Текст книги "Иронические юморески. Кванты смеха"

Что ж, составители словарей тоже ведь не какие-нибудь оракулы или пророки, а всё те же люди, которым ничто человеческое не чуждо. И это имеет свою положительную сторону, хотя бы ту, что, даже не обращаясь к самой жизни, а лишь заглянув в словари, мы можем узнать, что думают и как живут люди. Одни, как нетрудно убедиться, думают и живут по словарю Академии и, хотя не имеют необходимых моральных качеств, относятся к своей особе с величайшей почтительностью и держат голову высоко (поскольку никому ведь не возбраняется иметь о себе самое высокое мнение). Другие живут по словарю Ожегова или Ушакова и, хотя признают ценность моральных качеств вообще, всё же не задирают особенно головы, поскольку сами-то придерживаются рубашечной философии. Одни полагают, что сохраняют достоинство, пока сидят, в стоячем же виде того достоинства уже не имеют. Другие думают: «А что такое достоинство?» Фу-фу, как любил говорить Чичиков, вещь совершенно неощутимая, а рубашка-то эвон, её и пощупать можно. Между этими двумя демографическими категориями существуют, без сомнения, и другие. Имеются и вполне безупречные люди. И таких множество, я бы сказал – подавляющее большинство. Так что положение в области вежливости и воспитанности у нас в общем благополучное. Отдельные промахи в счёт не идут, поскольку они всегда могут быть ввиду сложности обстановки (о чём уже говорилось).

И если у нас в этой области чего нет, то лишь одного. А именно:

Представьте себе сидящего в вагоне метро милого юношу (скажем, десятиклассника), вполне культурного вида, с хорошими манерами, которого никак не заподозришь в незнании правил вежливости, то есть такого, который без раздумий уступит место не только какой-нибудь древней старушке, но даже и не окончательно ещё пожилому мужчине. Вообразите ещё сверх того стоящую рядом девушку, его ровесницу, чудесное создание удивительной красоты. Девушка вошла в вагон позже, когда все места уже были заняты, и теперь, естественно, едет стоя.

Итак, представляете себе?.. Поезд мчится, стучат колёса, на остановках хлопают двери, входят новые пассажиры. От внимания нашего милого юноши не ускользает красота его юной спутницы. С невольным восхищением он поглядывает снизу вверх на стоящее перед ним «мимолётное видение», на этого, как выразился поэт, «гения чистой красоты», и испытывает явное эстетическое наслаждение. На губах его играет улыбка счастья. Его ресницы всё чаще вскидываются кверху, а глаза с трудом, да и то ненадолго, отрываются от лица незнакомки. Но странное, однако ж, дело! Молодой человек почему-то не чувствует вместе с тем позыва послужить прекрасному и, поднявшись с места, предложить своей спутнице сесть.

И он прав (скажем сразу, чтоб не пускаться в излишние рассуждения), потому что не хочет быть смешным. Он же видит, что перед ним не старуха, не инвалид безногий, не женщина с ребёнком и даже не беременная. А уступать место женщине просто так, за то, что она женщина, это ещё под каким соусом? Ведь – равноправие! Если бы он уступил вдруг девушке место, получилось бы – только за то, что она красавица. И это тотчас же бросилось бы всем в глаза (не устоял, дескать, парень! Ха-ха! Не выдержал!). А что, если бы девушка оказалась и не с такой блестящей внешностью, а чуть покурносее, и не ровесница, а на год или на два старше, а может быть, и на все пять или десять лет – и тогда, значит, уступать надо? Он бы и уступил, может быть, и в том, и другом, и в пятом, и даже десятом случае, да ведь знает, что… равноправие. Конечно, на этот раз нечего было опасаться подозрения девушки, что её за старуху приняли. Но ведь в сложном круговороте жизни и такие ситуации возможны.

