Текст книги "Иронические юморески. Кванты смеха"

На первый взгляд может показаться, что разговор о поэзии – дело ненужное, так как читатели в основном интересуются прозой. Однако это неверно. Среди наших личных знакомых мы не встречали буквально ни одного, кто в тот или иной период своей жизни не увлекался бы поэзией и не сочинял стихов. Правда, как читатели они тоже чаще предпочитают прозу, но когда кому-либо из них придёт в голову самому сочинить что-нибудь, то каждый обязательно норовит писать стихами. Многие из них увлекались сочинением стихов в детстве и в так называемом подростковом возрасте. Одна очень хорошая наша знакомая признавалась, что сочиняла стихи, когда была совсем маленькой девочкой. В этом отношении она была совершенно исключительным ребёнком. Это дитя не любило играть во дворе со своими подругами, не лепило из песка пирожков, не наряжало кукол. Наивысшим удовольствием для него было, придя из школы и сделав уроки, приняться за писание стихов, которыми оно во множестве наполняло тетрадки. Со временем страсть эта прошла, тетради со стихами затерялись, а в памяти сохранились всего две строчки стихов, сочинённых в восьмилетнем возрасте:

 
Под сенью пагоды индус
Смотрел на синий автобус.
 

И это совсем не плохо, если, конечно, принять во внимание младенческий возраст сочинительницы.

Многие начинают писать стихи в юности, когда испытывают первое чувство любви. Один наш приятель рассказывал, что всегда ощущал непреодолимую тягу к сочинительству стихов, как только влюблялся, но каждый раз, когда влюблённость подходила к концу, желание писать стихи пропадало само собой. Он совершенно серьёзно утверждал, что мог бы стать известным поэтом, если бы обладал способностью пребывать в состоянии острой влюблённости хотя бы с полгода.

Иногда желание писать стихи приходит в более зрелые годы и в таком случае носит очень навязчивый характер. Человек не знает, о чём писать, но всё же пишет и пишет, словно им движет какая-то находящаяся вне его сила. Другой приятель рассказывал нам по секрету, что пишет стихи, но сам понимает, что это – пустое занятие, так как его стихи, по его собственному выражению, не созвучны эпохе. Дело в том, что по какому-то странному предрасположению характера он может писать только о мертвецах, призраках, кладбищах и разрытых могилах. Только такая печальная тема в силах настроить его на поэтический лад, и никакая другая.

Один наш личный знакомый, журнальный редактор, уверял, что редакция, в которой он работает, ежедневно получает от разных авторов по четыре мешка стихов. Для чтения этих стихов в редакции держат целый штат литературных сотрудников. Помножив количество получаемых ежедневно стихов на число дней в году и на число журнальных редакций, этот наш знакомый редактор пришёл к выводу, что стихи пишут поголовно все, не исключая даже новорождённых младенцев.

Учитывая столь огромную тягу к сочинительству стихов, мы решили пойти, как говорится, навстречу потребителю и изложить здесь некоторые секреты поэтического мастерства. Не имея за плечами никакого стихотворного стажа, мы задумали, однако ж, подойти к делу вполне научно и познакомиться с новейшими достижениями в области поэтической продукции. Для этой цели мы отправились в книжный магазин, но там не могли предложить нам по части поэзии ничего новенького, поскольку новенькое уже всё разошлось, но зато предложили большой выбор несколько залежавшихся новинок, которые не были своевременно распроданы. Среди этих новинок были главным образом небольшие лирические томики, пролежавшие на полке и месяц, и два, и три, и даже четыре, и пять, и полгода, и год, и два, и три, и пять, и чуть ли не десять лет. Большинство этих томиков пережило несколько снижений цен, о чём свидетельствовали многочисленные штемпеля с обозначением новых цен на обратной стороне обложек. Так, один сборник стихов под названием «Московские стихи», за который в 1947 году была назначена цена шесть рублей, был переоценён несколько раз и дошёл до рубля[1]1
  В исчислении на старые деньги. После денежной реформы в 1961 г. стихи ещё больше подешевели.


