Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 5. Самолет"

– Слышь, бригадир, не пора ли сегодня заканчивать? У меня день рождения к тому же, – проговорил запыхавшийся Сорокин. – Теперь уж чего, завтра утащим.

Гавзов выпрямился, вытер пот со лба и произнес:

– Ну, раз такое дело, то заканчиваем.

Он вылез из ямы и стал отряхнулся.

– Вы идите, а я все-таки уволоку его.

– Тогда и я останусь, – заявил Витька.

– Идите, я вам говорю!

Когда ребята скрылись из виду, Гавзов завел трактор и медленно тронулся, постепенно натягивая трос. Как только тот натянулся, Митька остановил трактор. Убедившись в надежности крепления, он потянул за рычаг, и трактор двинулся дальше. Повернув голову назад, Митька увидел, что трос помимо двигателя еще за что-то зацепился. Он остановил машину и выскочил наружу. Присмотревшись, Гавзов обратил внимание, что обматывающая двигатель петля зацепила за скрытое прежде в земле бревно. Митька взял лопату и стал его обкапывать. Вскоре стало понятно, что это бревно там не единственное. Он продолжил откидывать землю и вскоре нашел еще несколько бревен. Убрав с них землю, Гавзов разглядел под ними небольшое углубление.

Он завел трактор и первым делом, оттащил в сторону двигатель. Затем отцепил трос, и вытянул наверх несколько бревен, прикрывавших обнаруженную яму в земле. Через образовавшееся отверстие Митька разглядел похожую на брезент ткань. Он спустился к яме и отогнул край материи.

Часть четвертая

Май 1954 год

На улице было холодно и ветрено. Даже промозгло хотя и без дождя. Для этого времени года погода вполне привычная. Случались годы, когда весна в это время преподносила сюрпризы, накрывая теплом архангельскую землю. Бывало и пароходы по Двине уже ходили, а на Первомай народ гулял в платьицах и рубашках с коротким рукавом. Но нынче весна была, что ни на есть, самая заурядная.

Сегодня с рассветом солнце вселило было надежду на погожий денек, но вскоре исчезло в плотной пелене стальных мороков и больше оттуда не появлялось. Насыщенный влагой утренний воздух собравшемуся перед главной площадью народу праздничного настроения никак не добавлял. Люди как могли согревались в ожидании начала демонстрации. Толпа растянулась по проспекту Павлина Виноградова, всячески пытаясь создать себе праздничное настроение. В основном все сводилось к обычному соображению на троих, а в более сплоченных коллективах стакан с горячительным напитком ходил среди и большего количества собравшихся.

Васька Оманов с утра был в плохом настроении, если не сказать хуже. Опохмелиться с утра случай не представился, отчего его самочувствие оставляло желать лучшего. Вчера после смены вместе с другими работниками он задержался на работе. Повод для выпивки, по их мнению, в этот раз был самым, что ни на есть серьезным. Предпраздничные дни вообще в этой череде мероприятий стояли особняком. На них никто скидываться не предлагал, но с самого утра в жилконторе на Поморской, где и трудился Оманов с прошлого года, царила всеобщая суета. Работники легко расставались со своими червонцами, вручая их своему профсоюзному руководителю. Ну, а вечером все, как один, собирались за общим столом в актовом зале. Как правило, после таких обязательных посиделок появлялись и желающие продлить предпраздничное настроение. Они объединялись в компании и разбредались кто куда.

Вот после гулянки в такой компании и страдал сегодня Васька ненавистным ему похмельем. Времени обзавестись хоть чем-нибудь, что помогло бы сгладить негативные последствия вчерашнего застолья, у него не было. Впрочем, как и денег. Червонец и последовавшая позднее за ним пятерка, были отданы на празднование наступающего Первомая, и оказались в его бюджете последними. Несколько мелких монет, лежащих в кармане, погоды в том вопросе сделать не могли. Ну, разве что примкнуть к кому-нибудь и вместе сообразить в складчину. А потому встреча с кем-нибудь из вчерашних собутыльников оставалась для него единственной реальной надеждой, чтобы поправить подорванное здоровье.

