Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири"

Глава 66

Пробираясь по двору к избе хозяйки, приказчик обратился к Ирине Ефимовне с просьбой передать домовладелице, в виде гостинца от него, десятирублевую кредитку; та, конечно, не отказалась, и приказчик сказал при этом:

– Ирина Ефимовна, ты уж поддержи мою репутацию, в долгу у тебя за это не останусь.

– Постараюсь, что могу, все исполню, – отвечала та.

– Смелости у меня такой нет, чтобы самому завести со Степанидой разговор, – ты уж начни.

– Чего уж тут, «смелости нет»? Она же не купчиха какая, а простая деревенская девка.

– Оно так, всё же стыдливость имеет; я близко с ней не знаком, так переглядывались.

– Ничего: бывает, сердце сердцу весть подаёт. Я слышала, она тебя любит.

– Полно, так ли будет? Может, и зря говорят, – подходя к дверям избы хозяйки-старухи, тихо вымолвил приказчик.

Ирина Ефимовна более не отвечала на его слова, она отворила дверь, вошла в избу, а за нею переступил порог и её спутник.

Степанида сидела с хозяйкой избы за столом, на котором кипел самовар. Увидав приказчика, она вздрогнула, лице её покрылось румянцем, большие голубые глаза, окаймлённые длинными ресницами, зажглись огнём любви… Она сама не понимала, что с ней делалось; «вот он!» подумала она и недоумевала, почему и как он сюда явился.

– Чай, да сахар, кланяясь, – проговорила Ирина Ефимовна.

– Милости просим с нами его откушать, – ответила хозяйка избы.

– Я не одна, вот молодца с собой к тебе привела, он наш гость, тебя посетить ему вздумалось.

– Что ж, добрым людям я рада; прошу покорно.

Ирина Ефимовна подошла к столу, раскланялась ещё раз и, обращаясь к Степаниде, сказала:

– Здравствуй, красная девица!

– Здравствуйте, Ирина Ефимовна, – отвечала та, опустив глаза.

– Давно я, голубка моя, хотела тебя видеть, да всё не приходилось, вот теперь и увидала, присаживаясь на скамейку, ласково говорила жена разбойника.

– А ты, молодец, что стоишь? Подойди к нам, да присядь за компанию, – сказала хозяйка избы приказчику.

Тот молча подошёл к ним.

– Садись, голубчик, гостем будешь.

– Ничего, я постою; скуки ради к тебе с Ириной Ефимовной увязался, – оченно она тебя расхвалила, вот я и проиодил её.

– Садись, да попей с нами чайку. Откуда ты сам-то будешь?

– Из Тагильского завода, с Наумом Куприянычем торгуемся, – несмело отвечал приказчик и, поклонившись Степаниде, уселся к окну на лавку.

– Садись ближе к столу, места много.

– Как бы вас-то не обеспокоить?

– Ничего, мы – люди простые. Степанидушка, ты уж не обессудь гостя-то, – сказала старуха.

Та молчала.

– Мы с ней видались, хозяюшка, немножко знакомы с её родителем, – проговорил молодой паренёк, впиваясь глазами в свою возлюбленную.

– Да, я помню, у нас в доме с урядником, кажись, были, – сказала Степанида.

– Так точно, с ним заходили; вот и ещё раз пришлось свидеться.

Слово за слово, разговор сделался оживленнеё. Ирина Ефимовна и сама хозяйка избы старались успокоить девушку и не стыдиться присутствия незваного гостя. «Ты теперь невеста, надо и к людям привыкать», – говорили они ей.

– Ах, не напоминайте мне об этом! Какая я невеста? Пойду ли замуж, я и сама ещё не знаю.

– Как не пойти, когда отдают, – ввязался в разговор приказчик; – жених хороший, я видал его, – прибавил он.