[Закрыть], дав таким образом покупателю экономию по пятёрке на каждом экземпляре. Другой сборник, под названием «Молодая Москва», за тот же период снизился в цене с двенадцати рублей до двух, дав экономию уже в десять рублей. Третий сборник… но не будем заниматься перечислением, скажем только, что за последние девять-десять лет вышеуказанные стихи подешевели в среднем в шесть раз.

Заинтересовавшись этим явлением, мы разговорились с продавцом, симпатичным, ещё довольно молодым человеком, хотя вполне серьёзным и любящим своё дело. Он с огорчением и обидой сообщил нам, что ему смертельно надоели разговоры о том, будто во всём виноваты книгопродавцы, которых не устают обвинять в нерасторопности поэты, чьи стихи долгое время остаются нераспроданными. На самом же деле, по его мнению, виноваты вовсе не продавцы, а покупатели, которые не сумели до сих пор воспитать в себе вкус вообще ко всякой поэзии, а любят одних поэтов больше, других почему-то меньше, третьих по какой-то неизвестной причине совсем не любят. Именно этот факт создаёт затруднения в книжной торговле и вызывает нарекания на ни в чём не повинных работников прилавка.

Посочувствовав этому симпатичному молодому человеку и скупив за бесценок всё, что было написано в этой области за последние десять лет и по тем или иным причинам осталось непроданным, мы вернулись домой и принялись усердно читать. Читали мы до тех пор, пока у нас не зарябило в глазах, и тогда постепенно перед нами стала вырисовываться фигура поэта – автора этих стихов. Мы увидели, что поэты – очень милые, симпатичные ребята, свойские парни, очень добродушные и непосредственные люди. Пишут они о том, что с ними случается, без каких-либо хитростей и задних мыслей. Им ужасно нравится посвящать читателей в разные подробности своей жизни. Влюбится, например, поэт и сейчас же спешит сообщить читателям:

 
У меня девчонка, братцы, на примете,
Лучше я, ей-ей же, не видал на свете!
 

Назначит поэт свидание, а девушка опоздает или совсем не придёт – поэт и тут спешит поделиться своим горем с читателем:

 
Опять не пришла.
Не под силу мне.
Дышать скоро будет нечем.
Уж я ли не ждал, не торчал в окне
Меж двух косяков весь вечер.
 

Поэт ничего не сообщает о странном состоянии атмосферы, в которой, по его мнению, скоро нечем будет дышать, поскольку в его задачу входило выразить своё любовное томление, а не описывать разные феномены природы. Но вот поэту любимая девушка надоела. Поэт разлюбил и с не меньшим энтузиазмом пишет:

 
Я тебя не хочу встречать,
Я тебя не хочу любить.
Легче воду всю жизнь качать,
На дороге камень дробить.
 

Поскольку в данном случае стихотворение чисто лирическое, а вовсе не на тему о радости труда, то поэт изображает дробление камня на дороге как самое худшее, что могло с ним в жизни случиться. Однако как бы там ни было, поэт всё же решил ожениться и радостно сообщает:

 
Не бойкая тройка
В мороз прозвенела —
К районному загсу
Такси подлетело.
 

Затем начинают вырисовываться подробности другого рода:

 
Выполняю просьбы, как приказы.
Мы вдвоём
   и всё же —
         не вдвоём:
Выпущены в талии запасы
На любимом платьице твоём…
 

И вдруг неожиданная новость:

 
Такие склеились дела,
Дела, скажу я, славные!
Жена мне сына родила,
А в доме это главное.
 

Если вместо сына родится дочь, то об этом сообщается в более лирическом плане:

 
Родилась Иринушка на Волге,
Поднималось солнце над водой,
Из роддома в полдень на двуколке
Привезли Иринушку домой.
 

Затем сын или дочь растут. Шумят. Мешают папе писать стихи. Поступают учиться. Сын, конечно, приносит двойки. Папу вызывают в школу. Потом сын становится юношей, влюбляется, женится, а папа начинает разводиться с мамой, и обо всём этом появляется регулярная информация в стихах.

