Электронная библиотека » Николай Шахмагонов » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 29 мая 2023, 15:40


Автор книги: Николай Шахмагонов


Жанр: Книги о войне, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Оказанная услуга не стоит ничего

Стоял тёплый летний вечер. Это в междуречье Дона и Волги солнце жестоко выжигало степь, и не было спасения от знаю ни днём, ни даже ночью, когда духота обрушивалась на тех, кто целый день был на ногах без отдыха, а порой и без необходимого количества питьевой воды.

Настя уже собиралась на ужин, когда возле дома остановился чёрный лимузин и из него вышел Курт Хагер. Она уже в окно заметила, что он в отличном настроении. Войдя в дом, осыпал Настю комплиментами, похлопал по плечу вышедшего из кабинета, чтобы встретить его, Зигфрида.

– Ну что, дружище, я же говорил, что русским придёт конец этим летом!

– Помню, говорил, – нейтрально ответил Зигфрид, стараясь реагировать сдержанно.

– Наступают, наступают германские войска. Скоро будут в Сталинграде, в Майкопе, в Грозном, а там и в Баку.

– Отчего такая уверенность? – спросил Зигфрид.

– Оттого, что разгромлено два десятка русских дивизий. Два десятка! Взято свыше тысячи танков, свыше двух тысяч орудий… А пленных сколько! Тьма. Более двухсот тысяч. Словом, провели appendectomy.

– Провели что? – переспросила Настя.

– Аppendectomy, – повторил Курт Хагер и пояснил: – Операцию по удалению аппендицита.

И тут Настя осмелела. Она неожиданно спросила:

– Вот так победа! Вы предрекали её, Курт! Хорошо сработала германская разведка. Это ведь, как в сорок первом, помогла пятая колонна? Вы необыкновенно прозорливый… Ну так что, выпьем за победу…

Хагер, получив комплимент, растаял и даже, как показалось, был несколько раздосадован тем, что прелестная Настя тут же и потеряла интерес к его весеннему пророчеству о крупной измене.

– Да, с пятой колонной надо работать! Мы это умеем.

– А, даже говорить о них противно, – сказала Настя, поймав на себе несколько изумлённый, пристальный взгляд Зигфрида.

Тот поначалу хотел прекратить этот разговор, который показался опасным, но заметив, что Настя всем свои видом демонстрирует полное безразличие к конкретным фактам, чем провоцирует Хагера, сделал вид, что ему срочно нужно отдать распоряжение о том, чтобы накрыли стол по случаю прибытия важного гостя.

– Что говорить о мелких сошках. Они сделали своё дело, – махнула рукой Настя.

– Мелких? Да обеспечили котёл и поражение русских командующий фронтом Тимошенко и его член… как там его… член…

– Военного совета, – подсказал Зигфрид.

– Да, да, член Военного совета фронта Хрущёв. Это у них так комиссар высокого ранга называется.

– Он ещё и член Политбюро, – заметил Зигфрид. – Неужели мог пойти на предательство? Вы что-то путаете, Курт…

Настя поняла, что Зигфрид решил подыграть ей.

Курт же был не просто в хорошем настроении. Он, видимо, на радостях уже где-то выпил и стал не в меру разговорчив. Впрочем, а что таиться? Ганс Зигфрид вполне свой, ну а Настя, так Настя, как он понял, чуть ли не невеста его. Во всяком случае, в прошлый раз, когда Хагер проявил к ней излишний интерес, Зигфрид намекнул на это обстоятельство, дабы заставить держаться скромно и сдержанно по отношению к ней.

К тому же дело сделано. И Тимошенко, и Хрущёв свою миссию исполнили. Русские понесли тяжелейшее поражение. Германские войска продвигались вперёд стремительно, и Хагер полагал, что скоро они ворвутся в Сталинград, перережут важную водную артерию, и тут же в войну вступят Япония и Турция. А это уже всё… Конец не просто Советской России, а и вовсе России.

Так что в таких, как Тимошенко и Хрущёв, надобность отпадёт – ну а услуга, уже оказанная на Западе, вообще никогда и ничего не стоила.

О Хрущёве Хагер сказал, что он был внедрён в окружение Сталина ещё в тридцатые годы через жену вождя Аллилуеву.