Всматриваясь в серую, раскрашенную красными транспарантами и флагами толпу, Васька отчаянно пытался увидеть знакомые ему лица. Вчера труженики жилконторы все, как один грозились прийти на демонстрацию, но у места сбора пока еще стоял лишь замерзший и не пьющий парторг с такой же, равнодушной к зеленому змию директрисой. Отсвечивать у них на виду Оманов не захотел: не ровен час еще всучат портрет с каким-нибудь деятелем, тогда задача намного усложнится.

Он знал, что с праздничной атрибутикой лучше не шутить. Вчера за столом не раз вспоминали случай, что произошел с работавшим когда-то у них неким Парфеном. Его за нарушение данного правила не раздумывая отправили в те места, с которыми Васька знаком был не понаслышке. Вверенный ему на одной из демонстраций портрет вождя был громоздким и сильно мешал закусывать. Так сильно, что мужичок воткнул его в цветочную клумбу и тут же забыл о его существовании. А когда с раскрасневшимся от выпитого вина лицом, Парфен вспомнил о вожде, того и след простыл. Все бы, может и сошло ему с рук, но портрет незадачливому слесарю выдали под расписку, под которую в свою очередь получил наглядную агитацию в райкоме их парторг. Недостачу скрывать не стали, и дело вскоре рассматривал районный суд. Правда, то было двумя годами ранее, но и сейчас шутить с этим, мало кто хотел.

Не желая быть замеченным, Васька, скользнув глазами по дуэту своих руководителей и тут же отвернулся, отойдя в сторонку. Стоял он не долго. Похмельная дрожь, объединившись с погодной прохладой, к спокойному времяпрепровождению не располагали. Оманов, не теряя надежды, не спеша двинулся вдоль праздничной публики. Наконец, недалеко от главной площади города он заметил соседа из их дома и направился к нему. Однако, и тут его ждала неудача. Войдя в толпу, Васька буквально на секунду выпустил его из виду и потом, как ни старался, увидеть его не смог.

И в этот момент кто-то сзади потянул его за рукав пальто. От предвкушения, что сосед или кто-то другой его заметил, сердце забилось с еще большей скоростью. Он повернулся и искорка надежды, не успев разгореться в его глазах, тут же погасла.

– Здоров, физик! – стоявший сзади мужчина с испещренным оспой лицом отпустил Ваську и расплылся в счастливой улыбке.

– Рябой, ты? – поразился Оманов, глядя на сверкающий во рту мужчины зуб из яркого желтого металла.

– Собственной персоной. Без орденов, но на парад! – небрежно ответил тот. – Не забыл, значит соседа по нарам.

– Нет, – задумчиво протянул Васька.

С Николаем Рябцевым он познакомился в сорок девятом в первый месяц своего пребывания в Печорлаге. Васька тогда в мороз сильно простудился и угодил в лагерную больницу. Туда же в один из дней поступил и еле живой Рябцев. У тридцатилетнего Кольки, несмотря на не совсем праведный образ жизни, это была первая ходка. Тот прибыл в колонию с очередным этапом несколько дней назад и в силу своего задиристого характера уже успел повздорить с другими заключенными. Рябцеву не понравилось место, отведенное ему смотрящим в бараке, о чем тут же ему и завил. Рябого, как в тот же день прозвали задиристого Кольку, проучили сразу после отбоя. Несколько крепких заключенных прихватили его в лагерной уборной и с помощью кулаков объяснили, что Рябцев был не прав.

Оманов поправился раньше Рябого и был сильно удивлен, когда после выздоровления тот с позволения смотрящего занял тоже место на нарах, из-за которого три недели приходил в себя на больничной койке. И так уж получилось, что место оказалось рядом с лежанкой Оманова. Тем же вечером разговорившись после отбоя, они выяснили, что они земляки. Правда в отличие от Васьки Рябой был городским жителем и до заключения жил в Архангельске. Срок он получил за убийство любовника жены и виновным себя не считал.

Друзьями, если уместно так говорить применительно к жизни в колонии, они не были. А их мирное сосуществование держалось главным образом на принадлежности к архангельскому краю. Рябой был старше Оманова и к земляку относился с легким высокомерием. Да и лагерной кличкой Васька обязан именно ему. Колька до того, как угодил за решетку, работал учителем физики в одной из архангельских школ. Там же учителем физкультуры работал его тезка Николай Петрович Левкин. Ученики, чтобы не путаться называли меж собой одного физиком, а другого физруком. О своем прозвище Рябцев знал и относился к нему довольно спокойно.

