных территориях Белоруссии. Спасая свою жизнь, он дал развернутые показания, раскрыл известную ему нелегальную сеть НСЗРС в России и рассказал о связях его лидеров с польской военной разведкой. Вскоре после этого по наводкам, полученным от Шешени, контрразведчикам удалось конспиративно задержать еще двоих эмиссаров НСЗРС: В. Герасимова и М. Зекунова. У первого были руки по локоть в крови, и поэтому над ним вскоре состоялся публичный судебный процесс. Зекунов в этом отношении оказался «чище» и, спасая свою жизнь, активно пошел на сотрудничество.

С учетом данных обстоятельств руководство КРО решило через него и Шешеню завязать оперативную игру с Савинковым и его окружением, получившую кодовое название «Синдикат-2». На тот период НСЗРС являлась наиболее опасной, сплоченной и агрессивной из всех зарубежных антисоветских организацией. Ее боевые группы при поддержке британской и польской разведки совершали постоянные вооруженные вылазки в приграничные районы и вели активную разведывательную деятельность. Лидер Савинков пользовался большой поддержкой в правительственных кругах Польши, Франции и Великобритании. Одно время он был на «короткой ноге» с самим У. Черчиллем.

Впоследствии в своих воспоминаниях[14]14
  Черчилль. У. Мои великие современники. С. 100.


[Закрыть] тот не без восхищения писал о Савинкове:

«Принимая во внимание все, что было сказано и сделано, и учитывая все, даже неприятные моменты, мало кто так много делал, так много отдавал, так много страдал и так много жертвовал во имя русского народа».

Имея в лице Савинкова такого многоопытного и искушенного противника, Дзержинский, Менжинский и Артузов, начиная операцию, вряд ли рассчитывали на большее, чем выявление и нейтрализация боевых звеньев НСЗРС в России. Поэтому на первом ее этапе, чтобы не породить у него подозрений, было принято решение легендировать долгое молчание эмиссаров НСЗРС их арестом. По разработанной контрразведчиками легенде, Зекунова якобы задержала милиция по подозрению в краже, но, «разобравшись», отпустила. Для энергичного Шешени придумали более «героическое» объяснение. Он «бежал» из ГПУ, но, чтобы исключить его вызов Савинковым в Париж, боевого сотника «ранили».

На втором этапе Зекунов, уже по поручению созданной подчиненными Артузова легендированной подпольной антисоветской «Либерально-демократической организации» (ЛД), возвратился в Варшаву с личным письмом Шешени к Савинкову. Там он встретился с активным функционером НСЗРС И. Фомичевым. Тот не заподозрил, что ЛД – это детище контрразведчиков, а ее член, бывший офицер А. Мухин, спутник Зекунова, на самом деле кадровый сотрудник КРО А. Федоров.

Информация Фомичева о наличии в России разветвленной подпольной организации, в состав которой входили военные и государственные чиновники, поступившая в Париж к Савинкову, явилась настоящей находкой для него самого и его покровителей из разведки. Во 2-м отделе (разведывательном) Генштаба польской армии также активно пошли на контакт с Зекуновым, поскольку тот приехал не с пустыми руками и привез с собой «секретные материалы», собранные его «единомышленниками». Но «стреляный воробей» Савинков на первом этапе повел себя осторожно, не спешил принимать предложение ЛД взять руководство ею на себя и поручил Фомичеву «выехать на место с проверкой».

В апреле 1923 года по «нелегальному каналу ЛД» тот прибыл в Москву и провел переговоры с ее руководителями, роль которых успешно сыграли сотрудники и агенты КРО. После этого если у Фомичева и имелись сомнения в существовании крупной антисоветской организации, то теперь они быстро рассеялись. ЛД функционировала, как швейцарские часы. Машины точно ко времени прибывали к подъезду. Конспиративные квартиры, где ему приходилось проживать, имели надежное прикрытие, а охрана не допустила ни одного эксцесса с милицией.

Спустя два месяца Фомичев вместе с Мухиным возвратился в Париж для доклада Савинкову. Помимо них на встрече присутствовали его «правая рука» полковник С. Павловский и неугомонный ниспровергатель власти большевиков С. Рейли. Сообщение Мухина о деятельности и возможностях ЛД, подтвержденное Фомичевым, все же окончательно не рассеяло сомнений Савинкова в том, что организация ЛД – это мираж, которым советская спецслужба пытается завлечь его в западню. Но искушение в очередной раз проверить крепость советской власти оказалось сильнее опасности, и он решил послать Павловского с инспекторской проверкой в Москву.

