Текст книги "Рейс на Катар (сборник)"

– Что же заставило такого луженого прагматика, как ты, забрести в это прибежище плаксивых юнцов? Уж никак роман собрался состряпать? Или стишки какие? – насмешливо бросил он, и Нежина тут же обдало едким чесночным зловонием. Кириллов протягивал ему свою пятерню.

Нежин пропустил мимо ушей колкость Кириллова и теперь удивленно смотрел на свою руку, сотрясаемую тяжелым рукопожатием. Чесночное зловоние и не думало испаряться.

– Как раз думал, целесообразно ли тревожить вас сегодня по рабочим вопросам, Юрий Петрович, все-таки воскресенье, – с неохотой выдавил из себя Нежин. Он потупил взгляд и смотрел куда-то в сторону.

– Ну раз тебе представился такой случай – валяй, – ответил ему толстяк, пытаясь прикурить папиросу от трепетавшего на ветру спичечного огонька.

Нежин в общих чертах доложил Кириллову о бесплодной встрече с Гнилорыбовым, зазнавшимся писакой со снобистскими замашками, о переговорах с Мещаниновым, владельцем развивающейся торговой книжной сети. Он всерьез заинтересовался романом Худякова и предлагал за него довольно солидные деньги.

Кириллов молча слушал, попеременно то глубоко затягиваясь сигаретой, то выпуская изо рта тугую струю сизоватого дыма. На его лице можно было прочесть смесь презрения с брезгливостью. Он докурил свою папиросу, не глядя, запустил окурок куда-то в сторону и завершил ритуал тем, что сплюнул под ноги.

– Послушай, – сказал Кириллов крайне серьезным тоном, – завтра обязательно зайди. У меня есть кое-что для тебя. Ты слышал о Нечаеве?

– Нет, а должен был? – немного растерялся Нежин.

– Значит, нет. Ну да ладно, все подробности завтра, не будем торопиться. Кстати, насчет Гнилорыбова: он перезвонил мне сразу же после вашей встречи. Я не знаю, в каком ключе ты вел с ним диалог, но он был в бешенстве, закатил настоящую истерику, кричал в трубку и все такое. И мне пришлось все это выслушивать от какого-то зеленоротого…

– Я не сдержался и заметил, что, будь я его однофамильцем, непременно взял бы себе какой-нибудь псевдоним, в крайнем случае девичью фамилию своей прабабки.

– Мне стоило немалых трудов уговорить его приехать сюда, для того чтобы побеседовать лично со мной, – Кириллов повысил голос, тыча в Нежина коротеньким указательным пальчиком. – Сдается мне, Нежин, что ты совсем дурак, раз так и не понял, что это за рыба.

– Его фамилия как раз дает четкое определение! Какие бы деньги ни был готов заплатить его отец, для которого так важно, чтобы опусами сына заинтересовался хоть кто-то, ни один действительно чего-то стоящий рецензент не согласится марать свое имя ради случайного гонорара, – заметил Нежин. – Ведь это полная бездарность!

– Нежин, да ты никак искренне ратуешь за современную словесность! Ну тогда тебе прямая дорога в литературный кружок! Хотя, помнится, ты это уже проходил, – на лице Кириллова заиграла вызывающая самодовольная усмешка.

– Когда он приезжает? – поинтересовался Нежин.

– Он уже здесь. Выехал незадолго до тебя, сейчас снимает номер в «Арто» по моей рекомендации. Завтра у меня назначена с ним встреча, так что будь любезен, если случайно ваши пути вдруг пересекутся – постарайся ничего не испортить.

Нежин засунул руки в карманы пальто и уставился на Кириллова.

– Эй, да не смотри ты на меня так, а то просверлишь насквозь, – гоготнул Кириллов и дружески хлопнул Нежина по плечу. – Не забудь про то, что сказал. Завтра жду у себя.

Маленький полноватый человечек, подпрыгивая и пританцовывая, засеменил прочь.