За чаем, разумеется, чаем с коньяком, Настя спросила:

– Так отчего же после предательства под Харьковом Хрущёв не перешёл на сторону Германии? Неужели не мог выехать в передовые части и оказаться в плену?

– Ха-ха! – отозвался Хагер, – Павлов выехал. Но его сами русские перехватили.

– И германское командование не могло его спасти? Я слышала о том, что был у нас целый полк «Бранденбург»… Переодевались в советскую военную форму, забрасывались в тыл и действовали довольно успешно. Неужели же не могли вытащить этого Павлова?

– А зачем? Он своё дело сделал и большего сделать не мог. Тогда германскому командованию такие павловы были уже не нужны. Думали, что скоро Москва… Скоро победа.

– А Хрущёв?

– Он был бы нужен, если бы не такая победа под Харьковом. Я интересовался Хрущёвым. Мне объяснили, что он до войны много вредил на Украине, в частности, покрывал бандитов. Вы, конечно, знаете об Организации украинских националистов – ОУН. Хрущёв покрывал её, и покрывал тех, кто тайно встал в ряды организации Степана Бандеры, возникшей ещё в феврале сорокового года. Руководство, конечно, не на территории Украины. Но там много ячеек было. Готовились к войне! В апреле сорок первого было сформировано целое движение ОУН-Р. Вот так… Руководство было в Германии, а тайное общество на самой Украине, и тех чекистов, кто выходил на них, Хрущёв ликвидировал. Превращение Украины во врага России – давний план, и особенно успешно его осуществлял ещё до Первой мировой австрийский Генеральный штаб. Вы это знаете?

– Не очень. А если его постигнет участь Павлова?

– За него есть кому заступиться на самом верху. Сталин не всесилен. А, впрочем, если бы казнили, не жалко. Теперь нужда в нём отпала.

Когда Курт Хагер уехал, Зигфрид вышел проводить Настю и тихо сказал:

– Завтра еду в штаб. Высажу вас погулять в городе.

Больше ничего не добавил. Знал, что Насте нужно срочно передать то, что услышала, Ивлеву.

А вот Насте в ту ночь не спалось. Слишком серьёзные данные предстояло передать. Шутка ли – Тимошенко и Хрущёв предатели. Правда, Хагер в большей степени налегал на Хрущёва.

Хрущёв. Член Политбюро!

Если бы данные об измене Настя получила иным путём, от Зигфрида, она ещё могла бы допустить, что это дезинформация, но тут… Сколько она не перебирала в памяти разговор, не видела и тени дезинформации.

И утром она из города передала через подпольщиков шифровку для Ивлева.


Ивлев зашёл к Гостомыслову с докладом:

– Шифровка от Насти.

– Что там?

Произнося кодовые имена, Ивлев сказал:

– К Гансу Зигфриду приезжал тот же приятель, что говорил об измене, которая проложит путь немцам. Теперь он заявил, что проведение appendectomy обеспечил Хрущёв с опорой на Тимошенко.

– Проведение чего?

– Аppendectomy.

Гостомыслов как-то встрепенулся, было видно, что пришла догадка чего-то важного.

– Операцию по удалению аппендицита?! А ну-ка глянем то самое сообщение…

Он быстро нашёл шифровку, прочитал:

– Приятель Зигфрида (Зигфрид был назван по псевдониму) в разговоре сообщил, что волноваться не надо. В мае будет проведена грандиозная операция… Можно сказать, хирургическая. Её обеспечат высшие чины русских. И наступит перелом в нашу пользу.

– Аppendectomy, – повторил Гостомыслов. – Аппендэктомия, операция по удалению аппендицита! Боже мой, не хватило в первой шифровке одного слова, одного только слова… Аппендицит. Приятель Зигфрида имел в виду барвенковский выступ. Как же не догадались?

– А как догадаться? Операция хирургическая слишком обще. Намёк? На что? Можно счесть, что операция по захвату Крыма, да чего угодно, – возразил Ивлев. – Так что не казни себя.


Между тем обстановка на Юго-Западном фронте становилась катастрофической. Танковая армия Клейста подрубила основания Барвенковского выступа. 23 мая немецкие войска, наступавшие на встречных направлениях, замкнули котел. В полное окружение попали 6-я армия генерала Городнянского и 57-я армия ЮФ генерал-лейтенанта Кузьмы Подласа, а также приданные танковые корпуса и бригады, кавалерийские корпуса и артиллерийские соединения и части РГК.

