Текст книги "А любовь всегда бывает первой"

Он помахал рукой, в ответ на ее улыбку, и набитый битком автобус с полуоткрытыми дверцами медленно поехал, натужно урча мотором.

Решив, что домой он еще успеет, Иван пошел себе дальше, и возле винного магазина повстречался с Борисом, выходящим на улицу с бутылкой водки в руке, явно навеселе.

После той роковой встречи у кинотеатра «АРС» они не виделись, и вначале настороженно посмотрели друг на друга, но былая дружба еще не прошла, и друзья обменялись рукопожатием.

– Вчерась отпахал две смены, подменял одну, сегодня в отгуле загуле, отдыхаю, – пояснил Борис Ивану с усмешкой.

– А я после работы. Посадил Раю на автобус и решил прогуляться, – тоже начал, было рассказывать Иван, и осекся, поняв, что сказал лишнее.

– Ничего. Ты ведь не виноват, что так получилось. Судьба нам с тобой подфартила. Тебе подвезло, ну, а я в глубокой заднице оказался. Пойдем ко мне, опрокинем по рюмашке. Родители о тебе спрашивали, говорят: что-то Ваня давно у нас не был. Почему не приходит?

Лед в их отношениях начал постепенно оттаивать, и друзья направились к дому Бориса, оживленно разговаривая…

В комнате накурено, хоть топор вешай. На столе вместо одной стояли уже две бутылки водки, а Борис терзал свой баян, посматривая на Ивана не так дружелюбно, как в начале встречи.

Родители были настороже, стараясь не вмешиваться в их взаимоотношения; сами разберутся, что к чему. Взрослые стали, работают.

– Ваня, как твоя работа на заводе, налаживается помаленьку? – тете Наде хотелось сгладить напряженность, возникшую за столом.

– Когда на разряд будешь сдавать? – поинтересовался и дядя Ваня, сидя вместе со всеми за столом, и не собираясь сегодня перемещаться на свой любимый сундук, изменив старой привычке.

– Так это еще не скоро, дядя Ваня. Через шесть месяцев, – уже заплетающимся языком отвечал Иван, старясь выглядеть трезвым по возможности, что удавалось ему с трудом.

– Ну, чего пристали к человеку? Давайте, лучше еще тяпнем по одной, – Борис мгновенно разлил по рюмкам и опрокинул водку в рот, проследив, чтобы Иван тоже не уклонялся от выпивки.

Тут же опять наполнил рюмки, и они снова выпили.

Ивана явно развезло. Борис презрительно усмехнулся:

– И чего она нашла в нем? Ведь сморчок, смотреть не на што, – жаловался он родителям прямо при Иване, и тем было неудобно, неловко за него.

Ивану тоже было обидно слушать такое. Он смотрел на Бориса и думал о том, что «его друга словно подменили после той злосчастной встречи. Он стал с овсем другим – злым, раздражительным, будто и не друг вовсе. Правда, Иван сам причастен к перемене в его характере, но все же надо быть начеку, мало ли что?..»

Вскоре Иван совсем спьянился, и задремал прямо за столом.

Борис только того и ждал. Вскочив, он вместе с отцом перетащил друга к своей кровати, и Иван со стоном распластался на ней, мгновенно забывшись в пьяном сне.

– Ты зачем Ваню споил? Нехорошо это, нечестно, – попыталась, было усовестить сына мать, но Борис сердито отмахнулся от нее, надевая пальто:

– А ему честно так делать? Мог бы и отказаться от Раисы, когда узнал обо всем. Так нет, на автобус ее подсаживает после работы, провожает. Разве это друг? Таких друзей за хрен да в музей!

Дядя Ваня тоже хотел что-то сказать сыну, но Борису было уже не до них, и он ушел, хлопнув дверью так, что родители вздрогнули.

После его ухода в комнате стало тихо, слышались лишь стоны спящего пьяного, да стук убираемой со стола посуды…

За окнами было уже темно, когда Иван очнулся и вскочил с кровати, не сразу сообразив, где и почему он находится. Его подташнивало.

В комнате было тихо и пусто, ни души.

Родители Бориса сидели на общей коммунальной кухне, и вполголоса разговаривали с соседями.