Степанида не вынесла пытки: она приподнялась со скамейки и хотела выйти из-за стола, но хозяйка избы загородила ей дорогу и дала слово, что о свадьбе она не скажет больше ничего. Ирина Ефимовна развязала бывший у неё в руках платочек с орехами и пряниками, передала их хозяйке, а та положила его на стол и стала угощать ими Степаниду, которая успокоилась и снова начала разговаривать. Через несколько минут Ирина Ефимовна поднялась со скамейки и пошла с хозяйкой дома в другую комнатку, отделявшуюся от избы деревянной перегородкой. Влюблённые остались одни.

– Красная девица, не обессудь меня, если я тебе одно слово скажу… – после продолжительной паузы обратился приказчик к Степаниде.

– Говори, что тебе нужно, – уставив на него свои глаза, сказала она.

– Известно ли тебе, что я за тебя сватался?

– Нет, я ничего не знаю.

– Так вот я тебе объясняю: твои родители отказали мне и выбрали тебе другого жениха…. Люб он тебе иди нет?

– Нет, – решительно ответила Степанида.

– Так зачем же ты за него, нелюбимого, идёшь?

– На то воля батюшки с матушкой, я супротивничать им не могу.

– Так ли, полно?

– Знамо, не могу: за кого хотят, за того и отдадут. Чего же тебе от меня нужно?

– Я хочу быть твоим женихом. Любишь ты меня?

Степанида молчала; на глазах её показались, как мелкие жемчужины, слезы, которые она хотела скрыть, но не могла. Паренёк присел к ней поближе, взял её за руку; девушка тряслась, как в лихорадке; ещё момент, и горячий поцелуй запечатлелся на её румяном лице. Степанида закрыла лицо кисейным рукавом и прошептала:

– Господи, что со мной делается? Спаси меня, Мать Пресвятая Богородица!

– Успокойся, моя ненаглядная, зла тебе не пожелаю, хочу тебя вырвать из когтей нелюбимого тобою сына кузнеца и обвенчаться на тебе.

– Как же это ты сделаешь?

– Все обдумал; согласна ли ты сама на это?

– Страшно мне, боюсь.

– Теперь время дорого, решайся!

– Ничего сказать не могу, надо подумать, завтра я тебе ответ дам.

– Завтра недалёко, подожду; надеюсь, что согласишься, – пролепетал он и ещё раз крепко поцеловал свою красавицу.

Ирина Ефимовна и хозяйка дома, притаив дыхание, выглядывали из комнатки на ворковавших голубков.

В это время под окном избы, выходящим в поде, по снегу послышались чьи-то шаги. Ирина Ефимовна толкнула хозяйку в бок и шепнула ей:

– Слышишь, под окном кто-то ходит!

– Слышу, мать моя; уж не подглядывает ли кто? Не за Степанидой ли кто подсматривает, вот что я думаю, пойду, – погляжу.

Влюблённая парочка на столько увлеклась разговорами, что не заметила вышедшей из комнатки Ирины Ефимовны и только тогда опомнилась, когда она хлопнула дверью… Степанида вздрогнула и начала собираться домой. Вышла хозяйка и, как бы не зная того, что происходило между Степанидой и приказчиком, начала её уговаривать посидеть ещё несколько времени и подождать, пока возвратится Ирина. Ефимовна.

– Пора мне, тётушка: дома небось заждались, я и так у вас долгонько закалякалась, – ответила ей девушка, поглядывая на своего возлюбленного.

– Успеешь, будешь и дома, я тебя провожу.

– И я от вас не отстану, – сказал приказчик.

– Нет, молодец, тебе не к чему: ты не жених, у ней другой есть.

– Почему знать, может, и нет, – ответил тот.

– Так ли, Степанидушка, я тебе говорю? – спросила старушка.

Девушка молчала. Вошла Ирина Ефимовна, отвела хозяйку дома в комнатку и шепнула ей:

– Кругом дома обошла и никого не видала.

– Так знать, нам послышалось, кому нужно подглядывать?

– Нет, кто-нибудь да был, на снегу следы видны.