Через месяц после встречи в Париже, в сентябре 1923 года, Павловский нелегально перешел польско-советскую границу и прибыл в Москву, где был негласно арестован на конспиративной квартире ОГПУ, явку на которую дал ему Мухин. Как и Шешеня, «правая рука» Савинкова под грузом совершенных преступлений на допросах быстро «поплыл» и начал давать признательные показания. В дальнейшем, выторговывая себе жизнь, пошел на сотрудничество и затем под диктовку контрразведчиков исправно писал в Париж письма – отчеты своему шефу, убеждая того в надежности и мощи ЛД.

Но Савинков все никак не решался возвращаться в Россию и брать на себя непосредственное руководство ЛД и нелегальной сетью НСЗРС. Ситуация зависла, и тогда контр разведчики предприняли еще один рискованный ход. В Париж вместе с Мухиным отправили Шешеню. Одновременно по другому каналу от «московского комитета НСЗРС» с письмом Павловского к нему выехал курьер – сотрудник КРО Г. Сыроежкин.

В апреле в Париже состоялась встреча Мухина и Шешени с Савинковым. Беседа носила острый характер. Савинкову для отчета перед своими хозяевами, спецслужбами, и получения от них новых денежных средств необходимы были не слова и письменные отчеты, а конкретные дела. Он требовал от ЛД более решительных действий – террористических актов и диверсий. Мухин аргументировал выжидательную позицию лидеров организации необходимостью накопления сил, чтобы в нужный момент поднять восстание. По его словам, «до начала выступления осталось совсем немного, а при руководстве таким признанным и авторитетным вождем, каким является он (Савинков), оно обречено на успех».

Тот в конце концов не устоял перед искушением и решился на поездку в Россию, но с двумя условиями: возвращением в Париж своего «верного» помощника Павловского и согласием на нее членов ЦК НСЗРС. Операция «Синдикат-2» вновь оказалась под угрозой срыва. И тогда Артузов с подчиненными решили сыграть на болезненной склонности бывшего террориста Савинкова к «эксам» и боевым акциям. Их изобретательный ум нашел решение. Они придумали оперативную комбинацию, которая позволяла оставить Павловского в игре и одновременно исключала его прибытие в Париж.

В мае 1924 года контрразведчики, имитируя активность ЛД, в целях пополнения кассы организации при непосредственном «руководстве» Павловского запланировали проведение «экса». В качестве объекта налета был выбран один из банков в Ростове-на-Дону. Перед тем как отправиться на «дело», на конспиративной квартире ему была организована встреча с «глазами и ушами» Савинкова в России Фомичевым.

Павловский безукоризненно сыграл отведенную ему роль, и у эмиссара НСЗРС не возникло тени сомнений. Он лишний раз убедился, что ЛД не только существует, но и действует. Однако дальнейшее успешное развитие операции «Синдикат-2» находилось под вопросом. Савинков продолжал настаивать на возвращении Павловского в Париж, и тогда Артузов сделал очередной хитроумный ход.

10 июля 1924 года, во время заседания ЛД, на котором присутствовал и Фомичев, поступила срочная телеграмма от Павловского. Несмотря на содержавшиеся в ней условности, присутствующим стало ясно, что налет на банк провалился, а сам он ранен. Эмиссар Савинкова немедленно выехал в Ростов, но не застал там «налетчика»: того уже «отправили» в Москву. Встретил его «начальник партизанских отрядов Султан-Гирей». Не пожалев красок, он рассказал Фомичеву об акции и обстоятельствах «ранения» Павловского.

Тот возвратился в Москву и на конспиративной квартире встретился с «героем». Несмотря на «ранение», полковник держался молодцом, сохранил боевой настрой и верил в возможности ЛД «осуществить давнюю их мечту» – поднять восстание в России. Закончилась беседа тем, что Павловский передал Фомичеву «личное» письмо для Савинкова и выразил надежду на скорую встречу с ним.

С этим «посланием» Артузова и его коллег Фомичев, а вслед за ним Мухин в июле 1924 года отправились в Париж к Савинкову. Он, выслушав их доклады и, прочитав письмо, в котором Павловский, не жалея слов, расписывал возможности ЛД и сетовал на отсутствие «твердой руки», наконец принял решение возвратиться в Россию и возглавить повстанческую деятельность.

