Текст книги "В огне войны сгорая. Сборник"

Всем смертям назло

 
Огонь, чтоб с земли нас стереть,
Бушует со злобой.
Так просто теперь умереть  —
Ты выжить попробуй.
 

М. Матусовский

Несколько дней батальоны боролись за очень важную высоту. Взвод автоматчиков находился в резерве полка и был от этой высоты в километрах двух-трёх, как казалось старшине Ивану Танькову, из нижегородской деревни, вездесущему балагуру и шутнику. Вечером его взвод позвал комбат Старухин в свою землянку. Там их ждал командир полка полковник Рябинин и ещё несколько офицеров.

– Здравствуйте, орлы! – встретил автоматчиков подполковник. – Рад вас видеть и надеюсь на вашу помощь батальону. Воины вы бравые, умелые, не подведёте…

Автоматчики переглянулись и дружно ответили, что задание выполнят, чего бы это им не стоило. А боевое задание состояло в том, что, когда наступит темнота, скрытно подойти к вражеской траншее и овладеть ею.

Стали ждать вечера, а когда стемнело, взводный ещё раз уточнил, что предстояло делать каждому, вперёд он послал Нестерова и Танькова, а связному Петухову приказано было держаться чуть сзади товарищей и держать связь с ним.

Двигались медленно, большую часть преодолевали по-пластунски, а когда вспыхивали осветительные ракеты, вмиг замирали и лежали неподвижно. И это им было не привыкать. Попластали фронтовых дорог уже немало, в любую погоду приходилось пробираться в стан противника, и добивались своего.

Вот и на этот раз ползли так, что никто из них даже не слышал собственного шороха. Напряжение росло, последние метры давались трудно. Мог выдать любой вздох и шорох. Близость траншеи Таньков почуял по застойному вонючему запаху, потянувшемуся из траншеи. И они мигом ринулись в неё, за ними – остальные автоматчики. Началась стрельба, траншея была взята.

И только на рассвете немцы спохватились, что высота в руках русских. Стали обстреливать их и бомбить. Но русских солдат остановить они не могли, как ни пытались этого сделать. Батальон пошёл вперёд.

За выполнение задания Транькову и Нестерову вручили медали «За отвагу». В следующем бою товарищ был ранен, и его, истекающего кровью, отправили в госпиталь. А вот связной Петухов и командир отделения были убиты. К концу лета сорок третьего года во взводе, где находился Траньков, осталось четверо. Жалко было убитых. Все были смелые, отзывчивые ребята! И верные Родине…

Пришло новое пополнение. Командир отделения сержант Егор Клёнов, рослый, косая сажень в плечах, на загляденье – красавец. Родом был с Владимировщины, и они сдружились с Траньковым, стали – не разлей вода. Только находиться им вместе пришлось недолго.

Было приказано взять посёлок, что находился за рекой, на одной стороне которой они располагались. К самому берегу, почти к воде, спускались сады, и были видны красные крупные яблоки. К полудню засели в таловых кустах, вскоре по мелководью перешли на противоположный берег и с криками «Ура!», строча из автоматов, петляя по огородам, выбежали к… обнажённым печным трубам. Дома были сожжены, целыми стояли всего три дома, как только уцелели. В них находились немцы. Застигнутые врасплох, они в панике выскакивали наружу, почти голые, и драпали без оглядки, только пятки сверкали у этих вояк, осмелевших напасть на русских.

Однако за посёлком красноармейцы сами попали под ураганный огонь. И снова убитые и раненые. Друг Транькова Клёнов, бежавший в атаку рядом с ним, вдруг упал. Пуля попала в левое плечо, другая отсекла мочку уха. Траньков помог ему выбраться из-под огня, передав раненого санитарам, а сам побежал догонять своих. Залегли, отбивая контратаку несдававшего занятые позиции врага. И в конце концов её отбили. Немцы откатились от посёлка, и он остался за нашими бойцами.

С боями Траньков дошёл до Ужгорода, и здесь вражеская пуля-дура сразила его наповал. Лечился, выжил и отправлен был домой.