При первом знакомстве с ним Васька, называя свою фамилию, после первого слога запнулся, и окончание ее договорил лишь после паузы.

– Ом, значит, – усмехнулся Рябцев. – Знавал я такого физика. Хороший мужик был. Ну, вот, в память о нем и будешь у нас ты физиком, – произнес он, въевшееся в памяти слово.

И вот, сегодня, услышав свою лагерную кличку, Оманов в очередной раз убедился, что настоящего без прошлого не существует. Хоть пытайся забыть, хоть не пытайся. Оно все равно найдет возможность напомнить о себе. От неожиданной встречи он на какое-то время даже забыл о своем самочувствии, но подкатившая к вискам щемящая боль, тут же напомнила о нем. Его плохое самочувствие не укрылось от цепкого взгляда Рябого и он не преминул поинтересоваться:

– Болеешь?

– Есть немного, – согласился Оманов.

Встреча с бывшим солагерником настроения ему явно не прибавила, но сознание того, что у него может оказаться заветное лекарство, отодвинуло остальное на второй план.

– Отойдем, – произнес Рябой и уверенно зашагал к стоявшему через дорогу ларьку.

– Он закрыт, – попытался остановить знакомого Васька, но тот словно не слышал и шел вперед.

Зайдя за деревянную будку, в которой в обычные дни торговали пивом, Рябой сунул руку за пазуху и вытащил початую бутылку водки.

– Стакана нет, закуси тоже. Хотя…, – он порылся в кармане и вытащил оттуда замусоленную «Дунькину радость». – Держи, – и протянул Оманову карамельку.

– А-а-а, – Васька кивнул на бутылку, которая осталась в руке Рябого.

– Ох! – опомнился тот и протянул бутылку Ваське.

Когда приятное тепло от выпитой водки растеклось по всему телу, Оманов, наконец, улыбнулся.

– Ну, спасибо, Рябой, выручил, – возвращая ему бутылку, произнес Васька. – А то грешным делом уж думал, помру, – усмехнулся он.

А тот сболтнул остатки содержимого и не отрываясь выпил остатки. Посмотрев бутылку на свет, он поставил ее на землю рядом с ларьком.

– Ты как тут? У тебя же вроде «десятка» была, – спросил Васька, пытаясь рассосать засахарившуюся конфету.

Рябой скривился и посмотрел на Оманова.

– А ты будто весь срок отмотал, – ответил он, посматривая по сторонам.

– Тоже по амнистии?

– Ага. Недавно откинулся. Хоть какая-то польза от смерти вождя. Тебе вот повезло: в число первых попал, а я еще год срок мотал, – произнес Рябой и небрежно сплюнул в сторону. – Сам-то как? Не женился еще? А то помню, ты все мечтал: освобожусь – женюсь, детей заведу.

– Ай-да, все что-то не до того. С матерью живу пока и братом младшим. Наверное, он раньше успеет, чем я.

– Сколько ему? – поинтересовался Рябой.

– Шестнадцать. Девки за ним табунами ходят.

– Ну, вот, и тебе, глядишь, что-то достанется, – произнес Рябой и громко захохотал.

Но веселился он не долго. Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. Лицо в одночасье стало серьезным, а взгляд настороженным, напомнив Ваське того Рябого, с которым они несколько лет валили лес.

– Ты чего? – насторожился Васька.

В этот момент Рябой вытащил из кармана пистолет и тут же сунул Оманову за пазуху.

– Пусть у тебя побудет. Потом заберу, – прошептал он, глядя куда-то в сторону.

Оманов незаметным движением ухватил оружие и запихнул его во внутренний карман. Он вовремя это сделал, потому, как в следующий момент прямо из-за его спины появился милиционер.

– Чем занимаемся? – он оценивающим взглядом посмотрел на них. – Документы есть?

– Так мы, товарищ начальник, стоим тихонько, никому не мешаем, – небрежно произнес Рябцев. – Вот, встретились, общаемся.

– Я с жилконторой на демонстрацию пришел, – выпалил Оманов.

– Директор кто? – глядя ему в глаза, спросил сержант.

– Директорша. У нас женщина директор. Павлова Татьяна Ивановна, – отрапортовал Васька.