Нежин тяжело опустился на первую попавшуюся скамейку. Он вновь посмотрел на выловленные из кармана часы, которые сообщили ему о том, что полдень уже начал законно властвовать. Он оглянулся по сторонам: слева от него пожилая женщина в синей шерстяной накидке торговала жареным миндалем, на соседней скамейке, склонив голову над бережно покоившимся в руках дешевым бульварным романом, клевала носом немолодая дама в нежно-кремовом пальто и такого же цвета элегантной шляпке. Прямо напротив него, на дорожке, вырисовывал прутиком на песке витиеватые узоры ясноглазый смуглый мальчишка на вид лет пяти. Вокруг, обнявшись, неспешно прогуливались влюбленные пары, лавируя между неугомонными туристами. Воскресный день был в разгаре.

Нежин, крякнув, неуклюже поднялся со скамейки. За его спиной трепетали невысокие молодые березы, чья золотая листва, казалось, вот-вот зазвенит в порывах строгого осеннего ветра. Он подумал, что неплохо было бы забежать в какой-нибудь цветочный киоск за букетом для Томы, но, остановившись на кульке соленого миндаля, зашаркал в сторону внушительных чугунных витых ворот, влажно чернеющих на фоне дождливого серого неба.

3

«Миллион» с момента своего основания уютно расположился в одном из старейших районов города, занимая целиком трехэтажное, с виду ветхое здание, богатое своей историей. Дом много раз менял владельцев, среди них были два издателя, директор известного лицея, дочь банкира, всевозможные князья и их потомки, помимо этого здесь размещался военный комиссариат, телеграфная компания и даже министерство печати. Фасад, являющийся ярким примером архитектуры раннего модерна, украшали небольшие витражные окна, придававшие зданию несколько скорбный оттенок. Главной же изюминкой был разноцветный витраж, расположившийся прямиком над центральным входом, созданный в одной из лучших мастерских Вале легендарным Эрнестом Дето.

Третий этаж здания делили между собой приемная Кириллова и его личные апартаменты. За внушительным лакированным бюро, ровесником эпистолярного жанра, сидела уже давно немолодая Елена, секретарь Кириллова. Поправляя постоянно сползающие на нос очки, она пыталась разобраться с входящими письмами. Справа от нее на высоком кожаном табурете в ожидании Кириллова нетерпеливо крутился отталкивающей наружности молодой человек. Его беспокойные близорукие глаза были надежно защищены толстыми линзами в громоздкой черепаховой оправе, а щегольски начесанный кок раздражал идеальностью своей формы. На нем были обтягивающие серые клетчатые брюки модного этим летом фасона, на болтающихся ногах красовались коричневые замшевые мокасины, расстегнутая же на груди пестрая свободная рубаха служила завершающим штрихом в создании праздного и довольно бестолкового образа. Короткое кашемировое пальто отдыхало на вешалке слева. Красный подбородок посетителя кричал о том, через что ему пришлось пройти пару часов назад перед зеркалом в ванной комнате, на шее красовался созревающий фурункул.

Облик молодого человека не вызывал ничего, кроме чувства здоровой брезгливости, его манера поведения – ничего, кроме отвращения.

– Ведь договаривались же на одиннадцать, – гнусаво пожаловался приемной Гнилорыбов, – а уже почти половина двенадцатого.

Он извлек из кармана брюк пачку сигарет, вытащил одну, прикурил.

– Здесь не курят. Будьте так любезны, затушите сигарету, – секретарь строго посмотрела на него поверх очков.

– И кофе здесь тоже не подают, – Гнилорыбов глубоко затянулся, пустил изо рта пару сизых колечек и демонстративно затушил сигарету о никелированную ножку табурета.

– Пожалуйста, пепельницу!

– Здесь нет никакой пепельницы, потому что в приемной курить запрещено, – констатировала секретарь, – пожалуйста, воспользуйтесь урной или туалетной комнатой.

– Я лучше воспользуюсь вот этим фикусом, – нашелся Гнилорыбов, выбрав себе в жертву горшочек с декоративным растением, стоящий на газетном столике неподалеку. Через мгновение он уже навис над несчастным цветком, вдавливая окурок в рыхлую землю горшка.

– Это не фикус, это строманта, – совсем растерялась секретарь.

Она хотела что-то добавить, но ее прервал неожиданно зазвонивший телефон.