Как измерить беды – нет, в данном случае принесённые не самой по себе войной, поскольку они вообще не измеримы, – как измерить беды, повинны в которых некоторые высшие армейские чины, недодумавшие, недопонявшие, не разгадавшие замысла врага, как измерить беды от ошибок, от головотяпства, а то и от предательства, когда просто свершённого ради себя дорогих, а когда и прямого, направленного на пользу врага?

После трагедии под Харьковом Сталин вызвал в Москву Хрущёва. Только Хрущёва без Тимошенко. Почему не командующего? Хрущёв был членом Военного совета фронта, но он ведь ещё недавно являлся 1-м секретарём ЦК компартии Украины, мало того, с 1939 года он являлся членом Политбюро ЦК ВКП(б).

Что хотел Сталин? Для чего он вызвал Хрущёва? Решение могло быть только одно – выкинуть из членов Политбюро и судить. Но воспротивились другие члены Политбюро – Булганин, Микоян… Почему? Возможно, боялись прецедента? Возможно, боялись за свои поганые шкуры, которые проявились целиком в марте 1953 года и в последующие годы, когда Советский Союз был сдёрнут ими с магистрали, ведущей в коммунизм, и повёрнут на путь к капитализму. Но в те дни Сталин негодовал. Он знал, что Хрущёв всеми силами давил на Тимошенко, стремясь освободить Харьков ради себя дорогого, ради того, чтобы снова сесть в тылу в ЦК компартии Украины и покинуть фронт, где пули и бомбы не разбирают по чинам, где погибло немало крупных военачальников.

Ради этого командующий Тимошенко и член Военного совета Хрущёв затеяли операцию, ничего не продумав и не рассчитав, но убедив Верховного и Генштаб в том, что она пройдёт как по маслу. Кто же может оценить обстановку на месте? Москва, центр? Руководство страной и армией? Или всё-таки командование на местах? Зато в литературе пасквилянты, как говорят демократы, «оттянулись со вкусом» – битву за Москву выиграл Жуков, хотя на самом деле там командовал именно Сталин, поскольку это была Москва, и руководство общее Западным фронтом и Московской зоной обороны осуществляли непосредственно Сталин и Генштаб, а вот под Харьковом проиграл Сталин…

Но пасквилянты развернули диванную войну позже. В те суровые дни нужно было карать, но важнее было спасать положение. Члены Политбюро отстояли Хрущёва, а у Сталина не было той полноты власти, которую ему до сих пор приписывают. Сталин, кроме того, был достаточно милосерден, иначе бы не случилась с ним трагедия в марте 1953 года. Сталин негодовал на Хрущёва и Тимошенко, но дальше слов дело не пошло.

Хрущёв не был вышвырнут из Политбюро. Напротив, он был приглашён на обед. Сталин держался достаточно сурово, достаточно сухо. И неожиданно, прямо глядя на отъевшуюся харю члена Военного совета, размеренно, внятно строго проговорил:

– Немцы объявили, что они свыше двухсот тридцати тысяч наших бойцов и командиров взяли в плен. Врут?

Хрущёв весь сжался, на сверкающем масляном шаре, лишённом волос, показались капельки пота. С дрожью в голосе пролепетал:

– Нет, товарищ Сталин, не врут. Эта цифра, если она объявлена немцами, довольно точна. У нас примерно такое количество войск там было. Даже чуть больше.

Сталин помолчал. Страшным было это молчание для Хрущёва.

– А вот в Первую мировую войну, – продолжил Сталин ледяным голосом, – когда наша армия попала в окружение в Восточной Пруссии, командующий войсками генерал, кажется, Мясников, удравший в тыл, царём был отдан под суд. Его судили и повесили.

– П-п-помню, п-помню этот случай, товарищ Сталин, – пролепетал Хрущев. – В газетах читал. Там тоже было много пленных.

– Хорошо, что помните, – с горькой усмешкой проговорил Сталин, и у Хрущёва стало сыро не только на голове, но и в районе той части тела, которая у него была очень похожа на его голову.

А Сталин прибавил тем же ледяным тоном:

– Этот генерал был предателем, немецким агентом, – и сделал паузу, прежде чем произнёс страшные для Хрущева слова: – Правильно сделал царь, что его повесил как предателя России. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел ещё отдать противнику восемнадцать – двадцать дивизий… Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, которую пережил фронт и продолжает ещё переживать, то я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто…

Сталин демонстративно отвернулся от Хрущёва, а тот долго ещё дрожал, ожидая возмездия.