Однажды еду в метро. На остановке входит не совсем ещё пожилая женщина с измученным, утомлённым лицом и с плотно набитой хозяйственной сумкой в руках (в этом возрасте они почему-то почти всегда с сумкой). Я как-то совершенно невольно, ну, как-то совсем машинально встаю, чтоб уступить ей место, а она говорит:

– Да мы с вами как будто в одном возрасте.

Признаюсь, я почувствовал себя в положении человека, совершившего по меньшей мере бестактность. Стараюсь выпутаться из смущения, лепечу что-то вроде:

– Простите, пожалуйста! На мой взгляд, вы даже моложе, но вы всё-таки женщина… (ох, ещё это «всё-таки» здесь!)

– Ну, теперь это уже… – махнула она рукой, но всё-таки села.

Думаю, что «теперь это уже» должно было означать: «Теперь это уже перестало иметь значение; в наше время не принимается в расчёт, женщина ты или мужчина, потому что у нас равноправие и т. п.». Хотя в тоне, каким эти слова были сказаны, явно слышалось сожаление по поводу того, что «теперь это уже и т. д.», я всё же почувствовал себя несколько старомодным (да что там «несколько»! – просто старомодным, да и всё тут). Как-то незаметно для самого себя я отстал от жизни, от передовых идей, не отдаю себе отчёта, что и сам уже далеко не молод и теперь уже имею «полную праву» сидеть и глядеть бесстрастно на то, как женщина приблизительно моих лет, возвращаясь с работы и заскочив предварительно в магазины, мается на ногах с сумкой, которая мучительно оттягивает ей руки, а её вдобавок толкают со всех сторон и в бока, и в живот, и в спину (часы пик – ничего не поделаешь). Если же я встану и уступлю ей место, так это её ещё и обидеть может: напомнит о её не так чтоб уж слишком молодых годах (подумает, что и совсем за старуху приняли). А какой женщине это приятно? Никакой женщине это не приятно! Да и нашему брату мужику – тоже. Все хотят быть молоды и красивы.

Другое дело – если бы существовало правило, что при прочих равных условиях (отсутствие или наличие тяжёлых увечий, свежих перевязанных ран, тяжёлой клади и пр.) мужчина должен уступить женщине место, поскольку женщина по природе своей вообще более слабое существо и само равноправие требует, чтобы ей в таких случаях было оказано предпочтение. Если бы существовало такое обыкновение, женщина могла бы свободно принять от любого мужчины эту ничтожную в конечном счёте услугу без подозрения в том, что она оказывается ей по причине её слишком преклонного возраста или, наоборот, в награду за её молодость и привлекательность.

В таком случае обе стороны чувствовали бы себя, как бы это сказать, ловчее, что ли, и по крайней мере знали бы, как поступать, то есть мужчины оказывали бы предпочтение женщинам с готовностью и без смущения, женщины же принимали бы эти «жертвы» с удовлетворением и благодарностью.

Мы, однако ж, и самой женщине как-то исподволь, как-то стихийно внушили иное понимание этого «равноправия»: дескать, имеет равное со всеми право маяться на ногах, даже в том случае, когда мужчина её возраста (и даже более молодой) спокойно посиживает и в ус, как говорится, не дует только на том основании, что раньше захватил место.

Выступая в печати с сожалениями по поводу того, что нами утрачен якобы существовавший когда-то дух рыцарства, некоторые из авторов, пишущих на темы воспитания, часто высказывают мысль, что воспитывать уважение к женщине надо чуть ли не с пелёнок, по крайней мере с первого года обучения в школе, рекомендуя приучать первоклассников помогать своим соученицам носить сумки с книжками по дороге в школу, помогать снимать пальто в гардеробной и т. д. Авторы подобных статей на полном, как говорится, серьёзе утверждают, что из тех мальчиков, которые в первом классе будут носить своим сверстницам сумки с учебниками, получатся в будущем хорошие мужья, а из тех, которые не будут этого делать, вырастут мужья скверные, не способные создать крепкую, хорошую, спаянную семью.