– Приемная Кириллова, – чуть слышно произнесла секретарь в трубку. На том конце провода бойко затараторил женский голосок.

В эту минуту дверь с лестницы распахнулась, и в приемную вбежал запыхавшийся Юрий Петрович.

– Никита Сергеевич… Никита Сергеевич, опоздал, виноват, – начал он извиняться, сотрясая в своих зажатых лапищах влажную ручонку Гнилорыбова. – Ну пройдемте ко мне в кабинет, прошу вас… Ах, подождите, только пальто сниму! Эть, зацепилось…

Он засуетился, начал было расстегивать туго засевшие в своих петельках крупные черные пуговицы, благополучно расстегнул самую верхнюю, ту, что располагается у ворота, но следующая никак не хотела поддаваться. Поймав на себе скучающий взгляд Гнилорыбова, Кириллов решил бросить это бесплодное занятие.

– А знаете что? Черт с ним, с этим пальто! – бросил он, нервно теребя злосчастную пуговицу. – Пройдемте, не будем терять драгоценное время!

– Вам не следует так плотно завтракать, тогда и пуговицы станут податливее, – Гнилорыбов скорчил довольную гримасу.

– Елена Петровна, два кофе, – скомандовал Кириллов, увлекая за собою в кабинет столь важного и нахального посетителя.

Нежин появился в дверях приемной минут сорок спустя. Его мокрые взъерошенные волосы были откинуты назад, а по широким скулам к подбородку бежали ручейки. Густые черные брови хмурились.

– Кириллов у себя? – спросил он, снимая отяжелевшее от влаги пальто и кидая его на вешалку, аккурат поверх гнилорыбовского.

– У Юрия Петровича посетитель, – вежливо ответила секретарь, – молодой человек в очках. Знаете, не очень-то приятный тип: сначала закурил прямо в приемной, а потом бросил сюда свой окурок, – тонкий палец, окольцованный дешевой побрякушкой, указал на столик с декоративным цветком.

– Да уж. Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите, – Нежин посмотрел, куда указывал ему палец.

Секретарь вопросительно взглянула.

– Не обращайте внимания, этот человек его не заслуживает, – ответил Нежин, располагаясь на белом кожаном диване, предназначенном для посетителей.

– Хотите кофе? – учтиво предложила секретарь.

– Нет, спасибо, – он взял со столика первый попавшийся журнал, развернул наугад, перелистнул страницу, другую, остановился на статье «Скованные льдом», повествующей о нелегкой судьбе полярников, примерно десятилетие назад застрявших среди мерзлых глыб на сломавшемся ледоколе.

За дверью кабинета послышалось гоготание Кириллова, затем – довольное хихиканье его гостя. Нежин снова перелистнул страницу, наткнулся на пошлую рекламу дорогих дамских сумок, обещающую моментально возвести ее счастливую обладательницу чуть ли не в ранг светской львицы.

Зычный хохот повторился, но уже ближе к дверям, было ясно, что встреча подходит к концу. Нежин бросил журнал обратно на столик и откинулся на диване, прикрывая козырьком ладони глаза. Секретарь шуршала бумагами. Где-то зазвенел телефон.

Изнутри неуверенно надавили на дверную ручку. Было слышно, как Кириллов что-то торопливо объясняет своему гостю. Пятисекундная пауза и снова взрыв хохота. Наконец дверь кабинета приоткрылась и на пороге замаячила сутулая фигура Гнилорыбова. Кириллова же было только слышно.

– Никита Сергеевич, я вам искренне говорю, я в восторге от Михеля, удивительный персонаж! Уверен, он придется по душе и вашим будущим читателям, – безбожно врал Кириллов. – А как художественно у вас получилось выразить его взаимоотношения с Настей!

– Как только я сажусь за письменный стол с зажатым между пальцами новеньким, хорошо отточенным карандашом, тот словно оживает, начиная вырисовывать образы на хрустящей поверхности бумаги, – зарделся смущенно Гнилорыбов. – Отец называет это Божьим провидением, я же…

– Любой талант, несомненно, от Бога! – тут же вставил Кириллов. – Меня больше всего зацепила сцена, где Михель, рассуждая над смыслом бытия на террасе загородного дома родителей, принимает в итоге решение свести счеты с жизнью. Очень живо и красочно. А самое главное – актуально.

– Вы мне льстите, Юрий Петрович, – Гнилорыбов застенчиво поправил съехавшие на нос окуляры.

– Если бы я решил вам просто польстить, то не стал бы перечитывать дважды за ночь вашу рукопись. И знаете, что самое главное?

– Нет, что же? – спросил заинтригованный Гнилорыбов.

– Самое главное, – хитрый Кириллов выдержал паузу, так хорошо знакомую Нежину, – самое главное – это то, что вашу рукопись хочется перечитать и в третий раз, и уверен, захочется еще и еще раз. Ведь прощание с Михелем – все равно что расставание с близким другом.

Мышеловка захлопнулась, приманка из лести и обещаний, выбранная Кирилловым, сработала превосходно. Он обладал превосходным чутьем и умел выбрать нужную тактику, вне всяких сомнений. Оба вышли в приемную. На Кириллове была элегантная голубая рубашка со сверкающими золотыми запонками. Значит, пальто все же не выдержало его натиска.

– А, снова вы, – взгляд Гнилорыбова споткнулся об Нежина, который сидел неподалеку. – Не вставайте, руки я вам все равно не подам.

– Для меня это, конечно, большая потеря, – холодно буркнул тот в ответ, салютуя при этом Кириллову. Кириллов лишь холодно кивнул.

– Простите, кто-нибудь скажет, где мое пальто? – Гнилорыбов растерянно уставился на вешалку. – Я точно помню, что вешал его именно сюда, а сейчас здесь висит этот ужасный мокрый сюртук…

Он обернулся и вопросительно уставился на секретаря. Та сосредоточенно набирала какой-то документ.

– Я, кажется, к вам обращаюсь, – возмущенно воскликнул Гнилорыбов.

– Так посмотрите под ним, – раздраженно бросила в ответ секретарь, про себя поражаясь глупости посетителя.

Физиономию Гнилорыбова перекосило от отвращения. Он брезгливо коснулся кончиком пальца чужого пальто, будто боясь обжечься, чуть-чуть отодвинул мокрую ткань в сторону, отдернул руку.

– Да, оно там, – констатировал он.

– Что, боитесь, что укусит? – усмехнулся развалившийся на диване Нежин. Он с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим. Гнилорыбов с ненавистью посмотрел на него, но так и не нашелся с ответом.

– Никита Сергеевич, а позвольте-ка, я вам помогу, – вмешался наконец Кириллов. Подлетел к вешалке и вызволил из-под грузного черного пальто слегка помятый кашемир.

Гнилорыбов поочередно влез в оба рукава, пошарил в карманах, проверяя на месте ли их содержимое. Правая пола забавно топорщилась, на груди расползлось хорошо заметное влажное пятно. Полный презрения взгляд, которым Гнилорыбов окинул присутствующих, остановился на Нежине.

– Вы ведь это специально сделали, я знаю, – тыкая в него узловатым пальцем, процедил Гнилорыбов. – А вам, – он повернулся к запыхтевшему от волнения Кириллову, – вам следовало бы пересмотреть штатный состав! – С вами свяжутся! – бросил он Кириллову и, подняв воротник пальто, поспешно вышел.

Кириллов вытащив из кармана брюк носовой платок, протер влажный лоб, приглашающе кивнул Нежину на дверь своего кабинета.

В небольшом, со вкусом обставленном помещении в викторианском стиле было накурено и немного прохладно. Два прямоугольных окна в дальней стене, из которых открывался прекрасный вид на Русалочью площадь, были приоткрыты. Холодный осенний ветер трепал тяжелые темно-зеленые шторы. Напротив окон возвышался заваленный ворохом бумаг рабочий стол Кириллова – широкий, с великим множеством больших и маленьких ящичков. Слева на столе, разбавляя сгустившийся сумрак, приглушенно светила небольшая лампа под желтым абажуром. Неподалеку дежурили две маленькие кофейные чашечки.