И надо же было случиться, что судьба вновь свела двух друзей спустя два года после войны в поезде, когда оба по делам были в Москве и возвращались обратно каждый в свою деревню: один – во владимирскую, другой – в нижегородскую. Радости у них не было предела. Объятия, охи, вздохи, воспоминания. Оба остались в кровавой мясорубке войны живы! Откуда-то нашлась бутылка вина, за ней – вторая… И за чаркой Олег Клёнов поведал, что его подлечили в госпитале, на фронте он оказался уже в танковой части, гнал немчуру дальше, был ещё дважды ранен и, всем смертям назло, выживал, после войны вернулся домой, завёл семью… Иван Траньков говорил о себе, приглашал друга приехать к нему в гости, а тот, обнимаясь, звал в свою деревушку…

Долго и с каким-то азартом вспоминали они фронтовые опасные были и всё удивлялись, как остались живы, повезло, мол, а скольких проглотила, ни дна бы ей, ни покрышки, проклятая война, шедшая на людское истребление. Вспомнили и то селение с яблоневыми садами у реки, и жаркий бой, разлучивший тогда их.

Эту историю рассказал мне совсем недавно сам Иван Траньков, казавшийся древним старичком, ссутулившимся, года не жалеют человека, разукрашивают морщинами, к земле клонят. При ходьбе он опирался на отполированную сучковатую, сделанную самим палку. Но голос его был бодрым, и при разговоре чувствовалось, что боевой русский дух в нём не угас, который помогал ему побеждать в трудных кровавых схватках с коварным врагом, шагая по дымящимся дорогам Великой Отечественной войны.

Раны ноют к непогоде

 
Ноют раны мои
И приносят страдание…
К той проклятой войне
Вновь иду на свидание.
 

Ивану Кузьмичу Ключникову не спалось. Ворочаясь в постели, слушал завывание ветра в печной трубе, ледяное царапанье снежной метели о стёкла окон большого бревенчатого дома, вставал и тихо, чтобы не разбудить своих домочадцев, наполнял кружку холодной водой, пил и снова ложился, пытаясь заснуть. Но сон не приходил, видимо, из-за тупой боли старых ран, которые каждый раз начинали ныть со сменой погоды. И едва за окном забрезжил рассвет, как он, превозмогая боль, поднялся, немного поел и в меховой куртке, нахлобучив на голову шапку-ушанку, вышел на улицу.

Мела позёмка. Ветер пригоршнями бросал в лицо колючий снег и гнал нещадно его по земле. Небо было серое и очень мутное. По занесённой снегом дороге идти было нелегко, но Иван Кузьмич, наклоняясь вперёд, шёл из своего посёлка Перевозова в село Дубское, где жил его закадычный старый друг, тоже фронтовик, пришедший с войны с осколками в теле, вот к нему и шёл старый солдат, хотелось проведать.

Очередной сильный порыв ветра бросил в лицо бывалого солдата, как большой лопатой, очередную порцию острого снега. Широко расставляя ноги в подшитых валенках, он шёл, слегка опустив голову. Ходить ему было не привыкать. Несмотря на раненую ногу, старался больше ходить, не давая застояться, по его выражению, крови в теле, и дряхлеть не собирался. На войне часто многокилометровые расстояния проходил в боевом снаряжении, а тут всего-то около пяти километров.

За четыре военных года много чего повидал этот крестьянский сын, выросший без отца, который умер от ран гражданской войны, когда Ивану и года не было. Семеро детей у матери осталось. Он – младший. Голод, холод. В семь лет он плёл себе лапти из лыка и ходил в них, не имея представления о хорошей обуви. А делал Ваня их таким образом: надерёт с молодой липы лыку, положит его в шайку с водой на ночь, а утром уже плетёт. К полудню лапти сидели на его ногах. Носились они не больше недели. И он плёл новые. И продолжалось это плетение несколько лет. Радость ему приносила школа. Он читал всё, что было доступно из книг. После школы работал, а в декабре 1940 года призвали во флот на Балтику.

22 июня 1941 года их, ещё спящих матросов, подняли по тревоге. Утро выдалось солнечным, и они не понимали, что случилось. В воздухе гудели немецкие самолёты и бомбили Кронштадт. Финский залив бурлил от взрывов бомб. Стреляли по врагу наши зенитки. Небо закрывали чёрные тучи.

В начале июля матросов увезли на копку траншей. Место у деревни Усть-Рудица, где протекает Чёрная речка, болотистое, приходилось на воду класть брёвна, настилали на них еловые ветви, чтобы на них располагаться для обороны от врага. Хорошо, что осень в тот год в Ленинграде стояла сухая и ясная.