Я думаю, это всё же не так. По-моему, действуя по такому рецепту, можно добиться лишь того, что мальчишка на всю жизнь возненавидит девчонку, которой вынужден прислуживать подобным образом, а вместе с ней и всю остальную прекрасную половину человеческого рода. Хоть он и мал, но хорошо видит, что девочка не такое бессильное существо, чтоб не дотащить своей сумки до школы. К тому же он больше всего на свете ценит свободу, и тащить две сумки там, где, по его мнению, и одной достаточно, – может показаться ему вопиющей несправедливостью. Особенностью его возраста является то, что он не терпит никакого насилия над собой, любит, чтобы обе руки его были свободны от ноши, и, даже путешествуя в школу с одним портфелем, размахивает им на всяческие лады, превращая его силой воображения то в саблю, то в самолёт, то в космическую ракету или в подводную лодку.

Это правда, конечно, что воспитывать уважение к женщине надо с младенческих лет, но самая правильная система воспитания уважения к женщине на данном этапе заключается в основном в том, чтобы не воспитывать неуважения к ней. А мы, в сущности, только этим и занимаемся, когда, например, отказываем девочке в игрушках, предназначенных (по давно установившейся негодной традиции) для мальчиков, или, наоборот, внушая мальчику, что ему стыдно играть в девчоночьи игры.

Какая мать не говорит своей маленькой дочке:

– Эта игрушка не для девочки. Тебе не автомобильчик надо, не паровозик, не саблю или солдатики, а куплю я тебе лучше игрушечную посуду, куклу или заводную стиральную машину.

Нужно знать этот возраст (а его нужно знать), чтобы понимать, с каким доверием относится он ко всему сказанному взрослыми и с каким усердием стремится он выполнять предписываемые обществом правила. Мне лично трудно представить девочку, которая не посмеялась бы над своей подружкой, взявшей в руки так называемую мальчишечью игрушку.

Взрослая женщина уже давно обходится запросто с автомобилем, трактором, самолётом и даже с космическим кораблём, а маленькой девочке мы отказываем в удовольствии поиграть игрушечным автомобильчиком, ограничивая её жажду познания, угнетая её познавательный инстинкт как раз в тот период, когда он нуждается во всемерной активизации и поощрении. Уже в детском саду можно наблюдать это постыдное размежевание, когда мальчики играют между собой с машинками, самолётиками, возводят посреди комнаты крепости и с пренебрежением поглядывают на девочек, которые, пристроившись где-нибудь под стеночкой или в углу, потихоньку возятся со своими куклами. Такое размежевание не может не внушать мальчикам идею о какой-то ограниченности, неполноценности девочек, интересы которых не выходят за пределы кухонной утвари и кукольных гарнитуров. Откуда мальчишке четырёх-пяти лет знать, что эти чисто девчоночьи интересы в основном навязаны девочке взрослыми, а вовсе не являются её, так сказать, «расовой» принадлежностью.

Пусть мальчики и девочки (по крайней мере в дошкольном возрасте) будут равноправными гражданами, пусть они играют в общие игры, а они могут и будут это делать, если взрослые не станут им мешать, а, наоборот, будут разумно направлять их. Тогда никому из детей не станут приходить в голову мысли о каком-то преимуществе или неполноценности того или иного пола. Не воспитав предварительно пренебрежительного отношения к девочке (следовательно, вообще к женщине), легче будет воспитать уважение к ней в тот период, когда это уважение уже в какой-то мере может испытываться.

