Текст книги "Александр II в любви и cупружестве. Любовные приключения императора"

«…До самой женитьбы своей не знал женщин»

В 1838 году, когда цесаревич, сопровождаемый своим воспитателем Жуковским, мчался в Москву, это событие осталось уже далеко позади и, казалось, в стране наступило некоторое успокоение. Однако загнанные императором Николаем I в подполье тайные общества вершили свое дело, подтачивая устои самодержавия.

Но любые, даже самые острые повороты истории не в состоянии полностью заставить предать забвению чувства человеческие.

Игорь Зимин, говоря о воспитании наследника престола, отметил:

«Очень сильное влияние на воспитание цесаревича Александра Николаевича, на формирование его характера оказал отец император Николай I. Железный характер этого человека, его чувство долга, его представление о справедливости во многом были усвоены Александром II. Иногда, решая свои педагогические задачи, Николай Павлович прибегал к весьма оригинальным приемам. По воспоминаниям врача Калинкинской больницы Реймера, в 1835 г. Николай Павлович обратился к нему при обходе: “Я пришлю сюда своего сына, и ты покажи ему самые ужасные примеры сифилитической болезни на мужчинах и женщинах. Когда я был молод и еще не женат, мой доктор Крейтон тоже водил меня по военному госпиталю, больные, которых я увидел, произвели во мне такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин”. Цесаревичу в 1835 г. исполнилось 17 лет, и отец счел необходимым познакомить сына и с неприглядной изнанкой “любви”».

Император Николай I не напрасно беспокоился. Сыновья выдались любвеобильными сверх всякой меры.

Ну а каков был сам император? На этот вопрос в своих воспоминаниях ответила великая княжна Ольга Николаевна:

«Мой отец был, по словам одного французского маршала, “lе physique du métier” (фр. образец военной выправки). Его большой рост, его строгий профиль вырисовывались резко на светлой синеве неба. Движения, походка, низкий голос – все в нем было созвучно: спокойно, просто, властно. Надо было видеть наших родителей, будь то в торжественных случаях, в парадных нарядах, или рука об руку гуляющими под деревьями нашего Летнего дворца, чтобы понять, как мы гордились ими и с нами весь русский народ».

Император Николай I был человеком нелицемерно верующим, подлинно православным государем. Ольга Николаевна отметила:

«Для Папа (здесь и далее ударение на втором слоге. – Н.Ш.) было делом привычки и воспитания никогда не пропускать воскресного богослужения, и он, с открытым молитвенником в руках, стоял позади певчих. Но Евангелие он читал по-французски и серьезно считал, что церковнославянский язык доступен только духовенству. При этом он был убежденным христианином и глубоко верующим человеком, что так часто встречается у людей сильной воли.

В религиозных представлениях Мама преобладающими оставались впечатления ее протестантского воспитания. В нашей религии для нее радостью и утешением были только молитвы об умерших, оттого что они теснее соединяли ее с покойной матерью. Ни Богослужения, ни молитвы не могли умилить ее до слез. И все же кому случалось быть свидетелем того, как Мама с Папа готовились к причастию, тот обнаружил бы, до какой степени верующими они были. В эти дни Папа был преисполнен детски-трогательного рвения, Мама же была скорее сдержанная, но без налета всякой грусти».

«Папа радовало то, что его любили в народе за его справедливость и энергию. Уважение, внушаемое им, исходило главным образом от его взгляда, который могли выдерживать только люди с чистой совестью; все искусственное, все наигранное рушилось, и всегда удавалось этому взгляду торжествовать надо всем ему враждебным.

Папа стоял как часовой на своем посту. Господь поставил его туда, один Господь был в состоянии отозвать его оттуда, и мысль об отречении была несовместима с его представлением о чувстве долга. В то время он был на высоте своей власти, и его влияние на окружающих казалось безграничным. Позднее, когда он знал, что существуют границы даже для самодержавного монарха и что результаты тридцатилетних трудов и жертвенных усилий принесли только очень посредственные плоды, его восторг и рвение уступили место безграничной грусти. Но мужество никогда не оставляло его, он был слишком верующим, чтобы предаться унынию: но он понял, как ничтожен человек. Как часто он говорил нам в это время: “Когда меня не будет больше, молитесь обо мне”».