Враг бомбил беспрерывно.

С командиром взвода Бантуриным Ключников пошёл в разведку, возле деревни Терентьевки попали в засаду. Завязался бой, и командир был убит. Ключников чудом уцелел и вынес на себе убитого командира к своим. Вскоре ему снова пришлось выносить с поля боя уже друга Николая Краснова из Ворошиловграда, когда пошли прорезать проволочные заграждения. Их встретил вражеский шквал огня. Ивана ранило в ногу, многих тогда убило, а друга ранило в обе ноги, и он лежал, истекая кровью. Ключников положил его на палатку и волок по снегу, пока их не встретила наша повозка. Сам он идти тоже уже не мог, погрузили и его. Так Ключников оказался в госпитале, который располагался в одной из ленинградских школ.

На улице стоял декабрь. В разбитые окна, в которых не было стёкол, дул холодный ветер. Мучил голод. Хлеба давали по 300 граммов на день – утром кусочек и вечером. Топили титан и грелись. Лежали на носилках, а те, в свою очередь, на партах. Каждое утро выносили мёртвых.

В середине февраля сорок второго года он покидает госпиталь и попадает в 85-ю стрелковую дивизию, которая занимала оборону в районе мясокомбината имени Кирова, недалеко от Пулковской обсерватории.

Размышляя о тех днях, Иван Ключников поражался мужеству защитников Ленинграда, которые в нечеловеческих условиях, не падая духом, полуголодные, питавшиеся кое-как, а часто и голодные и холодные, эти простые ленинградцы, защищали от лютого врага свой любимый город, а стало быть, и Отечество. Блокада навсегда врезалась в его память. Он ведь мог там и погибнуть, как погибли многие его сослуживцы, но Бог миловал, остался жив. И сейчас он идёт по этой сельской дороге и скоро окажется в тепле. У такого же воина, у однополчанина Фёдора Тернова, и начнут они будоражить свою военную память, вспоминать, как воевали, колошматили фашистов, о своих ноющих ранах скажут друг другу, но не в порядке жалобы, а так просто, шутя, царапнула, мол, шальная дура-пуля… В белой рубашке мы родились, живём, трудимся, зря небо не коптим. О нынешней непутёвой жизни поделятся, вспоминая погибших, которые не позволили бы властвовать в стране криминалу и охаивать победителей, устраивая пляску под западные дудки. Не за это воевали…

Он шёл и увязал в снегу. Но разве сравнишь эту дорогу с теми, по которым он шагал в войну? Там тебе в лицо дышала смерть буквально на каждом шагу, и мог сгинуть со света в любую минуту. Это же была война не на живот – а на смерть.

Память ясно высветила открытое снежное, холодное поле под Сталинградом, куда прибыл из Барнаульского пехотного училища, закончить которое не пришлось, не до учёбы, когда шла кровавая битва за наше существование на земле. К тому времени он был уже отличным стрелком и в звании сержанта. Его 72-й гвардейский полк в составе 42-й ударной армии освобождал от фашистов донскую землю. Бои шли жаркие, потому и не чувствовались декабрьские трескучие морозы. В бою за станицу Нижне-Кумскую Иван Ключников снова получил ранение в ту же ногу, что и под Ленинградом. После госпиталя он попадает в кавалерию, форсирует Днепр, Буг…

Буйный порыв ветра залепляет снегом глаза, но Ключников продолжает идти вперёд, увлечённый памятью, видит проснувшиеся после зимы луга у реки Баштанки. Солнце пригревает всё сильнее. Кони кавалеристов прядут ушами, беспокойно смотрят по сторонам, семеня по не высохшей после распутицы земле. Ноги их вязнут. Гнедая, на которой находится Ключников, норовит лечь, но всадник пришпоривает её, и кобыла покорно переходит на рысь.

В небе появляются вражеские самолёты и начинают бомбёжку. От страшного гула глохнут уши, а голова страшно гудит, не воспринимая этот адский гул. Тяжесть наваливается на тело, и кажется, сейчас вместе с лошадью вдавит в землю. Хочется соскочить с седла и побежать вперёд, к фашистскому аэродрому, откуда взмыли стервятники. Но до него ещё далеко, и мелькнувшее желание кажется нелепым. Надо скорее ехать, не отставая от своих. Гнедая хрипит, но седок с силой вздёргивает удила и гонит её вперёд. Убыстряя бег, она обходит справа одного конника, второго, третьего… Вот уже почти поравнялась с лошадью старшего лейтенанта Василевича. Ключников бросает взгляд на любимого командира эскадрона, славящегося лихостью, храбростью и находчивостью. С ним он уже не раз ходил в бой и побеждал. И сейчас командир сосредоточен, решителен, строг. С таким не пропадёшь. Конники должны захватить фашистский аэродром. Во что бы то ни стало!..