– Ну и иди к своей колонне. Или в отделение хочешь? А ты? – милиционер повернулся к Рябому.

– Я? – переспросил тот. – Я посмотреть пришел.

Милиционер недоверчиво хмыкнул и взял того за рукав.

– Пройдемте, гражданин. Там разберемся, кто ты и что посмотреть пришел.

Васька не видел, что происходило дальше. Он, стараясь не бежать, быстро пошел к месту, где должны были находиться работники его жилконторы. Подойдя ближе, с удовлетворением отметил, что народу заметно прибавилось. Оманов нащупал в кармане пистолет и, убедившись, что тот лежит надежно, шагнул к ним.

– Оманов, почему опаздываешь? – увидев его, спросила директриса.

– Так никуда же еще не идем, – ответил он.

– Раньше бы пришел, плакат мог выбрать, а теперь праздничных транспарантов уже нет. Все раздали. Сам виноват – раньше нужно приходить. С пустыми руками пойдешь, – вторил ей парторг.

– Понятно, – с напускным сожалением произнес Оманов.

И тут его кто-то сзади хлопнул по плечу.

– Петряшов! Не вздумай! – воскликнула Павлова. – Сам уже набрался и других хочешь споить! Отстань от человека.

– Хорошо, хорошо, – подняв руки вверх, произнес тот.

– Ну, вот и хорошо, – проговорила Павлова

– Если трубы горят, пошли, – уже обращаясь к Ваське, сквозь зубы процедил Петряшов.

Прошло немного времени, и его угощение заметно добавило Ваське настроения. Если бы не содержимое внутреннего кармана, то вряд ли он удержался, чтобы не пуститься в пляс под аккомпанемент их жилконторского гармониста. Оманов дотронулся до внутреннего кармана и в этот момент колонна тронулась. Стоящие где попало демонстранты засуетились, пытаясь найти свои места и оставляя после себя пустые бутылки и остатки закуски.

Колонна двигалась неравномерно, то останавливаясь, то наоборот, ускоряясь так, что люди порой бежали бегом, чтобы не отстать от впереди идущих товарищей. Наконец, они оказались на площади, где находилось все городское и областное руководство. Громко играла музыка. Голос диктора то и дело вырывался из репродукторов, декларируя соответствующие моменту лозунги и призывая демонстрантов проявлять с ним солидарность общепринятым «Ура».

Мимо трибуны с начальниками Васька шел совсем рядом, внимательно рассматривая городское и областное руководство. И в этот момент, идущий позади его пьяненький Петряшов, споткнулся и налетел на него. Оманов чуть не упал и, стараясь поправить лежащий в кармане пистолет, не удержал его и выронил на землю. Он наклонился, чтобы его поднять и в этот момент, где-то совсем рядом раздались выстрелы. Толпа остановилась. Васька схватил пистолет и попытался сунуть его за пазуху. Однако толи от волнения, толи от выпитого спиртного руки его плохо слушались, и он снова не удержал пистолет. Васька тут же наклонился за ним и в этот момент кто-то навалился на него сзади и стал выкручивать ему руку. Тут же из оцепления подскочил милиционер, и они вдвоем повалили Ваську на землю.

Все, что случилось потом, для Оманова ничего хорошего не сулило. То, что на площади стрелял не он, выяснилось быстро. Настоящего стрелка задержали сразу после выстрелов. Убийцей оказался некий гражданин Романов. Однако, по какой-то причине террористом был объявлен именно Васька. Толи от того, что фамилии у них со стрелком были схожи и попросту их перепутали. Толи кто-то поспешил отчитаться и впопыхах указал Васькину фамилию. Как бы то ни было, но на Лубянке в Москве в тот же день узнали именно об Оманове.

Чуть позже ошибку исправили, и убийцей был назван Романов. Но от этого Ваське легче не стало. Рябого никто искать не стал. О нем Оманов промолчал, а следствие вполне удовлетворили его показания о том, что пистолет он нашел перед самой демонстрацией. Но вот в то, что, оружие он хотел после мероприятия отнести в милицию, никто не поверил. Срок Васька получил все равно и вскоре отправился добывать уголь в шахтах Воркуты.