Не нужно, однако, думать, что поэты только и пишут что о любви да о своих семейных делах. Они обо всём могут. Поэт что ни увидит, про то и напишет. Увидит на небе звёзды – напишет про звёзды, увидит луну – напишет про луну. Заметит у себя на голове седой волос и сразу – готово! – уже о седине пишет и близкой старости. Останется один с соседкой по квартире – тут же за соседку возьмётся. В общем, у него всё идёт в дело: и чернозём, и весна, и еловые шишки, и почтальонша, и няня из родильного дома, и снегоочиститель, и электропоезд, и космические лучи. В этом смысле поэт – необыкновенное существо. Он не может даже прогуляться по улице, где ему на глаза попадаются то парикмахерская, то пивная, то пошивочная мастерская, то фотоателье или гастрономический магазин. Простой человек гуляет спокойно, а поэт только и ищет, с какой бы стороны прицепиться к этим предметам, чтобы получились стихи.

Весь запас жизненных наблюдений, вся широта интересов и глубина мыслей поэта отпечатываются в его стихах, как на фотографической плёнке, конечно, в той степени, в какой всё это у него имеется, что читатель обычно и обнаруживает, читая стихи (от этого никуда не уйдёшь, раз уж захотел быть поэтом).

Трудность перечисления поэтических тем привела нас к необходимости разбить стихи на группы по каким-либо общим признакам. Мы всё же долго не могли найти принципа, по которому можно было бы классифицировать стихи. Помог в этом деле случай. Однажды мы попали на конференцию, на которой состоялась встреча поэта с читателями. Сначала высказывались читатели, а потом слово взял сам поэт и сказал:

– А сейчас, товарищи, я прочту вам свои последние целинные стихи.

Как только он это сказал, нам стало понятно: конечно же, целинными стихами на языке поэтов называются стихи, написанные о целине, точно так же, как стихи о Москве будут называться московскими, об Италии – итальянскими, об уборочной кампании – уборочными, о кукурузе – кукурузными и т. д. Классификация эта очень проста, и каждый может сам разбивать стихи на группы, какие кому понравятся.

Покончив с вопросом о том, что пишут поэты, мы переходим к вопросу, как они пишут. Иными словами, переходим от содержания к форме. Говоря о форме, необходимо в первую очередь принять к сведению, что поэты – народ очень порывистый и горячий. Они всё очень остро переживают и во всём любят хватать, как говорится, через край. Вот, например, какую дерзкую мысль высказывает один поэт:

 
На небо взглянешь – звёзд полночных тыщи.
Что юности в блескучей высоте?
Но яростнее, чем потребность в пище,
Была для нас потребность в красоте.
 

Если бы поэт остался на денёк без пищи, он сразу узнал бы, что яростнее – потребность в пище или потребность в красоте. Из приведённых стихов можно сделать вывод, что изучаемые нами поэты на голодный желудок стихов, конечно, не пишут, а вот на сытый желудок фантазия у них работает гораздо яростнее, чем полагается.

Другой поэт пишет:

 
Поэма началась в груди,
Грудь разорвать грозя.
Теперь её – как ни крути —
Не написать нельзя.
 

Конечно, к такому заявлению никто не отнесётся серьёзно и не поверит, что у поэта могла разорваться грудь под напором прущих изнутри рифм. Это не что иное, как самая обыкновенная поэтическая фантазия, которая, однако ж, доводит некоторых поэтов до крайне болезненного состояния. Нафантазировавшись сверх меры, такие поэты становятся крайне мнительными и даже суеверными, начинают верить в ведьм, домовых, водяных, леших и прочую чертовщину:

 
Случалось ли вам собирать грибы
В лесах, где тропинки протоптаны лешим…
 

Поэтам полагается писать стихи не простым языком, а по возможности поэтическим. Это достигается употреблением красивых слов, а именно: мечта, струенье, упоенье, аромат, восторг, страсть, обаянье, миг, экстаз, зов, клёкот, высь, поднебесье.

Большой любовью у поэтов пользуются слова: нега, нежность, нежный, нежная:

 
Легко ль очутиться бездомным, бесштанным,
Без женщины нежной и даже без родины?
 