И тут Ивана словно озарило. Он понял, наконец, что Борис специально напоил его и уложил спать затем, чтобы самому в это время встретиться с Раей. Такого вероломства от друга он не ожидал. Сердце его екнуло.

– Здорово он меня провел, как мальчишку. Ну и Борис!

Иван бросился вон из комнаты.

Дядя Ваня с тетей Надей вышли, было из кухни проводить его, но Ивана уже и след простыл…

Из низких свинцовых туч, нависших над городом, моросит на землю нудный осенний дождь. Редкие фонари скудно освещают улицы, едва рассеивая наступающую вечернюю темноту.

Иван торопливо бежит по дороге на Бугор, не обращая внимания на грязь и лужи под ногами…

Завернув к давно закрытому магазину в пятиэтажке, он оказывается рядом с улицей, состоящей из частных деревянных домов, где живет она, его девушка. Дорога кончилась, дальше была непролазная грязь.

Но Ивана не остановить; каким-то чудом он находит тропинки в этой топкой хляби, и смело идет вперед, к заветной цели.

Запыхавшись, подходит, наконец, к ее дому и видит Бориса с Раей.

Они стоят под навесом крыльца, и Борис что-то с жаром объясняет, доказывает девушке, размахивая руками в подтверждение правоты своих доводов. Увидев подходившего Ивана, они замолчали.

– Привет вам. Не ожидали так скоро увидеть меня? – наигранно бодро произнес Иван, подходя и чересчур старательно отряхиваясь от дождя.

– Здорово, коли не шутишь, – Борис угрюмо посмотрел на так некстати появившегося, ненавистного друга.

Рая молчала, не зная, что сказать и как вести себя. Она впервые оказалась в такой ситуации, и ей было жутко неловко перед Иваном.

Пауза затягивалась. Дождь усилился, забарабанил по железной крыше дома. Стало совсем темно и холодно.

– Ой, Ваня, ты совсем вымок! – Рае никак не удавалось найти подходящие слова, чтобы избавиться от гнетущего молчания.

– Мальчики, уже так поздно. Как вы будете домой добираться?

– Пешедралом. Больше никак не получится, – пошутил Борис, но от его шутки стало еще тягостнее.

«Рая, домой пора!» – внутри дома хлопнула дверь, послышались шаги.

– Это мама, влетит мне теперь, – не решаясь уйти, девушка с жалостью смотрела на молчаливо стоящих, промокших ребят. Ей так хотелось остаться наедине с Иваном, чтобы все объяснить и рассказать ему.

– Ну что, Ванька, может, вместе домой пойдем? – прервал свое молчание Борис и сильно хлопнул друга по плечу, так, что тот вздрогнул от неожиданности. Борис снисходительно ухмыльнулся:

– Не бойся, не трону.

– Я не боюсь, мне с Раей поговорить надо, – Иван видел, что Борис на – взводе, и вот-вот сорвется.

– Поговорите, я подожду. Мне не к спеху. А может, пойдем, ученик?!

Борис явно вызывал Ивана на ссору, сверля его бешеными глазами.

– Что вы, мальчики? Этого еще не хватало.

– Пойдем, уже поздно! – Борис ухватил Ивана за рукав плаща и сильно дернул. Иван побледнел, но смолчал.

– Боря, прекрати немедленно! – Рая вышла вперед, и теперь стояла между друзьями, готовая встать на защиту любимого.

– Защитница! Ладно, говорите. Не буду вам мешать, – Борис говорил отрывисто, хрипло, с надрывом.

Резко повернувшись, он пошел, не разбирая дороги, в вечернюю тьму…

Оставшись наедине, влюбленные облегченно вздохнули.

– Ваня, когда он постучал в дверь, я думала, что это ты пришел. Я ждала тебя, ведь мы договорились, а это он оказался. Стал мне объяснять, доказывать, ты вовремя появился. Я уж думала, не придешь. Почему так поздно? – торопилась рассказать девушка Ивану, прижавшись к его груди.

Он бережно обнял ее.

– Извини, так получилось. Не смог раньше, – Ивану было стыдно сказать правду, и лгать ему тоже не хотелось. От полноты нахлынувших чувств он стал целовать ей лицо, руки, губы, она отвечала взаимностью, и тут снова громко раздалось из сеней:

«Рая, сколько раз повторять одно и то же? Немедленно домой!»