***

Павлик никак не хотел ложиться спать. Находил, как ему казалось, веские причины, чтобы оттянуть этот момент как можно дальше. То пить захочет, то светло в комнате или что-то где-то зачесалось. Или одеяло вдруг стало колоться или о сказке вспомнит и захочет, чтобы ему ее почитали. В этом плане он не повторялся и находил все новые и новые причины, чтобы не спать.

– Ты угомонишься, в конце концов, или нет! – не выдержала Катерина после получасовой возни с сыном. – Скоро семь лет, а хуже ребенка малого. Не прекратишь капризничать, завтра дед тебя спать будет укладывать.

Она хотя и не любила подобного рода воспитательных мер, но когда сын уж совсем ее доставал, пускала в ход самое главное «оружие». Деда мальчишка уважал и побаивался одновременно. Тот его капризы не приветствовал, был строг в такие моменты и всячески их пресекал.

– Мама, а можно последний вопрос?

– Ну, говори, – Катерина покачала головой.

– Толя не обманет? Мы, правда, пойдем в зоопарк?

– Он никогда не обманывает. И я же просила тебя, не называть его Толей. Он же старше тебя. Дядя Толя он.

– Он сказал, что я ему друг. Значит, и он мне. А друзей дядями не зовут. А он моим папкой будет?

– Ты об одном вопросе просил. Спи!

Мальчуган насупился, комкая одеяло ногами, отвернулся к стенке и затих. Катерина вышла из комнаты и прикрыла дверь.

После пропажи самолета прошло больше года. Поиски шли не шатко ни валок, а потом их и совсем свернули. АН-2, на котором летел Янис, так и не был найден. Факт его гибели в семье Озолс кроме самого генерала принять не могли: все надеялись на чудо. Однако, каждый понимал, что, за это время все живые уже смогли бы каким-то образом объявиться. А если такового не случилось, значит, никто из людей, находившихся в тот день на борту самолета, не выжил.

Первой из женщин смирилась с тем, что Янис погиб, Татьяна Ивановна. Обеспокоенная будущим дочери, она всерьез занялась поисками подходящей для нее партии. Сначала пыталась привлечь к этому мужа. Когда же тот отказался участвовать в придуманном женой мероприятии, она стала заниматься поисками самостоятельно. Первую кандидатуру в лице соседа Мишки она сама же и отвергла. Тридцатилетний сын профессора Перельмана был настолько правильным и педантичным, что дочка, не любившая всякого рода зануд, вряд ли смогла бы его долго терпеть. Рано лысеющий молодой человек помимо всего прочего оказался еще и достаточно сообразительным. Когда после субботнего ужина, на который он «случайно» зашел, провожавшая его Татьяна Ивановна сказала: «Заходите к нам почаще», Миша понял, что в будущем сюда он может зайти разве что за солью или спичками.

Второго кавалера, а точнее своего брата, привела к ним ее знакомая. Мужчина весь вечер заинтересованно поглядывал на Катю. То и дело, отпуская ей комплименты и ухаживая за столом, он очень быстро понравился Татьяне Ивановне. И вроде все шло неплохо, и она уже стала всячески намекать дочери о неплохой партии, но к концу вечера выяснилось, что мужчина женат и у него двое детей. И хотя по заверениям знакомой он вот-вот разведется, Татьяна Ивановна поняла, что этот вариант тоже не для ее дочки.

Потом были еще кандидатуры, но ни на одна из них ее устроила. Поэтому недолго поразмыслив, она решила действовать иначе. И вот, спустя какое-то время в их доме появился Григорий Суворов. Нет, конечно же, он и раньше у них бывал, но в тот вечер он появился в их доме не совсем по своей воле. Зная хорошее отношение мужа к Суворову, Татьяна Ивановна была уверена, что тот поддержит такой выбор и примет участие в устройстве жизни не только Григория, но и своей дочери.

От ее внимания не укрылось, что после того, как не стало Яниса, муж стал уделять внимание Григорию значительно больше. И не просто беседовать с ним по рабочим делам или рассуждать о том, что такое хорошо, а что такое плохо, но и реально заботиться и опекать молодого человека. Она связывала это с тем, что Суворов был другом их зятю. Но постепенно стала замечать, что Озолс испытывает к нему чувства, больше похожие на отеческую заботу, чем на обычную мужскую дружбу. А значит, сделала вывод Татьяна Ивановна, карьера Григория не закончится на рядовом инженере.

