Текст книги "А любовь всегда бывает первой"

Николай Шмагин
А любовь всегда бывает первой

Четырнадцатая глава
Эта единственная неповторимая молодость

Роковой треугольник. Поздняя осень

Вокруг стояла осень. Воздух был свеж и прозрачен, деревья уже почти потеряли свою былую, пышную крону, и усеяли багряно-золотыми, желтыми листьями землю с пожухлой травой.

Ванька торопливо вывернул из-за угла улицы к обувной фабрике и повстречался с Борисом, который выскочил из дверей проходной в свой обеденный перерыв, чтобы сбегать в «Девятый», так прозвали жители магазин на углу Ленинской, за папиросами.

Увидев Ваньку, Борис остановился, и они пожали друг другу руки.

– Ты куда это намылился? – поинтересовался Борис у принаряженного друга. – Может, обратно на фабрику устраиваться? Так я предупреждал тебя, помнишь?

– Помню, – миролюбиво улыбнулся Ванька. – Не угадал. На релейный завод иду оформляться. В инструментальный цех, учеником слесаря-инструментальщика. Там, у моего дяди Мити жена в отделе кадров работает, Лидяева Марь Дмитриевна. Она и порекомендовала меня.

– Я думаю, зря она поторопилась, а вдруг, снова куда сбежишь?

– Не сбегу. А к вам неудобно возвращаться, только и всего.

– Пошли, мне в «Девятый» надо, за папиросами сбегать и обратно, боюсь, не успею. По дороге и доскажешь, все равно нам по пути.

И друзья побежали через площадь к магазину, продолжая разговор:

– А Димитрий разве женился? Я что-то не слыхал об этом.

– Пока нет, встречаются.

– Ясно теперь. Ну, пока, потом расскажешь насчет работы, – они снова пожали друг другу руки, и разбежались: Борис заскочил в магазин, а Иван заторопился к солидной проходной завода всесоюзного значения…

Вот он вышел из отдела кадров и, радостно-взволнованный, устремился ко входу в цеха. Поднявшись одним махом на третий этаж, даже растерялся вначале, оказавшись в огромном просторном цехе: это тебе не заготовочный цех обувной фабрики. Другие масштабы.

Все же он собрался с духом, и нашел мастера, вручив ему назначение в третий цех, выданное в отделе кадров.

Изучив предписание, мастер сразу же повел его к рядам слесарных верстаков, не мешкая. Возле одного из них стоял коренастый, светловолосый мужчина в черном халате, с открытым, приятным лицом.

Склонившись над будущим инструментом для изготовления изделий методом штамповки, штампом то есть, он скрупулезно замерял штангенциркулем размеры платформы, основания штампа.

Недовольный тем, что его оторвали от любимого дела, он, тем не менее, широко улыбнулся мастеру и даже взглянул на Ваньку.

– Вот, Михал Петрович, ученика тебе привел, из отдела кадров направили. Так что, давай, берись и учи его. Дело непростое, но нужное, сам понимаешь. Готовь смену.

– Раз направили, значит, так надо. Как зовут-то тебя?

– Иван Николаевич Шмаринов, – почему-то полностью назвал себя Ванька, смущенный непривычной для него обстановкой в цехе.

– Солидно, – одобрил его будущий учитель, лукаво взглянув на мастера.

Тот спрятал улыбку в усы и прокашлялся для порядка, продолжая:

– После того, как вы тут освоитесь, своди его в кладовку к тете Маше. Пусть выдаст ему, что положено: халат там, инструмент какой, разберетесь сами. Скажи, я распорядился.

Мастер ушел, и Ванька остался один на один со своим новым наставником. Слесаря за соседними верстаками, прислушивающиеся к их разговору, оживились после ухода начальства:

– Ну вот, Стец, повезло тебе с учеником. Получать надбавку будешь за него, так что учи, как следует, – позавидовал один из них.

– Стеценко у нас ас по профессии, пьяница по жизни, так што обучит по полной программе, можете не сомневаться, – ехидно резюмировал другой.

– Будет вам дурака валять. Не слушай их, сынок. У Петровича ты станешь настоящим мастером своего дела, – успокоил Ваньку третий, пожилой и добродушный слесарь, работающий за тисками:

Подмигнув ему, он вынул из них обработанную деталь, крепко зажал в тиски новую, и при помощи зубила с молотком быстро отрубил ненужную полосу металла.

