Текст книги "Последняя обойма"

Николай Прокудин, Александр Волков
Последняя обойма

© Прокудин Н.Н., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Глава первая

СССР; Куйбышевская область, город Сызрань СССР; Москва – ДРА; Кабул

Дверь шумно распахнулась, впустив в помещение небольшого цветочного магазинчика волну морозного воздуха.

– Ой, скорее закрывайте! – заволновалась молоденькая продавщица.

Через порог вальяжно переступил начальник патруля – щеголеватый старший лейтенант в начищенных хромовых сапогах и шинели, перетянутой портупеей. Два рядовых патрульных проскользнули следом и остановились у двери.

– Кажется, в ваше благоухающее царство только что проник курсант. Или мне показалось? – криво улыбнулся офицер, отчего тонкие усики над бледными губами разъехались в стороны.

– Курсант? – переспросила девушка, пристроив в угол швабру, которой протирала линолеумный пол. – Нет, курсанты сегодня цветы не покупали. Сегодня же будний день – увольнений нет.

Начальник патруля обвел помещение взглядом. Двадцатиметровый торговый зал был плотно заставлен белыми вместительными вазами, из которых торчали розы различных сортов и расцветок, а также гвоздики, герберы и лилии. В углу имелся закуток для продавца с витриной, стульчиком, столом и кассовым аппаратом.

– В том-то и дело, что увольнений нет, а некоторым юным наглецам на это наплевать, – процедил старлей. Кивнув на дверь, поинтересовался: – А там у вас что?

– Подсобные помещения.

Молодцеватого офицера ответ не устроил.

Продавщице пришлось уточнить:

– Умывальник, туалет и маленький склад с холодильником.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста, – сказала девушка и повела плечиком так, будто от незваных гостей пахнуло чем-то неприятным.

Сделав несколько шагов, офицер открыл дверь и прошелся по короткому коридорчику, поочередно проверяя все смежные с торговым залом помещения. Ни курсанта, ни мокрых следов от его яловых сапог здесь не было.

Возвратившись в зал, начальник патруля вдруг заметил в углу позади продавщицы что-то накрытое стеганым одеялом и куцым женским пальтишком. Это «что-то» очень походило на человека, стоявшего на коленях и приникшего лбом к полу.

– А это что? – остановился старший лейтенант.

Девушка в недоумении оглянулась.

– А-а… это рассада, – вспомнила она. – Несколько дней назад высадили в грунт семена цветов. Теперь до всхода они должны постоянно находиться в тепле.

Потоптавшись, офицер направился к выходу. Рядовые патрульные поспешили за ним.

Девушка с полминуты нарезала большие прямоугольники из прозрачного упаковочного материала. Затем выпорхнула из-за прилавка, приоткрыла входную дверь и осторожно выглянула наружу.

Вернувшись, тронула прикрытую «цветочную рассаду»:

– Они ушли.

«Рассада» зашевелилась. Из-под стеганого одеяла показалась коротко стриженная голова юноши:

– Точно?

– Я только что посмотрела – ушли по улице Чапаева в сторону Крытого рынка.

– Тогда мне нужно возвращаться в училище. Большое спасибо за предоставленное убежище. Если бы не ты…

– Да ладно, чего там, – смутилась девушка, заново укрывая стоявшие у стенки горшки с грунтом.

Она проводила курсанта до двери. Прежде чем исчезнуть в темноте зимнего вечера, он легонько пожал ее прохладную руку и спросил:

– Тебя как зовут?

– Оксана.

– А меня Андрей. Можно я зайду в твой магазин в увольнении?

– Заходи, магазин открыт для всех, – она опустила голову, чтобы молодой человек не заметил, как ее щеки покрылись румянцем.

– До встречи! – И он толкнул дверь.