И она не ошиблась. После того, как Суворов ушел, Иварс подошел к жене и, обняв за плечи, произнес:

– Вот против этого парня я ничего не имею против. Дорогая моя. И не нужно больше женихов к нам в дом приводить. Григорий, как ты знаешь, рос без отца и рано потерял мать, но все твои… Вообщем, они все вместе его мизинца не стоят. Характер у парня есть. Остальное приложится.

Он немного подумал и добавил:

– Приложим.

Григорий после окончания института по своей специальности не отработал ни дня. Озолс, как и обещал парню, побеспокоился и спустя месяц тот стал служить в Большом доме на Литейном проспекте. На службе о нем отзывались очень даже не плохо. И в этом году старшему лейтенанту Григории Суворову доверили большое, самостоятельное дело. О сути он не говорил, но это никого в семье и не интересовало. Несмотря на молодой возраст, на службе коллеги называли Григория «шефом». Прозвище он получил еще на войне. Но и в мирное время, да еще в таком учреждении просто так шефом звать не будут.

У Григория отношения с Катей сначала складывались не плохо. У них быстро нашлись общие интересы, и они с удовольствием проводили вместе досуг. Но шло время и Татьяна Ивановна, к своему огромному сожалению стала замечать, что дальше дружбы дело у молодежи не идет. Катерина к большему не стремилась, а Суворов, как ей казалось, довольствовался званием друга семьи и тоже особого усердия в этом вопросе не прилагал.

Так продолжалось до тех пор, пока во время одной их совместных прогулок, Катерина не сказала:

– Григорий! Я хочу, чтобы в наших отношениях была полная ясность. Ты хороший парень и мне симпатичен. Но пока Янис не будет официально признан погибшим, я вряд ли смогу с тобой или с кем-либо связать свою жизнь. Я понимаю, что такая неопределенность может длиться долго, и вряд ли приятна тебе, но ничего с собой поделать не могу. Мы по-прежнему можем оставаться в приятельских отношениях, но ты должен знать о том, что я сказала.

После этого разговора, Суворов по-прежнему часто бывал в доме генерала. Но вскоре все изменилось. Григорий стал подолгу отсутствовать и навещал их все реже и реже. Татьяна Ивановна недоумевала о таких переменах и приставала с расспросами к дочке, пока от мужа не узнала, что У Григория появилась другая девушка. Испытав очередное разочарование, она отступилась от дочки и все свое внимание и заботу переключила на внука.

Немного погодя Катерина тихонько заглянула в спальню сына. Паша спал, как ни в чем не бывало. Она прикрыла дверь и прошла в столовую.

– Угомонился? – спросила Татьяна Ивановна.

Дочка кивнула.

– Наливай чай.

За окном громыхнуло. Катя подошла к окну и взглянула на небо. Огромная туча зависла над городом и казалось, что вот-вот пойдет дождь. Гром повторился снова.

– Не продоится никак, – проговорила Катерина.

Мать недоуменно посмотрела на дочь.

– Что?

– Толя так говорит, когда туча долго на одном месте висит, а дождя нет. Ну, как корова не доенная. Вымя полное, а молоко не течет.

– И где он только такие слова берет?

– В деревнях люди образами мыслят и так говорят. Красиво же.

– Ему бы книжки писать, – съязвила мать.

Татьяна Ивановна не одобряла выбор дочери. Нет, к самому Тольке она относилась спокойно. И даже в свое время поблагодарила мужа, который помог устроиться парню в Ленинграде. Но вот в качестве зятя его никак не рассматривала. Уж больно прост был деревенский паренек и к тому же младше дочери.

– А он и пишет, – сухо ответила Катя.

Мать укоризненно посмотрела на дочь.

– У тебя в Мариининской4646
  Мариининская больница


[Закрыть] неприятности?

– Ой, мама! Причем тут моя работа!

Татьяна Ивановна не отрывала взгляд от дочери.

– А чего же ты тогда так с матерью разговариваешь?

– Нет, мам. В больнице у нас все хорошо. Ах, да! Скоро завотделением стану. И прощай скорбные листы4747
  Истории болезней


[Закрыть].

– И чего тогда свой курносый носик на меня вздергиваешь? – не унималась мать.