Последние сотни метров. Ох, как тяжелы они! Тело напряжено до предела. Вокруг грохот от взрывов бомб и свиста осколков, от усилившейся перестрелки. Кавалеристы прорываются к аэродрому. Ключников – в первом ряду атакующих. Привставая на стременах, он на ходу стреляет из карабина, его всё сильнее захватывает азарт боя. Пороховой дым и гарь лезут в ноздри, в рот, комья земли шлёпаются о бушлат, но он ни на что не обращает внимания. Ещё немного!.. Ещё! Вскинув на мгновение голову вверх, Ключников увидел, как от налетевшего стервятника оторвались бомбы и полетели вниз, завывая, наперерез атакующему эскадрону. Ах, гад, угодил! Но лавину всадников не остановить. Взрывы подкашивают лошадей одну за другой. Рухнула и гнедая Ключникова, убитая осколком. Правая нога Ивана Кузьмича оказалась под крупом лошади, и он не сразу высвободился, лежа рядом с вздрагивающей в предсмертной судороге лошадью, пока пришёл в себя и сообразил, что произошло в окружающем пространстве.

Пересилив боль в ушибленном бедре, Иван Кузьмич добрался до карабина, очистил его от грязи и, встав на ноги, побежал вслед за своим эскадроном, уже ворвавшимся на вражеский аэродром. Вдруг он увидел, что неподалёку, за сараем, всё ещё бьёт скорострельная зенитная пушка. Немецкие артиллеристы вели огонь по тому месту, где сражались взводы лейтенантов Матушкова и Герасимова. Ключников выстрелил в зенитчиков. Но тут же застрочил фашистский пулемётчик: очередь вспорола землю совсем близко, в полуметре. Пришлось залечь. Через минуту Иван приподнял голову и чуть не поплатился жизнью: пули изрешетили верх кубанки. Тут же почти у ног со свистом шлёпнулся снаряд. К счастью, не разорвался. Следом за ним ухнул другой, но немного подальше. Под прикрытием взрывного султана Ключников выскочил из-под пулемётного обстрела и короткими перебежками стал приближаться к вражеским зениткам. У него на виду расчёты побросали пушки и побежали, боясь окружения.

Ключников кинулся к одному из уцелевших орудий, быстро осмотрел его. Мозг сверлила мысль: скорее развернуть и ударить по бегущим гитлеровцам. Но когда снаряд был закрыт замком, выстрела не последовало…

Тем временем фашисты, опомнившись и увидев, что их преследует небольшой отряд наших кавалеристов, повернули назад и перешли в контратаку. Из-за облаков вдруг вынырнул «мессер» и стал обстреливать аэродром. Положение конников осложнялось с каждой минутой.

– Всё равно не дамся живым! – кусая губы от досады на то, что чужая пушка не слушалась его, бормотал Ключников. – Ну, ну, подходите, гады! Посмотрим, какие вы храбрецы в рукопашном бою!.. Подходите же…

Но до рукопашного не дошло. Обливаясь потом, Ключников успел-таки освоиться с захваченной пушкой. Раздался первый выстрел, второй, третий… Удар по контратакующей цепи оказался смертельным. Он видел, как падают сражённые фашисты, и стрелял без передышки, не чувствуя ожогов на руках, думая лишь о том, чтобы не пропустить их к спешившимся и залёгшим на аэродромном поле кавалеристам. От страшного напряжения и усталости кружилась голова, пересохло во рту. Но Ключников пересиливал себя и не отрывался от прицела. Он держал под уничтожающим огнём вражескую цепь и беспощадно мстил за павших товарищей. Контратака гитлеровцев захлебнулась.

На какие-то минуты стрельба стихла. И тут, в момент затишья, находчивый и отважный конник вдруг услышал одобрительные слова командира эскадрона:

– Молодец, Ключников! Держи-и-сь!..