* * *

Припомнив знакомство со своей будущей супругой, Андрей Воронов не смог сдержать счастливую улыбку. Он сидел в кресле «Ил-62», принадлежавшего Министерству обороны. Самолет летел по маршруту Москва – Кабул, перевозя большую группу офицеров Генерального штаба и ГлавПУРа. Очередная толпа проверяющих. Пару недель они пошатаются по частям в Кабуле, заработают чеки, прикупят шмотки и вернутся домой, бравируя перед коллегами участием в боевых действиях.

Глянув на проплывавшие за бортом облака, Воронов откинулся на подголовник кресла и, закрыв глаза, опять погрузился в воспоминания…

Как же все складно тогда получилось: самовольная отлучка домой – мама в декабре справляла день рождения, и Андрею не терпелось поздравить ее; неожиданная встреча с патрулем, бегство от него по центральным улицам Саратова; яркая неоновая вывеска цветочного магазинчика, короткий разговор с девушкой-продавщицей…

Да, ее находчивость и милая внешность долго потом не давали покоя молодому курсанту. Едва дождавшись выходных, Воронов получил увольнительную и помчался в магазин, располагавшийся в четырех кварталах от КПП Авиационного училища.

Оксана сразу его узнала, заулыбалась. А он, подождав, пока торговый зал покинет единственный покупатель, подошел и протянул ей коробочку конфет:

– Это тебе.

А часа через полтора, дождавшись окончания рабочего дня, парочка отправилась бродить по улицам вечернего города…

* * *

Три месяца назад Андрей Воронов отметил свое сорокалетие. Сразу за юбилеем последовали экзамены в Академии Генерального штаба и долгожданный выпуск с торжественным присвоением воинского звания высшего офицерского состава – генерал-майор. Тогда же он получил и новое назначение на должность заместителя командующего ВВС 40-й армии.

В глубоком детстве Андрюшка обладал отталкивающей внешностью: угловатая фигура, покрытое веснушками лицо, оттопыренные уши, вздернутый нос. Впрочем, это не помешало ему стать заводилой и главарем уличных хулиганов. К выпускному классу школы фигура Андрея благодаря регулярным занятиям спортом выправилась и стала образцовой, черты лица сгладились, и многие одноклассницы с удивлением обнаружили, что за соседней партой сидит настоящий красавчик.

В его внешности действительно присутствовал легкий налет демонизма: гладкая кожа с ровным коричневатым загаром, темные слегка вьющиеся волосы, серо-голубые глаза, прямой нос над тонкими губами и завораживающий баритон.

Но было поздно – красавчик перестал нарушать дисциплину, не замечал одноклассниц, взялся за ум и всецело погрузился в подготовку к вступительным экзаменам в Сызранское Высшее военное авиационное училище.

Будучи курсантом, Воронов иногда вспоминал отголоски былой саратовской вольности, однако чем меньше оставалось времени до государственных экзаменов, тем реже его посещало желание одним необдуманным поступком лишиться мечты стать военным летчиком и сломать свое будущее. Так и окончил училище, блестяще сдав экзамены, получил диплом с лейтенантскими погонами и отправился по распределению с молодой женой Оксаной в один из сибирских гарнизонов…

Положенный отпуск, проведенный вместе с семьей, пролетел как одна неделя. И вот уже – проводы на военном аэродроме, слезы Оксаны; напряженное молчание пятнадцатилетнего сына, держащего за руку испуганную и растерянную младшую сестренку; восхождение по трапу, прощальный взмах рукой…

…Детство Андрея прошло в Саратове – в обычной для того времени сталинской пятиэтажке, где семья Вороновых занимала две комнаты в огромной коммунальной квартире. Соседей было несметное количество – в одной небольшой комнатушке порой проживали до шести человек. Многое за прошедшие годы из памяти Андрея стерлось, однако навсегда врезалось главное: простота общения, искренняя взаимовыручка; абсолютное доверие (ключи от соседских комнат всегда висели на гвоздиках слева от входной двери), общий стол с угощениями по праздникам…

Бабушка Андрея во время войны служила в зенитном полку – «слушала самолеты» и охраняла небо прифронтового города от немецких бомбардировщиков. Охранять было что: железнодорожный мост через Волгу, по которому денно и нощно шли на фронт эшелоны с техникой, боеприпасами и пополнением; Саратовский авиационный завод, за время войны выпустивший более тринадцати тысяч истребителей; нефтебаза, крекинг-завод, электроподстанции.