– Уж не кузнец ли прохаживался? – заключила хозяйка дома, накидывая на себя душегрейку, чтобы проводить Степаниду.

Все вчетвером вышли на тёмный двор; хозяйка заперла на замок свою хату, приказчик, пробираясь по двору, обнял Степаниду и спросил у неё:

– Ну, как же ты решила: за меня или за кузнеца пойдёшь?

– Завтра я тебе ответ дам.

– Где же мы с тобой увидимся?

– Вечерком, у ворот нашего дома, туда приходи попозднее, я выйду к тебе.

Тут подошли к ним старуха с Ириной Ефимовной, которая довела Степаниду до ворот и, простившись с ней, пошла к себе в избу, а приказчик вышел на улицу и долго глядел в след удалявшейся своей возлюбленной. Он был вне себя от радости и думал, что это – сон был или все случилось наяву? Он хотел было пуститься за Степанидой, но благоразумие удержало его, и молодец побрел в избу поделиться с Чуркиным своей радостью.

Чуркин с урядником сидели за столом; около них стояла Ирина Ефимовна и рассказывала им вполголоса о свидании приказчика с Степанидой. Увидав его на пороге, она притихла.

– Ну, голубчик, поздравляю с успехом! – встречая приказчика, сказал разбойник, потрепав его по плечу.

– Эх, Наум Куприяныч, какой это успех! Знаешь, что я тебе скажу: по губам текло, а в рот всё-таки не попало, – ответил тот, крепко пожимая Чуркину руку.

– Нечего скромничать, мне всё известно, как ты с ней беседовал да целовался.

– Неправда, до поцелуев дело не доходило.

– Ишь ты, поди ж ты, я сама небось видела, как ты с нею целовался, – развязно пояснила Ирина Ефимовна.

– Ну, целовался, а вам-то что, завидки, что ли, берут? – улыбаясь, ответил приказчик.

– Чего нам завидовать, мы за тебя радуемся, авось, теперь повеселей будешь, а то ты букой каким-то выглядывал, – заметил ему Чуркин.

– Вестимо так, совсем паренёк расклеился, а теперь видите, каким весёлым стал; любо-дорого смотреть на него, – протянул сквозь зубы урядник. – Ну, на чем вы порешили? – спросил он.

– Завтра вечерком узнаю.

– Стало быть, нам здесь ночевать придётся?

– Необходимо, ты уж извини за это и не сердись.

– Что с тобой делать, – подожду.

Кто-то постучался в окно, Чуркин позвал из светлицы Осипа и велел ему отворить ворота. Каторжник вышел на улицу и увидел перед собою офицера полицейской службы, который спросил у него:

– Здесь постоялый двор?

– Да, что нужно?

– Заночевать здесь можно?

– Не знаю, пойду у хозяина спрошу, – сказал каторжник и поторопился обратно в избу.

– Наум Куприян, выйди-ка сюда, до тебя дело есть! – отворив двери, произнёс Осип.

– Что такое? – спросил тот, выйдя в сенцы.

– Какие-то полицейские приехали, ночевать просятся; уж не нас ли они отыскивают?

– Много ли их?

– Одного видел, а там не знаю.

– Вот ещё, – «не было печали, так черти накачали», – буркнул разбойник и пошёл с Осипом на двор.

– Револьвер-то с тобой? – спускаясь с крыльца, спросил каторжник. – Неровен час, брать будут, так уговор, живым в руки не даваться.

– Знаю, тогда становись ко мне под руку.

– Не бойся, постою за себя, кистень за голенищем у меня лежит.

Они вышли из ворот на улицу.

Полицейский офицер, с высоким солдатом в серой шинели, стояли около саней, запряжённых парою лошадей гуськом. Разбойник с Осипом подошли к ним поближе, Чуркин приподнял с головы свою барашковую шапочку и спросил у офицера:

– Вам, сударь, что угодно?

