Текст книги "Океан 2.0"

Океан 2.0
Николай Мамаев

© Николай Мамаев, 2023

ISBN 978-5-4498-6794-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рождествено

Мы свернули с шоссе и припарковали автомобиль у покосившейся деревянной изгороди. Я заглушил двигатель. Порывистый ветер сдувал с деревьев лысеющего парка последние листья. В последний раз я был здесь три года назад, в декабре, в ту пору, когда ветви деревьев гнутся к земле под тяжестью снежных шапок. Зима накинула на парк пушистое одеяло, искрящееся серебром под холодным солнцем. Широкая парковая аллея сузилась до протоптанной тропинки, на которой с трудом разошлись бы двое. Деревянные мостки у реки блестели от наледи. В прошлый раз я не рискнул посетить целебный источник и пещеры: боялся поскользнуться на крутых спусках, где и так приходилось балансировать, чтобы не потерять равновесия. Весной и летом к источнику тянулись паломники – приезжие из города. Мы запланировали путешествие на октябрь, решили дождаться, когда усадьба и ее окрестности опустеют.

Снаружи прохладно. Я застегнул молнию куртки до самого верха, а ты, подняв ворот шерстяного пальто, повязала поверх воздушный шарфик. Воздух был чистым и свежим, таким, каким бывает лишь за городом, вдали от коптящих небо фабричных труб и автомагистралей. Не удержавшись, я поддел ботинком ворох опавшей листвы и услышал волнующий тихий шорох. Осень прошептала мне тайну.

Ты взяла меня под руку, и мы не спеша направились к крыльцу усадьбы. Шесть деревянных колонн подпирали козырек и издалека были неотличимы от каменных. На одной из них, крайней правой, виднелись уродливые следы пожара. Пламя лизнуло колонну с внешней стороны. Шрам решили сохранить как память.

Облезлые ступени чуть слышно поскрипывали под ногами. Миновав широкое крыльцо, мы вошли в просторный зал, заставленный табуретами. Свет попадал сюда через окна первого и второго этажей и заливал все вокруг. Малейший порыв воздуха поднимал ввысь и закручивал вихрем миллиарды пылинок, которые до этого дремали на поверхностях старой мебели и подоконниках. Они плавали некоторое время в пространстве, а затем, так и не проснувшись, опускались обратно.

На стенах развешаны пейзажи здешних мест: безмолвная река Оредеж, часовня, построенная на средства богатейшего золотопромышленника ушедшего столетия, деда последнего законного владельца усадьбы, а также портреты живших здесь когда-то семей. Через высокие стеклянные двери я выглянул на террасу, просторную и белоснежную. С нее открывался вид на речку и часовню – ту самую, что изображена на одной из картин. Плетеное кресло с подлокотниками задвинули в угол к стене на случай непогоды. Мысленно я увидел, как молодой писатель сидит в этом самом кресле с блокнотом на коленях и ищет вдохновения в шуме реки, в звоне колокола часовни, что доносится из-под ярко-синей луковицы купола, в щебетании птиц, облюбовавших парк, а в особенности – крышу усадьбы. Там каждое утро в одно и то же время птицы упражняются в прыжках, перестукиваясь по металлической кровле. Но вот юноша срывается с места, подхватывает любимый сачок для ловли бабочек и спешит в парк. Он беззаботен и счастлив. Весь мир принадлежит ему одному.

Ты потянула меня за рукав в столовую. Терраса – прекрасное место, но пора двигаться дальше.

В столовой на стол накинули белую скатерть и разложили приборы. Сейчас с кухни внесут угощения для гостей, а те опаздывают, и хозяин с хозяйкой вышли встречать их. Они вернутся, и тогда рояль у окна оживет. А на стенах – портреты.

Во мраке длинного узкого коридора я расслышал звонкие шлепки детского резинового мячика о паркет. Они оборвались так же резко, как темнота, мы вошли в буфет. В углу, по соседству с креслом, скучал фикус – пыльный символ человеческого равнодушия. Ледник, отворив дверцу, демонстрировал внутреннее строение своего организма, пытался заинтересовать гостей. Он приглашал нас спуститься по лестнице вниз, осмотреть достопримечательности кухни. И мы с радостью согласились.

В подвальном помещении зябко и сыро. Широкая плита, которая в лучшие времена кормила усадьбу и ее многочисленных гостей, превратилась в постамент для артефактов ушедшей эпохи.