Бабушкина батарея размещалась на возвышенности недалеко от моста; налеты немецкой авиации случались часто и в основном по ночам. О своей службе она рассказывала с юмором. К примеру, о том, как одно время в палаточной столовой совершенно не было продуктов, кроме американского шоколада и безвкусного темно-серого хлеба, испеченного из отрубей. Вспоминала о том, как молодых девчонок учили курить, чтобы те не ощущали постоянного голода. Или о том, как однажды в бане выдали куски мыла с оттисками двуглавого царского орла, и какими роскошными и мягкими после помывки этим мылом стали волосы.

Бабушка и после войны, заслышав летящий в небе самолет, безошибочно определяла: «Двухмоторный, пошел на запад». Маленький Андрей тотчас выбегал на балкон и с удивлением убеждался в ее правоте.

Дед Андрея вернулся домой лишь через полтора года после окончания войны. На его теле осталось несколько кривых шрамов, но об этом он рассказывал мало и неохотно. Семья знала, что он летал на истребителе, был сбит и изо всех сил тянул на горящей машине к линии фронта. Недотянул. Несколько месяцев провел в плену, пока не удалось бежать. Около года воевал в партизанском отряде, потом вернулся в строй и снова летал на истребителе. Совершил триста пятьдесят боевых вылетов, провел восемьдесят воздушных боев, лично сбил четырнадцать фашистов и три – в группе. Его парадный офицерский китель украшали семь боевых орденов.

Народу тогда хватало всякого, по соседству с семьей Вороновых жили не только герои и ветераны Великой Отечественной войны. В ближайшей булочной работала продавщицей сморщенная старушка, жившая на первом этаже сталинского дома. Толстые линзы в роговой оправе, седые кудряшки из-под клетчатого платка и неизменная телогрейка в холодную пору. Все от мала до велика знали, что служила она у немцев в полицейской команде где-то в районном центре юго-западнее Сталинграда. Положенный срок после войны до конца не отсидела – лагеря были заменены принудительной работой. Так и попала в Саратов. Народ ее сторонился, заговаривать избегал. Впрочем, и она особо не стремилась к общению: изредка в выходной день сидела во дворе на лавочке под сиренью и задумчиво глядела куда-то вдаль.

Двумя этажами выше проживала еще одна странная семейка. Тетя Саша – худая болезненная женщина с печальной улыбкой на бледном лице – всю войну партизанила в белорусских лесах. Была санитаркой, участвовала в рейдах по немецким тылам. Смеясь, рассказывала, какой талантливый в их отряде служил фельдшер: аборты девкам делал прямо на широком пне у костерка. Довелось и Саше лечь под его скальпель, правда, по причине обычного аппендицита. Операция прошла успешно, если не считать огромного разреза, сделанного из-за отсутствия условий. А позже начались проблемы: не успел шов зажить, как отряду пришлось спешно уходить от карателей. На подводах везли провизию, боеприпасы, раненых и детвору. Топали полсотни верст пешком. Топала и Саша, поддерживая руками перетянутый платком живот, чтоб «кишки не выпали наружу». Так и воевала с крепким бандажом до полного освобождения Белоруссии.

А ее муженек – сухощавый неразговорчивый по имени Миша и по прозвищу Сморчок – сам себе прострелил правую ладонь на охоте в первую неделю войны. Поговаривали, этот прием был распространен среди молодых мужчин, не желавших идти на фронт. Такие умники встречались всегда, во всех странах, независимо от национальности.