На столе Верховного уже были документы, которые свидетельствовали о том, что Хрущёв и Тимошенко знали о сосредоточении у основания будущего прорыва мощной германской группировки, созданной для проведения операции под кодовым названием «Фридерикус I». Задача группировки: подрезать под корень Барвенковский выступ и окружить наши наступающие армии. Немцы не спешили наступать. Они ждали начала наступления на Харьков наших войск. Ждали, когда в будущий котёл, который они планировали создать, войдёт как можно больше наших войск. Для действий по окружению армий Юго-Западного фронта враг имел подавляющее превосходство. Котёл же оказался огромным – достигал в диаметре 60 километров. Удары по нашим частям и соединениям сразу после их окружения наносились концентрированно с разных направлений.

Если бы операция под Харьковом была продумана и обеспечена надлежащим образом, и в Крыму дела могли пойти лучше, хотя там в начале мая врагу удалось ликвидировать наш Керченский плацдарм и бросить все силы на Севастополь. Если бы не было такой катастрофы под Харьковом, у нас бы оставалась свобода манёвра силами и средствами, и врагу не удалось бы быстро расправиться с защитниками Севастополя и высвободить силы и средства в Крыму для удара в направлении Сталинграда.

Всё это было совершенно очевидно и всё упиралось в тех, кто стал автором этой рукотворной трагедии, создавшим критическую ситуацию на юге России.

Хрущёв уехал в штаб фронта. Почему его не наказал Сталин? Почему не наказал Тимошенко?

Обстановка была слишком сложной. Враг активизировал свои действия в Заполярье, угрожал Ленинграду, стоял в непосредственной близости от Москвы, Харьковская трагедия открыла фронт врагу – немцы двинулись на Северный Кавказ и Сталинград, из последних сил держался Севастополь.

В таких условиях проводить военный трибунал было крайне сложно. Это могло подорвать авторитет Советского Союза на международном уровне, показать, что нет порядка, нет дисциплины, а на предательство идут высокопоставленные чины армии. К тому же Сталин встретил глухое противодействие членов Политбюро.

Наказан был начальник штаба фронта генерал-майор Баграмян, далеко не более повинный в трагедии.

Узнав об отъезде Хрущёва, Ивлев спросил у Гостомыслова:

– Не поверил нам Верховный?

– Не нам, а шифровке от Насти, – уточнил тот. – Думаю, всё сложнее. Можно ли на основании заявления абверовца Зигфрида наказывать Маршала Советского Союза, бывшего, кстати, наркома обороны, и члена Политбюро? Документов то нет никаких. Только слова.

– Но какие слова! Ведь факты-то, факты. Катастрофа!

Гостомыслов задумчиво произнёс:

– Полагаю, что будут приняты особые меры. Постоянный контроль за Хрущёвым. Один древний полководец говорил, что если он вынужден терпеть возле себя шпиона, то пусть лучше шпионить будет тот, кто ему известен. Ну а что касается Тимошенко, то, видимо, не сразу, но дадут ему какую-то должность, типа представителя Ставки, на которой он ни за что отвечать особенно и не будет. И тоже контроль. Его деятельность в сорок первом и так уже вызывает некоторые сомнения…


Сталин ни на минуту не забывал о том, что катастрофа «именно там, где немцы наметили наступление».

26 июня 1942 года Сталин неожиданно заговорил о трагедии с генералом Василевским. Было 2 часа ночи, когда Александр Михайлович завершил очередной доклад и спросил:

– Разрешите идти?

Сталин остановил его жестом и заговорил:

– Подождите. Я хочу вернуться к харьковской неудаче. Сегодня, когда запросил штаб Юго-Западного фронта, остановлен ли противник под Купянском и как идёт создание рубежа обороны на реке Оскол, мне ничего вразумительного доложить не смогли. Когда люди научатся воевать? Ведь харьковское поражение должно было научить штаб. Когда они будут точно исполнять директивы Ставки? Надо напомнить об этом. Пусть, кому положено, накажут тех, кто этого заслуживает, а я хочу направить руководству фронта личное письмо. Как вы считаете?

– Думаю, что это было бы полезным.