Влюбленные вздрогнули и отшатнулись друг от друга, будто их уличили в преступлении, снова прижались, не в силах расстаться:

– Завтра мы увидимся на заводе, в обеденный перерыв. Хорошо? – Рая напоследок поцеловала Ивана в губы, и убежала в дом.

Он постоял, слушая, как ее мать заперла за ней входную дверь на засов и бухнула внутренней дверью. Стало тихо. Надо было идти домой.

В последний раз, оглядев дом, и занавешенные окна ласковым взглядом счастливого влюбленного, Иван быстро пошел по тротуарам в обратном направлении, пытаясь насвистывать на ходу.

Представив, какой путь ему предстоит проделать, прежде чем он окажется у себя дома, Иван прибавил шаг…

С трудом выбравшись на дорогу, Иван оббил кое-как грязь с ботинок и вдруг увидел Бориса, поджидавшего его возле магазина. Отсвет от фонаря освещал его нахохлившуюся фигуру, направившуюся ему навстречу.

– Влюбленные время не замечают. Я тут продрог весь, тебя дожидаючись. Вместе все веселее шагать, так ведь? – Борис испытующе глянул на удивленного Ивана, не ожидавшего такой встречи.

– Да уж, скучать не придется. Я думал, ты почти до дома добрался.

Спорым шагом они устремились по дороге, ведущей с Бугра в город.

Шли молча, изредка поглядывая друг на друга.

Миновав овраг и Синдячкин мост, вздохнули с облегчением. Все к дому поближе. Борис, как засунул руки в карманы пальто, будто держал там что-то, так и шел всю дорогу.

Иван подозрительно косился в его сторону. Кто знает, какой очередной фортель может выкинуть лучший друг?

Заметив его взгляд, Борис усмехнулся и наддал ходу, так что Иван едва поспевал за ним…

Вот уже и военный завод прошли, за ним – Крестовоздвиженскую церковь, кинотеатр «Октябрь» остался позади. Оба взопрели, несмотря на осенний холод и дождь. Настроение улучшалось с каждым пройденным кварталом.

По Ленинской улице шлось уже почти весело, и только завернув за «АРС», они вздохнули, наконец, с истинным облегчением. Дошли.

Замедлив шаг у дома Бориса, друзья снова взглянули друг на друга. Они уже свыклись со своим положением, и холод отчуждения, резко обозначившийся на Бугре, у дома Раисы, здесь словно бы растаял.

– Я погорячился там, лишнего чуток наговорил. Но ведь такое дело, сразу и не переживешь, время для этого нужно, – решил выговориться на прощание Борис, глядя в сторону.

Иван слушал даже с некоторым удовлетворением. Раскаяния он не ожидал от Бориса, и был приятно удивлен.

– Хоть она и выбрала тебя, мне от этого не легче. Скорее, наоборот. Лучше уж бы кто чужой был, незнакомый, – Борис вынул, было из кармана портсигар, и тут же засунул обратно, раздумав курить.

– Дело уже прошлое, хочу тебе признаться. Когда мы возвращались с Бугра, я раза два хотел тебя пырнуть, еле сдержался, – в доказательство своих слов он вынул из другого кармана нож-лисичку, и нажал кнопку: широкое лезвие выскочило сбоку из рукоятки, и будто уставилось на Ивана с кровожадным любопытством.

Теперь он понял, почему Борис шел, не вынимая рук из карманов.

– Ладно, бывай. Мне еще до дому кондыбехать минут десять, – Иван кивнул Борису и ушел, впервые не попрощавшись с ним за руку…

Пятнадцатая глава
Зима-коренная

Иван разгребал деревянной лопатой, сделанной еще дедом, снег возле бабушкиного сарая. Пришлось потрудиться, так как снегу намело много, но вскоре вся территория от сарая до выхода в сад была расчищена, и он с удовлетворением оглядел плоды своего труда.

Раскрыв дверь сарая, побросал наружу чурбаки, напиленные еще с лета и, глянув на почти закончившуюся поленницу у стенки, взялся за топор.

«Надо почаще приходить, помогать бабушке. Дров у нее осталось, кот наплакал, воды нет. Да и в магазин сходить надо. Зимой в нашу гору ей не подняться, тут и молодой может себе шею свернуть. А если бы я остался в Чебоксарах, кто тогда поможет бабушке? Матери некогда…» – размышлял Иван, устанавливая чурбак поудобнее.