За подобные выходки серьезно наказывали, однако и здесь Миша каким-то образом вышел сухим из воды. Жильцы сталинского дома откровенно недолюбливали Сморчка, никогда с ним не здоровались и не переставали удивляться загадочному факту: что могло объединить героическую белорусскую санитарку и трусоватого «самострела»?..

Наконец, на втором этаже первого подъезда жил герой-танкист Иван Варламович – старшина запаса, кавалер двух орденов Славы. Без обеих ног, контуженый, весь нашпигованный осколками, но не теряющий оптимизма и страстно желающий прожить под мирным голубым небом до ста лет. Варламычу (так уважительно называли его соседи) было чрезвычайно трудно спускаться на деревянной каталке по ступеням лестницы, и мужики соорудили ему специальный металлический поручень вдоль стены подъезда. Это простое приспособление круто изменило жизнь инвалида. Он стал ежедневно спускаться во двор, гонял в ближайший магазин, в городской парк «Липки» и даже на набережную Волги, где пристрастился рыбачить с деревянных мостков. Варламыч умер одним из первых, не прожив под мирным небом и десяти лет. А оставшимся после него поручнем стали пользоваться дети, полагая, что тот сделан именно для них.

* * *

Изменившийся режим работы двигателей вырвал Воронова из неглубокого сна. В начале полета в голову лезли разные мысли и воспоминания – он никак не мог заснуть. А едва самолет перемахнул границу, как сознание выключилось…

Глянув в иллюминатор, Андрей вздохнул:

– Афган…

Под плоскостями лайнера до самого горизонта раскинулся однообразный пересеченный рельеф с желтовато-коричневыми горными цепями и темными прожилками ущелий.

В общей сложности Воронов провел в этой стране более двух с половиной лет. Сначала прибыл в должности заместителя командира эскадрильи и вдоволь хлебнул нелегкой боевой работы: перехватывал шедшие из Пакистана караваны с оружием, сопровождал колонны наших войск, летал на разведку и свободную охоту. Быстро дорос до заместителя командира полка по летной подготовке и был направлен на учебу в Академию имени Гагарина. Окончив ее, снова получил направление в Афганистан командовать полком. И вот теперь, после Академии Генерального штаба, новое назначение. Заместителем командующего ВВС 40-й армии.

Если следовать документам, то поначалу авиация в этом прославленном соединении была представлена 34-м смешанным авиационным корпусом, сформированным осенью 1979 года в Краснознаменном Туркестанском Военном округе на базе местных частей ВВС. Трудно представить, но первоначально в его состав вошло всего шесть эскадрилий, и на январь 1980 года имелось пятьдесят четыре самолета и двадцать вертолетов. Ровно через год самолетов стало восемьдесят девять, а вертолетов больше сотни. Это уже была серьезная сила. Ну, а весной восьмидесятого с началом активных боевых действий возникла необходимость еще более увеличить авиационную группировку, в связи с чем корпус был переформирован в ВВС 40-й армии.

Самолет приступил к развороту, и Андрей зажмурился от полоснувшего по глазам яркого солнечного света. Надвинув на иллюминатор шторку, он улыбнулся, представив скорую встречу с боевыми товарищами.

Когда он оставил Отдельный вертолетный полк и отбыл в академию, его должность занял друг и однокашник Лешка Максимов. С Лешкой они дружили давно и крепко – едва ли не с момента поступления в Сызранское авиационное училище. Так получилось, что и после его окончания друзья регулярно распределялись в одни и те же гарнизоны. Все совпадало, кроме одного: Воронов постоянно шел на шаг впереди Максимова. Первым пересел из операторского кресла в командирское, первым возглавил звено, затем эскадрилью и полк. Кстати, и семьей обзавелся тоже первым.

Лешка и поныне командовал Отдельным полком, летая на всех типах вертолетов, которые эксплуатировались в четырех боевых и транспортно-боевых эскадрильях. Но Воронов и тут сумел обойти своего друга, успев помимо «вертушек» освоить четыре типа самолетов.