– Ночевать, братец, можно у тебя? – оглядывая разбойника с ног до головы, сказал тот.

– Сами-то вы откуда?

– Это не твоё дело, я спрашиваю: ночевать можно?

– Много ли вас?

– Видишь небось: трое.

– Потеснимся как-нибудь, милости просим.

– Лошадям корму достанем?

– Найдём; только я вам доложу, в одной комнате придётся с другими расположиться.

– Что ж, нам всё равно. Староста деревни где тут живёт?

– Здесь, неподалёку.

Полицейский офицер в сопровождении солдата, отправился на двор; за ними последовал и Чуркин, а Осип остался с кучером при лошадях.

– Любезный, откуда это вас занесло? спросил каторжник у возницы.

– Из Верхотурья; вот уж целую неделю путаемся по уезду, лошадок совсем замучили, – ответил кучер, вводя коней на двор.

– А по каким делам?

– По следственным, об убитом купце справляемся.

У каторжника отлегло от сердца; он понял, в чем дело, и беспокоившая его мысль о том, что чиновник явился арестовать их, не оправдалась.

Войдя в избу и, увидав урядника, офицер отрекомендовался ему помощником исправника, а урядник объяснил, кто он, и попросил начальство садиться.

– Вы здесь зачем?

– По делам службы, ваше высокородие, – отвечал урядник, – купца Жохова разыскиваем.

– Нечего разыскивать: его нашли убитым.

Урядник и приказчик, сидевшие около стола, при таких страшных словах вытянули лица и уставили глаза на офицера, закуривающего папироску; Чуркин был невозмутим; он стоял, прислонившись к печке и исподлобья глядел на приехавшего офицера.

– Позвольте спросить, где его нашли?

– Верстах в тридцати пяти отсюда, в лесу, вместе с его кучером.

– Неизвестно, кто убил?

– Нет, вот мне поручено разыскать преступников; всю неделю мыкаюсь, и нет ничего.

– Позвольте спросить, где же девались лошади убитого купца?

– Там же, около трупов, в сугробе погибли, шесть дней без корму стояли и околели.

Урядник и приказчик только плечами пожимали, удивляясь такому преступлению.

– Тебя как зовут? – обратилось его благородие к Чуркину.

– Наум Куприяныч, – не трогаясь с места, отвечал тот.

– Не припомнишь ли ты, заезжал или нет, к тебе этот купец.

– Какой такой купец? – переспросил разбойник.

– Вот, которого убили.

– Не знаю; у меня много проезжих останавливаются, – всех не упомнишь. А давно ли это было?

– Около месяца тому назад.

– Не помню; ночевал какой-то, да в Тагильский завод уехал.

– Чёрт знает, что такое, – нигде вот ни до чего на добьёшься; пошлите за старостой.

– Я у него спрашивал по этому поводу, – ничего не знает; протокол о его показаниях составил, – сказал урядник. – Вам чайку не угодно ли?

– Пожалуй, стаканчик выпью с дороги.

– А закусить не прикажите ли чего приготовить?

– Нет, у меня есть своя провизия.

– Наум Куприяныч, прикажи разогреть самоварчик, – обратился урядник к разбойнику.

В избу вошёл Осип с кучером его благородия.

– Осип, поставь самовар! – сказал Чуркин.

– Сейчас, – ответил тот.

– А потом сходи к старосте и попроси его сюда, скажи, что помощник исправника его требует.

Глава 67

Осип поставил самовар, накинул на себя халат и отправился к старосте. Помощник исправника поглядел ему вслед и спросил у Чуркина.

– Что это за человек?

– Работник мой, – отвечал тот.

– Рыло-то у него весьма непрезентабельное: волком выглядывает.

– Таким уж он уродился.

– А этот молодец, здешний или ночлежник? – показывая глазами на приказчика, осведомился его благородие.

– Со мной из Тагильского завода приехал, – пояснил урядник.

– Знать, по делам или так за компанию?