Надо понимать, что в деле воспитания требуется вообще больше ума, чем рвения, и не следует забывать, что здесь, как и в лечебной практике, большую роль играет не только само лекарство, но и правильная дозировка. Заставить малыша носить помимо своей сумки ещё и сумку сверстницы – это всё равно, что вкатить котёнку дозу лекарства, рассчитанную на слона. Лечебный эффект может оказаться совершенно противоположным ожидаемому. На первое время, я думаю, будет достаточно, если мы сообщим малышу, к примеру, правило, что если ребят двое – мальчик и девочка, а место одно, то принято, чтоб мальчик уступил место девочке. Такое правило можно преподать уже младшему школьнику и даже дошкольнику, а мы до сих пор не внушили его даже десятикласснику, иначе он не сидел бы в вагоне, как пень, когда рядом стоит девушка, его ровесница, или, что ещё непригляднее, женщина не первой молодости.

Положа руку на сердце, никто не скажет, будто не знает, что к женщине вообще следует быть внимательным. Путешествуя на городском транспорте (и даже на пригородном), ожидая в фойе театра, кино и прочих местах, мы всегда предоставим право сидеть жене, родственнице или знакомой девушке, а не усядемся сами. В этом, однако ж, никакой нашей заслуги нет, так как, оказывая услугу человеку близкому, мы оказываем её как бы самим себе, в силу чего такое деяние никак не влияет на нашу психику, никакой пользы не приносит нашей нравственности. А вот оказать услугу человеку совсем чужому – это деяние уже воспитывающее, развивающее наши добрые чувства к человеку вообще, к человеку как таковому.

Тацит сказал: «Человеку свойственно ненавидеть того, кому он причинил зло». Подумаем всё же, какой человек способен причинить зло? Злой человек, конечно! Перевернём пословицу – и получим: «Человеку свойственно любить того, кому он сделал добро». Древнегреческая мудрость гласит: «Доброта, встречая благодарность, увеличивается, а претерпев поругание, гневом разражается». И верно, конечно! Доброта как бы поощряется благодарностью. Пусть сделанное нами человеку добро – невелико, но, уловив в человеческих глазах выражение благодарности, мы словно заглянем на секундочку ему в душу (глаза-то ведь – зеркало человеческой души) и увидим в нём уже нечто родственное нам самим, то есть истинно человеческое, духовное, а не сугубо механическое, без толку толкущееся, куда-то прущее и мешающее нам на каждом шагу.

Давайте попробуем быть подобрей с женщиной только за то, что она женщина – наша мать, сестра, жена, просто подруга, которая делит с нами все наши тяготы, беря на себя из жизненной ноши подчас наиболее тяжёлую часть. Давайте на первое время попробуем уступать ей при случае место – и увидим, как сами станем от этого совсем другими: сделаемся сразу лучше, и мягче, и ласковей, и добрей; и не только по отношению к ней самой, но даже друг к другу. И тогда убедимся, что невозможны станут случаи, подобные описанному недавно в «Вечерней Москве», когда сын отказался встречаться с матерью только потому, что этого потребовала от него жена. Ведь если мы станем добрей к женщине, то и она станет добрей к нам, и тогда уже невозможна будет такая жена.

Давайте попробуем, ведь это нам совсем ничего и стоить не будет, а выиграть мы можем многое. Только не будем забывать, что и тут надо не без ума, не без размышления; что и тут нужен индивидуальный, нешаблонный, неавтоматический, некибернетический подход; что негоже будет, если мы станем ждать, чтоб молоденькой девушке уступал место старик и даже не совсем ещё старый мужчина, годящийся ей в отцы; а что, наоборот, будет прекрасно, если девушка и даже молодая женщина уступят место старику, что, кстати сказать, многие из них и теперь делают, причём с присущей им мягкостью и добросердечностью.

Пусть юноша не чувствует неловкости, уступая место девушке, своей ровеснице. Пусть он относится к этому как к норме, как к своему человеческому долгу, выполнение которого внушает чувство удовлетворения; пусть он понимает, что это не пижонство, не галантность, не соблюдение правил хорошего тона, не рыцарство, не телячьи нежности, не средневековое учтивство, не селадонство, не колбасятина, не этикет, а вполне нормальное, вполне достойное человеческое поведение.