– Скоро здесь начнется зима, – негромко проговорил Андрей, рассматривая глубокие складки местности к востоку от аэродрома Кабула.

* * *

К остановившемуся на бетонке самолету подъехал трап, а следом и несколько автомобилей: два «уазика», почтовая «буханка», автобус и пара грузовиков; от технических домиков потянулся инженерно-технический состав. А пассажиры самолета тем временем подхватывали вещички и неспешно продвигались к выходу.

Воронов не торопился, намереваясь покинуть салон одним из последних: с командой инспектирующих ему не по пути. Однако столпившихся в проходе между кресел военнослужащих внезапно растолкал плечистый нахальный командир экипажа.

– Товарищ генерал, РП просил передать, что за вами прибыла машина командующего ВВС, – доложил он.

– Понял. Спасибо, – поднялся Воронов.

Плотная стена из штабных офицеров дала трещину, позволив молодому генералу беспрепятственно пройти к открывшейся двери.

Глава вторая

ДРА; Кабул – Хост

Спустя тридцать минут «уазик» командующего лихо подкатил к штабу 40-й армии и тормознул точно напротив входа. Подхватив объемную сумку с личными вещами, Воронов вошел в прохладный полумрак. Оставив свой багаж у дежурного по штабу, постучал в дверь с табличкой «Командующий ВВС».

– Товарищ генерал-лейтенант, генерал-майор Воронов прибыл для дальнейшего прохождения службы, – переступив порог кабинета, ровным голосом доложил Андрей.

Кабинет был огромным, вероятно совмещал в себе рабочее помещение командующего, комнату отдыха, зал совещаний, лобное место и еще бог знает что. Параллельно ряду окон стоял длинный стол для подчиненных, одним торцом граничивший с полированным начальственным столом. Позади на стенке висел большой портрет генерального секретаря. Под ним сидел генерал-лейтенант авиации Филатов Леонид Егорович. Старый опытный вояка, послужным списком которого штабисты пугали молодых лейтенантов. Филатов был крепко сбит, высок и громогласен. Дипломатии чурался, рубил в глаза правду-матку, за провинности наказывал строго, но справедливо.

Выслушав доклад, он отложил авторучку, поднял голову и пристально поглядел на вошедшего офицера. Во взгляде читалась неприязнь.

«С чего бы? – подумал Андрей. – Накосячить еще не успел. Не выскочка, не из блатных, в родне – ни одного штабного. И раньше с Филатовым никогда не пересекались. Странно…»

– Присаживайтесь, – пробурчал генерал-лейтенант.

Новый заместитель устроился за длинным столом; рядом на стул поставил тонкий кожаный портфель, недавно подаренный супругой.

Командующий ВВС недовольно пожевал губами, снял очки в тонкой металлической оправе и сухо произнес:

– Я ознакомился с вашим личным делом. И, к сожалению, сделал выводы отнюдь не в вашу пользу.

– Могу узнать почему? – вскинул брови Андрей и невольно покосился на генсека. Тот тоже смотрел с портрета с подозрением и недовольством.

Воронов и впрямь был удивлен подобным заявлением, ибо с момента получения лейтенантских погон не имел ни одного взыскания. Все обстояло прекрасно и с боевой подготовкой, и с воинской дисциплиной, и даже с пресловутой морально-политической составляющей.

– Насколько я понял, вы совершенно не жалуете штабную работу, – пояснил причину новый шеф. – Вместо взаимодействия с разведкой и оперативным отделом вы предпочитаете прохлаждаться на аэродроме. Верно?

– Почему же прохлаждаться? – попробовал возразить Андрей. – Скорее, работать и готовить смену.

– Можно подумать, кроме вас, некому подготовить молодежь. К чему эти ваши регулярные полеты? До сих пор не налетались? Вот скажите, к примеру, зачем во время последней стажировки вам понадобилось осваивать штурмовик «Су-25»? Вы же вертолетчик!