Пилить и колоть дрова он уже давно научился, с детства, и потому легко расправился с десятком чурбаков, превратившихся в груду поленьев.

Выпрямившись передохнуть, огляделся с радостным чувством, всколыхнувшем в душе воспоминания из раннего детства, когда он вот на этом же самом месте, впервые пилил дрова с дедом и бабушкой, постигая нехитрую, но требующую навыков и сноровки науку. Только дело было жарким летом…

«ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ ИВАНОВА ДЕТСТВА»:

… Ванька утер пот со лба, и с силой потянул пилу на себя – от себя, стараясь не осрамиться перед дедом.

– Не рви пилу, плавно тяни. Вот так, – усмехнулся дед, и они стали пилить; наконец, чурбак упал в траву рядом с козлами, а дед с внуком принялись за следующий. Но Ванькины руки уже еле двигаются, держась за ручку, а бревно еще и на половину не распилено.

Из сарая вышла бабушка с пустым ведром из-под помоев, а по двору разнеслось Борькино чавканье, вперемешку с радостным похрюкиванием.

– Ну, што, притомились поди, работнички?

– Отдохни пока, в сад сбегай, – пожалел дед запарившегося внука, и бабушка заступила на Ванькино место; пила в их руках послушна и проворна, она весело звенит и поет, роняя в траву желтые опилки, и Ванька невольно залюбовался, глядя, как они неторопливо и ладно пилят дрова.

Затем дед берет колун, и чурбаки быстро превращаются в поленья, которые бабушка сноровисто укладывает в поленницу у сарая…

Сарай зиял распахнутой настежь дверью, внутри было пусто и темно.

Когда-то в углу, возле поленницы, находился крепко сбитый дедом загон-клеть, в котором их боров Борька набирал вес на свою беду. Но тогда еще ни он, ни Ванька, даже не догадывались о его страшной, неотвратимой участи превратиться в свинину.

Из сеней дома вышла бабушка, и засеменила внуку на помощь:

– Настоящий мужик ты стал, Ваня. Не успела я щи в печь поставить, думаю, дай пойду, подсоблю внучку, глядь, опоздала уже, – радовалась бабушка, заботливо подбирая отлетевшие в сторону поленья.

– Вот бы дед порадовался, какой мнук у него вырос. Не дожил, болезный, не сподобился увидеть. Сгрызла его саркома проклятая, раньше времени, – к бабушкиной радости примешалась грусть и тоска, отчего лицо ее совсем сморщилось, и глаза утонули в слезах.

– Будет тебе расстраиваться, ведь сколько лет прошло, – Иван с жалостью посмотрел на сгорбившуюся бабушку.

– С годами тоска не проходит, внучек. Еще больше гложет, да вот господь не принимает к себе, душу мою грешную, на покаяние. Уж как я прошу его, нет.

– Вот и живи нам на радость. Да не надрывайся ты, я сам поленья уложу. Отдыхай больше.

– На том свете отдохну, внучек.

Вот так, в разговорах, внук с бабушкой быстро перетащили дрова в сарай, и поленница у стенки вновь подросла, радуя глаз рачительных хозяев. Теперь можно и передохнуть.

– Пошли в дом, обедать пора. Щи, поди упрели, со свининкой. Как раньше, бывало, при Иван Яковличе. Мать твоя мясца принесла надысь, балует старуху-мать, не забывает, – бормотала бабушка по пути от сарая к сеням, одобрительно оглядывая расчищенный внуком двор.

– Сейчас приду, бабань. С Васькой поговорить надо, – увидев возвращающегося из школы друга детства, обрадовался Иван.

– Ну-ну, покалякайте. Тока не долго, обед простынет.

Бабушка скрылась в сенях, обметая валенки веником от налипшего снега, а Иван встретился с Василием возле его крыльца. У них не было привычки обмениваться рукопожатиями при встрече и расставании, как это делали все мужики вокруг, их объединяло и сближало нечто большее – родство душ.

Поэтому они обрадовались друг другу про себя, молча, не показывая виду.

– Надо тоже дровишек подколоть, – Василий одобрительно посмотрел в сторону поленницы дров, виднеющейся из сарая друга, и предложил:

– Заглянем ко мне? Родители на работе, я один. У меня для тебя подарок припасен, сюрприз.