Знание этого правила даст молодому человеку неизмеримо больше знания того, что уступать место надо старикам и старухам. Молодому человеку приходится иметь дело в основном не со старухами, а с девушками его возраста, во мнении которых он заинтересован и в общении с которыми складываются его характер и нравственные понятия, его мировоззрение.

А теперь поговорим о пьянстве, или, выражаясь так, чтоб культурней было, об употреблении спиртных напитков: о том, значит, что пить, где пить, как пить и в каких примерно количествах. На этот счёт в нашей периодической печати содержатся самые разнообразные сведения, и подчас настолько противоречивые, что человеку, даже вполне освоившемуся в этой обширной акватории, бывает не разобрать без пол-литра, в каком направлении плыть и каких берегов держаться. Так, в вопросе, что именно надлежит нам пить, одни печатные органы ратуют за пиво, другие, не менее уважаемые, подают свой голос за сухое вино, третьи, столь же уважаемые, – за «Столичную» или коньяк и т. д.

Такой весьма популярный орган, как, например, «Неделя», в статье «Кружка пива» свидетельствует: «Пиво не алкоголь, – говорят врачи, – оно даже полезно». (Какие врачи это говорят, заметим в скобках, еженедельник не сообщает, но мы и без врачей знаем, что пиво не алкоголь, и с таким же успехом могли бы ответить этим «врачам», что и водка не алкоголь. Как пиво, так и водка лишь содержат алкоголь, то есть винный спирт, но в различных пропорциях, и именовать их алкоголем было бы не совсем точным.) Сообщив ряд интересных подробностей о пиве, автор статьи спрашивает: «А можно ли опьянеть от пива?» И отвечает на этот вопрос утвердительно: всё в конечном счёте зависит от количества выпитого. Выходит – сплошная выгода: и не алкоголь – и опьянеть можно, и пьян ходишь – и алкоголиком никто не назовёт.

Другой, не менее авторитетный печатный орган, а именно газета «Культура и жизнь» в статье «Солнце против “Змия”» приводит высказывание одного профессора виноделия о том, как он лично, будучи на Кавказе в 1918 году, излечился от «самой настоящей чахотки» путём употребления сухого вина марки «Каберне». (Сколько именно надо выпить вина этой марки, чтоб исцелиться от самой настоящей чахотки, профессор не сообщает.) Остаётся лишь пожалеть, что этот случай чудесного исцеления от чахотки (если, конечно, её не прикончил целебный кавказский воздух) не был использован в медицинской практике. Трудно даже вообразить, сколько десятков тысяч несчастных были бы возвращены к жизни за те тридцать лет, которые прошли с 1918 года до того, как этой ужасной болезни был наконец нанесён сокрушительный удар с помощью стрептомицина!.. В общем, профессор всячески рекомендует к употреблению сухие вина и уверяет, что водки и креплёной гадости в рот не берёт (что именно в данном случае подразумевается под креплёной гадостью – не совсем ясно).

Третий, на этот раз ежемесячный орган «Знание – сила», внушающий в силу своего «знания» особенное доверие, не ограничивает пользу, получаемую человечеством от алкогольных напитков, сухим вином, а трактует этот вопрос более расширительно, в статье «Поднимем бокалы» пишет: «Купите как-нибудь “Пино-Гри” или “Токай”, “Узбекистон” или “Малагу”, попробуйте. Жалеть вам не придётся. (Ещё бы! – Н. Н.) А несравненные крымские мускаты: белый, розовый, чёрный! Их по праву считают лучшими в мире».

Ещё один автор, пострадавший в своё время, как он сам признаётся, от «снисходительного отношения к рюмке», но не ставший от этого, как он с удовлетворением констатирует, «угрюмым трезвенником», обращается к читателям со страстным призывом. «Я хочу, – пишет он, – лишь, чтобы замечательные грузинские вина, прославленная во всём мире “Столичная” (40°!), знаменитый армянский коньяк всегда были для наших людей источником радости…» Право, заслушаться можно – какие эпитеты! «Замечательные», «знаменитый», «прославленная во всём мире!», «источник радости». Сколько любви, я бы даже сказал, обожания к предмету! Оно и не удивительно. Разговор ведь идёт не о молочных продуктах, явно не способных внушить подобного рода эмоции.