– Да, ничего я не вздергиваю. Просто…, просто мне неприятно, что ты к Толе так относишься и так говоришь о нем.

– Ты из-за своего Толи кандидатскую забросила. А время идет. Потом не наверстаешь, дорогая моя.

– Причем тут он? Ну, не успеваю я все. К юбилею защищусь обязательно, не переживай из-за пустяков.

– Хорошие дела! Кандидатскую и свое будущее она пустяками называет!

– Да, защищусь, – Катя посмотрела на мать. – Слово даю.

– Хороший подарок бы сделала к папиному семидесятилетию. Он бы порадовался.

Катя улыбнулась. Когда она говорила об юбилее, то имела ввиду праздничную годовщину своей больницы, которой в следующем году исполнится сто пятьдесят лет. А вот об отце, к сожалению, и не подумала.

– Ну, чего ты улыбаешься! Я с ней серьезно, а она как девчонка! Толя – парень неплохой, но не пара он тебе. Шофер, одним словом.

– Мам, мы уже много раз говорили с тобой. И ты знаешь, что Толя сейчас кроме работы учится в ШРМ4848
  Школа рабочей молодежи


[Закрыть]. Он и в армии учился. Ему только десятый закончить и уже следующей осенью поступать будет в Техноложку4949
  Технологический институт


[Закрыть].

– Ой, твои бы слова да…

В этот момент послышался звук открываемой входной двери, и Татьяна Ивановна поспешила в прихожую.

– Тихо, Иварс, Павлик только уснул, – негромко проговорила она.

Генерал молча кивнул и стал разуваться. По его лицу было видно о том, что что-то случилось, но Татьяна Ивановна, зная характер мужа, не торопилась с расспросами.

– Катя дома? – надев домашние тапочки, спросил он.

– Да. В столовой. Умывайся и проходи. Ужинать скоро будем. Я мусор вынесу и накрою.

***

«В Мадриде основан Латинский союз. Его страны-члены используют пять романских языков… Восстание политических заключенных в 3-м лагерном отделении Степного лагеря в поселке Кенгир… Давид Бен Гурион объявил о создании государства Израиль… На берегу реки Кобра недалеко от поселка Ламбас Архангельской области Обнаружены останки самолета АН-2…». Озолс дочитал свежую сводку и закрыл папку.

За последние два месяца дел у генерала прибавилось. Выделенный в марте в самостоятельное ведомство Комитет Государственной Безопасности начал свою работу со структурных преобразований и значительного сокращения штатов. Работников в аппарате управления существенно поубавилось, что естественным образом отразилось на оставшихся кадрах. Их служебные инструкции пополнились дополнительными должностными обязанностями, а увеличенное жалованье никак не компенсировало возросшую нагрузку. Озолс тоже ожидал увольнения, но перестроечная инициатива руководства страны пока его не коснулась. Однако он понимал, что вряд ли долго удержится на своем месте: в следующем году исполнится семьдесят, и скорее всего тогда и закончится его многолетняя служба в органах.

Он мысленно еще раз пробежался по сводке и спустя какое-то время, поднял трубку и, дождавшись ответа капитана на том конце провода, попросил его зайти.

– Слушаю, товарищ генерал-майор госбезопасности, – поприветствовал Озолса вошедший капитан.

– Миша, уточни подробности по найденному самолету и скажи Варе, чтобы принесла чаю.

Он пододвинул папку своему помощнику и тот, взяв ее, вышел из кабинета. «Неужели это он? Не может быть… Хотя почему не может?» Не прошло и минуты, как в дверь кабинета снова постучали. Когда она отворилась, на пороге стоял все тот же капитан.

– Товарищ генерал, разрешите…

– Давай, – оборвал его Озолс.

Офицер подошел к столу и положил перед генералом все ту же папку. Озолс откинул обложку и, пробежав глазами по верхнему листу, отодвинул ее в сторону.

– Есть еще информация, – негромко произнес капитан.

Генерал оторвал взгляд от бумаги.

– Говори.

– Вы распорядились уведомлять вас о всем…, о всех случаях, в которых упоминается деревня, – он запнулся и взглянул в свой блокнот. – Ачем. Из Архангельской области.

– Да, помню. Что-то есть интересное?

– Не знаю, интересно или нет, но вы распорядились сообщать обо всем, – смутился офицер.