Остановить врага было крайне сложно из-за того, что фактически образовалась огромная брешь во фронте и закрыть её быстро и надёжно было нечем.

Ни Гостомылов, ни Ивлев не знали, что то, о чём они догадывались, не имея точных данных, известно было начальнику Особого отдела Юго-Западного фронта полковнику Владимиру Рухле. Полковнику было известно, что к основанию Барвенковского выступа немцы в спешном порядке перебрасывают новые части и соединения.

Рухле направил начальнику Особых отделов генерал-полковнику Виктору Абакумову секретное донесение, в котором прямо говорил о сомнительных действиях командования фронта.

Он просил сообщить эти данные Сталину. Но Абакумов прежде позвонил Хрущёву. Тот был напуган, стал убеждать, что Рухле всё врёт, и просил ни в коем случае не докладывать Сталину, чтобы не сорвать блестяще задуманной операции.

Катастрофа «именно там, где немцы наметили наступление»

Масштабы харьковской катастрофы были невероятны.

К тому же надо было учесть, что в это же самое время произошла в результате предательства Власова трагедия 2-й Ударной армии, в это же самое время враг штурмовал Севастополь, державшийся из последних сил.

Конечно, в сорок первом были дни и потяжелее, особенно после вяземской трагедии.

4 октября сорок первого Сталину стало известно о разгроме Западного фронта, которым командовал генерал-полковник Конев. Об окружении большого числа советских войск, очень большого – данные только уточнялись. В тот день, прибыв для доклада Сталину, управляющий делами Совнаркома СССР Яков Ермолаевич Чадаев застал его в сильном волнении ходившим по кабинету в ожидании связи с командующим фронтом. Сталин с раздражением повторял: «Ну и болван. Надо с ума сойти, чтобы проворонить… Шляпа!»

Поскрёбышев доложил, что Конев у телефона, и произошёл резкий разговор, в заключение которого Сталин предупредил командующего об особой ответственности за происшедшее, за совершённые им грубейшие ошибки – он не назвал их иначе, чем ошибками, – и приказал:

– Информируйте меня через каждые два часа, а если нужно, то и ещё чаще.

Но следующая ошеломляющая информация пришла не от Конева, который не информировал, потому что связь с ним вскоре была потеряна. Сообщение пришло из штаба Московского военного округа о том, что 5 октября в 17.30 минут танки противника взяли Юхнов и продолжили стремительное движение на Подольск.

Это была катастрофа, страшная катастрофа, и чтобы перенести её, чтобы восстановить положение в такой обстановке, нужны были не только сила воли, личная распорядительность, личное мужество, но и талант полководца.

Маршал авиации Голованов, в начале октября 1941 года ещё полковник, командир 81-й авиационной дивизии дальнего действия, вспоминал в мемуарах:

«Как-то в октябре, вызванный в Ставку, я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошёл, сомнений не было, напоминать о себе я счёл бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось страшное, непоправимое, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.

– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.

После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:

– Что будем делать? Что будем делать?!

Видимо, происшедшее ошеломило его.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.

Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?

Вошёл Поскребышев, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников – Маршал Советского Союза, начальник Генерального штаба. Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады…»

Москва была под угрозой захвата. А ведь лишь несколько дней назад Сталин на совещании с представителями Англии – лордом Бивербруком – и США – Гарримана, открытого 28 сентября и посвящённого созданию антигитлеровской коалиции, спокойно говорил, демонстрируя спокойствие, неторопливость и благожелательность, о том, что Москва не будет сдана ни при каких обстоятельствах, и о том, какие необходимы поставки, что Россия может защищаться одна, но Великобритании и России вместе будет очень сложно разгромить Германию без США, и что «нанести поражение Гитлеру – и, возможно, без единого выстрела – может только заявление президента Соединённых Штатов о вступлении США в войну с Германией».

И никто из участников совещания не заметил по виду Сталина, по его голосу, что в эти дни, по признанию Самого Верховного уже после войны, «положение было отчаянным».

Теперь враг был отброшен от Москвы, но отброшен не так уж и далеко. И тут тяжёлое положение на юге.

Все ждали суровых решений по Тимошенко и Хрущёву. Что заставило Сталина не принимать таковых решений?