Таким образом, по вопросу о том, что́ пить, в нашей прессе выступают представители различнейших направлений, начиная от желающих ограничивать утоление жажды одним пивом до включающих в «букет» не только креплёные вина, коньяки, ликёры, но и саму матушку-сорокаградусную. Нет, правда, агитации за употребление чистого 96-градусного спирта в неразбавленном виде. Это можно отметить как единственное упущение.

В вопросе о том, где пить, потребителям спиртопродуктов также предоставляется полная свобода выбора, если не считать того, что некоторые печатные органы вполне резонно возражают против такого, действительно мало располагающего к произнесению заздравных тостов места, как обычная подворотня, столь сугубо абонированная приверженцами распития «на троих».

Что касается вопроса о том, как пить, то все или почти все печатные органы высказываются в том смысле, что пить можно как угодно, только, как говорится, не до чёртиков, не до положения риз, не до свинского состояния. И это понятно. «Ничего – слишком», – как сказал древний философ. В конце концов, даже хлеб (не то что водка!), принятый внутрь в излишнем количестве, может повредить организму. Кто этого не знает!

В этом аспекте вопрос «как пить?» смыкается с вопросом «сколько пить?», но так как давно известно, что у каждого своя норма, то установить здесь какие-то точные количественные показатели не представляется возможным, и все рекомендации сводятся к тому, чтобы пить с умом, с головой (не теряя, значит, соображения). В целом ряде статей указывается на то, что пить надо уметь, а мы как раз этого и не умеем: пьём зачастую помногу и притом в некультурной обстановке: в каких-то тесных пивных, заплёванных забегаловках, а то и просто на улице, во дворе или тёмном подъезде.

По мнению ряда авторов, дело сразу пойдёт на лад, если мы научимся пить как следует. Так, один автор пишет, что необходимо «создать в нашем повседневном быту такие условия, которые учили бы пить, то есть учили бы культуре потребления вина. Ведь именно культуры потребления нам не хватает», – взывает он.

Эту же мысль подхватывает другой автор. «Вместо того чтобы проклинать крепкие напитки, – пишет он, – вместо того чтобы тратить деньги на плакаты о “злодейке с наклейкой”, не лучше ли позаботиться о новой, так сказать, современной застольной культуре. Да, да, именно культуре, то есть целом комплексе житейских обычаев и кулинарных законов (?), под действием которых употребление напитков превращается в церемонию красивую, сопряжённую с радостью человеческого общения, а не с потерей дара вразумительной речи. Начинать можно с воспитания в народе хорошего, даже гурманского – не побоимся такого слова – вкуса к вину».

Оно, конечно, красиво, что и говорить, да, видать, немало придётся насосаться всякого рода жидкостей, пока воспитаешь в себе этот истинный гурманский вкус и достигнешь полной нирваны!

«Вино требует к себе внимания и уважения, – развивает эту же мысль третий автор. – Налитое в обычный стакан, оно никому своей прелести, своего букета не откроет. Существует какая-то трудно определимая эстетическая ассоциация между тем или другим вином и формой и цветом бокала. Предпочтительнее всего бокалы из тонкого стекла, бесцветного, без какого-либо рисунка. Они элегантны и не мешают любоваться самим вином».

Вот она где, подлинная, так сказать, эстетическая культура и элегантность! Тут тебе и форма, и цвет, и всяческая ассоциация. Это тебе не то что дербалызнуть «на троих» в подворотне!

Впрочем, так ли уж виноваты эти «трое из подворотни» в том, что не могут приобщиться к настоящей культуре? Нет! Тысячу раз нет!