Но Ивана не надо было уговаривать; сколько раз они встречались у этого самого крыльца, и потом долго мечтали о будущем в уютной комнате друга, зачитывались книгами в захлеб…

Знакомый телескоп на подоконнике, письменный стол, как всегда, завален книгами, учебниками. Милый сердцу ералаш.

– Как там наш класс поживает? – «безразличным» голосом поинтересовался Иван, усевшись за стол друга и листая его любимый учебник физики.

– Многие работать ушли, как ты. Некоторые учиться уехали… – Василий замялся, вспомнив неудачный опыт друга, и Иван улыбнулся:

– Никому не говорил, тебе скажу. Все думают, что я не поступил в училище, и поэтому вернулся. А я и не поступал. Хотел, конечно, и работы мои понравились, но у меня цыгане деньги украли. Жить не на что, домой ехать стыдно. Скажут, вот лопух. Пошел работать, подсобником на пилораму, затем с дружком на Север махнул, в Архангельск. Хотели матросами на трал флот устроиться. Не взяли. Потом у нас один приятель чемоданы спер, и поехали мы обратно. Товарняками. Едва до дому добрался, чуть не замерз до смерти. Вот и все.

Василий заинтересованно слушал «одиссею» друга. Сколько приключений за такой короткий срок, пока он уроки штудировал. Спохватившись, вышел в переднюю, и вернулся с обещанным подарком:

– Вот, достал по случаю две пластинки. Эта тебе.

Иван вынул мини диск из пакета и завороженно уставился на него, не веря глазам своим:

– Не может быть? Биттлз! Ну, спасибо, удружил.

– Чаю хочешь? Надо перекусить после школы. Когда еще предки придут.

– Нет, я пойду. Меня бабка обедать ждет. Еще воды хочу ей натаскать.

– Так что класс наш вдвое уменьшился. Одни девчонки. Из ребят остались только я, Володя Глазырин, да Валерка Пименов. – До рассказал свои не богатые новости Василий. Ему хотелось еще пообщаться с другом.

– А я в вечерку хожу, в ШРМ. Ничего, учиться можно, только спать охота после работы. Зато зарплату свою, собственную имею. Не надо у родителей на кино клянчить, – не выдержав, похвастался-таки Иван перед другом и добавил самое сокровенное: – Я с девушкой дружу. Серьезно. Как-нибудь в кино вместе сходим, познакомлю тебя с ней. Ну, пока, отличник. В университет не раздумал еще поступать?

– Скажешь тоже. Конечно, нет. Это же мечта.

Василий проводил своего сверх занятого друга до дверей из дома, и Иван побежал к давно заждавшейся его бабушке на обед, не забыв прихватить с собой драгоценный подарок…

Подняв шалевый воротник нового зимнего пальто, так как с засурских заснеженных полей задувало весьма ощутимо, Иван привычно тащил два ведра с водой закоченевшими руками без варежек.

От колонки до переулка путь не близок, особенно зимой, поэтому возле спуска в подгорье он остановился передохнуть.

Из подъезда барака вывалилась знакомая компания, нещадно дымя папиросами и балагуря с таким матом, что уши вянули у прохожих.

– Глянь, братва! Да это никак наш Ванька-путешественник хиляет, – обрадовался Чистиль, увидев своего давнего уличного оппонента.

Братва обступила соседа скуки ради, похлопывая по плечам и спине.

– Привет, мазурик, – удостоив Ивана рукопожатием, Чистиль оглядел его с головы до ног. – Прибарахлился, как я погляжу. Прикид, что надо. Шапчонка только подкачала, а так ништяк.

– Да ты подрос, как на дрожжах!

– В кого это вымахал? Отец вроде маленький, – удивлялась братва, куражась от нечего делать. – Не иначе в соседа, факт.

– Может, водички хотите испить? – не остался в долгу и Иван, намекая на подобные встречи минувшим летом.

Братаны одобрительно заржали, понимая и ценя юмор.

– На релейном, поди, много зашибаешь? Мог бы и потрясти лопатником, уважить общество, – Чистиль решил наказать его за неуважение, и настырно вперился в соседа, ухмыляясь щербатым ртом.