И, конечно, нельзя не остановиться на том, что отметила в своих мемуарах, опровергая сплетни, Ольга Николаевна. Ну, во-первых, мы уже обратили внимание на признание самого императора в записках, что первой женщиной была у него его супруга. Ну а дочь прибавила к тому факты об отношениях его к семье:

«Я повторяю то, о чем уже говорила однажды: Папа женился по любви, по влечению сердца, был верен своей жене и хранил эту верность из убеждения, из веры в судьбу, пославшую ему ее, как Ангела-Хранителя».

Ну и о том, как относился он к детям:

«Накануне Нового года Папа появился у постели каждого из нас, семи детей, чтобы благословить нас. Прижавшись головкой к его плечу, я сказала ему, как я благодарна ему за всю ту заботу и любовь, которые он проявлял ко мне во время моей болезни. “Не благодари меня, – ответил он, – то, что я чувствую, естественно; когда у тебя самой будут дети, ты поймешь меня”».

И еще в трудный день, когда решался вопрос о замужестве:

«Вечером в тот же день Папа постучался ко мне: “Если у тебя есть потребность в беседе, здесь перед тобой друг, которому ты можешь излить свое сердце!”»

А вот сцена перед свадьбой:

«Когда я вечером 30 июня поднялась в последний раз в свою комнатку, я долго не могла заснуть. Я позвала Анну Алексеевну, и мы долго говорили на моем балконе. После полуночи Папа постучался в мою дверь: “Как, вы все еще не спите?” Он обнял меня, мы вместе опустились на колени, чтобы помолиться, и потом он благословил меня. Как он был нежен ко мне! Какой бесконечной любовью звучали его слова! Потом он поблагодарил Анну Алексеевну за все, что она сделала для меня во время нашего десятилетнего совместного пребывания. В дверях он еще раз повернулся ко мне и сказал: “Будь Карлу тем же, чем все эти годы была для меня Мама!”»

Как-то не очень вяжутся эти факты с разрисованным лжеисториками образом «чудовища с оловянными глазами», которое «приступом брало женщин, понравившихся ему», но именно так изображают государя клеветники и пасквилянты всех мастей.

Каждому ребенку нужно детство

Но вернемся к воспитанию и образованию цесаревича. Бунт был разгромлен. Начались учебные будни.

Анне Петровне Зонтаг Жуковский признавался:

«В голове одна мысль, в душе одно желание, не думавши, не гадавши, я сделался наставником Наследника престола! Какая забота и ответственность! Занятие питательное для души! Цель для целой остальной жизни! Чувствую ее великость и всеми мыслями стремлюсь к ней!.. Занятий множество. Надобно учить и учиться, время захвачено… Прощай навсегда, поэзия с рифмами!»

Доктор исторических наук профессор Игорь Викторович Зимин в книге «Повседневная жизнь императорского двора. Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение» рассказывает:

«Воспитание мальчиков в царской семье имело свою специфику. Девочки “уходили” из дома в семьи владетельных особ по всей Европе, а мальчики должны были служить России. По традиции, для них была возможна только одна карьера – карьера русского офицера, поэтому их воспитателями назначались только офицеры. Учителями могли быть и статские специалисты, но воспитателями – только военные».

Поскольку воспитанию цесаревича уделялось особое внимание, то и подбор воспитателя к нему велся с особым тщанием. В июле 1824 г. воспитателем шестилетнего великого князя Александра Николаевича назначается капитан Карл Карлович Мердер, «прирожденный педагог, тактичный и внимательный». Надо отметить, что Николай Павлович тогда еще не был императором и мало кто предполагал, что он им когда-либо будет. Но 30-летний Николай Павлович знал о своих перспективах и считал, что его старший сын рано или поздно станет цесаревичем. Тем не менее выбор К.К. Мердера лично Николаем Павловичем удивил петербургскую публику. Впоследствии все единодушно признали, насколько удачен оказался этот выбор. Редкий случай, когда большинство мемуаристов единодушно сошлись в высокой оценке К.К. Мердера. А.С. Пушкин, который, бывая в Зимнем дворце, знал Мердера, отметил в дневнике: «Мердер умер, – человек добрый и честный, незаменимый».