«Сейчас посидеть с товарищем за рюмкой водки можно лишь в ресторане. А там эта рюмка в копеечку влетает: очень высоки наценки. Вот и сколачиваются “на троих”», – свидетельствует очередной поборник культуры и ратует за то, чтобы водку продавали и в кафе, и в закусочных, и в привокзальных буфетах, и везде, где только можно, без всяких наценок.

К счастью, прогрессивные идеи, как говорится, носятся в воздухе, то есть приходят в голову сразу многим. В Ленинграде, оказывается, уже даже приступили к овеществлению этой передовой мысли. Ещё один автор из числа выступающих за культуру пьянства, то бишь за культуру поглощения алкогольных напитков, пишет в своей статье: «В Ленинграде теперь открыты “рюмочные”, где подают с закуской. Хорошо? Если хорошо, то нужно ли, чтобы люди толпились у дверей этих НЕМНОГИХ “рюмочных”? И если хорошо, то почему только в Ленинграде?»

И верно! Почему только в Ленинграде? Валяй открывай всюду! Один из представителей Министерства торговли очень обрадовался, ознакомившись с этой статьёй, и в свою очередь пишет: «Надо создавать условия, которые учили бы культуре потребления вина. В статье упоминаются ленинградские “рюмочные”. Разве это плохо? Захотел выпить – получай за полтинник 50 граммов “Столичной” и бутерброд. Мы намерены рекомендовать опыт ленинградцев другим городам. И вообще этого принципа следовало бы придерживаться везде, где подают крепкие напитки».

Так что лёд тронулся, господа присяжные заседатели, как любил говорить Остап Бендер. Теперь, когда за дело возьмётся Министерство торговли и повсюду откроются эти высококультурные заведения, действующие по принципу «Захотел выпить – получай за полтинник 50 граммов “Столичной” и бутерброд», все любители сообразить «на троих» перекочуют из подворотен туда, и никто больше не будет наблюдать этого безобразия. Со своей стороны, мы можем порекомендовать Министерству торговли устроить повсеместно автопоилки, действующие по принципу «Захотел выпить – опускай гривенник и подставляй рот». Главное ведь, чтоб было дёшево, быстро, культурно, без драки – и тогда пьянство исчезнет как бы само собой.

Наивно? Казалось бы! Можно подумать, что авторы выше цитированных статей решили включиться в откровенную пропаганду пьянства. Но это не совсем так, уважаемые читатели! Тут дело глубже и имеет, как мы сможем убедиться в дальнейшем, философскую подоплёку.

Целый ряд авторов, объединённых общностью взглядов в вопросе борьбы с антиалкоголизмом, предлагает нам обратить свои взоры по ту сторону границы и абсорбировать всё полезное, что может представиться в этой области. Один из представителей этой группы, опубликовавший статью «Пить или не пить», но, очевидно по рассеянности, оставивший её без подписи, взволнованно сообщает: «Пример винодельческих стран и краёв всегда перед глазами – во Франции, в Италии, у нас в Грузии и Молдавии вино пьют каждый день, между тем пьяниц там почти нет, на улице, по крайней мере, не встретишь человека, упившегося до положения риз. Это потому, что вино уважают, его чтят, как дар земли и солнца, как непреходящую радость бытия».

Вона куда махнул! Дар земли и солнца! Непреходящая радость бытия! Пьют каждый день и не пьянеют!.. Что же это с ними? А привыкли, потому как – культура! Это мы по своему невежеству пьём лишь от случая к случаю, по праздникам там, или в дни получек, или по поводу покупки новых ботинок, а вот пили бы каждый день регулярно, и тоже втянулись бы: научились бы и винцом непрерывно накачиваться, и сохранять вертикальное положение торса, да ещё на работу ходить и там как-то с затуманенными мозгами мараковать.