Ванька загляделся, как ловко орудует слесарь, будто не металл рубит, а деревяшку какую-нибудь, и Михал Петрович снова широко улыбнулся:

– Первейшее дело для будущего слесаря, научиться железо рубить. Ты как, работал зубилом?

– Я слесарем – пилоточем на обувной фабрике работал, – похвастался Ванька учителю, и тот понимающе заулыбался:

Отыскав тонкую металлическую пластину, он вручил ее ученику вместе с зубилом и молотком, предоставив ему возможность отличиться.

Ванька решительно подошел к верстаку и, зажав в тисках пластину, приставил к ее выступающему краю зубило. Поглядев на молоток, чтобы не ошибиться, ударил им по зубилу раз, другой и третий, но пластина оказалась на редкость твердой и не поддавалась его рубке. Тогда он ударил сильнее и, промахнувшись, попал молотком по руке с зубилом.

От резкой боли у него потемнело в глазах, но он стерпел и снова стал бить по металлу, весь вспотев от напряжения. Полоска немного погнулась, и Ванька обрадовался, ударил еще сильнее и опять попал по руке.

Слесаря с интересом наблюдали за его борьбой с непослушным железом. Михал Петрович, наконец, подошел к взопревшему ученику и, взяв из его потных от волнения и усилий рук молоток с зубилом, дорубил полосу, показывая, как надо это делать.

– Настырный у тебя ученик, дело пойдет у него, – похвалили слесаря приунывшего, было, Ваньку и он обрадовался. Все не зря руку отбил.

– У нас тоже не сразу получалось. Все руки вон в шишках, – успокоил своего ученика довольный им учитель. – Научишься, было бы желание. А оно у тебя имеется. Пойдем-ка с тобой в кладовую, поглядим, что там есть для нас с тобой.

И учитель с учеником направились в сторону кладовки: Михал Петрович что-то говорил Ваньке, а тот с любопытством посматривал на сверлильные и шлифовальные станки, за которыми слесаря доводили до ума детали к штампам, не забывая при этом внимательно слушать своего многоопытного учителя…

После первого рабочего дня на заводе Ванька неспешно шел домой.

На Сурско – Набережной было тихо и немноголюдно: лениво бродили собаки, да детвора игралась возле рабочего барака, где проживал Чистиль со своей шпаной, но они собирались по вечерам, покуролесить после трудов праведных.

Возле домов Косырева и Откосова тоже было пустынно, зато возле их крыльца братик Вовка собрал всех своих друзей: новая молодая поросль состояла из соседа по дому Саньки Самчелеева, по прозвищу косой, так как глаза его смешно сходились к носу, Ирки Басаргиной из дома напротив, и Валерки по кличке «Негр».

Такую кликуху ему придумал сам Ванька, поскольку паренек был непривычно смугл и курчав для провинциального Алатыря.

Верховодил Вовка с палкой наперевес, изображая из себя Чапая, за ним бегали остальные красноармейцы, Ирка была Анкой-пулеметчицей, и Ванька улыбнулся, вспомнив, что вроде бы совсем недавно он сам со своими друзьями также играл в войну.

Завидев взрослого Ивана, мелюзга с воинственными криками окружила его, и ему пришлось обороняться; он сгреб их в кучу и повалил наземь к великой радости детишек, не избалованных вниманием старших.

– Папа идет! – глазастый Вовка бросился навстречу отцу, возвращавшемуся с работы немного позже старшего сына.

– Ну, как прошел первый день на заводе? – поинтересовался отец у сына, потрепав льнувшего к нему Вовку за вихры.

– Нормально, осваиваюсь помаленьку. Прикрепили меня к Стеценко Михал Петровичу, учеником. Лучший слесарь цеха, да и мастер, тоже вроде бы свойский мужик.

– Знаю я Стеценко, выпивали как-то с ним. На Ленинской живет, возле хоз товаров. Пошли, жрать охота.

И они ушли домой, забыв про детвору…

Дома отец развел кипучую деятельность. Быстро и ловко начистив картошки, он зажег примус, и через короткое время на столе перед Ванькой уже дымилась сковорода с жареной на постном масле картошкой с луком.

Отец с сыном уплетали любимое блюдо с таким аппетитом, что прозевали момент возвращения с работы хозяйки дома.