– Да-с, по торговой части.

– Далеко отсюда до Тагильского завода?

– Вёрст шестьдесят будет; это так, глазомерно считают; дорога не столбовая, лесом больше приходится ехать.

В избу вошёл староста деревни, а за ним явился и Осип. Староста поклонился всей компании и остановился у дверей.

– Ты здесь староста? – спросил у него помощник исправника.

– Так точно, я буду, – сказал мужичок.

– Подойди сюда поближе, да отвечай мне на вопросы.

Тот подался вперёд.

– Не слыхал ли кто у вас об убитом Жохове? – сердито спросил его благородие.

Староста в испуге обвёл всех присутствующих глазами, почесал затылок и не знал, что отвечать.

– Слышишь, что я у тебя спрашиваю?

– Как не слыхать, слышу.

– Так что ж ты не отвечаешь?

– У нас об этом ничего не слыхать.

– И вы не видали никакого купца?

– Нет, не видали.

– Ну, не проезжал ли кто-нибудь на паре лошадей?

– Как не проезжать! Мало ли едут, да мы их не опрашиваем, кто они и откуда.

– От них, ваше высокоблагородие, ничего никогда не добьёшься, такой уж народец, – заметил урядник.

– Пошёл вон! – крикнуло на старосту начальство.

Тот вышел. Осип взялся было за самовар, чтобы по ставить его на стол, но кавалер, приехавший с его благородием, оттолкнул его, взял самовар и отнёс его на стол. Осип злобно поглядел на него и вышел из избы, заскрипев зубами. Его благородие достал из походной своей шкатулки чайные принадлежности и принялся потягивать китайское зелье, пригласив к столу за компанию урядника. Чуркин удалился из избы в свою светлицу, а приказчик, усевшись на лавку, хлопал на его благородие глазами. Солдат стоял у печки, в ожидании каких-либо приказаний от своего отца-командира.

Отец-командир был выше среднего роста, с лысиной во всю голову, остаток волос на затылке был зачесан наперёд; черные с проседью бакенбарды, идущие до подбородка, придавали ему некоторую солидность, старый выцветший мундир с красным воротником и ясными пуговицами олицетворял тип полицейского офицера Николаевских времён.

Чуркин нашёл Осипа у себя в светлице; каторжник в этот момент закуривал свою коротенькую трубочку; увидав своего атамана, он как бы обрадовался минуте, чтобы переговорить с ним.

– Нашли купца-то, а я думал до весны пролежит, – сказал Осип.

– Ну, так что ж из этого? – заметил разбойник.

– Вестимо, ничего; я так, к слову, сказал. Печати своей на него не клали, пусть разыскивают, если охота есть.

– Пожалуй, ищи вчерашнего дня.

– Как бы он нас не стал опрашивать?

– Ответим: «знать, мол, не знаем».

– Вася, тебя спрашивают, – отворив двери, тихо сказала Ирина Ефимовна.

– Сейчас иду, – был ответ.

– Зачем ещё ты понадобился? – сказал Осип.

– Чёрт его знает, дрыхнуть, небось, захотел, – выходя из светлицы, проворчал Чуркин.

Осип поглядел ему вслед и подумал: «Когда же это мы выберемся из этой западни? Сколько верёвочке не вить, а конец должен же быть».

– Наум Куприяныч, как бы ты мне постельку устроил. Хочу, брат, отдохнуть, – сказал помощник исправника вошедшему в избу разбойнику.

– Приладим, ваше благородие; скамейку к лавке приставим, и будет хорошо, – отвечал ему тот.

– А мой солдат с кучером где поместятся? Всем, небось, здесь тесновато будет.

– Найдём и им местечко. Ирина Ефимовна, сходи к хозяйке и скажи ей, чтобы кучеров, да кавалера к себе ночевать пустила.

Ирина Ефимовна вышла.