Иван оглянулся, но так и не увидел Василевича, видимо, тот был в укрытии. Но его одобряющие слова вызвали новый прилив сил. Он снова стал к пушке и открыл огонь, не давая залёгшим гитлеровцам поднять головы. Надо было выиграть время, и оно было выиграно.

Подкрепление пришло со стороны луга, справа. Сперва Ключников увидел взвившуюся зелёную ракету, а затем скачущих к аэродрому конников. Вскоре донеслось громовое «ура!», которое всё нарастало, ширилось и затем слилось с голосами кавалеристов, первыми захвативших лётное поле. Гитлеровцы дрогнули и побежали. Горячая радость овладела Ключниковым. Только теперь он подумал о времени: выходило, что бой длился почти весь день.

Расстреляв оставшиеся снаряды, он медленно опустился на землю – держаться на ногах у него больше не было сил. Боевая задача была выполнена, и сознание этого расслабило его. Прищурившись от ударившего в глаза предзакатного солнца, вынул из кармана кисет с махоркой, с трудом свернул цигарку, закурил. Ненароком взглянул на свои сапоги и только теперь заметил, что они в нескольких местах продырявлены пулями. «Надо же! А ноги целёхоньки. Вот это номер! Вот так чудеса!.. Остался цел. Значит, пойдёшь дальше. К Одессе!»

Конники, преследуя отступающих, ускакали, и на аэродроме стало удивительно тихо. Сидя на земле, Ключников загрубевшими пальцами выдернул несколько зелёных травинок, поднёс их к губам и вдруг с неимоверной силой почувствовал желание жить. Нет ничего дороже жизни, данной человеку лишь единожды. Ведь ради неё, ради мирной жизни на земле шёл этот кровопролитный бой. А сколько их ещё впереди?! И в каждом он будет сражаться до победы.

Постепенно остывая от горячки боя и осматриваясь по сторонам, Ключников увидел неподалёку от себя тела убитых. И он мог оказаться на их месте. На фронте никто не застрахован от внезапной гибели. Вид мёртвых леденил душу. Заныли вдруг старые раны. И опять перед глазами вставали убитые друзья. На глаза невольно навернулись слёзы. Сколько их полегло…

– А ты чего сидишь? – окликнули его из подошедших санитаров. – О, да это пушкарь наш! Жив? Не ранен?

– Вроде нет. Выдохся вот, сил нет.

– Ну, вставай, – и санитар протянул ему руку. Наши вон там обосновались – шагай прямо к кухне…

За этот бой грудь его украсил орден Красной Звезды.

Жаркий был день тогда. Досталось по холке ему крепко. Но страстное желание сражаться с врагом до победы росло. Вера в неё не ослабевала.

Метель продолжала буйствовать. Шаг давался нелегко. Только шаг к победе был несравненно тяжелее, чем этот. В него же не стреляли, не ухали пушки, сверху не падали бомбы. Но память не давала покоя, вспоминались и виделись фронтовые товарищи… Всех помнит, с кем бок о бок шли по дорогам войны. И очень доволен, что после камышинского госпиталя, весной сорок третьего, попал он в 4-й Кубанский казачий кавалерийский корпус генерала Плиева. Хороший человек, справедливый, о каждом из них беспокоился. Такой высокий осетин. А конь у него – рыжий, ноги – белые по колени, словно чулки надел. И всегда этот генерал был впереди. Вёл за собой, не зная страха. Под стать ему были и другие командиры корпуса – старший лейтенант Василевич, лейтенанты Матушков и Герасимов. Воевали, себя не жалея, то под пулями, то под минами, бегом, верхом, ползком, но всё равно вперёд, всё ближе и ближе к победе. Его тогда малярия за горло брала, а он и не думал сдаваться этой хвори, участвовал во всех боях на пути к Одессе. Трудно пришлось в районе железнодорожной станции Раздельной, враг сопротивлялся остервенело, наших положил немало, но и здесь его выбили. Храбрость и отвага старшего сержанта Ключникова не остались незамеченными, он был награждён орденом Славы 3-й степени.

После освобождения Одессы корпус перебросили в Белоруссию. Было это в конце мая сорок четвёртого. Эшелон выгрузился неподалёку от Бобруйска. А вскоре пошли в наступление. Пробирались через леса и болота, ведя коней в поводу. И всё ночью. Заминированные врагом поля таили опасность. А у переправы возле села Цыгановки конники попали под миномётно-пулемётный огонь. Ключников с товарищами получили срочное задание: переправиться через речку, установить точное расположение миномётной батареи и пулемётного гнезда и уничтожить их.