– Товарищ генерал, я готовился командовать большим авиационным соединением, в котором помимо вертолетов будут и самолеты различного назначения. Чтобы грамотно командовать, нужно знать авиационную технику и желательно уметь на ней летать. Вы же сами прекрасно об этом знаете.

– Демагогия, Андрей Николаевич. Сущая демагогия.

Воронов ненавидел слово «демагогия». Обычно оппоненты в спорах прикрывались им в тот момент, когда заканчивались относительно разумные аргументы и попросту нечем было возразить.

В общем, разговор не клеился. И причин тому имелось целых две.

Во-первых, внешне Воронов совершенно не походил на заместителя командующего ВВС армии. Молодцеватый, подтянутый; седина только начинала пробиваться на висках, но из-за короткой стрижки разглядеть ее было невозможно. Андрей не курил, алкоголем никогда не злоупотреблял, фигуру благодаря регулярным занятиям спортом имел атлетическую.

Второй причиной являлся возраст. Если бы не генеральский мундир с академическим ромбиком и орденскими планками – никто бы не дал ему сорока лет. Одним словом, мальчишка против матерого Филатова, которому скоро должно было стукнуть шестьдесят.

* * *

Первые две недели пребывания Воронова в новой должности получились суетными и трудными. Они совершенно не походили на те времена, когда он поднимал в воздух на боевые операции эскадрилью или полк. Тогда все было проще и яснее, а теперь на его плечи давила громадная ответственность за тысячи подчиненных.

Сначала он безвылазно торчал в своем кабинете, находившемся в левом крыле штаба армии – разбирал бумаги и вникал в задумки, которые не успел завершить предшественник. Новая «богадельня», как окрестил свою рабочую зону Андрей, ничем не отличалась от кабинета командующего ВВС, разве что имела меньшую площадь, а висевший над головой портрет генсека был поскромнее и выцвел от яркого солнца.

Всего через авиационное соединение 40-й армии в порядке ротации поэтапно прошло большое количество авиационных частей и подразделений. Среди них – одиннадцать истребительных полков, отдельный разведывательный авиационный полк, штурмовой авиационный полк, отдельный смешанный авиационный полк, семь истребительно-бомбардировочных полков, четыре вертолетных полка, девять тяжелых бомбардировочных полков и более десятка отдельных авиационных эскадрилий. На момент вступления в должность Воронова ВВС армии насчитывали пять полков, две отдельные эскадрильи, а также многочисленные части авиационно-технического и аэродромного обеспечения. По приказу Филатова все это огромное хозяйство Андрею пришлось инспектировать, знакомясь с командным составом, а заодно проверяя состояние материальной части и боевую подготовку.

Ну, а после ознакомления с «хозяйством» началась будничная штабная работа…

Сразу после ввода 40-й армии в Афганистан ее первым командующим была внедрена практика проведения ежедневных совещаний, начинавшихся в семь часов утра. Сохранилась данная практика надолго, ибо во время совещаний тщательно анализировалась обстановка, уточнялись задачи воинским частям на предстоящие сутки. Вернее, на день и на всю последующую ночь, так как боевики активизировались именно с наступлением темноты.

В силу своих новых обязанностей на каждом совещании присутствовал и Воронцов. А после его окончания запрыгивал либо в транспортный вертолет, либо в машину и мчался для инспекции в очередную авиационную часть.

Через две недели подобного графика он почувствовал такую жуткую усталость, что едва не уснул на ближайшем совещании. «Все, пора встряхнуться, развеять мозги и размять суставы», – решил он про себя, незаметно глянув на часы.

* * *

Ровно через час Андрей был на ближайшем аэродроме, где размещался штурмовой авиационный полк. Встряска, которую он задумал, заключалась в самостоятельном вылете на разведку на новеньком «Су-25». Воронов обожал небо и всегда летал с удовольствием на любой технике, включая истребители, штурмовики и, конечно же, родные «вертушки». Полеты бодрили лучше любого кофе, восстанавливали силы, отвлекали от мрачных мыслей. В общем, помогали прийти в себя.