Мердер занимался с цесаревичем военными науками, Жуковский же – в первую очередь русским языком и литературой, хотя и у того и другого главной задачей оставалось духовно-нравственное воспитание.

Воспитатель цесаревича Александра К.К. Мердер.

Неизвестный художник

Жуковскому и Мердеру удалось найти общий язык и согласованно делать общее дело. Василий Андреевич так оценивал своего коллегу: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его… Его питомец… слышал один голос правды, видел одно бескорыстие… могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне».

И. Зимин писал: «К.К. Мердер в своей педагогической практике тесно увязывал воспитание и образование цесаревича. Например, в 1829 г. он осуществил проект, названный “кассой благотворения”. Смысл заключался в том, что успехи в науках и поведении цесаревича и его двух приятелей оценивались в денежной форме. Но накопленные личные деньги должны были идти не на собственные нужды, а на благотворительность. Два раза в год предполагалось считать собранные деньги и тратить их на какое-либо полезное дело или благотворительность. Николай I одобрил идею, и касса действовала во все время обучения наследника».

Василий Андреевич Жуковский считал, что каждому ребенку нужно детство. Ему просто необходимы беспечные детские забавы. Нельзя воспитывать даже наследника престола с помощью постоянных напоминаний ему о его грядущей роли. Ребенок в детстве развивается с помощью игр. Ему нужны сверстники для этих игр. И важно, чтобы у мальчишек были сверстники, а у девчонок – сверстницы. Наверное, он к тому времени уже начинал осознавать, что ему как раз в детстве именно сверстников не хватало, как, кстати, не хватало и Пушкину, который в какой-то мере жил жизнью старшей сестры. Правда, все потом поправил лицей – это хоть и не военное учебное заведение, но устроенное по многим принципам военной школы, в частности кадетских корпусов.

Жуковский высказал свое мнение императору Николаю I, что цесаревичу очень важно подобрать друзей, с которыми бы он вместе и занимался играми и приобщался постепенно к наукам. Были выбраны старший сын композитора графа Михаила Виельгорского и Алексей Толстой, будущий замечательный поэт, автор знаменитых стихотворений «Средь шумного бала» и «Колокольчики мои…».

Александра Осиповна Россет вспоминала о том, как однажды, будучи при дворе, стала свидетельницей удивительной сцены. У наследника престола цесаревича Александра, тогда еще ребенка, были в гостях Алексей Толстой, Александр Адлерберг и Паткуль, прозванный «знаменитым лентяем». Между ними началась шуточная потасовка. Александра Осиповна оставила такие воспоминания:

«Наследник весь в поту, Саша с оторванным воротником (в то время дети носили большие воротники), Паткуль растрепанный более, чем когда-либо, Алеша красный, как индейский петух, все хохочут как сумасшедшие, счастливые возможностью бороться, кричать, двигаться, размахивать руками. Алеша отличается баснословной силой, он без всякого усилия поднимает их всех, перебрасывает их по очереди через плечо и галопирует с этой ношей, подражая ржанью лошади. Он презабавный и предложил Государю помериться с ним силой.

Его Величество сказал ему:

– Со мной? Но ты забываешь, что я сильнее тебя, гораздо выше.

– Это не важно, я не боюсь помериться, с кем бы то ни было, я очень силен, я это знаю.

Государь ответил ему:

– Так ты, значит, богатырь?

Мальчуган возразил:

– У меня казацкая душа.

И, к всеобщему удивлению, привел стих из “Полтавы”. Поэма “Полтава” закончена была Пушкиным незадолго до этого. Это восхитило Государя, который сказал ему:

– Что ж, померимся силами, я выше тебя ростом и буду бороться одной рукой.

Алеша сжал кулаки, наклонился, как в кулачном бою, а затем спросил:

– Я могу больно бить?

– Нисколько не стесняясь.