Переплыв речку, разведчики почти вплотную подошли к вражеской батарее и открыли огонь. Ключников стрелял из своего карабина. Гриша Посылая – из ручного пулемёта. Им удалось перебить прислугу орудий, а офицера и нескольких солдат взять в плен. Но в том бою погиб Виктор Большаков, отличный снайпер. Гибель его тяжело переживала вся группа. А на обратном пути к своим и сам Ключников чуть не лишился жизни…

В другой раз они засекли гитлеровского пулемётчика на ветряной мельнице. Сверху он всё видел как на ладони и бил без промаха. Наступление конников приостановилось. Командир эскадрона подозвал к себе Ключникова и приказал:

– Вместе с Посылая и Ромазановым доберитесь до мельницы и во что бы то ни стало уничтожьте огневую точку. Иначе она погубит весь эскадрон.

Ползли во ржи. Спелые колосья щекотали ноздри, кололи лицо. Самое время убирать урожай… Когда до мельницы оставалось метров сто – открыли огонь. Посылая и Ромазанов стреляли из автоматов, Ключников из неизменного карабина. И вдруг смолк Гриша Посылая. Этого чудесного парня из Грузии Иван любил и ценил. Тут же пулемётной очередью перебило обе руки Ромазанову. Остался Ключников один. Отполз, затаился, дрожа от гнева. Назад дороги нет.

Вражеский пулемётчик, считая, что с группой всё кончено, перенёс огонь на боевые порядки эскадрона. Иван прицелился и снайперским выстрелом заставил фашиста замолчать навсегда. Эскадрон вновь ринулся вперёд, сметая на своём пути огрызающегося врага. Раненых подобрали санитары…

Иван Кузьмич шёл и не обращал внимания на улюлюканье непогоды, сжимая в тёплых меховых рукавицах кулаки, словно готовился к новой схватке с врагами, которых у России и русских хватает. Неймётся им, затевают новые планы по захвату его родного Отечества, видимо, в своё время мало получили по зубам. Ещё получат, коль сунутся к нам, и он вновь возьмёт в руки карабин или ещё что… Пусть только попробуют сунуться, головы не унесут… Шёл и припадал на раненую ногу, морщился.

За подвиги в Белоруссии приказом командующего фронтом Ключников получил орден Славы второй степени.

Что было дальше? По каким фронтовым дорогам, пропахший порохом, продвигался он к логову фюрера? Дальше были польский Люблин, и отсюда вымели немцев, и здесь он терял своих боевых друзей. Это ныне красноармейцев и их страну польские власти обливают грязью, а тогда русских освободителей встречали с цветами и радостными добрыми улыбками, обнимали, как родных. Освобождал и венгерские селения, города, славящиеся своей архитектурой, и везде шли жестокие бои, в которых он разил врага. У стен Будапешта, в середине декабря, его ранило в голову. Рана оказалась неопасной, и Ключников уже сражался на чехословацкой земле, освобождая её от фашистов. Здесь, в Брно, встретил вместе с жителями и конец долгой войны.

9 мая 1945 года воин воспользовался боевым оружием в последний раз – с однополчанами салютовал нашей Победе. Выпустил в воздух целую обойму патронов. И, осматривая окрест, положил видавший виды карабин на зелёную траву и посмотрел на свои задубелые руки. «Наконец-то вы займётесь мирным трудом. Сколько дел ждут вас!» – радостно произнёс герой и поднял победную чарку, веря, что так оно и будет.

В декабре сорок пятого старшина Ключников вернулся домой, на свою родную Нижегородчину, полным кавалером ордена Славы.

Как кадры захватывающего кинофильма промелькнули перед ним былые военные походы и жаркие кровавые сражения с лютым врагом, которые постоянно выплывают из памяти, особенно когда он оказывается в пути. У крайней избы Иван Ключников сбавил шаг и, с облегчением вздохнув, думал, как скоро встретится с другом. Метель стихала. Ветер слабо раскачивал деревья, и рваные тучи медленно плыли по серому небу.

Вот и всё, что я хотел рассказать о великом Русском Солдате, с которым выпало счастье встретиться и который принёс в те лихие сороковые годы народам земли мир.

2009 г.