Не включая верхнего освещения, Кириллов проследовал к письменному столу. Поудобнее устроившись в своем черном кожаном кресле, он с раздражением посмотрел на Нежина, который нерешительно топтался в дверях кабинета. Из окон за спиной Кириллова сильно дуло.

– Ну проходи, не топчись ты там! Вот, вот… Правильно, присаживайся, – Кириллов сцепил перед собой пальцы в замок – типичный для него деловой жест, обещающий серьезный разговор. Нежин, повинуясь, подошел к столу, опустился в кресло напротив. На стенах красовались роскошные британские обои со сложным орнаментальным рисунком. Поверх них в резных позолоченных рамах висели портреты самых ярких представителей семьи Кирилловых, среди которых, конечно, отыскался и портрет Юрия Петровича в дорогом костюме с атласными лацканами.

– Да, Нежин, умеешь ты накалить обстановку до предела, – Кириллов закурил и откинулся в кресле.

– Вы не боитесь простудиться? По-моему, из окон дует, – заметил Нежин. По его спине пробежал холодок.

– Нет, скорее меня прикончит этот прыщавый юнец, – он небрежно махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой в сторону двери. – Пришлось потратить почти час своего времени, теша его тщеславие всевозможными комплиментами. Но знаешь, что было самым ужасным во всем этом? – Он резко пододвинулся к столу и небрежно стряхнул пепел в симпатичную бронзовую тарелочку, полную окурков.

– Его зреющий фурункул? – не удержался Нежин.

– Да, ты попал почти в яблочко, – Кириллов добродушно расхохотался в потолок. – Самым ужасным было то, что мне пришлось расхваливать его «Германца», этот косноязычный, малограмотный выкидыш, в котором нет и толики художественности! Признаюсь, соврал, я лишь мельком пробежал глазами рукопись, хватило чтения двух первых глав, – Кириллов глубоко затянулся и прикрыл глаза. Сорвавшийся с кончика сигареты пепел, бесшумно приземлился на темный ковролин, – потом меня чуть не стошнило, – окончил он, выпуская дым из легких.

– О чем же этот «Германец»?

– Его главный герой, молодой бездарь, явно страдающий навязчивыми идеями и прочими расстройствами личности, безответно влюблен в дочку губернатора. Большую часть повествования занимают его страдания, сопряженные с унылыми кухонными рассуждениями относительно смысла бытия. Угадать концовку можно после первой главы.

– Должно быть, бездарь прыгает с моста с камнем на шее? – предположил Нежин.

– Да, все верно, только без камня и с крыши амбара. Сам видишь, избитый по сути сюжет дешевого сентиментального романа для домохозяек, – Кириллов затушил тлеющий окурок и зевнул. Внезапно ворвавшийся в кабинет ветер распахнул настежь оба окна, прошелся по письменному столу, поднимая в воздух бумаги. Скудные остатки растительности на голове Кириллова трагично задергались на ветру; казалось, они вот-вот оторвутся и улетят на поиски недостающей части давно исчезнувшей шевелюры. Деревянные оконные рамы тревожно застучали о стену. Кириллов поспешил закрыть оба окна.

– Я уж думал было, улетит в окно, – радостно сообщил он, вставая на четвереньки и принимаясь собирать разбросанные по полу документы. – На секунду даже сердце екнуло!

Нежин непонимающе вытаращился на него.

– Да рукопись эта! Гнилорыбовская! – рассмеялся Кириллов, кладя собранные бумаги на стол и усаживаясь обратно в кресло. – Как видишь, она не такая уж длинная, верно?

Он заговорщицки подмигнул Нежину.

– Ладно, оставим это, есть дело поважнее, – сказал Кириллов крайне серьезным тоном. – Есть один хороший молодой автор, действительно подающий надежды. Нечаев. Я мельком упомянул о нем в момент нашей последней встречи.

– В парке, – уточнил Нежин.

– Да, именно там! Тогда ты сказал мне, что эта фамилия тебе ни о чем не говорит.

– Не говорит и теперь!