Казак мгновенно сорвался с места, точно ядро, выброшенное из жерла пушки. Государь, отражая это нападение одной рукой, от времени до времени говорил:

– Он силен, этот мальчишка, силен и ловок.

Заметив, что тот, наконец, задыхается и еле дышит, Государь поднял его, поцеловал и сказал ему:

– Молодец и богатырь».

Быть может, Николай Павлович узнал себя в раннем детстве, ведь и он сам родился богатырем.

Снова обратимся к вопросу о том, можно ли сказать, что цесаревич Александр Николаевич был сыном своего отца? Смотря в чем. В отношении незыблемости самодержавной власти – да. В отношении военных достижений – да. В любви и супружестве Николай Павлович являл полную противоположность своему сыну.

Что же касается заявлений некоторых пасквилянтов, то они голословны. Возьмем, к примеру, сплетни о романе императора с Варварой Нелидовой.

Великая княжна Ольга Николаевна опровергла эти грязные выдумки. Она рассказала следующее:

«На одном из этих маскарадов Папа познакомился с Варенькой Нелидовой, бедной сиротой, младшей из пяти сестер, жившей на даче в предместье Петербурга и никогда почти не выезжавшей. Ее единственной родственницей была старая тетка, бывшая фрейлина Императрицы Екатерины Великой, пользовавшаяся также дружбой бабушки. От этой тетки она знала всякие подробности о юности Папа, которые она рассказала ему во время танца, пока была в маске. Под конец вечера она сказала, кто она. Ее пригласили ко Двору, и она понравилась Мама. Весной она была назначена фрейлиной.

То, что началось невинным флиртом, вылилось в семнадцатилетнюю дружбу. В свете не в состоянии верить в хорошее, поэтому начали злословить и сплетничать. Признаюсь, что я всегда страдала, когда видела, как прекрасные и большие натуры сплетнями сводились на низкую степень, и мне кажется, что сплетники унижают этим не себя одних, а все человечество. Я повторяю то, о чем уже говорила однажды: Папа женился по любви, по влечению сердца, был верен своей жене и хранил эту верность из убеждения, из веры в судьбу, пославшую ему ее, как Ангела-Хранителя.

Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Ее натура была веселой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять. Она была тактичной, к льстецам относилась как это нужно и не забывала своих старых друзей после того, как появилась ко Двору. Она не отличалась благородством, но была прекрасна душой, услужлива и полна сердечной доброты. Она подружилась с Софи Кутузовой, дочерью петербургского генерал-губернатора. Из-за несчастного случая последнюю подвергали различным лечениям, как то: подвешиванию, прижиганию каленым железом и другим мучениям, так что она долго была полуумирающей. Она кричала день и ночь от боли, покуда Мандт (лейб-медик) не услышал о ее болезни и не стал лечить ее другим методом, который в конце концов, после долгих лет, исцелил ее. Мама, которая очень любила мать Софи, часто навещала ее из сострадания. Софи платила ей благодарностью и называла ее матушкой. Она носила развевающиеся платья, чтобы скрыть свое убожество. Правильные черты ее лица напоминали римлянку. Варенька и Софи жили дверь в дверь. Обе почти не выезжали и имели собственный круг знакомых. Я заметила, что женщины такого типа нравились деловым мужчинам, как так называемые “душегрейки”. Папа часто после прогулки пил чай у Вареньки; она рассказывала ему анекдоты, между ними и такие, какие никак нельзя было назвать скромными, так что Папа смеялся до слез. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад. С тех пор кресло это стали прислонять к стене, чтобы подобного случая не повторилось».

Но вернемся в те годы, когда рос и мужал старший сын Николая Павловича, которому суждено было сменить отца на нелегком и ответственном посту Государя России в тяжелейшие для Отечества времена. Он готовился к своему будущему служению, но ничто человеческое не было чуждо юному наследнику престола, причем в своих любовных увлечениях он был последователем вовсе не отца своего, а своего державного дяди – императора, известного нам под именем Александра I, нареченного Благословенным…

Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала о присяге наследника престола:

«1834 год принес с собой конец нашей совместной детской жизни. Саша стал совершеннолетним (в шестнадцать лет по нашему семейному закону) и вступил в общественную жизнь после того, как присягнул как наследник. Это была трогательная церемония: Саша, сопровождаемый отцом, встал пред алтарем и развернутым знаменем и звонким голосом прочел текст присяги. Торжественный день был отпразднован концертом церковной музыки. Вечером у Нарышкиных давали бал для дворянства. Было лето. Через открытые окна видна была река с освещенными лодками; восторженные крики толпы доносились к нам, не хватало только присутствия в этот торжественный день Сашиного любимого воспитателя, генерала Мердера. По состоянию своего здоровья он должен был уехать в Италию, и накануне пришло известие о его смерти, которое от нас скрыли, чтобы не омрачать торжества. Саша узнал об этом неделю спустя в Царском Селе и горько плакал о первом друге своей жизни. Его заменил Кавелин, а князь Ливен, до тех пор посол в Лондоне, был назначен опекуном. Еще серьезнее, чем до сих пор, Саша отдался наукам, к которым прибавились военная история и законоведение».

Присяга цесаревича Александра Николаевича в Зимнем дворце.

Художник Г.Г. Чернецов

Попытка лечения от любовных похождений

Настало время, когда любовные увлечения коснулись сердца державного воспитанника Василия Андреевича Жуковского. Первыми предметами увлечений стали фрейлины. Увлечения следовали за увлечениями, огорчая сурового и высоконравственного отца, доставляя немало хлопот воспитателю, которому хоть и не были чужды высокие чувства, но который оказался гораздо более постоянным в них.

В пятнадцатилетнем возрасте цесаревич ухаживал за фрейлиной матери Натальей Николаевной Бороздиной, которая была старше него на два года. И ухаживания его имели успех. Не обходил вниманием и других фрейлин.

О Наталье Бороздиной великая княжна Ольга Николаевна вспоминала:

«В это время при Дворе появились три сестры Бороздины, сироты, дети очень уважаемого отца и совершенно невозможной матери. Ольга, старшая, была нехороша собой, глуповата, но очень добра. За ней следовала Настенька, которая была красивее и пела приятным голосом романсы. Натали, младшая, была назначена ко мне. Она тоже была музыкальна, и мы много играли в четыре руки; на музыкальных вечерах она аккомпанировала пению. Чистенькая и аккуратная, неуравновешенно веселая, она уже смолоду была старой девой и иногда докучала мне своим нравоучительным тоном. Она была дружна с Алексеем Фредериксом и вместе с ним составляла пару самую благоразумную в веселом окружении Мэри. Ольга Бороздина вышла замуж уже немолодой за шестидесятилетнего генерала Мосолова, который был богат и ужасен. Настенька вышла замуж за Урусова, Натали поступила после моего замужества в 1846 году дежурной фрейлиной. Ей было за тридцать, что ей не помешало влюбиться в профессора естественных наук, бывавшего у Виельгорских. Это кончилось тем, что в 1850 году она вышла за него замуж, чем привела в изумление всех друзей, считавших до той поры Натали благоразумной. Этот брак был неудачен. Профессор нашел плохо оплачиваемый пост корреспондента Министерства финансов в Лондоне, они жили в очень тяжелых условиях, почти в нужде. Один за другим стали появляться дети. Натали умерла в нищете. Я сомневаюсь теперь, была ли она в какой-либо степени счастлива».

С Бороздиной роман не был продолжительным. И в январе 1837 года цесаревич, когда ему было уже девятнадцать, снова влюбился и снова во фрейлину своей матери. На этот раз его избранницей стала красавица Ольга Калиновская, полячка. Она была действительно прекрасна, и родители не на шутку испугались за сына. Он по рангу своему не мог выбирать себе вторую половину. Но, казалось, выбрал.

Сестра цесаревича, великая княжна Ольга Николаевна, так воспоминала о Калиновской: «У нее были большие темные глаза, но без особого выражения; в ней была несомненная прелесть, но кошачьего характера, свойственная полькам, которая особенно действует на мужчин. В общем, она не была ни умна, ни сентиментальна, ни остроумна и не имела никаких интересов. Поведение ее было безукоризненно, и ее отношения со всеми прекрасны, но дружна она не была ни с кем. Впрочем, как сирота, без семейных советов оставленная жить в обществе, считавшемся поверхностным и фривольным, она должна была встречать сочувствие. И папа, относившийся по-отечески тепло к молодым людям, жалел ее от всей души».