– Потом как-нибудь. Вот сдам на разряд, тогда можно и гульнуть, – Ивану не хотелось ссориться с уличной шпаной. Худой мир лучше доброй войны, рассудил он про себя.

– Слово не воробей. Теперь с тебя причитается, – поймал его на слове многоопытный Чистиль, и отпустил с миром: – Ладно, дуй с горы по осторожнее. Воду не разлей, ученик-тимуровец.

Взаимопонимание вроде бы наладилось, и Иван потащил ведра с водой вниз по переулку; зимой спускаться с горы, это тебе не летом скакать. Глаз да глаз нужен, а уж про ноги и прочее и говорить не приходится…

После пластинок с песнями Клавдии Шульженко, Марка Бернеса и даже Владимира Трошина, родителям было в диковинку слушать биттлзов на английском языке в их маленьком домике, на краю Алатыря.

Даже Вовка заслушался заморским пением под мелодичный перезвон гитар и грохот ударника, что уж говорить об Иване, стиляге местного масштаба. Он еще прибавил звук, и в комнате все аж задрожало и завибрировало, к его полному восторгу.

Наконец, матери это надоело, и она убавила звук до минимального, невзирая на недовольство доморощенного меломана. Они снова собирались в гости напротив, и Иван сначала с беспокойством посматривал на родителей, затем не выдержал и сорвался на козлетон:

– Я с Вовкой не останусь, у меня свои дела есть.

– Ты же сегодня не учишься вечером, какие такие дела могут быть? – мать подозрительно оглядела взволнованного сына: – Опять к Борьке попрешься? Или может, познакомился с какой-нибудь девицей…

– Ты же не знаешь ее совсем, а уже обзываешься! – вспыхнул Иван, и догадки матери отпали сами собой. Все стало ей ясно.

– Только этого нам еще не хватало. Ты слышишь, Николай? Теперь он влюбился в какую-то, там!..

– Ну и что, пусть гуляет. Забыла, как сама была молодой?

– Наша с тобой молодость на фронте проходила.

– Зато после войны мы наверстали упущенное, жалеть не приходится, – отцу вспомнилась его молодость, и он с нежностью обнял свою жену: – Никогда не забуду, как я с тобой и трофейным «Вальтером» в кармане по горсаду прогуливался. Ребята завидовали: где, дескать, ты красавицу эту отхватил? Мы погуляли свое, теперь его время настало. Такова жизнь.

– Нечего ему потакать, – вывернулась из объятий мужа сердитая жена. – А то ты не знаешь, какой он лопух. Память коротка.

– Не хуже других. Работает, учится, чего тебе еще надо?

– Мне надо, чтобы он человеком стал, в институт после школы поступил. Там и девушка найдется подходящая, культурная, не чета нашим алатырским куфелам.

– Так ты у меня, значит, куфела? Как я раньше об этом не догадался.

– Хватит юродствовать. Можешь ты, хоть иногда быть серьезным?

– Сейчас не могу. Нас уже хлебосольные хозяева ждут, так что, собирайся поживее, культурная ты моя.

– Тебе лишь бы нализаться. Ладно, Вовку с собой заберем. Пусть с Иркой ихней играют, – скрепя сердце, согласилась мать.

Вовка запрыгал от радости и бросился к своей шубенке, схватился за валенки. Он был на седьмом небе от счастья, что тоже пойдет в гости.

– Еще один жених растет на нашу голову.

– Вот и хорошо. Внуками тебя завалят, только успевай нянчиться. Может, подобреешь тогда немного?

– Иди ты к черту, пустобрех несчастный.

Родители уже позабыли о предмете своего спора, и привычно переругивались, собираясь в гости уже втроем.

– Не забудь дверь запереть перед уходом. И поздно не задерживайся, утром на работу, – отдала последнее распоряжение мать, и направилась к выходу вслед за мужем и младшим сыном.

Иван облегченно вздохнул после их ухода и, проследив из окна, пока они не скрылись во дворе дома напротив, тоже стал быстро собираться.

Ему идти было намного дальше. Правда, до Бугра он доедет на автобусе, а вот назад придется идти пешедралом, как выразился друг Борис. Но Ивану не привыкать. У любви быстрые ноги; подумаешь, час ходу, и дома.

А утром опять на работу, где днем он снова увидит ее, и вечером обязательно. И так каждый день, до конца жизни.

