Текст книги "Вклад в исправление прежних заблуждений философов Карлом Леонгардом Рейнгольдом"

Разум в самом узком смысле (рассудок – А.В.) допускает только одно возможное применение, а именно, в связи с чувственностью, априорно заложенной в простом субъекте, для осуществления опыта, поскольку он зависит от субъекта. Это использование, которое, в силу того, что оно определено до всякого опыта в субъекте, называется трансцендентальным, в реальном осуществлении все время является детерминировано эмпирическим и конкретным.

Разум способен лишь связать воедино чувственно представляемое, индивидуальное, не будучи в состоянии вновь разорвать эту связь; наложить свой отпечаток на видимости (чувственно представляемые объекты., не осознавая их отдельно; подчинить ощущаемое и рассматриваемое своим законам, не возводя сами эти законы в объекты особых идей. Только разум, обладающий прерогативой исследовать и познавать себя и все другие способности ума, способен сделать то, что для него невозможно.

Разум, как общий разум, общий для философов и нефилософов, также имеет, как и понимание в узком смысле, свойственную ему роль в опыте. Как разум в связи с чувственностью (которая связана с пространством и временем как своими трансцендентальными формами. сначала делает возможным внешний опыт, поскольку он зависит от простого субъекта: так и разум, через который один только простой субъект всякого опыта (ни в пространстве, ни во времени, следовательно, ни как нечто вне нас, ни как изменение, мыслимое в нас. может быть непосредственно представлен, делает возможным внутренний опыт как таковой, в котором он понимается не просто как состояние необдуманного чувства, но как воплощение фактов самосознания.

Я называю трансцендентальными законами разума неизменные направления действия разума, определенные в простом субъекте, или законы, с которыми этот субъект связан в тех переживаниях, посредством которых внутренний опыт, в той мере, в какой он зависит только от субъекта, становится реальным.

Они применяются в фактах самосознания разумом, так же как трансцендентальные законы разума применяются в явлении – опыте, без предварительного представления, неосознанно и неизбежно.

И не философ, и философ, если оба остаются при одном лишь размышлении о фактах своего самосознания, не рассуждая о причинах этих фактов, вынуждены по трансцендентальным законам разума, применимым только к внутреннему опыту, отличать предмет внутреннего опыта от всех предметов внешнего опыта, а в этом отношении и от тела, и отказывать ему во всех свойствах, присущих предметам внешнего опыта, как таковым: протяженности, непроницаемости, фигуре и пр. и т.д, и, следовательно, противопоставлять душу телу и мыслить ее через отрицание телесных качеств.

***

При трансцендентальном использовании разума, который ограничен только внутренним опытом как таковым, – как и при использовании ассоциации в самом узком смысле, которая ограничена только внешним опытом, как таковым, – возможны только ясные и в то же время неотчетливые представления: при понимании – отдельного субъекта всего опыта и фактов внутреннего опыта, насколько это также зависит от простого субъекта.

Ибо от этого употребления происходят представления, которые субъект всякого опыта и внешние объекты составляют относительно предметов, и эти предметы по этим представлениям первоначально и индивидуально, следовательно, только ясно представляются.

Развертывание содержания этих представлений, разложение полного представления на частичные представления, одним словом, производство ясного представления из неясного, предполагает совсем другие операции разума, которые также приписываются разуму путем вычленения и обозначаются именем résonnement, являются общими для него как в философском, так и в обыденном употреблении и составляют логическое его употребление, которое до сих пор путали с трансцендентальным.

Трансцендентальные операции разума, как и понимания, всегда только синтетические, потому что через них производятся все целостные представления. Логические операции разума, напротив, всегда аналитические, потому что через них только развертываются тотальные представления; в том, что разум в рассуждении растворяет тотальные представления, которые тот же самый уже предполагает, соединяя в их содержании то, что может быть соединено, и этим действием отделяет в сознании то, что не может быть соединено, то, что противоречит самому себе.

В трансцендентальных операциях разум и понимание детерминированы, поскольку они порождают, устанавливают, проявляют содержание идей в той мере, в какой оно зависит от субъекта (через формы идеи, непосредственно заложенные в субъекте.. В логических операциях рассудок лишь рефлектирует, поскольку предполагает содержание идей (как трансцендентальных, так и эмпирических. как уже имеющееся и доводит его до ясного сознания лишь посредством направления внимания на его компоненты.

Трансцендентальными операциями разума и существования возможны только конкретные представления – об отдельных объектах, логическими операциями разума возможны только абстрактные представления о характеристиках этих объектов, и каждое абстрактное представление, каждое представление о неиндивидуальной вещи порождается только логической операцией, постольку является логической идеей.

***

Рассуждение (или логическое рассуждение) произрастает и расцветает только с помощью языка через слова, которые оно предполагает и которыми оно само вновь предполагается.

Слова – это знаки мыслей, следовательно, чувств, ощущений и восприятий, а также реальных объектов, которые отличаются от них и от всех мыслей только посредством мыслей. Они обозначают только тот объект, который они передают: мысль о нем, и передают только логическую, т.е. абстрактную мысль, которая была выведена рефлективным разумом из уже существующей конкретной идеи и которая может стать конкретной только в непосредственном отношении к данной конкретной идее.

Каждый воображаемый субъект может быть опосредован только воображаемой характеристикой, следовательно, каждая конкретная идея: именуемое абстрактным, словом. Каждое слово, следовательно, всегда отсылает сначала и непосредственно к логической мысли, и как эта мысль уже сама по себе есть последующее и действительное значение слова, так и она может быть удержана в сознании только в том смысле, в каком она есть значение слова, следовательно, только через слово, и быть отправлена для продолжения résonnement, для дальнейшего расчленения.

Значение слова или логической мысли бывает ясным, когда абстрактная мысль относится непосредственно к конкретной мысли, из которой она возникла, и, следовательно, характеристика представлена как содержащаяся в объекте; – отчетливым, когда абстрактная мысль относится к другим абстрактным мыслям, возникшим из нее, когда представлена характеристика признака, и, следовательно, значение слова развивается через абстрактное содержание мысли. Ясная мысль производится непосредственно из конкретного, ясная уже из абстрактного представления; ясное значение слова зависит от непосредственного представления о предмете; ясное зависит от абстрактной мысли о характеристике.

Первые слова в процессе изменения языка могли обозначать не что иное, как четкие логические мысли, абстрагированные непосредственно от индивидуальных представлений об объектах внешнего опыта.

Значение этих слов определялось конкретными представлениями об отдельных объектах, а выбор слов – сходством звучания с характеристикой отдельного объекта, почерпнутой из опыта. Произнесенные в спешке слова могли быть не чем иным, как естественными знаками, при определении которых разум придерживался непосредственного опыта, благодаря чему значение слов (обозначающих громкие индивидуальные объекты по ближайшим характеристикам. было зафиксировано и защищено от неопределенности.

Но язык и рассуждение не могли долго оставаться на этом грубом начальном уровне. Путем дальнейших размышлений нужно было поднять четкую мысль до ясной, и она уже не могла определяться конкретной идеей, из которой она возникла, а только абстрактными, которые были порождены ею.

С этой более высокой абстракцией, по мере ее дальнейшего продвижения, возникала все более настоятельная потребность в новых мыслительных знаках для обнаруженных характеристик, причем разум уже не мог непосредственно придерживаться опыта в выборе этих знаков, но должен был опираться на воображение в той мере, в какой он поднимался в своих абстракциях выше конкретного индивидуального опыта.

Чем больше их значения повышались от более конкретных к более абстрактным, тем меньше разум должен был полагаться на опыт в их изобретении, и тем больше ему помогало воображение, тем дальше уходило понимание от обычных представлений в опыте.

Подобно тому, как значение слова становится ясным только при конкретном мышлении, так и оно становится ясным только после абстрактного мышления и последующего углубления абстракции. Поэтому абстрактное значение слова должно уже существовать как таковое, прежде чем оно может быть поднято до ясной мысли посредством дальнейшего расчленения его содержания.

Если до этого расщепления воображение внесло в расчленяемую абстрактную мысль, в ее обозначение, те определения, которые не вытекают ни из реального опыта, ни из трансцендентальных условий этого опыта, не основаны ни на априорном, ни на априорно данном: тогда содержание мысли является неверным и ни в коем случае не может стать верным посредством простого расчленения.

Позиция, выражающая это расчлененное содержание и приписывающая объекту неверную характеристику, считается истинной именно потому, что ее предикат уже содержался в понятии объекта и поэтому был разрешен в суждениях в соответствии с законом противоречия.

Так, например, каждый философ, расчленяя идею субстанции, находит в ее содержании характеристику протяженности и заполняет пропозицию: Всякая субстанция протяженна; это суждение он считает абсолютно необходимым и использует как основу для установления общего материализма.

Предикатное расширение уже было в его понятии субстанции до препарирования. Поэтому он должен был найти его через расчленение и в суждении о субстанции. В первый раз он должен был найти его через препарирование и в суждении о субстанции. По одному лишь трансцендентальному закону свойство протяженности приписывается только той субстанции, которая видима в пространстве, и только в той мере, в какой она видима в пространстве; и причина, по которой это свойство вообще было включено в значение слова субстанция, лежит только в воображении, которое соединяет вместе те свойства, которые часто встречаются рядом друг с другом, и представляет их как связанные.

Каждая ошибка – это, конечно, логическое суждение, то есть такое, которое возникает в результате размышления и абстракции, и в этом отношении оно невозможно без логического использования разума. Но можно сильно погрешить против разума, если считать его источником ошибок даже в его логическом использовании.

Следующим источником всякой ошибки является воображение, которое, по мере того как мысли рефлектирующего, абстрагирующего, анализирующего разума становятся все более абстрактными, внушает ему надуманные материалы в содержании абстрактных мыслей, материалы, не имеющие основания ни в опыте, ни в предмете, и в этом отношении является непосредственной причиной того, почему самое правильное расчленение подтасованных мыслей дает неправильные признаки, которые тем более уверены в своей правильности, чем больше мыслитель знает о точно соблюдаемых логических правилах.

Это открытие стало возможным только благодаря длительному логическому использованию разума, благодаря рациональности, которую многие его представители сохраняли на протяжении тысячелетий. Он может абстрагировать трансцендентальные характеристики только от фактов опыта, следовательно, только от эмпирических предвзятых представлений. Абстрактные эмпирические представления, через непрерывное расчленение которых он должен постепенно приближаться к трансцендентальным характеристикам, сохраняются, однако, только в уже существующих значениях слов, зафиксированных без знания трансцендентального, в определении которых, пропорционально тому, как они более удалены от конкретного индивидуального опыта, воображение также имеет большую долю; Способность ума, который ни в коем случае не связан сам по себе с трансцендентальными законами, но может быть подчинен им только постепенно и через многие безуспешные попытки.

Чем больше воображение, определяя значение слова, которое должно предшествовать логическому расчленению и предполагается им, отклоняется от действительного смысла трансцендентных законов и просто работает по своим собственным законам (так называемая ассоциация., тем более неверным становится значение слова и содержащаяся в нем мысль, и тем дальше продолжается расчленение таких мыслей, Чем больше продолжается расчленение таких мыслей, тем больше умножаются искусственные ошибки, вытекающие из фундаментальной ошибки, и новые конечные предложения, используемые в качестве принципов науки, которые получаются здоровыми в результате такого расчленения, оказываются пораженными неопределенностью и неправильностью, которые не могут быть исправлены всеми рассуждениями, и пагубные последствия которых могут быть предотвращены только спорами философов о смысле таких принципов.

Так, например, если воображение внесло в значение слова причина («то, посредством чего определяется другая вещь»), до начала рассуждения, признак другого, определяемого в одной вещи, и, следовательно, единственного другого, возможного через посредство одной вещи: тогда, посредством рассуждения, достигается заключение, которое отменяет всякую действительную свободу воли, и оно используется как принцип морали, естественного права и всех наук, связанных с ним, и становится пагубным. В то время как, если рассматривать разум как не что иное, как то, посредством чего определяется другое, то, безусловно, можно представить себе разум, которому не дано ни одного возможного образа действий, который, следовательно, может определять одно и то же для себя, и который, следовательно, является тем, посредством чего можно определить то или иное другое. В то время как если рассматривать под основанием не что иное, как то, что определяет другое, то, возможно, даже мыслима причина, которой не дано единственно возможного способа действия, которая, следовательно, может определять сама себя и которая, следовательно, является вещью, посредством которой то или иное другое может быть определено.

Чем больше абстрактная мысль приближается к конкретике опыта или чем непосредственнее она связана с определенным, видимым представлением, тем больше воображение связано с ее обозначением, тем меньше оно атакует себя, и значение слова возвышается над всей двусмысленностью и неопределенностью благодаря ясности конкретного, а определенность объекта, на который смотрят, – над значением слов: В значении слов дерево, золото, слоновая кость так же мало неправильного толкования, как и в содержании понятия треугольник, церковь и т.д., и несмотря на то, что в понятиях: и хотя термины дерево, золото, слоновая кость и т. д. содержат, кроме эмпирических характеристик, созданных впечатлениями, также трансцендентальные характеристики количества, качества, протяженности, субстанции и т.д., но они могут присутствовать только темно, без сознания, и ни в коем случае не как характеристики, следовательно, не как логические составляющие в конкретных идеях; но только как необходимые эффекты трансцендентальной способности ума, через которую, взятые вместе с эмпирической субстанцией, возникают конкретные идеи.

Трансцендентальные характеристики здесь вообще не перечислены, и логически, следовательно, постольку не являются ни правильными, ни неправильными; в то время как, поскольку они используются абстрактно, они являются неправильными, пока философский разум не отделил в них трансцендентальное от эмпирического. Чем больше абстрактная мысль отходит от конкретности чувственного опыта или от непосредственной связи с определенным чувственным наблюдением, тем меньше воображение занято ее обозначением (до открытия трансцендентальных законов., тем больше оно предоставлено самому себе и влиянию случайных обстоятельств, которые порождают патологическое, физическое, психологическое подобие, фальсифицирующее материалы высшей абстракции и значения слов.

Тем труднее становится философскому разуму утверждать логические и трансцендентальные законы против обманов воображения в более точном определении использования языка. В этой созданной вещи споры самостоятельно мыслящих людей между собой столь же необходимы, сколь и неизбежны.

Воображение, не подчиняющееся неизвестным трансцендентальным законам и определяющее значения слов тем более произвольно, чем более абстрактны они, по этой причине вынуждено изменяют их у разных мыслителей по-разному, и слова: субстанция, причина, действие, необходимость, свобода – по этой причине должны принимать всевозможные значения и вызывать споры, пока не будет открыт их действительный трансцендентальный смысл.

***

В поисках последних постижимых причин философский разум не может обойтись без понятий об актах разума, и успех его исследований зависит от определенности этих понятий. Поэтому он должен исходить из фактов внутреннего опыта, к которому относятся умственные акты как таковые и из которого только и могут быть получены понятия о них. Слова, которыми обозначаются понятия фактов внутреннего опыта, первоначально заимствованы из понятий зрительного опыта и перенесены на них.

Сходство, ощущаемое между внешним видом и внутренними фактами, является единственным правилом, согласно которому воображение может удерживать для разума знак мысли, который, при первоначальном определении использования языка для понятий внутреннего опыта, должен был быть высечен из понятий внешнего вида. Слова: идея, восприятие, концепция до сих пор несут на себе отпечаток своего метафорического происхождения.

Было совершенно неизбежно, что воображение, обозначая более конкретные и грубые понятия умственных операций (из которых рассудок должен был создать более абстрактные и разумные., должно было взять на себя образы потребляемого опыта, которые, в более мудрых из них содержали многое, что было свойственно и присуще только потребляемому опыту, должны были терять материалы рассуждений о фактах внутреннего опыта уже в более конкретных понятиях.

Отделить материал, принадлежащий только внешнему опыту, от того, что свойственно внутреннему, отделить его от понятий фактов простого самосознания и таким образом очистить его в соответствии с понятиями операций разума (как логических, так и трансцендентальных, является самым трудоемким, но необходимым достижением философствующего разума.

Насколько медленно должно протекать это дело, которое большинство философов, конечно, все еще считают невозможным, видно уже из того, что оно всегда должно основываться на использовании языка, который исходит из более или менее вымышленных и единых понятий, и что философский разум только тогда имеет надежное руководство в этом очищении, когда ему удалось установить по крайней мере одно полностью очищенное понятие, и притом высшее из всех возможных.

Значение слова является метафорическим до тех пор, пока слово не обозначает мысль непосредственно, а является посредником другой мысли, сходной с ней.

Мысль, которая могла бы мыслиться только через метафорическое значение своего слова, ни в коей мере не представляет особенной характеристики своего объекта и содержит не действительное, а только символическое знание, которое у более сообразительных принимается за действительное, является ошибочным и порождает ошибки. До тех пор, пока слово, употребляемое для обозначения мысли о факте внутреннего опыта, действительно обозначает его только посредством мысли о факте внешнего опыта, до тех пор, пока мысль об операции ума может быть мыслима только посредством метафорического слова-значения, мысль, коль скоро она не содержит ни одной характеристики, свойственной ее объекту, представляет собой не действительное, а лишь символическое знание о нем, и в той мере, в какой метафорическое значение слова считается свойственным расчленению мысли, более абстрактные характеристики, полученные при расчленении, оказываются неверными.

Пока в значениях слов: идея, восприятие, представление и т. д. сохраняются характеристики, более или менее запечатленные внешним опытом, эти слова не будут указывать только на то, что свойственно простым операциям ума. До тех пор, пока эти слова не будут просто обозначать все то, что свойственно простым операциям ума, пока они не перестанут полностью быть метафорами, до тех пор не будет чистых, совершенно определенных, правильных понятий воображения, представлений и понятий; и не следует удивляться грубым мыслям и разнообразию объяснений, которые и сегодня выдвигаются более известными философами профессии по поводу значения слов воображение, представление и вообще объектов внутреннего опыта.

Я называю те способности ума, которые могут мыслиться как существующие в субъекте самосознания только через связь (известную реальному опыту этого субъекта с организацией, эмпирическими. Действия этих способностей никогда не могут быть поняты без действий организации, которые как таковые относятся к внешнему опыту. Поэтому в понятиях этих способностей всегда содержатся характеристики, которые непосредственно относятся к изменениям в организации, и поэтому они взяты из фактов внешнего опыта. К способностям такого рода относятся, например, воображение, память, способность обозначения (все знаки мысли сами по себе являются образами внешнего, эмпирического восприятия, модифицированного органами, и не могут, при любом их использовании субъектами, быть привязаны к этой изобразительной субстанции без изменений в организации воображения..

Поэтому концепты выражений всех этих эмпирических способностей ума не только требуют для своего обозначения метафорических имен, происходящих от концептов внешнего опыта, и не только содержат образы внешнего опыта в их сыром состоянии как метафорические словесные значения, но и не могут обойтись без характеристик, принадлежащих внешнему опыту в их последующем развертывании.

Концепты выражений всех этих эмпирических способностей ума поэтому не только требуют для своего обозначения метафорических имен, происходящих от концептов внешнего опыта, и не только содержат образы внешнего опыта в их сыром состоянии как метафорические слова-значения, но и в своем последующем развертывании не могут обойтись без характеристик, принадлежащих внешнему опыту, поскольку такие характеристики также всегда должны содержаться среди своеобразных определений концептов эмпирических способностей ума.

Совсем иначе обстоит дело с трансцендентальными способностями ума. Они могут мыслиться в субъекте только посредством совершенно беспрепятственных и правильных понятий, постольку, поскольку можно и нужно полностью абстрагироваться от связи этого субъекта с организацией; потому что это те способности, которые должны быть предпосланы в просто обладающем преимуществами субъекте для возможности опыта вообще.

Прежде всего, я хотел бы сказать, что я не хочу быть в этом случае жертвой. В понятиях этих способностей не может возникнуть ни одна особенность внешнего опыта, потому что эти способности лежат в основе всего опыта a priori.

Трансцендентальная чувственность, например, должна мыслиться как: «способность субъекта (чем бы она ни была сама по себе. приходить к идеям»; при этом полностью абстрагируясь от того, должен ли субъект быть вообще в состоянии прийти к идеям;

В результате осознания факта самосознания обладающий всеми преимуществами субъект отличается от организации, насколько это мыслимо, как от внешнего объекта, который, хотя и находится в вечной связи с субъектами, познаваемый через опыт, должен, насколько он может быть воспринят в пространстве, быть причислен к объектам внешнего познания.

Состояние, которое может быть предоставлено субъектам только с учетом представленной организации, приходит к ним только через реальный опыт, является эмпирическим состоянием субъекта; в то время как то, что должно быть свойственно субъектам с простой, но определенной возможностью управлять собой и вещами, находящимися вне его, должно быть присуще субъекту в том же, независимо от реально представленной организации, априори мыслится и трансцендентальное достояние субъекта.

Поскольку эти способности могут заявить о себе непосредственно только в самих фактах самосознания и в операциях субъекта, следовательно, только в простом внутреннем опыте.

Поскольку эти способности могут непосредственно проявляться только в фактах самосознания в операциях субъекта, а значит, только в простом внутреннем опыте, понятия о том же самом не могут быть чистыми, но то, что здесь называется одним и тем же, может быть правильным, а их объекты подходящими, пока философский разум еще не сумел удалить из смысла слов, которыми обозначаются эти понятия, все образы, заимствованные из внешних представлений, и превратить первоначально метафорическое значение этих слов в собственно фразеологический смысл.

Возможно, по крайней мере в такой степени разуму это удалось уже сейчас, когда под понятием он вообще не мыслит себе ничего, кроме существования: того, что в сознании отличается от объекта и субъекта и соотносится с обоими

***

Считается, что понятие философского знания было достаточно определено, в том смысле, что оно называется знанием из принципов, и в этом качестве отличается от исторического знания, как знания из фактов. Но поскольку значение слов, встречающихся в этом утверждении, не что иное, как совершенно определенное; поскольку каждое слово в нем используется для обозначения более чем одного понятия: поэтому согласие философов по этому утверждению было лишь кажущимся, касалось только формулы, а при более внимательном рассмотрении его смысла превратилось в споры. Каждое общепринятое объяснение служило скорее для сокрытия прежнего отсутствия совершенно определенного понятия, чем для его исправления.

Если под познанием из принципов понимать познание в той мере, в какой оно происходит на основе признанных, абсолютно неизменных оснований, и если под принципами понимать не просто законы познания сами по себе, а в той мере, в какой они признаны как таковые, представлены определенными понятиями, обозначены словами и выражены в предложениях: знание на основе таких принципов всегда искали, но его никогда не существовало, поскольку, кроме логических правил мышления, которые касаются только логической формы знания, простого рассуждения, и кроме математических аксиом и постулатов, которые ограничиваются определением описательных величин, не были установлены принципы, которые не становились бы спорными, как только их значение обсуждалось.

Логические правила, которые касаются только построения, но ни в коем случае не определения реального содержания мыслей, иногда рассматривались как единственно возможные бесспорные фундаментальные законы знания, а иногда путались со спорными (метафизическими.; и даже метафизики, полагавшие, что они обладают в своей онтологии наукой о первых, а на самом деле реальных основаниях знания, смогли лишь обеспечить догматы этой науки с некоторым мастерством, незаметно для всех подставив логические правила в качестве реальных оснований своих доказательств.

Выражение познание из принципов становится еще более неопределенным, если понимать под принципами: каждое суждение, связанное с сознанием необходимости, которое берется за основу для других суждений.

Такие принципы являются надстрочными в каждом рассудочном выводе, принадлежат к логической форме каждого рассудочного познания, являются общими для общего понимания с философствующим разумом; и поэтому могут составлять действительный характер философского познания даже в меньшей степени, чем логические правила.

Это именно те предложения, о значении которых нет ничего определенного, пока применение логических правил к реальному содержанию мыслей является спорным. До сих пор можно было быть очень большим знатоком логики, да! через нее и очень большим толкователем, и в то же время очень маленьким философом. Подлинное философское знание из принципов всегда ведет себя как знание самих философских принципов.

Если понимать под принципом вообще всякое необходимое и общее утверждение, которое содержит причину других утверждений, то сначала нужно ответить на вопрос: какие из этих утверждений являются собственно философскими? или: в чем состоит необходимость и всеобщность, свойственная философскому принципу? Прежде всего, необходимо знать, в чем она не заключается. Каждый философский принцип, конечно, является необходимым и общим утверждением; но не каждое такое утверждение является философским принципом.

Каждое философское утверждение должно обладать логической необходимостью и всеобщностью. Но не всякая пропозиция, обладающая ими, является поэтому философской Всякое философствование есть рассуждение, т.е. логическое дело разума приводить к сознанию содержания мыслей путем их расчленения. Но не всякое рассуждение является философским.

Пропозиции, необходимость и всеобщность которых являются простым следствием аналитического использования разума, рассуждения, если они не имеют, кроме того, необходимости и всеобщности, основанной в другом месте, столь же мало философские, как и те, которые, при всей их логической истинности, истинны в самом деле, если за эту истинность не ручается реальная причина, отличная от их логической закономерности.

Так, например, утверждение: все субстанции протяженны выводится путем разделения понятия субстанции, в котором признак протяженности присутствовал еще до логического суждения; и это утверждение в некоторой степени обладает необходимостью и всеобщностью, которые основаны исключительно на разделении этого понятия.

Я не могу думать о какой-либо субстанции как о непротяженной, если, расчленяя мое понятие субстанции вообще, я обнаруживаю, что я уже думаю о протяженности в самой субстанции и вместе с ней.

Но эта необходимость и всеобщее успокоение вовсе не имеет места для тех философов, которые не включили характеристику протяженности в свое понятие субстанции вообще до ее расчленения. Если бы предложение о том, что все субстанции протяженны, имело нечто большее, чем логическая необходимость и всеобщность, то должна была бы быть указана причина, почему свойство протяженности должно было быть включено в понятие субстанции вообще до ее расчленения. Благодаря осознанию этой причины и тому обстоятельству, что она действительно была бы необходимой и общезначимой причиной, только это предложение могло бы стать подлинно философским предложением.