Фрейлина графиня Александра Андреевна Толстая (1817–1904), впоследствии с 1881 года камер-фрейлина русского императорского двора и кавалерственная дама ордена Святой Екатерины, отметила в воспоминаниях:

«Сразу заметны ее изумительные глаза. Аристократка с рождения, она получила блестящее воспитание в Санкт-Петербурге. Ее не отличает ослепительная красота, но ее манера держать себя в светском обществе покорила сердце цесаревича».

Словом, с одной стороны, фрейлина заслуживала сочувствия, но с другой – показывала себя как сердцеедка и соблазнительница. Ее можно было изгнать из дворца, но, как сообщила великая княжна, император жалел ее. Он решил отправить сына в путешествие по России.

Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Саша уезжал с тяжелым сердцем. Он был влюблен в Ольгу Калиновскую и боялся, что во время его отсутствия ее выдадут замуж».

И опасался не напрасно. Влюбленность в Калиновскую беспокоила родителей по целому ряду причин. Прежде всего она не подходила по рангу. Но и это не все. Ольга Калиновская – представительница древнего польского дворянского рода – исповедовала католическую веру, что вовсе было недопустимо.

Император говорил супруге:

«– Надо ему иметь больше силы характера, иначе он погибнет… Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко попадает под влияние. Надо его непременно удалить из Петербурга…»

Так складывалась идея отправить наследника престола в путешествие по России.

Императрица же, пытаясь вразумить сына-цесаревича, писала ему:

«Меня огорчает, что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой так тебе не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять империей, если не можешь управлять собой?»

Император очень надеялся, что путешествие излечит сына от этой любви, да и от других увлечений, которые, как он полагал, еще не раз взволнуют сердце наследника престола. Император словно предчувствовал, что в путешествии произойдет что-то важное, необычное…

2 мая 1837 года кортеж великого князя выехал из Царского Села. Наследника престола сопровождал Жуковский.

Не случайно. Василий Андреевич был, как известно, добряком. Это его качество император использовал, направив к Лепарскому в Сибирь, чтобы разъяснить, как надо обходиться с государственными преступниками – декабристами. Тяжелые условия ведь раздуты либерастами тех времен и подхвачены во времена, когда русское православное самодержавие старательно порочили.

Василий Андреевич был настолько добросовестным и ответственным, что в случае необходимости умел быть достаточно жестким, особенно если государь не раз поручал ему важные дела. Вот и теперь дело было серьезным.

Император хотел, чтобы сын познакомился с Великой Державой, в управление которой ему предстояло рано или поздно вступить.

Он писал сыну: «Не любишь ли отныне еще сильнее нашу славную, добрую Родину, нашу матушку-Россию. Люби ее нежно; люби с гордостью, что ей принадлежен и родиной называть смеешь, ею править, когда Бог сие определит для ее славы, для ее счастия!»

Маршрут путешествия был составлен самим государем и пролегал по огромному пространству от Санкт-Петербурга через Новгород, Тверь, Ярославль и Кострому на Урал. Намечалось посетить Екатеринбург, Тюмень, Тобольск, а затем возвратиться в Поволжье. Оттуда через Воронеж, Тулу, Рязань, Смоленск и Бородино прибыть в Москву. Из Москвы через Владимир, Нижний Новгород и Муром предполагалось проехать на юг. А уже затем вернуться в Петербург. За полгода предстояло объехать всю Россию и даже побывать в Сибири.

«Ты первый из нас в сем отдаленном крае! – писал сыну император. – Какая даль!.. Но какое и тебе на всю жизнь удовольствие, что там был, где еще никто из Русских Царей не бывал…»

А Василий Андреевич Жуковский вспоминал: «Мы летим, и я едва успеваю ловить те предметы, которые мелькают, как тени мимо глаз моих».