Сталин и в сорок первом не спешил карать. Конева, которого по всем мотивам ждал трибунал, он, по ходатайству Жукова, назначил заместителем командующего Западным фронтом, а вскоре командующим Калининским фронтом.

Наказывали и в сорок первом, и в сорок втором. Но вот теперь под наказание попадали Тимошенко, что важно, бывший нарком обороны и член Политбюро ВКП Хрущёв. Наказание их могло дать повод думать, что в СССР и в Красной армии насупил кризис власти.

Был конец июня сорок второго. Недавно исполнился год, как шла война. Все это хорошо помнили. И что же, спустя год история повторялась?

В кабинете собрались члены ГКО. Они ждали, ждали сталинского слова.

Сталин долго ходил по кабинету. Он думал, и могло показаться, что вот сейчас, в эти минуты он принимает решение.

Но решение уже принято. Осталось его изложить и осуществить.

– Катастрофа велика, – проговорил Сталин, – масштабы её вам всем известны.

Он промолчал, прошёлся по кабинету, и в напряжённой тишине снова зазвучал его голос:

– Необходимо направить директивное письмо Ставки Военному совету Юго-Западного фронта.

Директивное письмо – это не трибунал. У кого-то отлегло. Кто-то внутренне не согласился.

Сказал и перешёл к рассмотрению неотложных вопросов.

Директивное письмо… Документ важнейший. Кто готовил его? В каждой строке чувствуется рука Сталина, его стиль.

После заседания ГКО он сам продиктовал письмо:

«Мы здесь, в Москве, члены Комитета Обороны и люди из Генштаба, решили снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта тов. Баграмяна. Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт благодаря своему легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18–20 дивизий.

Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии. После всего случившегося тов. Баграмян мог бы при желании извлечь урок и научиться чему-либо. К сожалению, этого пока не видно. Теперь, как и до катастрофы, связь штаба с армиями остается неудовлетворительной, информация недоброкачественная, приказы даются армиям с запозданием, отвод частей происходит также с опозданием, в результате чего наши полки и дивизии попадают в окружение теперь так же, как и две недели тому назад.

Я считаю, что с этим надо покончить. Правда, вы очень сочувствуете и высоко цените т. Баграмяна. Я думаю, однако, что вы здесь ошибаетесь, как и во многом другом.

Направляем к вам временно в качестве начальника штаба заместителя начальника Генштаба тов. Бодина, который знает ваш фронт и может оказать большую услугу.

Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если тов. Баграмян покажет себя с хорошей стороны в качестве начальника штаба армии, то я поставлю вопрос о том, чтобы дать ему потом возможность двигаться дальше.

Понятно, что дело здесь не только в тов. Баграмяне. Речь идет также об ошибках всех членов Военного совета и, прежде всего, тов. Тимошенко и тов. Хрущева. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе – с потерей 18–20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто. Поэтому вы должны учесть допущенные вами ошибки и принять все меры к тому, чтобы впредь они не имели места.

Главная задача фронта на сегодняшний день состоит в том, чтобы прочно удерживать в своих руках восточный берег р. Оскол и северный берег р. Северский Донец, удерживать во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило. За целость и сохранность всех наших позиций на восточном берегу Оскола, на северном берегу Северского Донца и на других участках фронта будете отвечать все вы, члены Военного совета, своей головой.

Мы решили оказать вам помощь и дать вам шесть истребительных бригад (без дивизионных управлений), один танковый корпус, два полка РС, несколько полков противотанковой артиллерии, 800 противотанковых ружей. Стрелковых дивизий не можем дать, так как нет у нас готовых к бою.

Желаю Вам успеха,

И. Сталин».

Наказан один Баграмян. А ведь он не более других, а скорее менее других повинен в катастрофе. Но так нужно. Нужно, чтобы сохранить лицо прежде всего в глазах союзников.

Диктуя письмо, Сталин постарался насколько возможно мягко сказать о Баграмяне.

Но в письме одновременно и жёсткость… «За целость и сохранность всех наших позиций на восточном берегу Оскола, на северном берегу Северского Донца и на других участках фронта будете отвечать все вы, члены Военного совета, своей головой».

Пройдут годы, и Александр Михайлович Василевский напишет:

«В результате этих неудач обстановка и соотношение сил на юге резко изменились в пользу противника. Изменились, как видим, именно там, где немцы наметили свое летнее наступление. Это и обеспечило им успех прорыва к Сталинграду и на Кавказ».