Столетняя вафельница, деревянный водогрей, меха для раздувания самовара – все эти предметы по современным представлениям выглядят грубыми, неуклюжими, лишенными изящества. Через узкие горизонтальные оконца, похожие на бойницы, под углом на каменный пол падал свет. Предметы окружающей обстановки оттенялись подступающими сумерками. Когда стемнеет, зажгут керосиновые лампы, топку плотно набьют дровами и разогреют плиту. К ужину усадьба проснется, и порывистый октябрьский ветер, не дождавшись приглашения на сытый праздник, в обиде застучит по стеклам, требуя, чтобы о нем наконец вспомнили и впустили.

Здесь наша экскурсия по усадьбе завершалась: на втором этаже расположилась выставка современной живописи, а в бельведере шла реконструкция. Наружу в парк вела неприметная дверца, вход для прислуги, но мы захотели повторить маршрут в обратном направлении и вернулись в буфет.

Я прощался с обитателями усадьбы – покинутыми дорогими интерьерами и прекрасными безделушками – как будто с верными друзьями, которых оставлял в одиночестве. Как только все уйдут, они вновь погрузятся в глубокий тяжелый сон, где смогут воссоединиться с хозяевами.

Мы вышли на крыльцо. Стало очень пасмурно. По хмурому небу ветер гнал тяжелые рыхлые облака. Небольшая птичья шайка пронеслась над плоской кровлей бельведера и скрылась за густыми темными акварелями леса, что раскинулся за часовней на противоположном берегу реки.

Ты предложила сделать несколько фотографий на фоне усадьбы, но позировала с неохотой. Мы молча шли по аллее, переступая через лужи. Каждый думал о чем-то своем. Высокие черные ели по левую сторону дорожки внезапно расступились перед молодой березовой рощицей – в лучшие времена на этом месте находился теннисный корт. Парк выглядел запущенным и негостеприимным. У поклонного креста, на месте которого по легенде стояла церковь, дорожка сужалась в небрежную тропинку. Начинался лес. Все чаще из-под сырого дерна проглядывал красный известняк.

Ландшафт вблизи карстовых пещер напоминал марсианский. Спустившись к раскрытому зеву, я пожалел, что не подумал заранее о подходящей обуви для подземных исследований. Ты стояла на безопасном бугорке в нескольких метрах от входа в пещеру и наблюдала за мной, как мать за ребенком, который от любопытства позабыл о всякой осторожности.

Источник, как утверждали местные, обладал незаурядными целебными свойствами и особенно полезен для людей слабовидящих. Близорукий с детства, я безропотно внял этому трогательному поверью и умылся прохладной родниковой водой. Ты снова стояла в стороне и лишь наблюдала. Следить весь день за ребенком – занятие утомительное.

Путешествие подходило к концу. Пора было возвращаться к машине. На обратном пути в крадущихся за нами по пятам сумерках я тщетно пытался разглядеть призраков, ждал, что они заговорят с нами. Но парк продолжал хранить молчание. Усадьба и ее окрестности были абсолютно мертвы. Призраки обитали не здесь – на других берегах. Но, несмотря на гнетущую пустоту, я знал, что еще не раз вернусь сюда, с тобой или без тебя.

Четвертый этаж

В июне, на мой день рождения, Вика подготовила необычный подарок – забронировала свадебный номер с огромной кроватью в центре города с потрясающим видом на Фонтанку и Инженерный замок. Здесь мы должны были провести три ночи или два полных дня, делая все что захотим: релаксировать на спа-процедурах, бродить по улочкам старого Питера, проводить вечера в бесчисленных кафе или пабах или просто не вылезать из постели. По правде, мне очень хотелось сменить обстановку, ведь за десять совместно прожитых лет в тесной однокомнатной панельке быт успел мне осточертеть, да и друг друга мы давно воспринимали как предметы мебели.