Его благородие улёгся на покой, а за ним растянулись по лавкам урядник и приказчик. Кучера с кавалером, поужинав, в сопровождении Осипа, отведены были в избу хозяйки, а Чуркин с Осипом остались в светлице.

– Знаешь, атаман, так бы я этого самого солдата по уху и свистнул: очень уж он мне не по душе, – сказал каторжник, приснащиваясь на боковую.

– Что, разве ты с ним повздорил?

– Нет, а морда его противна, чистый он паук.

– Я сам, брат, недолюбливаю ихнего брата: больно они уж нам насолили в своё время, да ничего не поделаешь, – надо на всё время выбирать.

Осип умолк, и светлица через несколько минут огласилась всхрапыванием каторжника с разбойником.

Задолго ещё до рассвета, в избе хозяйки дома поднялись ночлежники и попросили старуху поставить им самовар.

– Ишь, вам и ночью-то покою нет, – причитала она вполголоса, поднимаясь с своей постели.

– Так надо, хозяюшка, пока встанут господа, а мы чайку напьёмся, – отчеканил кавалер.

За самоваром кучера разговорились о своём житье-бытье; кучер приказчика хвалился своим хозяином: «у нас, братцы, говорил он, целый год масляница, пей вина, сколько душа примет… Одно только – работа каторжная, потому при складе находишься»…

– Что ж тебя, камни ворочать заставляют? – спросил кавалер.

– Не камни, а бочки со спиртом катать приходится.

– Ну, брат, эта работа не важная ещё, сказал кучер помощника исправника, – а ты вот на моем месте послужил бы, – дело другое: небо в овчинку тебе показалось бы.

– А почему такое?

– Потому, недели по две, да по три, по уезду приходится кататься, да иной раз по целому дню крохи в горло не попадёт, а не то, что водки, да зубочистки ни за что, ни про что получать.

– Что ж, разве твой барин сердитый?

– Страсть, какой! точно зверь лютый бывает, когда рассвирепеет. Вот спроси у Сидорыча, – он тебе скажет.

Кучер приказчика вопросительно поглядел и спросил у кавалера.

– Да, попадёшь к нему под горячую руку, изуродует, – пояснил служивый.

– Скажите, братцы, взаправду вы купца и кучера его убитыми нашли? – спросил возница приказчика.

– Как же отыскали! Страсть, как их разбойники изувечили; лошадок-то жаль, потому что с голоду окачурились в сугробе.

– Куда же вы убитых спровадили?

– Завернули в рогожи, да отправили в город, а сами вот разбойников теперь отыскиваем, – протянул им кавалер.

– Ишь, страсти какие. Так вот и следов нет?

– Никаких, – пояснил кучер его благородия.

– Купец-то убитый – богатый был?

– Значит, богатый, когда убили.

– Убивают и бедных, – заметил кавалер, – другой за грош на тот свет идёт.

– Сторонка такая, вот и нашего приказчика пощупали, на силу отдышался… А что взяли? – ничего.

– Давно это было?

– Нет, недавно.

* * *

Помощник исправника поднялся от сна раньше всех; урядник был готов к услугам; он разбудил Чуркина, чтобы тот распорядился поставить самовар; затем, на рассвете дня, его благородие приказал запрягать лошадей, около которых хлопотали два кучера и кавалер; вышел к ним и Осип.

– Вот кому житьё! Ишь, морду-то как разнесло, показывая на каторжника, – сказал кавалер.

Кучера захохотали. Осип взглянул на солдатика исподлобья, пошевелил губами, но смолчал.

– Точно бурмистр какой расхаживает, – добавил служивый.

– Чего ты лаешься! – огрызнулся каторжник, – а ещё солдат, – добавил он.

– А что, братцы, на кого он похож? Взгляните, каким быком выглядывает; уж не из беглых ли какой? Надо паспорт спросить.

Осип отвернулся в сторону. На крыльце показался помощник исправника, в сопровождении урядника и Чуркина, и крикнул:

– Егор, подавай!