Оно, конечно, заманчиво, что и говорить! Жаль только, что утверждение, будто во Франции да в Италии пьют каждый день, как-то маловато даёт для того, чтобы тут же приступить к освоению этого ценного опыта. Что значит «пьют каждый день»? Ежедневно пьют за завтраком, обедом и ужином? Или так просто, походя, вместо воды хлещут? И потом, кто пьёт? Все поголовно? И мужчины, и женщины? И может быть, дети?

Невольно начинаешь следить за газетами, стараясь не пропустить каких-нибудь новых сведений. И попадается кое-что, конечно. Не без того. Вот, например, ценное свидетельство некоего служащего, застенчиво подписавшего свою статейку лишь двумя буквами Т. Г.: «У нас есть целые республики, где производится (не только на вывоз) огромное количество вина и спирта и где – в силу воспитываемых с детства национальных традиций – человеческое достоинство и за столом, и на улице всегда оказывается сильнее пьяного дурмана».

Вот, стало быть, как! С детства надо воспитывать в себе традиции. Коли выдержишь за детские годы эти традиции (ежедневное накачивание винцом) – вырастешь человеком, умеющим поддержать своё человеческое достоинство в любой компании, за любым столом. А не выдержишь… – туда тебе и дорога!

Наша непреходящая радость по этому поводу всё же несколько омрачается, когда из авторитетного источника мы узнаём, однако, что «в странах, где население употребляет преимущественно вина (Италия, Франция), как и в наших винодельческих республиках (Молдавия, Грузия, Армения), заболевания хроническим алкоголизмом и алкогольными психозами отнюдь не исключение».

Вот тебе, как говорится, и на! В одном месте вам объясняют, что в винодельческих странах пьяниц нет, в другом – даже разобъясняют, почему именно нет, а в третьем – бац, словно поленом по голове: «Заболевания хроническим алкоголизмом отнюдь не исключение». Поскольку это утверждение высказано не кем-то, пожелавшим остаться неузнанным, и не безвестным служащим, укрывшимся за двумя буковками, а известным врачом, кандидатом медицинских наук Г. Энтиным, который, надо полагать, лучше нас с вами знает, на какой почве успешнее взращиваются алкоголики, то невольно засомневаешься, стоит ли торопиться с новомодной методой и приучать с детских лет свой неокрепший организм к ежедневному винопитию, или, может быть, всё же лучше продолжать пить по старинке, от случая к случаю? По крайней мере, не так безнадёжно втянешься и при необходимости (мало ли что может случиться) легче будет отвыкнуть.

Предоставим, однако, слово поборникам перенимания передового опыта. «Пиву, – пишет один из этих поборников, – можно сказать, “все возрасты покорны”: в Чехословакии, например, выпускают сорта пива специально для детей. И не надо этому удивляться. Ведь, давая детям обычный хлебный квас, немногие, вероятно, знают, что и он содержит до полпроцента спирта».

Ну хоть бы детишек оставили в покое! Неймётся им! Узнав, что в квасе содержится какая-то доля спирта, можно было бы сказать: полпроцента – не велика штука, но детский организм – нежная вещь! – надо подумать, стоит ли давать детям квас; может быть, до детальной проверки следует воздержаться? Мысль, однако, с каким-то злонравием развивается совсем в другом направлении: раз в квасе есть спирт, а квас дают детям, то можно давать им и пиво (а раз можно пиво, то и вино, и водку, чего уж там!).

Просто диву даёшься, до чего железная логика! Но погодим удивляться. Всё это имеет своё теоретическое обоснование.

Уже цитированный нами еженедельник сообщает:

«Там, где пьют МНОГО пива, не в почёте крепкие вина и водка, – свидетельствуют социологи (вот уже социология появляется!). – Низкое содержание спирта – от шести процентов в самом крепком из светлых сортов – “Ленинградском”, до 2,8 процента в “Жигулёвском” – обещает пиву большое будущее. Оно, по нашему мнению, призвано вытеснить и заменить в употреблении крепкие спиртные напитки».