В большом ходу у поэтов слово «девичий»: девичий убор, девичье сердце, девичья улыбка, девичья грудь:

 
Так девичья грудь не ласкала меня,
Как эта волна голубая:
Она набегала, играя, звеня,
Хмельной наготой полыхая.
 

Кстати, «нагота», «нагая», «обнажённая» – тоже излюбленные слова поэтов. У них и ветвь обнажённая, и берёзка обнажённая, и небо обнажённое, и луна обнажённая, и тело нагое или обнажённое:

 
И, обнажённое, атомом каждым
Волнуясь, впиваясь, жгло,
И пробужденьем, и славой, и жаждой
Тугое тело цвело…
 

Хочется попутно обратить внимание на эпитет «тугое». Поэт никогда не скажет вам просто «тело», а обязательно прибавит к нему слово «тугое», «упругое», «жаркое», «жадное», «жгучее», «трепетное» или какое-нибудь ещё. Всё это тоже очень красивые слова, чего нельзя, однако, сказать о слове «морда», в особенности в том случае, когда под мордой поэт подразумевает самое обыкновенное человеческое лицо:

 
Жарко на мордах и алебардах
Рыжее солнце играло…
 

Кроме указанных красивых слов, существуют ещё специальные поэтические слова: осокорь, чернобыл, купырь, пупырь и другие. Смысл этих слов несколько темноват, значение их почти никому не известно, употребляются же они исключительно для поэтичности.

Не нужно всё же думать, что слова поэтами употребляются только для красоты. Некоторые из слов несут иногда смысловую нагрузку. Есть слова, которые придают стихам философский смысл: фортуна, формула, первопричина, система, истина, гипербола, триумф, фосфоресценция и теорема. Другие слова придают стихам космический характер: космос, хаос, вселенная, планета, мироздание, перегной времени, звёздный рассев, верчение земли. Наконец, есть ещё слова, назначение которых – придавать стихам народный оттенок: пользительный, поблазиться, нет спасу, спозарань, глухомань, окаянство и другие.

Помимо любимых слов, у поэтов имеются также свои излюбленные цвета: алый, лазоревый, лиловый, бирюзовый, багряный, рдяной и пунцовый, которые можно употреблять в любых склонениях и спряжениях:

 
То не рёбра гор залиловели,
Не туман багряный заалел,
То верхушки лип забирюзели,
Лес сосновый залазоревел.
 

Очень часто поэту хорошо известно всё, что мы здесь изложили, но поэт не знает, как начинать стихи. Поэту подчас кажется, что будь у него хоть одна первая строчка, а дальше стихи потекут сами собой.

Для того чтобы добыть эту самую неуловимую первую строчку, можно поступать по-разному. Существует способ, по которому поэт берёт первую строчку какого-нибудь известного стихотворения, например «Выхожу один я на дорогу», и начинает потихонечку бормотать: «Выхожу один я на дорогу, выхожу один я на дорогу, выхожу один я на дорогу…» Как будто случайно, а на самом деле в порыве бессознательного творческого вдохновения, поэт заменяет слово «один» каким-нибудь другим словом, ну, хотя бы словом «спокойно», и как ни в чём не бывало бормочет дальше: «Выхожу спокойно на дорогу, выхожу спокойно на дорогу…» Почувствовав, что найденное слово прижилось в строке, он продолжает бомбардировать эту устойчивую поэтическую фразу словами, подобно физику, который бомбардирует атомное ядро нейтронами. Наконец ему удаётся вышибить из фразы слова «на дорогу» и заменить их словами «за ворота». В результате фраза не теряет своей поэтической устойчивости, но звучит уже совершенно самостоятельно. Таким образом, выкристаллизовывается искомая первая строчка стихотворения: «Выхожу спокойно за ворота».

Остальное получается само собой:

 
Выхожу спокойно за ворота
И, придя с товарищами в цех,
Начинаю по гудку работу
Без каких-нибудь особенных помех.
 

Или поэт, например, берёт строку из известного всем стихотворения «Никогда я не был на Босфоре» и начинает ядерную бомбардировку, в результате которой у него может получиться ряд новых устойчивых соединений вроде: 1) «На Кавказе не был никогда я», 2) «На Днепре я не бывал ни разу», 3) «Не бывал на Волге я вовеки». Любое из этих трёх «соединений» может послужить основой для создания нового поэтического произведения, совершенно отличного от своего прототипа.

Изготовленные по вышеуказанному методу стихи принято называть подражательными, но в этом названии нет ничего зазорного, поскольку никого из поэтов никогда не упрекали за подражательность. Наоборот, говорят так: «Подражательные стихи? А что в этом плохого? Кто же не писал подражательных стихов? Даже талантливые поэты начинали с подражания, и раз автор подражает – значит, он ещё молод, если не телом, то душой, значит, он начинающий, значит, он талантливый. Как же можно возражать против каких-либо начинаний, против молодости и талантливости! Другое дело, если бы автор взял да переписал целиком чьё-либо стихотворение, ну, скажем, Пушкина, и, подписав своей фамилией, тиснул в печать, тогда уж, конечно, да, – а так что ж!»

Иногда поэту достаточно придумать только первое слово, и сейчас же за этим словом уже без всяких творческих потуг выстраивается вся первая строчка. Беда лишь в том, что некоторые авторы никак не могут придумать это первое слово, между тем тут и думать нечего, а надо просто начинать стихотворение со всем известного слова «ой». Попробуйте мысленно произнести «ой», и вы убедитесь, что тут же, как бы помимо вашей воли, к нему подстроятся другие недостающие вам слова:

 
Ой, дороженька ты моя дальняя!
Ой, цвела белым цветам черёмуха!
Ой, забыть я тебя не могу!
Ой, гудут мои старые ноженьки!
Ой, я помню чудное мгновенье!
 

Сколько вы ни повторяйте «ой», каждый раз у вас будут получаться фразы, и, заметьте, все разные. После того как наберётся достаточно стихотворений на «ой», можно начинать их на «ох», потом на «ах», на «эх», на «эй», на «ух» и т. д. Каждое из этих междометий придаёт особый характер стихотворению: «ой» – напевный, лирический, «ах» – грустный, элегический, «эх» – эпический, народно-былинный, «ох» – трагический, «эй» – призывный, исторический.

Иные поэты, наоборот, очень легко создают первую строчку стихотворения, а дальше, как говорится, ни тпру ни ну. Напишет такой поэт строку вроде: «Мой дядя самых честных правил», а «Когда не в шутку занемог» у него никак не получается. Это происходит оттого, что данный поэт ещё недостаточно овладел речью. Между тем здесь особенно сложного ничего нет. Что такое эта пресловутая речь? А это не что иное, как самые обыкновенные слова, которые мы употребляем каждодневно при разговоре.

Слов много, и если брать всё речевое богатство сразу, без строгой научной классификации, то возникает чувство растерянности, при котором не знаешь, за какое слово хвататься. Наука установила, что все слова делятся на имена существительные, прилагательные, числительные, глаголы, местоимения и т. п. Если отобрать слова однородные, то с ними уже гораздо легче будет справляться. Пользуясь, например, одними существительными с небольшой добавкой предлогов, очень нетрудно создать вполне приличное стихотворение:

 
Стог. Овин. Осокорь. Тишина…
Блеск реки под горой. Холодище!
Купыри у оврага. На небе луна.
Тень плетня на родном пепелище.
 

В последнюю строчку вкралось одно прилагательное, но это отнюдь не портит стихотворения.

Освоив существительные, можно постепенно вводить в стихи и другие части речи. Составив списочек коротеньких фраз, каждая из которых состоит только из существительного и глагола, можно путём расположения этих фраз в определённом порядке получить довольно звучные и действенные стихи:

 
Дышал октябрь. Стонала непогода.
Шумел камыш. Шепталася трава.
Скрипел осокорь. Уходили годы.
Деревья гнулись. Падала листва.
 

Таким образом, потихоньку да полегоньку, пристёгивая к существительным глаголы, местоимения, союзы, междометия и другие части речи, можно добиться того, что стихи постепенно обрастут мясом и будут иметь вполне законченный профессиональный вид. Следует учесть, что существительные передают существо предмета и поэтому являются основой для создания поэтических картин, прилагательные придают этим картинам своеобразие, глаголы придают действенность, динамичность, междометия – эмоциональную окраску, местоимения – лиричность: «я», «она», «ты», «меня».

Наконец, последний, очень важный вопрос – рифмы. Есть немало поэтов, у которых хватает совести вставлять в свои стихотворения рифмы вроде следующих:

 
локти – блоки,
приказы – запасы,
крыши – ближе,
уши – лужи.
 

Подобные рифмы, как известно ещё с прошлого века по сочинениям Козьмы Пруткова, есть «рифмы негодные и уху зело вредящие». Один наш знакомый (он музыкант и играет на скрипке в оркестре) рассказывал, что если ему попадётся в стихотворении такая зловредная рифма, то он не может читать дальше, пока не исправит рифму на более благозвучную. Это у него вроде болезни. Он останавливается посреди стихотворения словно вкопанный и повторяет строки с негодной рифмой до тех пор, пока вместо «локти – блоки», «приказы – запасы» у него не получится «локти-блокти», «приказы-запазы». Только после такой переделки он может читать дальше. Смысл стихотворения при этом, конечно, теряется, так как в нём появляются такие слова, как «блокти», «запазы», «брыши», «луши», которые неизвестно что и обозначают.

Другой наш знакомый, человек от природы несколько раздражительный, сравнивал чтение таких стихов с быстрой ездой по неровной дороге, причём рифмы в этом случае он уподоблял ухабам. На ином стихотворении его, как он утверждает, изрядно потряхивает, и он не может отделаться от ощущения, что вот-вот вывалится из машины. Нужно сознаться, что такие «туговатые» рифмы, хотя и очень скребут уши некоторых чересчур музыкально одарённых читателей, встречаются всё же не так часто, чтобы была необходимость кричать караул. Более распространёнными являются рифмы другого сорта. Например:

 
стол – пол,
стоит – сидит,
удаляется – появляется,
хаживал – унаваживал,
деревянный – оловянный,
утятина – поросятина.
 

Такие рифмы не действуют вредоносно на слух, но и радости от них – как от козла молока. В отличие от предыдущих такие рифмы принято называть унылыми, поскольку они наводят уныние как на читателей, так и на самих поэтов.

Справедливость требует отметить, что в изученных нами поэтических томиках, помимо вышеуказанных, попадаются также вполне звучные и оригинальные рифмы. Так, один поэт неожиданно оригинально срифмовал слова «моря» и «тараторя». Другому также удалось создать комбинацию из двух слов, удивляющую своей неожиданностью: «яйцо – деревцо». Таким образом, картина здесь не такая мрачная, как могло показаться сначала. Всё-таки среди словесной руды попадаются иногда и радиоактивные вещества.

Мы, конечно, сознаём неполноценность и однобокость нашего труда, так как делали свои научные выводы не на основе всего нашего поэтического богатства, а только стихов с солидным стажем лежания на магазинных полках, выдержавших, так сказать, испытание временем.

Нас успокаивает, однако, сознание того, что в каждом труде могут быть свои недостатки. Надеемся, что критика не преминет своевременно указать нам на них. Мы, со своей стороны, не собираемся успокаиваться на достигнутом, а почаще будем наведываться в книжные магазины, с тем чтобы вовремя покупать появляющиеся поэтические новинки. Накопив достаточный материал, мы проведём исследование, чтобы узнать, в чём же, наконец, разница между той поэзией, которая раскупается быстро, и той, которая имеет тенденцию залёживаться в магазинах. Вообще у нас большие планы.

Кстати сказать, нам бы очень хотелось провести анализ такого явления: почему, например, у Маяковского замечательно рифмуются слова, окончания которых совсем не похожи: «обнаруживая – оружие», «в слезу бы – обеззубел», «выжиг – книжек» и тысячи других, в то время как у иного незадачливого поэта не рифмуются даже слова с абсолютно одинаковыми окончаниями, например: «думает» и «хромает»? В чём тут собака зарыта?

Но не будем, как говорится, забегать вперёд.