– Сейчас, – ответил кучер.

Урядник уложил в сани портфель и шкатулку его благородия: тот уселся в сани, кавалер поместился с кучером на облучке. Лошадей вывели со двора на улицу.

– Пошёл на Тагильский завод! – раздался голос его благородия. По снегу вытянулся длинный кнут, кучер стеганул им по передней лошади, и она галопом кинулась вперёд, понуждая к тому коренника.

– Ну, слава Богу, черт унёс, – шепнул себе под нос урядник, взял под руку Чуркина и пошёл с ним в избу. – Вот как снег на голову свалился, и принесло же его не во время, – говорил урядник.

– Нельзя, значит, по делам приехал, такая ваша служба полицейская, – выразился разбойник.

Приказчик встретил их на крыльце и спросил:

– Куда он поехал?

– На завод, к нам в гости, – ответил урядник.

– А что это он тебе по секрету говорил? – полюбопытствовал разбойник.

– Приказал здесь в деревне поразнюхать насчёт убийц. «Ты, говорит, около мужичков поразведай, может, в чем и проговорятся».

– Что ж он, на здешних думает?

– Да, сомнение в этом имеет. «Кроме них, говорит, некому».

Войдя в избу, все уселись за самовар, вошла к ним Ирина Ефимовна и стала разливать чай.

– Зачем это помощника исправника к нам на завод понесло? – задал вопрос приказчик.

– Разузнавать об убитом купце поехал, – пояснил урядник.

– Что ж он там узнает?

– Расспросит, у кого был покойный, что делал, с кем поехал. Думает, авось, на след убийц нападёт. Мы сами об этом хлопотали, да ничего не вышло, – даром он туда простреляет.

– А назад через нашу деревню поедет? – спросил Чуркин.

– Вероятно, – другой дорогой ему ехать незачем, – ответил урядник.

– Нет, староста-то наш как струсил перед ним, я от него никак не ожидал.

– Как не струсить? – начальство, – заметил приказчик.

В избу вошёл староста.

– Ба, вот и он, а мы только что о тебе говорили, – обратился к нему Чуркин.

– Уехал, что ли, его благородие? – окидывая всех глазами, спросил мужичок и как бы удивился присутствию приказчика.

– Нет ещё, здесь, – шутливо сказал урядник. – А что? – прибавил он.

– Так, ничего, – почёсывая затылок и кладя свой халат на лавку, протянул староста.

– Это, должно быть, не наш брат – урядник! Ишь, как ты его боишься, – сказал полицейский чин.

– Чего мне бояться? Ведь он не медведь, – присаживаясь к столу, проговорил староста, поглядывая на приказчика.

– Что, или не узнаешь меня? – спросил у него тот.

– Как не узнать, – узнал.

– Чего же ты на меня так поглядываешь?

– Давно не видал, вот и гляжу, – протягивая ему руку для пожатия, сурово отвечал старик.

– Хотел я с тобой породниться, да вот не пришлось: упёрся ты на своём, и шабаш.

Староста молчал.

– А напрасно ты заупрямился! Какую бы свадебку сыграли! Небу было бы жарко, – ввязался в разговор урядник.

– Так, знать, Богу угодно: без Его власти ничего не совершается, – протянул сквозь зубы староста.

– Знамо, так, – поддакнул Чуркин. – «На Бога надейся, а сам не плошай», пословица так говорит. Дался тебе этот кузнец, да и всё тут.

– Ну, уж об этом нечего толковать: что сделано, то свято, а вот на свадьбу милости прошу, не откажитесь пожаловать.

– Кого же ты приглашаешь?

– Всех вас.

– А меня? – спросил приказчик.

– Что ж, ты чем хуже других, – и тебя прошу.

– Спасибо, приеду.

– Только не осудите: чем богаты, тем и рады будем.

– А когда свадьбу думаешь справить?

– После Рождества, в первое воскресенье.