Волоча за руку упирающегося зареванного Вовку, не желающего расставаться с улицей и друзьями, она сердито оглядела обедающих:

– Обедаете, работники? А про мальчонку и думать забыли. Он без присмотру по улице шастает, тоже есть хочет, а им хоть бы хны!

– Я в его возрасте уже по чужим садам яблоки обрывал, да девок за задницы щупал, – попытался, было отшутиться отец, подмигнув Ваньке, но на их беду хозяйка была не в духе и рассердилась еще пуще:

– Только на это ты и мастак. Постеснялся бы перед детьми такое говорить. Чему хорошему бы поучил, так нет, одни глупости на уме.

Она сердито бросила сумки на кухонный стол и загремела посудой на весь дом, ругаясь уже на Вовку:

– А ты тоже хорош. Чумазый весь, как поросенок. Штанов на тебя не напасешься. Зачем от бабушки сбежал? Вот я тебя!..

Отшлепанный и присмиревший Вовка тихо, как мышь, сидел на диване и поглядывал на отца с братом, которые дочистили сковороду до блеска и пересели к нему на диван. Не грех и отдохнуть после работы.

Отец сыто рыгнул и, удовлетворенно похлопав себя по животу, заявил:

– Тебя дожидаючись, с голоду подохнешь. Кстати, ты не забыла, что сегодня нас с тобой Басаргины в гости пригласили?..

Этим напоминанием он сумел остановить поток новой брани, уже готовой сорваться с губ жены. Она действительно забыла об этом в суматохе рабочего дня, и беганья по магазинам после работы в поисках хлеба насущного. Нелегко быть хозяйкой семьи в маленьком российском городе, в самый расцвет строительства коммунизма, даже в ее привилегированном положении, как работника торговли. Что уж говорить о других?..

Постепенно все успокоилось: Вовка листал детские книжки с картинками, Ванька читал Джека Лондона, а родители собирались в гости. Это событие примирило их на время, и они даже посмеивались друг над другом:

– Не забудь губки накрасить, мадонна алатырская! – шутил отец в духе художника-реалиста, мать не отставала в остроумии:

– А ты расческу прихвати, кудри расчесать. Зоя не любит нерях, они все же, как никак, преподаватели физкультуры. Так что подтяни живот.

– То-то я смотрю, ты все талию оглаживаешь. Перед Левой стройной показаться хочешь, профурсетка!

– На себя лучше посмотри, оформитель.

Наконец, принаряженные и довольные собой, родители обратили внимание на скучающих на диване детей:

– Ваня, ты уж посиди сегодня с Вовиком. Его нельзя одного оставлять, набедокурит, дом еще спалит, – нарочно сгущала краски мать, обратив внимание на книгу в руках сына. – Ты бы лучше учебники достал. Школу все равно надо заканчивать. Профукаешь год, смотри у меня.

– Не беспокойся, меня берут в девятый класс. В вечерку ходить буду.

– И то, слава богу. Ну, об этом потом поговорим. Пошли, Николай! – скомандовала она, и родители ушли. Правда, идти им было недалеко.

Братья с интересом проследили в окно, как они перешли дорогу, и скрылись во дворе дома напротив, чуть наискосок.

Затем занялись каждый своим делом…

Уже затемно, вернулись из гостей изрядно подвыпившие родители, и с порога принялись скандалить, снова изощряясь в остроумии:

– Ты кончай этому Льву глазки строить, не то я ему кумпол отшибу, и тебе тоже попадет. Мало не покажется.

– Подумаешь, вояка нашелся. Ты и в Чебоксарах меня к каждому фонарному столбу ревновал. За драку и поперли тебя из Фонда.

– Нечего было танцевать с чувашами, вертихвостка!

– А с кем мне было танцевать? Ты зенки в буфете заливал, не до танцев тебе было, а я дама молодая, красивая. Вот мужчины и приглашают.

– Молчи. Лучше не зли меня!

– Сам молчи. У самого рыльце в пушку. С Зои глаз не сводил, чуть дыру ей не протер на заднице…

Вовка затаился от страха на диване, глядя на разъяренных родителей, которые, того и гляди, накинутся друг на друга, а Ванька не выдержал больше и, выскочив из-за стола, бросился одеваться:

– И не надоело вам ругаться? Я к бабке лучше пойду, у нее переночую. Мне на работу с утра, выспаться надо. Ну, вас…

Одевшись, выбежал из дома на темную улицу, но родителям было не до него: у них много чего накопилось друг против друга за последние годы…

– Ванюшка, вставай. На работу опоздаешь, – бабушка легонько трясет разоспавшегося внука за плечо, и с улыбкой глядит на него: как он вырос за последнее время, совсем мужик стал. Работает.

– Сейчас встану, бабань, – отмахивается от нее внук, с трудом просыпаясь. Ему кажется, что он еще маленький, и сквозь дрему до него доносятся бабушкины шаркающие шаги, он слышит, как стучат ходики на стене, и на кухне кашляет дед возле печной отдушины. Он даже почувствовал запах махорки, которую тот курил, и вскочил, сев на кровати.

Окончательно проснувшись, он вспомнил действительность и грустно огляделся: все та же перегородка отделяла его кровать от передней, тот же сундук перед окошком, и даже в углу возле бабушкиной кровати лежат на полу россыпью дозревающие яблоки, груши, источая нежный аромат. Все, как всегда, только деда больше нет, и не будет.

Примирившись с этой мыслью, Ванька оделся и вышел на кухню.

Его старенькая бабушка уже напекла блинцов на завтрак, налила чаю.

– Поешь, как следует, не спеши. Успеешь еще. Чать, цельный день работать, силы понадобятся.

– Спасибо, бабань. Что бы я без тебя делал?

– Все ругаются, никак? Не будет у твоей матери жизни с этим Лутошей, прости хосподи мою душу грешную.

– Ладно, пусть как хотят. Их дело.

– И то верно. Я уж больно рада, что ты возвернулся домой. На заводе работаешь. Профессию хорошую получишь.

– Я и в вечернюю школу пойду, учиться дальше буду.

– Ах ты, умница моя разумница, – поцеловала бабушка внука в маковку.

Быстро позавтракав, Ванька глянул на часы и выскочил из-за стола:

– Все, бабань, я побежал. Уже на работу опаздываю, – он чмокнул свою любимую бабушку в ватную, морщинистую щеку, собираясь уходить.

– Иди с богом, – перекрестила она его на дорожку, провожая до выхода…

Мастер собрал возле своей конторки молодых ребят из цеха, в числе которых был и Ванька. Строго оглядев их, сообщил:

– Пойдете в мастерскую к художнику, надо помочь ему, а то праздник на носу: подрамники сбивать для лозунгов, обтягивать кумачом, таскать, что надо. В общем, он скажет, что делать. Поняли? Тогда вперед, Шмаринов покажет дорогу, он знает, куда идти.

Ребята гурьбой пошли вслед за Ванькой, и вскоре оказались в мастерской на последнем этаже.

Просторное помещение было загромождено лозунгами, подрамниками, незаконченными портретами и планшетами с текстами, в углу куча брусков и реек. На столе банки и пузырьки с красками, кисти, чего только нет.

Возле большого холста, натянутого на подрамник, стоял отец с кистями и палитрой в руках, заканчивая работу над портретом Ленина.

Ленин, как живой, смотрел с портрета на ребят, и они невольно примолкли, с уважением глядя на художника. Ваньку переполняло чувство гордости, так как ребята знали, что он его отец.

– Помощники пришли, как раз кстати, – оглянулся на них отец, и подмигнул сыну. Затем подвел ребят к готовым лозунгам у стены:

– Хватайте вот эти лозунги и тащите во второй цех, к мастеру. Как управитесь, возвращайтесь назад. Покажу, что еще делать.

Ребята быстро разобрали лозунги и поволокли вниз по лестнице…

Отец посмотрел вслед ушедшему вместе с ребятами сыну, и продолжил работу над портретом, вспомнив вдруг, как маленький Ванька испортил его работы. Портреты вождей пролетариата надо было сдать на следующий день заказчику, а сынишка так подрисовал им глаза, желая помочь отцу, что ему пришлось всю ночь работать, чтобы успеть к сроку.

Он улыбнулся невольно, вспомнив те, уже далекие времена молодости, и со вздохом сожаления углубился в работу, лессируя колонковой кистью лик вождя.

На лестнице послышался топот молодых ног, и ребята снова появились в мастерской, обступив художника.

– Все отнесли, и даже помогли повесить на стены, – доложил разбитной и уверенный в себе Сашка Жидков, – что дальше, а то обед скоро.

– Теперь берите планшеты с текстами, их надо доставить в сборочный цех. Только осторожнее, не порвите. Потом займемся подрамниками, но это уже после обеда, – отец посмотрел на часы и проследил, чтобы ребята правильно брали планшеты, и осторожно несли вниз.

– Ладно, Вань, хватит таскать. Отдохни перед обедом, – остановил он, было сына, желая ему потрафить, но Ванька схватил последний планшет и потащил вслед за ребятами, объяснив отцу на ходу:

– Неудобно перед пацанами. Я в обед забегу, или ты уйдешь куда?

– Приходи. Вместе перекусим, поговорим…

Зажав под мышкой учебники с тетрадками, так как с портфелем вроде бы уже неудобно ходить рабочему человеку, Ванька спешил в вечернюю школу на занятия, нахлобучив на голову отцову, белую фуражку.

Он уже отработал смену, пообедал дома, отдохнул и теперь был готов учиться. На углу Ленинской, возле магазина «Книги», ему повстречался Борис.

С рассеянной улыбкой на лице, что было ему не свойственно, он шел по улице весь в себе и даже не увидел Ваньку, пока не наткнулся на него.

– Борька, ты где пропадаешь? Как в воду канул. Три раза подряд забегал к тебе, и все никак не застану, – Ванька обиженно нахмурился.

– Во-первых, здравствуй. А во-вторых… – Борис слегка притиснул Ваньку за плечи и примиряюще улыбнулся: – Не сердись. Понимаешь, каждому свое… Вот ты, в ШРМ спешишь за знаниями, а я с очень хорошей девушкой познакомился. Она, кстати, тоже на релейном работает, только в сборочном цехе. Вот такие, друг Ванька, дела.

Ванька изумленно молчит, забыв, что опаздывает в школу.

– Ладно, беги в школу, ученик. А то двойку получишь. Вечером, после учебы загляни ко мне, расскажу поподробнее, – смилостивился над ним друг и пошел себе дальше.

Ванька опомнился, и помчался со всех ног в свою ШРМ…

Взбежав по лестнице на второй этаж, он подбежал к двери в самый последний момент, и едва успел юркнуть в класс перед носом учителя.

Сев за стол в середине ряда, у окна, рядом с парнишкой разбитного вида, Ванька удовлетворенно огляделся: яркое освещение в классе еще больше оттеняло сумерки за окном, ученики вокруг – были народ вполне взрослый и солидный, все, как и положено в вечерней школе.

Учитель заприметил шустрого Ваньку еще на входе, и теперь обратился прямо к нему, решив проверить знания молодого рабочего:

– Вот вы, молодой человек, как думаете: почему фашистская Германия не смогла победить нашу страну? Даже при помощи экономического потенциала порабощенной Европы, и внезапности нападения?

– Мы защищали свою землю, а они пришли захватчиками. У меня отец воевал на фронте, и дядя тоже. Разве они могли допустить, чтобы к нам пришли фашисты и надругались над их матерью, отняли у нас свободу? – высказал Ванька свою точку зрения на поставленный учителем вопрос, и тот с удовлетворением кивнул головой:

– Исчерпывающий ответ. Лаконично и по существу. Вы, в какой школе учились до прихода к нам?

– В десятой. А история мой любимый предмет, еще география и русский язык с литературой. Вообще, я люблю учиться.

– Садитесь, отлично. Неплохое начало для нашего урока. Вы должны знать историю нашей Родины, изучать ее, и я помогу вам в этом. Сейчас мы продолжим тему о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, так успешно начатую нами с молодым человеком…

– Ну, ты и мастер заливать, – с восхищением прошептал Ваньке сосед по парте. – Я бы так не сообразил ответить.

– Ладно, Тимоха, давай послушаем дальше. Интересно.

– Потише можно? Не все такие знатоки истории, как вы, дайте и другим знаний набраться, – возмутились вокруг них, и ребята замолчали…

Выйдя из ворот школы, что напротив сквера, однокашники закурили и подались к Комсомольской улице. Тимоха наддавал ходу, и Ванька аж запыхался, стараясь не отставать от него.

– На автобус боюсь не успеть. Мне до Бугра ехать, – пояснил Тимоха на ходу. – Тебе легче, рядом живешь, можно и пешочком докондыбать.

– Ты Федора Быкова знаешь? – вспомнил вдруг Ванька про давнюю стычку на Бугре, когда они провожали девушек из горсада.

– Быка-то? Его все у нас знают, а што?

– Это мой дружбан. Они с дядей Юрой кореша, дружки закадычные. Может, слыхал про Юру Шмидта?

– Он што, твой дядя? – Тимоха даже замедлил ход, с уважением глядя на школьного приятеля плутоватыми глазками.

Ванька молча кивнул. Ему вдруг взгрустнулось.

– Ты чего загрустил, Ванька? А где твой дружок закадычный, Борис? То все вместе шныряете по городу, и вдруг ты один.

– Пропал Борька, влюбился, – Ванька безнадежно машет рукой. – Теперь ему не до меня.

Он хмурится, но тут же делает вид, что это ему глубоко безразлично.

– Влюбился, а ты, чо же отстаешь?

– При чем здесь я? – Ванька удивленно воззрился на приятеля.

Тимохе вдруг захотелось уважить ему. Особенно теперь, когда он узнал, какие авторитеты в друзьях у Ивана.

– Хочешь, я тебя с клевой девчонкой познакомлю? Райкой зовут. Моя соседка, во красотка! – показал Тимоха большой палец, и аж глазки прижмурил от восхищения, представив красоту своей соседки.

– Влюбишься, и будешь не хуже друга. Чтоб он не задавался, идет?

– Идет! – бесшабашно махнул рукой Ванька, перестав грустить. – Ну, пока, я как раз к нему иду. Обещал рассказать, что к чему.

Они расстались на остановке автобуса. Ванька побежал к другу, а Тимоха сел в подкативший автобус, идущий на Бугор…

Еще издали, он разглядел в тусклом свете уличного фонаря худую фигуру друга, маячившего возле ворот своего дома.

– А я как раз тебя поджидаю, – обрадовался ему Борис. – Думал, уже не придешь, заучился совсем. Да и дома не сидится.

Они опустились на лавочку, глядя на мрачно темнеющий горсад напротив. Летний сезон давно закончился.

Стало накрапывать, но что такое для друзей легкий моросящий дождь, пусть и осенний, холодный, когда душа томится в предчувствиях чего-то нового и необыкновенного, ожидающего их впереди.

– Видел как-то на днях Нинку, помнишь ее? С мужем и с коляской: младенчика своего везут. И Гале тогда я тоже привет передал. Она обиделась на тебя: сказала, мог бы и сам прийти, попрощаться перед отъездом, – рассказывал Борис давние новости перед тем, как подойти к разговору о главном, животрепещущем.

– Надо съездить к ней на Бугор, повидаться, – Ванька чувствовал себя виновным перед девушкой, даже сейчас, спустя время.

– Можешь не спешить. Она уехала в Саратов, в педучилище поступила.

– Если бы ты видел, Боря, какая у меня девчонка в Чебоксарах осталась, Иркой зовут. Здесь таких нет.

– Так я скоро всех твоих краль по именам перепутаю. И не запомнить.

Они помолчали, испытующе поглядывая друг на друга.

– Ну, чего смотришь, давно не видел? – Борис весел и беззаботен, как никогда. Таким Ванька его еще не видел.

– Жениться будешь? – наконец, вымолвил он внезапно охрипшим голосом провидца, чем привел друга в полный восторг.

– Ну, ты даешь! Все знаешь, только в уборную не просишься. Может, и буду, чем черт не шутит? – Борис стал серьезным, задумался:

– Такое с кондачка не решишь. Требуется обоюдное согласие. Я лично готов хоть завтра в ЗАГС идти, слово за ней.

– Все ясно, друг. Влюбился ты по уши.

– А я и не скрываю. Между прочим, она тоже на Бугре проживает.

– Ладно, Борь, мне пора. Тебе вон за угол завернуть и в койку. А мне еще три квартала чесать, – вскочил Ванька, озаботившись внезапно.

Они попрощались, как всегда, за руку.

Совсем не простое это дело, изготовить первый в своей трудовой жизни штамп, пусть и под руководством такого опытного учителя, как Стеценко Михал Петрович.

Иван корпел над своим будущим изделием, в который раз замеряя детали при помощи еще не совсем изученного им штангенциркуля, но до завершения работы было далеко.

Михал Петрович одобрительно поглядывал на ученика, предоставив ему полную свободу и не вмешиваясь в процесс, хотя прекрасно понимал, как трудно тому приходится. Если только сам обратится за помощью, тогда другое дело.

Резкий звонок возвестил о начале обеденного перерыва, и цех остановил работу; смолкли разноголосые станки, слесаря запирали ящики своих верстаков, и кто шел в столовую, кто спешил домой, если жил неподалеку.

Михал Петрович обедал, не отходя от рабочего места. Иван тоже, было, пристроился рядом со своим свертком, как вдруг к ним подбежал Тимоха, радостно улыбаясь, и он вспомнил о вечернем обещании школьного друга.

– Ты чего, забыл о нашем уговоре? – напомнил Тимоха, и они поспешили на выход, тут уж не до обеда. Потом как-нибудь. Успеется.

Михал Петрович понимающе покачал головой, усердно поглощая обед на газете; когда-то он и сам был молодым, тоже вот так бегал к сборочному цеху, на девок поглазеть. И добегался. Теперь их очередь…

Поднявшись этажом выше, ребята увидели возле сборки стайку девушек, засмеявшихся при их появлении. Но Тимоху ничем не смутить.

– Райка, поди сюда. Кому говорю? – на правах соседа по улице, позвал он миловидную, стройную девушку в белом халатике.

Товарки подтолкнули заупрямившуюся, было, подругу, и она несмело приблизилась к ребятам, обдав Ваньку жаром черноокого взгляда исподтишка, так что он сам вспыхнул, тоже засмущавшись.

– Знакомьтесь. Это Райка, о которой я тебе вчера говорил, а это Иван, мой товарищ, – познакомил он молодых людей, которые сразу же понравились друг другу, с первого взгляда.

– Приезжай к нам вечерком, прогуляемся. Тем более, тебя сам Быков знает, так что опасаться нечего. С Раисой познакомишься поближе, – вильнул он своими плутоватыми глазками в сторону соседки, и подмигнул приятелю, чем окончательно ввел их в краску.

– Мне пора, девчонки ждут, – девушка улыбнулась Ваньке, и приятели поняли, что приглашение получено.

Подождав, пока девушки не упорхнули в свой цех, Ванька с Тимохой побежали вниз по лестнице в свои цеха; Ванька в третий, Тимоха во второй, ниже этажом. Оба были чрезвычайно довольны фактом состоявшегося, наконец, знакомства, каждый по-своему…

Еще немного, и осень окончательно сдаст свои позиции надвигающейся зиме, но Ваньке было мало дела до этого. Он шел по Кировской, не чуя под собой ног от обуревавших его чувств.

Лицо сияло радостью и еще чем-то особенным, что присуще лишь впервые по-настоящему влюбленным юношам.

Свернув за угол, он увидел Бориса. Тот сидел на лавке у своего дома в распахнутом пальто, но Ванька не обратил, на сей факт, никакого внимания, ведь все влюбленные эгоисты, и думают только о себе.

– Здорово, Борь! – Ванька присел рядом, но ему не сиделось. Он нетерпеливо ерзал по лавке, не замечая странного, «опрокинутого» лица друга.

– Ты знаешь, я тоже тут познакомился с одной… – начал, было, он, но не выдержал и зачастил, захлебываясь от избытка слов:

– Боря, ты даже не представляешь себе, какая она замечательная! Я познакомлю тебя с ней, завтра же. И мы вчетвером пойдем в кино, хорошо?..

Она работает на сборке, у нас на релейном. И живет на Бугре, как твоя.

Это же здорово, наверняка, они знают друг друга. Вместе будем их провожать. Ну, чего ты застыл, как мумия? Приводи завтра свою девушку. Даже не познакомишь… – Ванька попытался придать лицу обиженное выражение, но рот непроизвольно растягивался в улыбке.

Борис, не глядя, сунул в руки Ваньке какую-то бумажку.

– Что это? – Ванька развернул бумажку, оказавшуюся запиской, и сначала про себя, затем вслух стал читать:

«Борис, ты хороший честный парень, но у нас была лишь дружба», – скороговоркой нетерпеливо забормотал он, удивленно подняв брови.