Вика. Какая же все-таки умница. С ней я ощущал себя настоящим мужчиной в соответствии со всеми паттернами современного общества. Гостиница «Онегин» занимала все четыре этажа старинного особняка персикового цвета. Бывшие владельцы особняка – братья Кречинские. Об этом мы прочитали на бронзовой нашлепке у входа. «Сгинули столетие назад от туберкулеза или сифилиса», – решил я почему-то. Была еще надстроена мансарда ужасного серого цвета, но с улицы она выглядела необитаемой. Весь центр состоял из таких вот особняков и доходных домов, которые строились аккуратными рядами вдоль сырых улочек и пыльных проспектов города. В разноцветье эти низенькие домики выглядели ненастоящими, будто вырезанными и сложенными из картона, с приклеенными к фасадам слепыми окошками. Помню, в начальной школе мы готовили похожие макеты на уроках труда.

Сработал датчик, стеклянные двери бесшумно расползлись в стороны. Я держал Вику за руку, свободной подтягивал лямку рюкзака. Вика шагнула вперед и потянула меня за собой. «Давай же, смелей!» – говорила улыбка девушки. Мы вошли в просторный холл, стены которого пестрили пейзажами города: виды с набережных, стрелка Васильевского острова, между тем странные мультяшные домики, будто выполненные детской рукой, карандашные зарисовки фабричных труб. Оставляя примятый след на зеленом газоне ковролина, мы прошли к регистрационной стойке. Блондинка с собранными на макушке в хвост волосами формально улыбнулась, пробежалась пальцами по клавиатуре. Я обернулся посмотреть через стекляшку дверей на улицу. Тихий солнечный день дремал в послеполуденном золоте. По пустой набережной проезжали автомобили. Блондинка наконец-то достала из ящика ключ-карту и положила перед нами. «Комната четыреста двадцать девять. Четвертый этаж», – сообщила она с той же притворной улыбкой. Мы подошли к лифту.

– Ну чего ты, Виви? – я поймал вопросительный взгляд подружки. Она будто ждала моей реакции на что-то.

– Заметил? У нее глаза разные. Один карий, а другой совсем черный.

– Такое бывает, – пожал я плечами.

Номер оказался не таким большим, каким положено быть свадебному люксу. Огромная кровать занимала значительную часть комнаты. Я приоткрыл дверь в ванную комнату. Джакузи. От восторга Вика захлопала в ладоши – так трогательно, почти по-детски. Скинул рюкзак. Внутри зазвенели бутылки. Вика подошла к окну и облокотилась о подоконник. Из номера открывался вид типичный для сувенирных открыток. «Не хочу никуда выходить сегодня. Давай просто пьянствовать?» – предложила девушка, любуясь красотами.

Подступали сумерки. Последние солнечные лучи касались стен комнаты, окрашивая их в зловещий алый цвет. Я несколько раз вставал с кровати, где мы расположились с бокалами, чтобы подставить им лицо, понаблюдать за играющими в потоке света пылинками. А Вика с улыбкой наблюдала, делая небольшие глотки вина. Ждала, когда ее мужчина наиграется и вернется в постель, радовалась, что угодила. Я пригласил леди на танец. Покачиваясь, мы стояли в обнимку у окна, задевали пустые бутылки, наступали на шуршащие конфетные фантики.

Как уснул, не помню. Но когда проснулся, на часах было два ночи. Залпом прикончил остатки вина из бутылки и снова отрубился.

Солнечный луч проникал в комнату через щель сдвинутых штор и рассекал ее по диагонали. Я сидел на кровати, моргая и не понимая, где нахожусь. Вика, спрятавшись с головой под одеяло, посапывала рядом. С улицы через приоткрытое окно задувал приятный сквознячок. Несколько пустых бутылок дремали на паркете между окном и любовным ложем. «Здесь мы танцевали», – вспомнил я и поморщился от подступившей похмельной тошноты. Решил сделать пару глотков минералки и улечься досыпать в компании Виви, но тут на кровать вспрыгнул толстенный черный кот. Викин кот. Я ошарашенно уставился на него. Ричи, так звали котофея, без лишних церемоний устроился в ногах хозяйки и приступил к кошачьим гигиеническим процедурам. Откуда он здесь взялся? Я коснулся Вики, чтобы разбудить, но проснулся сам.

Девушка недовольно застонала и повернусь на другой бок, стащив с меня одеяло. Я приподнялся и посмотрел на противоположный край постели: никакого кота. За окном светит солнце, времени по ощущениям – ближе к полудню. Можно с облегчением откинуться обратно на подушку. Приснится же! «Расскажу Виви, как проснется. Повеселю». Повернулся обнять ее и в этот момент увидел, как мимо нас в сторону ванной комнаты, пригнувшись, просеменили два кота: черный, Викин, и другой, которого видел впервые, чуть поменьше, серого цвета с белым кончиком хвоста. Коты прошмыгнули в приоткрытую дверь и скрылись из виду. «Проснись! Проснись! – я тряс подругу. – Проснись, умоляю!»