– Приедем. А теперь и спрыснуть тебя не мешает. Угости.

– Что ж, можно. Наум Куприяныч, прикажи подать нам водочки, выпьем на радостях.

Распили бутылочку, другую и третью, а потом дело дошло и до четвёртой, но всё-таки этим не унялись: староста начал приглашать компанию к себе в гости, но, за исключением урядника, все отказались от такой чести. Староста, простившись с Чуркиным, подошёл к приказчику и сказал ему:

– Не сердись на меня, молодчик, за дочку мою; опоздал ты, а то быть бы ей твоей невестой.

– Что ж делать! А сердиться мне на тебя не за что, – твоя воля.

– На свадьбу приезжай, дружком будешь.

– Благодарствую.

Старик с урядником вышли и, пошатываясь, побрели по деревне; навстречу им попался сват-кузнец и увлёк их к себе.

День клонился к вечеру; приказчик сидел с Чуркиным в его светлице, разговаривал с ним о своей возлюбленной и, как было заметно, порядком ему надоел.

– Наум Куприяныч, а что ежели она будет упираться выйти за меня, поможешь ты мне увезти её?

– Как тебе сказать? обнадёживать не могу, а постараюсь.

– Не откажи, сам услужу.

– Чем же такое?

– Сейчас тебя награжу, если хочешь. Возьми три радужных[1]1
  Ассигнации достоинством в 100 рублей с портретом Екатерины II, за что они иногда прозывались «катеньками» или «катюхами», «катеринками».


[Закрыть] в задаток, опосля ещё пять дам, – вынимая из кармана сюртука бумажник, сказал молодой паренёк.

– Изволь; если так, я твой слуга.

– Не говори только об этом уряднику, пусть это между нами останется.

– О таких делах не рассказывают, а в тайне держат, – принимая от приказчика радужные купюры, сказал разбойник.

– Ну, значит, теперь по рукам?

– Конечно, доставлю я её тебе, живую или мёртвую.

– Зачем мёртвую! Бог с тобой, ты меня пугаешь, – отступив два шага назад, сказал влюблённый.

– Это так, к слову говорится.

– Ну, как же ты это сделаешь?

– Смотря по обстоятельствам, как придётся.

– Хорошо, я тебе верю. А теперь не пора ли мне повидаться с нею?

– Надо маленько подождать: слышишь, девки ещё на улице песни поют. Вот разойдутся по домам, тогда и ступай, а то, пожалуй, все дело испортишь.

– Резонно говоришь, подожду, – сказал приказчик и пошёл с разбойником из светлицы в избу.

– А я думала, что ты уж на свидание отправился, – сказала Ирина Ефимовна приказчику.

– Наум Куприяныч не советует, говорит, ещё рано, девки на улице гуляют, – отвечал тот.

– Они тебе не помеха, пусть гуляют.

– У бабы волос длинен, а ум короток, – проворчал разбойник.

* * *

Когда стемнело, улица опустела: красные девицы разбрелись по своим хатам. Из ворот дома Чуркина вышли два человека; это были приказчик и каторжник Осип. Первый из них огляделся на все стороны и сказал:

– Кажись, никого не видно!

– Кому теперь быть, да и погодка начинает погуливать, видишь, какой ветер поднимается.

– Ну, так я пойду, ворота не запирай, я скоро возвращусь.

– На чаек бы с тебя нужно!

– Дам, за мной, брат, не пропадёт, только увидать бы её.

– Авось, увидишь, – заключил каторжник, провожая приказчика глазами, и подумал: «Здоров, собачий сын: от моего кистеня жив остался».

Тихо пробирался приказчик около избушек, наполовину занесённых снегом. Вот он поравнялся с домом старосты и намеревался перейти улицу, как вдруг за углом послышались чьи-то голоса, он притаился и стал вслушиваться в разговор, но никак не мог уловить его, благодаря сильному ветру. Два человека выделились из-за угла строения и пошли через дорогу к дому старосты.