«Извини, но я полюбила по-настоящему, и хочу тебе честно об этом сообщить. Ты его не знаешь, а если бы узнал, то понял бы меня».

Ванька взглянул на друга, хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, и он промолчал.

Борис опустил голову на сжатые кулаки, и надолго замер…

Ванька с Раей идут по Ленинской, взявшись за руки и рассеянно улыбаясь. С деревьев опадают последние листья и мечутся по асфальту, гонимые резвым ветром.

Незаметным движением руки, убрав со лба растрепавшиеся волосы, девушка ласково посматривает на Ваньку своими жгучими глазами.

Ванька гордо идет рядом. Он счастлив и не скрывает этого.

Они подошли к кинотеатру «АРС». На афише двое: он и она.

«Первая любовь!» – прочитал Ванька, и смутился.

Мимо кинотеатра быстро шел Борис, не глядя по сторонам и не видя их. Весь съежившись.

– Борька! – закричал, было по привычке Ванька, но, спохватившись, взглянул на Раю. Сейчас он познакомит их наконец-то.

Девушка растерянно и недоуменно улыбалась.

…Перед ними стоял потрясенный Борис, и смотрел на Раю.

– Вот, Борь, познакомьтесь. Это моя девушка, Раиса. А это, Рая, мой друг, Борис, – познакомил их Ванька и осекся, непонимающе глядя на обоих. Что-то здесь не так.

А Борис все смотрел на Раю, будто не мог насмотреться. Затем невидяще взглянул на Ваньку и усмехнулся, но улыбка не получилась.

– Мы в некотором роде знакомы. Это ее записку читал ты тогда на лавке, помнишь?..

Ванька растерялся. Только теперь он все понял, и его словно ошпарило изнутри жутким холодом, так что пробил озноб.

– Я не знал. Я даже не мог подумать…

Борис сухими, лихорадочными глазами смотрел на них, губы его подрагивали, силясь улыбаться. Он изо всех сил старался сохранить свое лицо, но оно бледнело на глазах.

Резко повернувшись, он быстро пошел прочь.

– Борис, куда ты? Постой, я же не знал… Рая, скажи что-нибудь!..

Девушка молчала. Да и что она могла сказать?

Ванька смотрел вслед другу, то вспыхивая, то бледнея:

«Я разбил их дружбу. Ведь это ее любит Борис! Но я не знал. Черт бы побрал этого Тимоху. Что же делать?..»

А Борис торопился уйти от них, от самого себя, но это никак не получалось. На ходу закурив, он бежал, сам не зная куда, лишь бы побыстрее и подальше от всего того, что он увидел и понял:

«Вот это друг, нечего сказать. Сопляк, маменькин сыночек. Удружил! А она? Раечка, любимая! Жениться собрался. Так тебе и надо!..»

Он опять усмехнулся, но улыбка вышла кривая, исказившая лицо.

Шедшая мимо женщина шарахнулась в сторону, приняв его за пьяного.

«Но ведь то, что произошло, это случайность?!.. Значит, судьба?!..»

Борис закусил губы, в глазах стояли слезы отчаяния:

«Не хватало еще расплакаться, как девчонке. Крепись, Борис Иванович, не будь тряпкой…»

Они вместе вышли из проходной, и неспешно направились к автобусной остановке. Их обгоняли торопившиеся, после первой смены, домой, одни работники, навстречу спешили другие, боясь опоздать во вторую смену.

Пересменок был в разгаре. Знакомые улыбались им, дружески подшучивая над парочкой, незнакомые косились с неодобрением: домой надо, а эти влюбленные еле плетутся. Ну, и молодежь пошла непутевая: ни стыда, ни совести. Средь бела дня уже гуляют, до вечера им невтерпеж.

– Пошли быстрее, неудобно. На нас и так все смотрят, – Рая совсем засмущалась, было, но Иван еще крепче взял ее под руку:

– Ничего, пускай завидуют.

На остановке тоже не протолкнуться. Но вот показался долгожданный автобус, и народ заволновался, готовясь к посадке.

– Пока, Раечка. До вечера, – Иван помог своей девушке пролезть в салон общественного транспорта, так как узкие дверцы брались штурмом; желающих ехать было гораздо больше, чем мог вместить автобус. А следующий когда еще подойдет, жди – прожди.