– Как я уже сказал, – продолжил Кириллов, опять сложа перед собой руки на столе, – Нечаев совсем еще молодой, ему всего двадцать пять или около, но на фоне того немногого, что он уже успел написать, я говорю о «Юпитере» и «Герое Мадрида», двух небольших повестях, большинство его современников безнадежно меркнут. «Германец» же сойдет разве что за рулон дешевой туалетной бумаги.

– Он публиковался где-нибудь? – поинтересовался Нежин. Его воображение нарисовало очередного Гнилорыбова, такого же скользкого, но без очков.

– Нет. Понимаешь, подобные вопросы ему вроде бы совсем не интересны, по нынешним меркам, он влачит аскетическое существование, заявляет, что пишет для себя, для своих друзей и знакомых.

– Откуда же вы о нем узнали?

– Как откуда? – искренне удивился Кириллов. – От этих же знакомых и узнал! Нечаев частый гость на литературных собраниях, вечерах и тому подобных мероприятиях, на которых как раз специализируешься ты! В июле я даже посетил одно из них, надеясь попасть на его выступление, но, к сожалению, тогда он присутствовал в качестве слушателя.

– Я, кажется, понимаю, к чему вы клоните, – взгляд Нежина зачаровал восхитительный блеск чужих запонок.

– Думаю так. Я хочу, чтобы он начал публиковаться у нас, понимаешь? Твоя же задача заключается в том, чтобы сделать все возможное, чтобы это желание у него возникло, – Кириллов заметил, куда направлен взгляд его собеседника. – В случае победы – они твои, как и хорошая премия, обещаю, – он постучал толстым ногтем указательного пальца по запонке на левом рукаве и рассмеялся.

– Где мне найти его? – Нежин перевел взгляд и теперь смотрел прямо на Кириллова, на лысине которого проступили мелкие капельки пота.

– В доме Штакеншнейдера в пятницу вечером. Там будет проходить встреча литераторов, не знаю, правда, к чему приуроченная. Информации немного. Единственное, что не вызывает сомнений, так это то, что там будет присутствовать Нечаев, возможно, даже прочитает что-то свое. Кстати, его зовут Костя, – Кириллов загадочно улыбнулся, – он почему-то не любит, когда к нему обращаются «Константин».

– Костя, – как бы пробуя слово на вкус, повторил Нежин.

Кириллов выдвинул один из небольших ящичков стола, достал оттуда аккуратно сложенную стопку бумаг и положил перед собой.

– Пока не забыл: вот, держи, – тыльной стороной ладони подвинул бумаги к Нежину, – это «Герой Мадрида» и «Юпитер». Почитай, подготовься…

Нежин кивнул.

4

С комфортом устроившись на диване в гостиной, Нежин перелистывал страницы. Тамара с дочкой уехали за город к теще, девяностотрехлетней, давно уже выжившей из ума старухе, которая на днях, как выяснилось, подхватила воспаление легких и теперь нуждалась в постоянном уходе. Погода за окном совсем испортилась, вечернее небо было затянуто серыми облаками, пронизывающий ветер раскачивал голые деревья.

Обе повести оказались превосходными. Пусть лейтмотив незамысловат, но атмосфера передана великолепно. Герои были живыми, такими же, как сосед снизу, бьющий вечерами гаечным ключом по батарее, или улыбающаяся продавщица цветов в киоске через дорогу. Нечаеву с удивительной легкостью удавалось подбирать нужные слова для описания того или иного предмета или явления. Он не забывал о деталях, даже таких, на первый взгляд совсем незначительных, как например фарфоровая фигурка балерины с отколотой рукой, подслушивающая, застыв на одной из полок серванта, диалог между Юпитером и его матерью. Или же мерцающая холодная звезда, которая взошла над Пеньяларой в ночь, когда Энрике («Герой Мадрида»), держа за поясом пистолет, отправился выяснять отношения с Рафаэлем.

Вечер четверга Нежин решил посвятить детальному изучению «Юпитера», повести, которая произвела на него наибольшее впечатление. Затупившимся старым карандашом он делал заметки в блокноте, когда в коридоре зазвонил телефон. Нежин, отложив блокнот, лениво соскользнул с дивана в плюшевые домашние тапочки и зашаркал по направлению к источнику беспокойства. Телефон надрывался.

– Слушаю, – лениво произнес Нежин в трубку.

– Боря, это я, – на том конце провода послышался встревоженный голос жены, – как меня слышно?

– Не очень, говори чуть громче. Как ваши дела? – Нежин прижал трубку плотнее к уху.

– Маме совсем плохо, температура не спадает. Завтра вернуться не получится, сам понимаешь, – было слышно, как на заднем плане завывает ветер, стараясь вмешаться в важный разговор.

– Что я могу сделать? Может быть, мне приехать? – поинтересовался он.

– Ничего, только ждать! Скоро начнется ураган. К завтрашнему дню скорее всего доберется и до вас, – будто в подтверждение ее слов на пару секунд разговор прервал жуткий треск. – Сегодня должен был приехать врач, но по причине непогоды отменил визит. Обещал, что заедет завтра.

– У нас тоже погода не очень, – произнес в трубку Нежин, наблюдая через кухонное окно тяжело нависшее грозовое небо.

– Да, было бы обидно знать, что у тебя сейчас вовсю светит солнце, – было слышно, как жена улыбнулась, – здесь его так не хватает!

– Оно решило дождаться нашего воссоединения, – улыбнулся он в ответ. – Держи меня в курсе.

– Конечно, я позвоню тебе в… – но договорить не успела, связь оборвалась.

Нежин еще какое-то мгновение подержал трубку у уха, перед тем как повесить ее обратно. В пульсирующем небе раскатился гром, зазвенели стекла в оконных рамах. Он решил было вернуться в гостиную, но тут снова зазвонил телефон.

– Тома, это ты? Алле! Алле! – Нежин почти кричал, но трубка хранила молчание. Наконец сквозь ватную тишину прорвался бодрый мужской голос:

– Нежин, ты там что, заснул с телефоном в руке? – Кириллов, казалось, был неподвластен никакому стихийному бедствию, и даже если бы налетевший вдруг ураган оборвал телефонные провода, наверняка нашел бы способ достать того, кто был ему нужен.

– Простите, что-то со связью, – отозвался Нежин.

– Ты прав, связь сегодня ни к черту, – весело проревел Кириллов сквозь треск помех. – Я вот по какому вопросу…

– Я прочитал обе повести, они великолепны! – прокричал в трубку Нежин.

– Знаю! Знаю! Они просто не могли тебе не понравиться. Я ведь хорошо знаю тебя, Нежин! Я как раз по этому поводу. Ты меня слышишь?

– Слышу! Вы обещали проинформировать меня насчет завтрашнего собрания, – в голосе Нежина слышалось легкое волнение.

– Нежин, завтра в пять часов вечера. Запомнил? В пять часов! Парадные двери будут закрыты, но ты легко найдешь вход со двора. На первом этаже небольшой актовый зал, встреча будет проходить именно там. Смотри, не увлекайся шампанским, – Кириллов от души расхохотался.

– Мне потребуется какая-то дополнительная информация?

– Нет, только та, которой располагаешь, – ответил Кириллов. – Поверь, тебе не потребуется много времени, для того чтобы отыскать его в толпе. Такие люди светятся изнутри. Уверен, знаешь, что это такое.

В трубке раздались частые гудки. Нежин положил ее обратно на аккуратные бронзовые рычажки.

Вернувшись в гостиную, он решил еще немного посидеть над «Героем Мадрида». Часы на столике рядом показывали четверть девятого, с кухни доносился приглушенный голос бубнящего радио. Нежин сделал еще пару заметок в блокноте, пробежался по страницам уставшими глазами. В голове попеременно крутились беспокойные мысли о предстоящей завтрашней встрече и урагане, который напал на крохотный поселок в двухстах километрах от города. Перед глазами предстала картина: соломенные крыши слетают с ветхих изб, а флегматичный домашний скот возносится под самые небеса.

Нежин просидел так еще около часа, предприняв за это время несколько неудачных попыток собраться с мыслями. Стрелки часов почти добрались до одиннадцати. Он принял горячий душ и улегся в не убранную с утра постель. За окном по-прежнему завывал ветер, который, казалось, усилился. Он гонял по небу черные тучи, которые все никак не могли разродиться.

Нежин долго не мог заснуть. Беспокойно крутился на измятой простыне под тяжелым ватным одеялом. Последнее, что увидел, прежде чем сон овладел им, – развеянные по ветру соломенные крыши.

5

Уладив днем кое-какие дела, Нежин вышел из белоснежного здания делового центра на продуваемую обезумевшим ветром площадь. В послеобеденный разгар делового дня на улице было немноголюдно, да и те немногие прохожие, что, торопясь, проходили мимо, придерживая срываемые ветром головные уборы, искали возможности быстрее укрыться где-нибудь от разбушевавшегося ненастья.

Он не стал долго раздумывать над тем, что лучше – дождаться автобуса или поймать такси. Общественный транспорт днем ходил с большими интервалами, а стоянка такси находилась совсем рядом, буквально в трех минутах ходьбы. Нежин посмотрел на часы и понял, что опаздывает. Первые дождевые капельки приземлились ему на кончик носа. Следовало поторопиться.

Придерживая шляпу, Нежин заспешил вниз по ступеням. Спустился, свернул налево и, не раздумывая, прыгнул в первое такси, которое дежурило на стоянке. Дремавший таксист подпрыгнул от испуга, когда Нежин, не рассчитав силы, что было дури хлопнул закрываемой дверцей.

– Бог мой, хлопни вы посильней, и трое детей остались бы без кормильца, – театрально схватившись за сердце, толстяк помотал головой.

– Уверяю вас, тогда я взял бы опекунство над ними!

– С чувством юмора у вас все в порядке, – улыбнулся довольный таксист. – Такая погодка, а вы без зонта!

– Кажется, я забыл его в конторе, – спохватился Нежин.

– Хотите вернуться за зонтом? Если да – скорее всего лишитесь интересного собеседника. Хотя клиентов в это время все равно почти нет, – таксист дружелюбно подмигнул Нежину.

– Я все равно не помню, где оставил этот проклятый зонт, – улыбнулся Нежин в ответ. – Так что едем!

Он назвал адрес, и желтый автомобильчик, не торопясь, покатил по мокрому асфальту. Неутомимые дворники с трудом справлялись с проливным дождем.

Бывший особняк Штакеншнейдера был построен в двадцатых годах прошлого столетия и давно уже нуждался в капитальном ремонте. В начале века особняк перенес глобальную перепланировку, превратившись в многоквартирный жилой дом, который заметно выделялся своим прекрасным фасадом на фоне прочих унылых бетонных коробок со схожими функциями. Впрочем, время его не жалело. Штукатурка осыпалась, и на фасаде, словно следы огнестрельного ранения, проступали пятна рыжего кирпича. Парадные деревянные двери, как и ожидалось, были заперты. Да и вообще имели такой вид, будто к ним не прикасались по крайней мере несколько лет, замок покрылся толстым слоем пыли. Немного правее от запертого главного входа Нежин заметил невысокую арку с симпатичными коваными воротами, арка вела во двор. Какая-то незадачливая хозяйка совсем позабыла про развешенное там белье, и теперь отяжелевшие простыни и пододеяльники качались вверх-вниз на бельевых веревках под проливным дождем.

Нежин неуклюже переступил через невысокий металлический порожек ворот и очутился под сводом арки. Справа от него из приоткрытой деревянной двери доносился шум. Он слега толкнул дверь и вошел.

В помещении с импровизированной сценой в центре было очень душно. За кафедрой стоял неряшливого вида молодой человек и декламировал, водя глазами по листку с подготовленными стихами. Зал вмещал человек тридцать-сорок и практически был битком набит. Кто-то сидел на табуретах, внимательно слушая оратора, несколько человек устроили перекур у приоткрытых для этой цели окон, другие вполголоса беседовали между собой. У двери были расставлены сохнувшие зонты.

 
И тихо прошепчу в ответ
Одно лишь только слово: НЕТ! —
 

закончил выступающий под редкие аплодисменты скорее всего приглашенных для поддержки друзей. Несколько человек привстали со своих стульев, благодаря тем самым автора за его безвкусные сырые стихи. Молодой человек спустился по трем деревянным ступенькам и направился перекурить к окну.