Под ногами замерзших влюбленных поскрипывал снег, когда они, в который уже раз, прошлись по улице мимо окон ее дома, и остановились у парадного крыльца. Хорошо бы посидеть на нем, но тогда станет совсем холодно. Невмоготу.

На улице было темно и тихо; уютно светились окна домов, на темном небе высыпало множество ярких звездочек, как всегда бывает в ясную, морозную пору. Пробирало даже сквозь поднятый шалевый воротник нового пальто, у девушки тоже начали дрожать посиневшие губы, но они не могли расстаться так скоро.

Поправив пуховой платок на голове, Рая прислушалась: вроде бы больше никто не выходит из дома, все угомонились.

– Пошли в сени, там хоть ветра нет, – она взяла Ивана за руку, и они вошли сначала во двор через скрипучую калитку, осторожно взобрались на сенное крыльцо по не менее скрипучим от мороза ступеням, и очутились в темных сенях, где вначале им показалось даже тепло.

Ветра действительно не было, но холодно было так же, как и на улице. Они обнялись и стояли, прижавшись друг к другу, возле внутренней двери в дом. Того и гляди, кто-нибудь выйдет и обнаружит парочку продрогших влюбленных.

Иван расстегнул пальто и обхватил полами девушку, но это мало помогло: сначала они, было, согрелись и стали целоваться, потом притихли. Знобко.

– Пора по домам, а то околеем, – сдался первым Иван, и они снова вышли во двор, где даже снег, казалось, и тот замерз.

– Я придумала. Пошли в сад, сам увидишь, – обрадовалась вдруг Рая, и по тропинке мимо кухонного окна они прокрались к большому стогу сена.

– Зачем вам столько сена? – удивился Иван.

– У нас же корова своя. До лета все схряпает, еще не хватит, – пояснила девушка и, наклонившись, отгребла в сторону часть сена:

– Помогай, давай, чего стоишь?

Теперь Иван сразу сообразил, в чем дело, и вскоре они сидели в стоге, словно в небольшой пещерке. Стало тепло и даже романтично; вроде бы они в поле в стогу сена, как в кино.

– Мы раньше так с сестрой прятались, когда в прятки играли. Залезем в стог и замрем, а братья бестолковые – бегают по саду и никак не найдут нас, умора.

– Сколько их у тебя, братьев? – поинтересовался Иван.

– Трое. Двое младших, и один старший, Саня. Он осенью из армии пришел, три года в ГДР отслужил.

– Тебя дома не хватятся? Поздно уже.

– Могут. Только не сразу догадаются, где мы.

– Они разве знают, что мы с тобой гуляем здесь?

– А как же. Чай из окон все видать…

Она не успела договорить, так как согревшийся Иван закрыл ей рот поцелуем. Забыв обо всем на свете, они в запой целовались и очнулись только тогда, когда возле их убежища появилась высокая фигура в полушубке:

– Вот они где прячутся, голубцы. Я так и знал, – пророкотал над ними возмущенный бас, и влюбленные выскочили из своего теплого гнездышка наружу, словно птенцы, выпавшие из гнезда.

– И не стыдно тебе, Раиса? Вот я ужо расскажу отцу с матерью обо всем. А ну, марш в дом! А ты, пацан, беги отсюдова, и чтоб я тебя больше не видел возле нашего дома. Понятно?

– Да мы только грелись, больше ничего, – оправдывался Иван перед наступавшим на него старшим братом Раисы.

– Ежли будет чего, живым отсюда не уйдешь, прибью. А сейчас катись домой, сопляк. Не доводи до греха! – замахнулся на него детина.

– Саня, не смей! Это мой парень, мы встречаемся уже давно, я говорила вам об этом, – снова встала на защиту любимого Рая, теперь уже от родного брата.

– Тоже мне, защитница нашлась. Встречайтесь, как все люди, кто вам мешает? Нечего под стогом валяться, – возмущался старший брат уже более миролюбиво, гоня перед собой влюбленных на выход по той же тропке.

Рая хотела, было, выйти на улицу вслед за Иваном, но брат не позволил и затолкал ее в дом, предварительно захлопнув калитку перед носом Ивана, которого он вытолкнул на улицу своей могучей дланью.