О необходимости разведывательного вылета в район высоты «3234» над дорогой в город Хост как раз говорили на только что прошедшем совещании в штабе армии. Коли есть задача, значит, ее нужно выполнять. Ну, а кто полетит на разведку – дело третье. Это уже никого не касается.

Обойдя машину, Андрей произвел предполетный осмотр. Техник самолета не отставал, выдерживая почтительную дистанцию в два-три шага.

– Боеприпасы в норме? – не оборачиваясь, спросил генерал.

– Так точно – под завязку.

– Когда в последний раз летала машина?

– Позавчера. Командир эскадрильи облетывал по кругу после регламента.

– Замечания были?

– Никак нет.

– Ясно. Поехали…

Техник придержал короткую лесенку, по которой летчик забрался в кабину, затем поднялся по ней сам, помог застегнуть лямки подвесной парашютной системы и закрыл на замки откидную часть фонаря.

Загудел генератором стоявший у левого крыла специальный автомобиль. У штурмовика ожил один двигатель, другой. Во время их запуска и проверки оборудования техник поддерживал связь с летчиком при помощи специального переговорного устройства.

Наконец, самолет плавно тронулся с места и, следуя точно по разметке, покатил к предварительному старту…

* * *

Афгано-пакистанская граница подкидывала один неприятный сюрприз за другим. Командование ограниченного контингента советских войск пыталось держать ее под контролем, однако сложнейший рельеф местности и огромная протяженность изломанной линии, превышавшая две тысячи шестьсот километров, не позволяли сделать это уверенно. Едва ли не каждый день трудившиеся над картами сотрудники оперативного отдела штаба армии рисовали в приграничных квадратах красный пунктир и стрелки, обозначавшие шедшие из Пакистана караваны или прорывавшиеся с боями банды боевиков.

Не отличался спокойствием и район вокруг высоты «3234», находившийся в зоне ответственности 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка. Десантники неплохо сдерживали противника на вверенном рубеже, однако из-за нехватки личного состава не всегда своевременно получали разведданные о перемещениях противника. Для решения данной задачи и отправился в полет генерал Воронов.

* * *

Денек выдался ясным, солнечным. Прозрачный сухой воздух позволял фиксировать наземные ориентиры на дистанции до пятидесяти километров. Впрочем, для жаркого и засушливого местного климата такая погода не была редкостью.

Мягко контролируя ручку управления, Андрей улыбнулся, пытаясь припомнить, когда в последний раз видел в афганском небе облака или ощущал приятные капли дождя.

Набрав над аэродромом безопасную высоту, он запросил у руководителя полетов отход от точки. Получив разрешение, отвернул на нужный курс, включил секундомер и поправил светофильтр на защитном шлеме, чтоб прикрыть глаза от светившего солнца.

До района, в котором требовалось провести разведку, предстояло плестись на крейсерской скорости чуть менее пятнадцати минут. Далее следовало снизиться и пройти вдоль дороги, ведущей в город Хост. Желательно дважды и в разных направлениях, чтобы установленная на самолете фотоаппаратура зафиксировала более широкую полосу местности.

– Пятнадцать минут абсолютной свободы, – прошептал Андрей, с удовольствием оглядывая слегка размытую линию горизонта. – Ни совещаний, ни писанины, ни нудных проверок. Красота…

Он любил находиться в кабине самолета или вертолета, любовно поглаживая ручку управления и поглядывая на приборы, любил больше, чем наземную суету, мало связанную с летной работой.