Вика собирала со стенок пластиковой баночки остатки йогурта. Я вынырнул из сна в холодном поту. Простынь, одеяло, подушка были мокрыми. «Мне сейчас такое приснилось!» Уселся рядом, обнял любимую. Прижался лицом к мягкой горячей груди. Девушка не отреагировала. Я расцепил объятия, встал с кровати. Игнорируя странное поведение Вики, заглянул в ванную. Потолочные лампочки отсвечивали на черном пластике джакузи. Где-то в стене гудела вытяжка. Никаких котов. А девушка тем временем закончила с йогуртом, подошла к окну и раздвинула шторы. Снаружи темно и пасмурно. Сильный ливень. Лето незаметно ускользнуло, пришла осень.

Оказывается, у номера имелся балкончик. Совсем крошечный, с черными ажурными перилами, он будто вырос из стены, пока мы спали. Как тревожно! Сознание выхватило эпизод столетней давности: глубокая ночь, за окном чернота, мама будит собираться в аэропорт, скоро мы улетаем, нельзя опаздывать. Такая же тревога. Я усомнился в реальности происходящего, когда увидел в окне старинный готический собор. Черные влажные шпили кололи свинцовое небо. Тогда я закрыл руками лицо и закричал. А затем вновь проснулся…

В комнате снова светло. Вика еле слышно похрапывала рядом. По полу медленно прокатилась бутылка и с глухим звуком ударилась о ножку кровати. Кто-то или что-то задело ее. Сами по себе бутылки по полу не катаются. Зажмурившись от страха, начал толкать Вику.

– Ну ты чего? Дай поспать! – раздраженно отмахивалась Вика.

– Ты прикинь, мы во сне! Все это – во сне! – я с силой тряс девушку.

Раскат грома за окном сотряс стены. Из комнаты стремительно испарялся свет. «Неужели конец?» Когда все погрузилось в черноту, решил, что умер. Но заорал будильник.

Вика испуганно таращилась на меня: «Ты как вообще?» В комнате стоял полумрак. По оконному стеклу ползли капли дождя. Из-за раскачивающихся деревьев выглядывал Инженерный замок. И уж конечно, у нашего номера не было балкона.

– Мне сейчас такое снилось, ты не поверишь, – прошептал я, все еще сомневаясь, что вернулся к реальности. – Давай-ка спустимся вниз позавтракать?

– Слушай, ты всю ночь крутился и стонал во сне, – Вика заботливо взяла меня за руку. Конечно, идем!

Пока девушка решала, что надеть, я уже натянул брюки. Хотелось поскорее убраться из номера. Я не был готов провести здесь еще одну ночь. Сообщу об этом за завтраком. Расскажу в подробностях о ночном кошмаре. Вика остановилась на джинсах и футболке. Вот, кажется, и все.

Дверь «люкса» захлопнулась за нашими спинами. Щелкнул замок. Мы шли по длинному коридору в сторону лифта. «Что это, мать вашу, значило? Что если я умер?» – крутилось в голове.

Внизу оказалось многолюдно и шумно. Диваны и кресла заняли гости, ожидающие заезда. Почти все уткнулись в телефоны. Несколько человек шатались по холлу. Кстати сказать, нелепые детские рисунки, как и все остальные пейзажи, что мы видели вчера, больше не висели на стенах. Их заменили шаржами на городских знаменитостей. Прямо-таки выставка художника-карикатуриста. Парнишка за стойкой приветливо, будто старым знакомым, помахал нам. Вика ответила тем же. Мы вышли на улицу.

Дельфин

– Это будет стоить больших денег, но я все обдумал. Решение окончательное, – Птицын крутил между пальцев смятую пачку сигарет.

Люся смотрела на него с тревогой, боясь проявить неосторожность и ляпнуть что-то не то. Она не представляла, что беседа будет на такую деликатную тему. Девушка старалась разрядить обстановку вымученной улыбкой. Получалось не очень. Люся не могла ничего с собой сделать. А Птицын и не замечал собеседницы. Он говорил, впившись взглядом в красную кружку с чаем. Старательно и бесстрастно выговаривал каждое слово, показывал Люсе, насколько все серьезно.

– Вот ты никогда не воспринимала всерьез мои желания. Поверь, сейчас это не какое-то дурачество. Это обдуманное решение психически зрелого человека, – продолжал Птицын, – и говорю тебе обо всем этом только потому, что ты единственный близкий мне человек. Можешь вообще ничего не говорить. Мне нужен слушатель.

В кафе, кроме них, почти никого не было, только старик за барной стойкой в глубине зала и две девушки через столик, обсуждающие что-то очень важное в девять утра.

На прошлой неделе Птицын уволился – стал свободным человеком. Теперь он мог назначать ей встречи в любое время, ездить, сколько того требует душа, на встречи с психоаналитиком, бесконечно рефлексировать. Люся пообещала появиться на рабочем месте к обеду. Кто знал, что у Птицына на уме. Встреча могла быть короткой, а могла растянуться и на день, вполне привычно для их отношений. Белая блузка с коротким рукавом подчеркивала линию аккуратной груди, волосы убраны в пучок, в атрибуты строго делового стиля не вписывались только спортивные часы на черном резиновом ремешке. Голубые глаза внимательно рассматривали Птицына. Трудно было всерьез воспринимать все эти слова. Солнце лениво окрашивало золотом фасады домов напротив – декорации для совсем иного романа.

– Кстати, на следующей неделе финансовый вопрос будет окончательно закрыт. Я продаю обе квартиры. Ну и кое-какие сбережения имеются. Пока не знаю, сколько времени и денег уйдет на восстановление, но это тоже решаемый вопрос…

Птицын оставил в покое кружку, посмотрел на девушку и решительно спросил: «Ты поедешь со мной в Израиль? На операцию».

Напуская излишней строгости в интонациях, Птицын выглядел неестественно и комично, эдакий капризный ребенок, задумавший всеми способами добиться желаемого. Растрепанные отросшие волосы, пиджак на размер больше, ни с чем не сочетающаяся дурацкая желтая футболка под ним – настоящий чудак. Но в этом было нечто трогательное. По-детски трогательное, наивное и доброе. А Люся – единственная, кто разглядела это в сорокалетнем чудаке. Когда они были вместе, он был таким же. Всегда был.

– Поеду, – выдохнула девушка, – поеду.

Самолет набирал скорость. В ожидании взлета Птицын зажмурил глаза и вцепился в подлокотники. Люся, не глядя, листала на коленях бортовой журнал. Они оба плохо переносили перелеты, нервничали в самом начале – в момент, когда судно отрывалось от земли и, казалось, зависало в воздухе. Почему-то первой всегда приходила мысль, что вот сейчас должно произойти что-то страшное, что многотонный транспорт не преодолеет силы притяжения. Раньше они держались за руки. «Почему бы и нет?» – подумала Люся и взяла за руку Птицына. Тот вздрогнул и больше никак не отреагировал. Самолет оторвался от асфальта полосы и приступил к маневру. Какому, никто из них не хотел знать. Люся тоже закрыла глаза: «Я хотя бы не одна».

Табличка «Пристегните ремни» погасла. Защелкали замки, по салону в сторону хвоста пополз шорох. Из-под изогнутой брови Птицын взглянул на замок их сцепленных пальцев. С многозначительной ухмылкой посмотрел на Люсю. Неловкий эпизод смутил девушку, она убрала руку, теряясь в догадках, что означала эта его дурацкая улыбка. В ней был и детский восторг, и похоть. Птицын ничуть не смутился:

– Чтобы ты не думала, будто я конченый эгоист, я кое-что оставил для тебя. Дома. Когда вернемся, или вернешься, или не вернемся. На счет последнего, конечно, шучу, – по-мальчишески гоготнул Птицын.

– Это ни к чему, ты же знаешь…

– Нет, это долг, который хочу отдать тебе. За твое время, за помощь, за то, что столько лет ты возишься со мной будто с ребенком.

– Скажешь тоже, – отмахнулась Люся, – и не нужно ничего, все у меня есть.