Иван только успел заметить, как Рая мелькнула перед высокой фигурой брата и исчезла в сенях. Затем он услышал, как брат громко закрыл входную дверь на засов и бухнул внутренней дверью в дом. Настала тишина.

Взволнованный произошедшим столкновением, которое завершило его вечернее свидание с любимой девушкой, он помчался домой по накатанной дороге, на бегу согреваясь и думая о том, что «Раин брат не такой уж плохой парень. На его месте он избил бы ухажера, если бы застал его в стоге сена с сестрой. Но сестры у него не было, зато была любимая девушка. Сколько можно вот так мерзнуть, и мучиться на морозе? Пора познакомиться с ее родителями. Завтра же поговорю с Раей об этом…»

Возвращаясь после работы домой, Иван повстречался возле обувной фабрики с Борисом, который вышел из проходной вместе с другими работницами, и увидел его еще издали.

Они разминулись, едва кивнув друг другу, и пошли восвояси. Такого с ними еще не случалось.

Раздосадованный холодной встречей с другом, Иван пошел дальше.

Чистиля с его компанией в этот раз не было, зато из переулка вылез на улицу Панька, дружелюбно ухмыляясь.

Они давно не виделись и обрадовались встрече, словно дети. Поздоровавшись, и даже обнявшись, закурили на радостях.

– Как сам-то, все кочегаришь? – Иван с удовлетворением оглядел заметно окрепшего Павла. Это был уже далеко не тот паренек, что раньше. На верхней губе у него пробились усы, и он вполне мог сойти за мужика в своем полушубке и сапогах, если бы не детская улыбка.

– А куды мне еще деваться-то? Горбачусь потихоньку. Мне за тобой не угнаться. То ты на обувной фабрике, то в Чебоксарах, теперь на релейном заводе преобладаешь.

– Не женился еще? Дед говорил, раз усы выросли, можно курить, и жениться пора. А уж он-то разбирался в жизни, сам знаешь.

Павел смущенно заулыбался и, отрицательно покачав головой, с хитрецой воззрился на товарища:

– Видел я тебя как-то, с невестой. На автобусной остановке. Хотел подойти поздоровкаться, да народу было полно, и автобус подошел.

– Почему ты решил, что с невестой?

– Сразу видно. Положительная девушка, и симпатичная, – одобрил Павел, и Ивану было приятно услышать это из уст давнего товарища.

– Ладно, я побежал. Мне еще в школу сегодня надо успеть, а потом к невесте, на Бугор, – подмигнул Иван другу и пошел дальше, провожаемый восхищенным и завистливым одновременно, Панькиным взглядом.

Подходя к своему дому, Иван увидел Косырева с Откосовым, о чем-то толкующих между собой, покуривая папиросы. Тоже после работы мужики, отдыхают. Уже не враги, но и не друзья. Просто соседи.

Обменявшись кивками с Иваном, соседи снова вернулись к прерванному разговору, а он сам наконец-то оказался дома…

Не успел изрядно проголодавшийся Иван подзаправиться борщом с хлебом, как пришел с работы отец и присоединился к нему.

Был он хмельной и мрачный, а потому неразговорчивый. Иван хорошо знал вспыльчивый характер отца, и помалкивал.

Отобедав, они занялись каждый своим делом; отец достал этюдник с красками, а сын разложил учебники на столе.

Отец стал работать над портретом Вовки, а сын учить уроки перед школой.

Оба не заметили, как пролетело время, и очнулись только тогда, когда громко захлопали двери, раздался Вовкин рев и грозный голос матери, вернувшихся домой.

Она тоже была не в духе, зато не в меру разговорчива. Шваркнув сумками об стол, загремела посудой и громким голосом:

– Ну, никто не догадается Вовика от бабушки забрать, хоть ты тресни. Я и по магазинам, я и туда и сюда, как Фигаро. А они сидят, прохлаждаются, и в ус себе не дуют. На меня надеются.

Иван понял, что вчера вечером родители снова напились в гостях у Басаргиных, и потом скандалили допоздна. Хорошо, он вернулся уже ночью и не застал вечернего концерта. Теперь держись. Выноси святых из дома.

Отец пока еще молча мазюкал красками, но кисти дрожали у него в руках от нервного перенапряжения.

– И борщ весь спороли. Теперь нам с тобой, Вовик, сначала готовить надо. Придется потерпеть, мальчик.