Остановок было много, много интересных встреч, которые давали великому князю представление о России. Жуковский вспоминал, что вставали каждый день в половине шестого утра, а ложились за полночь. Великий князь успевал вести путевой журнал и писать письма родителям. Жуковский с восхищением рассказывал императрице Александре Федоровне: «Великий Князь постоянно пишет к Вашему Величеству, и Вы получаете от него обо всем самые свежие известия. Завидую ему в этой способности владеть пером во всякое время, с незапутанными мыслями, после величайшей усталости… Могу всем сердцем радоваться живым полетам нашего возмужавшего орла и, следуя за ним глазами и думой в высоту, кричать ему с земли: смелее, вперед по твоему небу! И дай Бог силы его молодым крыльям! Дай Бог любопытства и зоркости глазам его: то небо, по которому он теперь мчится прекрасно, широко и светло: это – наша родная Россия!»

Недаром Василий Андреевич в день появления на свет наследника с восторгом восклицал:

 
Лета пойдут; подвижник молодой
Откинувши младенчества забавы,
Он полетит в путь опыта и славы…
Да встретит он обильный честью век,
Да славного участник славный будет,
Да на чреде высокой не забудет
Святейшего из званий – человек!..
 

В путешествии Жуковский соблюдал указанные Государем строгости и ограничения – никаких балов, никаких торжественных приемов, никаких увеселений.

Распорядок дня был достаточно суровым:

«Встав в пять часов, ехать в шесть утра. Не останавливаться для обеда, ни завтрака на дороге до ночлега, буде на пути есть предмет любопытный, то останавливаться для осмотра».

Ну а непосредственно цесаревичу император дал такую инструкцию:

«По приезде на место посетить в губернских городах собор, или даже в уездах те места, где хранятся предметы особого богомолья. Засим по приезде на квартиру обедать, призывая к столу только губернаторов. Вечер посвятить записыванию в журнал всего виденного в течение дня и ложиться пораньше спать… Первая обязанность твоя будет все видеть с той непременной целью, чтобы подробно ознакомиться с государством, над которым рано или поздно тебе определено царствовать. Поэтому внимание твое должно равно обращаться на все. Не показывая предпочтения к которому либо одному предмету, ибо все полезное равно тебе должно быть важным; но при том и обыкновенное тебе знать нужно, дабы получить понятие о настоящем положении вещей… Нет сомнения, что везде тебя с искренней радостью принимать будут, ты внутри России увидишь и научишься ценить наш почтенный, добрый русский народ и русскую привязанность, но не ослепись этим приемом и не почти сие за заслуженное тобой, тебя примут везде как свою надежду, Бог милосердный поможет ее оправдать, ежели постоянно перед глазами иметь будешь, то твои мысли и чувства одну ее постоянным предметом иметь будут».

Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала:

«Весной Саша отправился в большое путешествие по России. Через Вятку он хотел добраться до Тобольска. Он первый из Великих князей ступил на Сибирскую землю. Все, имевшие до него дело или обращавшиеся к его посредничеству, были очень милостиво приняты Папа, который страстно желал, чтобы имя его сына благословлялось, где бы он ни появлялся.

В Новочеркасск Саша торжественно въехал верхом на лошади, с атаманской булавой в руках, окруженный казаками. В то время ему было девятнадцать лет. Он был высок и строен. Лицо его было более красивым, чем повелительным. В нем преобладала мягкость, и в глазах светилась доброта его души. Таким он оставался до конца своих дней, в шестьдесят лет. Неблагодарность людей и разочарования в жизни не смогли изменить его доброту, которой было пропитано все его существо.

11 июля, в день моего Ангела, он находился в Туле, откуда прислал мне икону с изображением Богоматери. Я до сих пор ее храню. Такое исходившее от сердца внимание он оказал мне тогда, когда был завален работой и обязанностями, которые занимали все его время. Оно меня тем более тронуло, что ведь обычно братья не балуют своих сестер».

И вот, когда путешественники проезжали Тулу, Жуковский получил известие о болезни кого-то из родных и вынужден был отправиться в Белев, пообещав догнать цесаревича в Смоленске. Тогда-то и отправился цесаревич в Кимборово, уже без строгого ока своего воспитателя.