– Ну, говори же, не тяни, – занервничал Озолс.

Капитан раскрыл блокнот и прочитал:

– Во время первомайской демонстрации в Архангельске задержаны двое. Один – гражданин Оманов 1925 года рождения, уроженец деревни Ачем. Второй – гражданин Романов, вроде сообщник его. Или наоборот. Подозреваются в убийстве двух человек. Есть и раненые. Идет следствие.

– Что, значит, вроде? Что за формулировка, товарищ капитан!

– Виноват. Там не совсем пока ясная картина. Оба были с пистолетами. Кто из них стрелял, не понятно.

– Что еще?

– От полковника архангельского областного управления МВД поступил запрос, связанный с очень давними событиями. Еще до революции в тамошних местах пароход ограбили. Много чего пропало. Насчет этого и справлялись, – доложил капитан.

– Кто? – от услышанного у генерала учащенно забилось сердце.

– Э-з, минуту, – офицер смутился от того, что забыл фамилию и снова заглянул в свой блокнот. – Гмырин. Степан Сергеевич. 1914 года рождения. В 1937 году закончил нашу, Ленинградскую школу милиции. Вот копия его обращения, – он протянул еще лист бумаги.

– Хорошо, посмотрю. И Варе про чай скажи, в конце концов!

Он махнул рукой, и капитан, демонстративно козырнув, вышел из кабинета.

«…Касается преступления от 2 июня 1914г. На пароходе „Н. В. Гоголь“ совершено ограбление. Украденное имущество до настоящего времени не найдено… В связи с тем, что до настоящего времени похищенное не найдено… Прошу поделиться имеющейся у вас допустимой информацией по этому вопросу. … Полковник МВД Архангельской области Гмырин С. С.».

Генерал дочитал запрос, отодвинул его в сторону и снова придвинул к себе папку со сводкой проишествий. Он внимательно прочитал весь текст. Чтобы убедиться, что информации больше нет, он посмотрел на оборотные страницы листов. В верхнем углу одного из них кто-то карандашом оставил пометку: «Уведомить ИО?» Сомнения в том, что речь в сводке идет именно о том самолете у него окончательно отпали. Иварс прекрасно знал, что аббревиатура «ИО» в конторе принадлежала ему, а значит, информация имела к нему прямое отношение.

«10 мая житель поселка Ламбас Архангельской области местный охотник Черкасов А. М. 1902 г. рождения пошел заготавливать лес для строительства охотничьей заимки. В тот же день в 120 метрах от реки Охтома (примерно в 15 км от лесного поселка Ламбас) им обнаружен самолет и в нем останки трех человек.

Со слов Черкасова А. М. двое из них (скорее всего) были летчиками, потому что находились в кабине самолета. Еще один человек в форме офицера был в салоне самолета, – Озолс снова читал то, что было написано в сводке происшествий. – Самолет упал в небольшое болото. Передняя часть его почти утонула в болоте, а хвостовая находится на поверхности. Вероятно на каком-то болотном выступе. На озерах и болотах еще сохраняется лед, иначе по утверждению Черкасова А. М. ему бы вряд ли удалось подойти к самолету. Из сделанного охотником описания, можно сделать вывод, что это АН-2. В числе пропавших самолетов АН-2 числится два. Первый пропал в ноябре 1948 после вылета с аэродрома г. Молотова в Архангельск. Второй вылетел из Горького в Воркуту в 1951 году. Из всего следует, что обнаруженный АН-2 является самолетом, который пропал в 1948 году. Тому факту, что в вылетевшем самолете было 2 летчика и 2 пассажира, а в найденном т. Черкасовым А. М. всего 3 человека, может служить следующее объяснение. Один из пассажиров не погиб и смог выбраться из самолета. Но, по-видимому, впоследствии умер в тайге, пытаясь отыскать людей. Подтверждением такой версии может служить тот факт, что тем же Черкасовым А. М. за год до обнаружения самолета, был найден человеческий скелет не далеко от места падения самолета (примерно в пяти километрах). Черкасов А. М. тогда сообщил об этом, но так как среди местного населения никто в последние годы не пропадал, следствие не производилось. Черкасов А. М. собрал часть вещей, разбросанных в месте крушения самолета, и принес в поселок Ламбас».