– Машина и дача. Все это станет твоим, как только вернемся. Будут готовы документы. Пусть, наконец, будет по совести. Ты заслужила. Распоряжайся ими как захочешь. Захочешь – живи и катайся сама, решишь продать – продавай. Я ведь знаю, как у тебя с финансами, и очень хочу помочь. Хочу, чтобы ты решила хотя бы часть своих затруднений. Места там хорошие: и лес, и озеро, и тишина вокруг. Да что рассказывать, мы провели вместе там не одно лето. Грустно будет, конечно… – уголки его губ вдруг опустились, глаза уставились в одну точку – большую черную пуговицу на клетчатой юбке девушки.

Люся не нашла слов для ответа. Она в самом деле никогда не думала ни о чем таком. Даже при разводе, когда могла разорить Птицына. Но тогда она сказала «не нужно», потому что хотела, чтобы все скорей закончилось, чтобы не было «крови». «Не нужно» говорила и сейчас, ведь ничего не изменилось, она не стала кем-то другим.

– Мне приснилось после той нашей встречи, что ты решил сделать какую-то пластическую операцию. Мы прилетели в клинику, где тебе пришили плавники, превратили в дельфина. Господи, такой бред! Я ждала твоей выписки, а оказалось, что ты уже давно уплыл в океан, – девушка попробовала сменить неудобную тему.

– Так мы и летим на пластику, – засмеялся Птицын, – смотри: сначала мне подрежут вот здесь, – он провел ладонями две линии вдоль скул, – затем подточат здесь и здесь. Может быть, попрошу кое-где нарастить, а где-то убавить.

– Тебе бы все дурачиться, – смеясь, Люся пихнула его в бок.

Гостиница, где он снял для неё одноместный номер, находилась в пригороде, в десятке километров от города. Небольшой трехэтажный домик с облезающими белеными стенами терялся среди близнецов в квартале типовой застройки. На каждом этаже по четыре номера и общая кухня с балконом на пляж. Не сказать, чтобы близость к воде приносила девушке радость. Иногда под вечер, пока еще было светло, она гуляла по берегу или сидела с книгой на песке. Большую часть времени Люся проводила в номере в ожидании новостей.

Птицын оставил немного денег, но они заканчивались, а звонка от него так и не было. Люся прислушивалась к шагам за дверью, представляла, как сейчас постучат, она откроет, а он, сияющий от счастья, влетит в номер, подхватит ее на руки и… наконец станет собой, наконец обретет душевную свободу, о которой столько говорил. Они пробудут здесь еще немного времени. Съездят в город, обязательно на несколько экскурсий, позагорают и искупаются. А потом вернутся. И там, дома, все станет по-другому, почти по-прежнему. И не нужны машины, дачи – барахло, которым бездумно стремятся обрасти люди.

Деньги закончились в понедельник. Пришлось оплатить проживание до пятницы и купить продукты. За ужином Люся поняла, что теперь не сможет даже купить билет обратно. «Да нет, не накручивай себя раньше времени. Просто вызови такси да съезди. Для чего тебе оставили адрес, дуреха? Так и будешь дрожать при любом шорохе?»

Больничные корпуса обступала сочная густая зелень. Невысокие блоки из стали и голубого стекла соединялись в единый живой организм, обступая доминанту в центе – здание научно-исследовательского института.

– Давайте посмотрим. Значит Птицын, – молодой человек в белой рубашке с коротким рукавом услужливо водил мышкой по столу, вглядываясь в монитор, – на это может потребоваться немного времени.

– Спасибо, – поблагодарила Люся. Она стояла напротив, взволнованно перебирала пальцами ремешок платья, – я подожду сколько нужно.

– Птицын, Птицын, – повторял молодой человек. – Ах, этот! Знаете, а он выписался две недели назад. Пробыл у нас пять дней и выписался. Я помню его – такой высокий и худой. Волосы еще в разные стороны… Выписался и укатил счастливый. За ним машина приезжала.

– Скажите, не просил ли он оставить информацию?

– Ничего такого не припомню. Но можете поинтересоваться у доктора Шапиро, он проводил операцию. У него сегодня как раз смена в четвертом корпусе. Хотите, позвоню туда?

– Спасибо, не нужно.

Снаружи дневной жар плавил асфальт. Причудливая экзотическая зелень все так же пыталась отвоевать у человека захваченные территории и выползти за границы клумбы. Обезличенные автомобили бесцельно проносились по улице. Ничего не изменилось. Совсем. Девушка села на скамейку и заплакала.