15 августа 1924 года с документами на имя гражданина Степанова Савинков вместе с Мухиным, Фомичевым и супругами Диктоф-Деренталь нелегально перешел польско-советскую границу. На следующий день в Минске, на конспиративной квартире ОГПУ, он был арестован. На этом карьера ниспровергателя самодержавия, бывшего товарища военного министра в правительстве Керенского, бывшего военного генерал-губернатора Петрограда и организатора антисоветских заговоров закончилась.

Оказавшись во внутренней тюрьме на Лубянке, Савинков, в отличие от соратников, не стал вымаливать себе прощение и держался с достоинством. Проиграв как политик и последовательный борец с тиранией свою самую долгую и любимую «игру», он не стал изворачиваться и признал поражение.

27 августа 1924 года на судебном заседании, носившем открытый характер, Савинков полностью признал свою вину. Его последнее слово по своему содержанию не похоже на выступление подсудимого, скорее оно может быть названо завещанием всем тем, у кого нет и не может быть другой Родины, кроме России!

В частности, он сказал:

«Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее».

Нет оснований не верить в искренность этих слов. Русский патриот и борец против любой диктатуры, не один раз смотревший смерти в глаза, Савинков в такие минуты вряд ли стал бы кривить душой. Он, без сомнения, любил Россию не меньше, чем его противники Ленин, Дзержинский, Артузов, Федоров, но ее будущее видел не в красных тонах.

29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ему смертный приговор, замененный ЦИК на 10 лет лишения свободы. Но что это означало для человека неуемной энергии, постоянного действия и великих целей, к каким всегда стремился Савинков?! Для него подобное наказание было хуже самой смерти. И 7 мая 1925 года он ушел из жизни.

О Савинкове много написано, снято фильмов, но, пожалуй, ничто так не отражает трагедию этого неординарного и ярого человека, непримиримого борца с самодержавием и тиранией, искренне любившего Россию, но в силу политических разногласий оказавшегося по другую сторону баррикад с большевиками, как его обращение к председателю ОГПУ Дзержинскому. В нем он писал:

«Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный, – меня поставят к стенке, второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, то есть тюремное заключение, казался мне исключенным: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмою, «исправлять» же меня не нужно – меня исправила жизнь… Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то я был подпольщиком и боролся за революцию. Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение»[15]15
  Лубянка. Из истории отечественной контрразведки. С. 189.


[Закрыть].

Ответа Савинков не получил. Он так и не понял, что его время, время революционной романтики, безвозвратно ушло.

Следующий, еще более мощный удар КРО, совместно с разведкой (ИНО) нанесли блоку монархических организаций «Высшему монархическому союзу» (ВМС) и «Российскому общевойсковому союзу» (РОВС). Костяк последнего составляли бывшие генералы и офицеры. Возглавлял его человек с железной волей, твердыми политическими убеждениями и хорошими организаторскими способностями генерал А. Кутепов. При поддержке правительств и спецслужб Франции, Великобритании и Польши обе организации вели активную разведывательную, повстанческую и террористическую деятельность, направленную на свержение советской власти.

В целях ее нейтрализации руководство ОГПУ приняло решение подставить лидерам ВМС и РОВС идейно близкую им легендированную антисоветскую организацию «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР). Ведущая роль в ней принадлежала ответственному работнику наркомата внешней торговли РСФСР А. Якушеву, привлеченному к сотрудничеству с КРО незадолго до начала операции, которая получила кодовое название «Трест». Первый сигнал о существовании в России крупной подпольной антисоветской организации он дал осенью 1921 года, во время встречи в городе Ревеле с членом ВМС Ю. Артамоновым. Тот живо отреагировал на это сообщение и затем доложил своим вождям.

Те не оставили без внимания его информацию, а когда узнали, что в руководство МОЦР входят генерал А. Зайончковский, генерал-квартирмейстер императорского Генштаба Н. Потапов, сослуживец Кутепова по гвардейскому Преображенскому полку полковник Д. Зуев, то отпали последние сомнения в ее существовании. Особый вес организации в глазах Кутепова и Н. Маркова – председателя ВМС придавало то, что их бывшие однополчане действительно занимали важные посты в Красной армии.

С 1922 года между МОЦР, ВМС и РОВС начались активные контакты. По поручению Кутепова Артамонов выехал в Варшаву, чтобы быть ближе к центру событий и координировать совместную деятельность. Уже к концу года Якушев вышел на прямые контакты с великим князем Николаем Николаевичем, председателем ВМС Марковым, генералами Кутеповым, Врангелем и Миллером. Вслед за ним МОЦР, а точнее советская спецслужба, проникла в большинство антисоветских организаций, действовавших в Европе, и поставила под свой контроль деятельность в России разведок Финляндии, Польши, Латвии, Франции и Великобритании.

Якушев, Потапов, «выполнявший обязанности начальника военного штаба МОЦР», Зуев и их соратники, роль которых играли сотрудники КРО, регулярно снабжали спецслужбы этих стран выгодной для советского руководства в политическом и военном плане стратегической дезинформацией, разработанной на Лубянке и в Генштабе Красной армии. Эти их «заслуги» были высоко оценены руководством РОВС, ВМС и западными спецслужбами. За вклад в «борьбу с большевизмом» Якушев, Потапов и ряд других участников операции «Трест» удостоились высоких наград.

В течение почти шести лет Кутепов, Марков и их покровители из иностранных разведок сдерживали террористическую и диверсионную деятельность своих боевых групп, добросовестно снабжали деньгами МОЦР и направляли эмиссаров в ловушки, ловко расставленные КРО. Все эти годы они жили надеждой на скорый повстанческий взрыв внутри России и находились в плену иллюзий, порожденных докладами Якушева и Потапова о мощи организации и проведенных ею актах крупного саботажа.

Не избежал западни «Треста» и британский «супершпион», а скорее международный авантюрист и искатель приключений, С. Рейли, по которому с 1918 года, после провала «заговора послов», «плакал» смертный приговор, вынесенный заочно Ревтрибуналом РСФСР. В 1925 году, после прихода к власти правительства консерваторов, занявшего негативную позицию к советской России, и в условиях нарастающей активности Коминтерна в Западной Европе и самой Великобритании Рейли снова оказался востребованным. После неудач с антисоветскими заговорами, он с присущей ему энергией с головой окунулся в мутные воды бизнеса, но «золотой рыбки» так и не поймал. Торговля чешским радием и «чудодейственным» препаратом «гумагсоланом» не принесли ему желанного морального удовлетворения и материального благополучия. Поэтому, услышав призывный звук «шпионской трубы», Рейли решил вернуться в строй и «тряхнуть стариной». В апреле 1925 года по каналу РОВС он направил письмо в адрес руководителей МОЦР. В нем предлагал свои услуги и план действий. На первом этапе предполагалось проведение силами организации крупного теракта, который, как полагал Рейли, «произвел бы потрясающее впечатление и всколыхнул бы по всему миру надежду на близкое падение большевиков, а вместе с тем деятельный интерес к русским делам».

Руководство ОГПУ «приняло» его предложение и поручило КРО разработать операцию по выводу в Россию и последующему аресту уже порядком поднадоевшего ниспровергателя советской власти. Ответ МОЦР не заставил себя ждать: там «приняли» план Рейли и, обращаясь к его богатому опыту, предложили использовать в этих целях возможности организации. Тут же к этому приглашению подключился его старый приятель и подельник по «заговору послов», резидент британской разведки в Финляндии капитан Э. Бойс, курировавший по своей линии деятельность МОЦР. В январе 1925 года он отправил в Нью-Йорк письмо Рейли, в котором предлагал ему встречу в Париже с представителями организации. Тот, не раздумывая, бросил свой чахлый бизнес и отправился во Францию, где встретился с Бойсом и генералом Кутеповым. Последний, после ареста и суда над Савинковым, стал весьма настороженно относиться к любой нелегальной деятельности в России, в том числе и МОЦР. Он пытался предостеречь Рейли от поспешных шагов и предлагал еще раз проверить надежность нелегальных каналов организации.

Руководители операции «Трест», не желая упустить инициативу, поспешили рассеять его сомнения в могуществе МОЦР и в подтверждение своей дееспособности нелегально переправили из России в Финляндию Бориса Бунакова, брата агента Бойса – Николая Бунакова. Вслед за ним с очередным курьером МОЦР границу пересекла и его раритетная скрипка. После таких убедительных доказательств Рейли, отбросив последние сомнения, покинул Францию и 21 сентября 1925 года прибыл в Хельсинки. Не мешкая, в сопровождении Н. Бунакова и доверенного лица Кутепова, М. Захарченко-Шульц, не подозревавшей, что она уже давно «втемную» используется ОГПУ, выехал в Выборг для встречи с Якушевым.