Здесь, «за речкой», из-за боевых действий все обстояло иначе: бестолковая рутина была сведена к минимуму. Зато в Союзе в авиационных гарнизонах летному составу приходилось заниматься черт-те чем. Если позволяли метеоусловия, то, как правило, выполняли две летные смены в неделю – чисто дневную и смешанную. Еще два рабочих дня уходило на предварительную подготовку к полетам; для молодежи эта подготовка была необходима как воздух, а опытные летчики и штурманы со скучающим видом в тысячный раз повторяли меры безопасности, действия при отказах техники, способы ведения ориентировки… Все остальное время, за исключением воскресенья, командование гоняло летный и технический составы по различным мероприятиям. Дабы не затосковали и не начали пить, им читали лекции замполиты и заезжие корреспонденты военных изданий. Их гоняли на аэродром для проведения паркового дня или для выщипывания травки, пробившейся между бетонных плит рулежных дорожек. Им устраивали муштру при полном параде и строевые смотры. Их заставляли мести дорожки в гарнизоне или днями напролет сидеть в душных классах на командирской подготовке.

Андрей сравнил местность с полетной картой, затем глянул на часы. До района ведения разведки оставалось около трех минут. С тех пор как душманы начали получать ПЗРК «Стингер», полеты до заданных точек и районов выполнялись на большой высоте. Вот и сейчас Воронов плавно перевел РУДы на малый газ, приступив к снижению до рабочей высоты.

«Дорога», – вскоре заметил он мелькнувшую впереди тонкую ленточку. Она извивалась между горных цепей с запада на восток; в двадцати километрах от Пакистана она поворачивала к северу и относительно прямой линией тянулась вдоль левого берега узкой речушки.

К началу плавного изгиба серо-коричневого русла штурмовик занял необходимую высоту. Воронов установил скорость, подкорректировал курс и, щелкнув тумблером, приготовил к работе две бортовые фотокамеры.

* * *

Первый проход вдоль тридцатикилометрового участка дороги Андрей выполнил южнее реки, фотографируя равнинную часть ее поймы, ширина которой достигала пятнадцати километров. Вплотную к реке зеленели обработанные и засеянные поля, тут и там встречались селения и отдельно стоящие домишки простых дехкан. Южнее местность представляла собой выжженную солнцем равнину, тянувшуюся до пограничных с Пакистаном хребтов.

Дойдя до города Хост, Воронов выполнил разворот на сто восемьдесят градусов и пошел обратным курсом, фиксируя на пленку гористый левый берег. Под хребтами проходила основная дорога, соединявшая Хост с центральными и западными провинциями.

Дорога пустовала. За редкими автомобилями тянулся длинный шлейф пыли. Гораздо чаще под плоскостями самолета мелькали гужевые повозки или небольшие группы пеших путников. Левее дороги тянулся северный берег реки – такой же пестрый из-за домишек и прямоугольников засеянных полей. Правее маршрута полета рельеф повышался, превращаясь из равнинного в горный.

Перемахнув очередное ущелье, Андрей двинул ручкой управления. Самолет-разведчик послушно подвернул в сторону крутого дорожного излома. Миновав его, пилот намеревался закончить съемку района и приступить к набору высоты.

В последний раз осмотрев местность с относительно небольшой высоты, Воронов выключил фотоаппаратуру, потянул ручку на себя и вздохнул: «В этом полете обнаружить противника не получилось…»

Буквально через мгновение он резко положил машину на бок, вывел двигатели на взлетный режим и, заложив крутой вираж, ушел от длинной, тянувшейся от склона хребта, оранжевой трассы.

Ушел. Спасло, что за секунду до этого Андрей приступил к набору высоты. Оставайся он на прежнем эшелоне – несколько пуль, выпущенных из крупнокалиберного пулемета, наверняка достигли бы цели.

Выполняя противозенитный маневр, Воронов успел заметить точку, из которой исходили огненные всполохи. Закончив полный вираж, он отыскал на склоне это место, поймал его в перекрестье прицела и выпустил несколько неуправляемых ракет. Через мгновение склон скрылся из виду за облаками пыли и дыма.