Мемуары военачальника, масштаба Василевского, надо читать между строк. Не всегда можно было прямо указать на предательства и измены. Но вот это фраза – «именно там, где немцы наметили свое летнее наступление» – говорит о многом. Немцы готовились к наступлению и готовили это наступление. Ровно так же не организуй они измену, как в сорок первом, когда только благодаря неё им удалось достичь столь невероятных успехов, теперь, готовя удар на Кавказ, поскольку без бакинской и грозненской нефти Гитлер не считал возможным продолжать войну, они приложили все усилия, чтобы нанести сокрушительное поражение войскам Красной армии «именно там», где было им крайне необходимо.

26 июня на Юго-Западный фронт было направлено директивное письмо, а 28 июня началось наступление немцев, заранее подготовленное и обеспеченное огромным численным превосходством в живой силе и боевой технике, наступление, поставившее Советский Союз на грань существования.


– А теперь? Что теперь делать с такой информацией? Она слишком запоздала. Тогда ещё можно было остановить наступление, – рассуждал Гостомыслов. – Хотя… Слишком скудные данные. Да ведь можно счесть, что подброшена дезинформация, чтобы помешать наступлению. С другой стороны, это могло подтолкнуть в детальной проверке… Ведь и так были сигналы… Москаленко докладывал, что враг уплотняет боевые порядки. Мне стало известно, что и Абакумову был тревожный сигнал, но он оставил его без внимания.

– Неужели? Даже не верится.

– Тем не менее это так.


Личная секретная разведка и контрразведка Сталина получала данные из самых различных источников. Стало известно и о том, что начальник Особого отдела Юго-Западного фронта полковник Владимир Рухля, заметив, что Тимошенко игнорирует сообщения о том, что к основанию Барвенковского выступа немцы спешно подбрасывают подкрепления, направил секретное донесение о том начальнику Особых отделов генерал-полковнику Виктору Абакумову, с просьбой немедленно сообщить Сталину. Абакумов положил донесение под сукно.

– Почему же Абакумов не доложил Верховному? – задумчиво проговорил Ивлев.

– Знаешь, когда о том просит член Политбюро, убеждая, что всё это чушь и что можно насторожить Верховного и сорвать победную операцию, трудно принять решение.

– Но как же так? Тимошенко. Пролетарский маршал! – недоумевал Ивлев. – Советская власть – это прежде всего власть таких как он, власть, которая подняла их с низов…

– Подняла из грязи, да в князи. Не каждый выдержал такое испытание медными трубами. Давай ещё раз посмотрим, кто таков Тимошенко…

А посмотреть было на что. Известно, что в СССР была твёрдо установлена верхняя планка приобретательства, того необузданного приобретательства, которое приводило к неоправданной, ненужной роскоши. Но именно к этой роскоши, увы, стремились некоторые генералы, вполне соответствовавшие меткому определению, данному для такого сорта людей Маяковским: «Из-за спины СССР вылезло мурло мещанина».

Кто же он, Тимошенко? Из крестьян, родился под Измаилом. Советская власть – его власть. Да вот только перед войной стали поступать о нём сведения, никак не красящие советского человека. Любитель роскоши…

Роскошь… почему же к ней равнодушны сам Ивлев, Готосмыслов, да и другие их однокашники. Вот хоть старый барин Теремрин, отец однокашника Ивлева по кадетскому корпусу… Бывал в гостях Ивлев, бывал. В имении всё скромно, всё по-деловому. Неужели не мог себе позволить старый генерал что-то этакое? А он школу в селе построил для крестьянских детей, на свои деньги построил и учительствовал в ней.

Что ж, не все те, кто вышел из крестьян, смогли выдержать искушения. Вон генерал Павлов и вовсе пошёл на предательство.

А Тимошенко? Разбирали они с Гостомысловым действия многих командующих в начале войны, доискиваясь до причин катастрофы…

Вспомнил, что очень заинтересовали действия сразу после назначения командующим Западным фронтом Тимошенко. Он сменил уже принявшего фронт и стабилизировавшего положение Ерёменко. Почему был сменён Ерёменко? Тоже интересный момент – именно Тимошенко и Жуков настояли на этом, заявив Сталину чуть ли не в ультимативной форме, что, если Ерёменко будет командующим, они за положение дел на фронте ответственность на себя не берут.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации