Текст книги "Бежал Ёжик по дорожке"

Николай Сладков
Бежал Ёжик по дорожке

© Сладков Н. И., насл., 2017

© Состав., оформление. ООО Издательство «Родничок», 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Чья проталина?

Увидела Сорока первую проталину – тёмное пятнышко на белом снегу.

– Моя! – крикнула. – Моя проталина, раз я первая её увидела!

На проталине семена, жучки-паучки копошатся, бабочка-лимонница лежит на боку – отогревается. У Сороки глаза разбежались, уж и клюв разинула, да откуда ни возьмись – Грач.

– Здр-расте, уже явилась! Зимой по вороньим помойкам шастала, а теперь на мою проталину! Некрасиво!

– Это почему же она твоя? – застрекотала Сорока. – Я первая увидала!

– Ты увидала, – гаркнул Грач, – а я о ней всю зиму мечтал. За тыщу верст к ней торопился! Ради неё тёплые страны покинул. Без неё и меня бы тут не было. Где проталины, там и мы, грачи. Моя проталина!

– Что он тут каркает! – затарахтела Сорока. – Всю зиму на юге грелся-нежился, ел-пил что хотел, а вернулся – проталину ему без очереди подавай! А я всю зиму мёрзла, с помойки на свалку металась, вместо воды снег глотала и вот, чуть живая, слабая, высмотрела наконец проталину, так и ту отнимают. Ты, Грач, только на вид тёмный, а сам себе на уме. Кыш с проталины, пока в темя не клюнула!

Прилетел на шум Жаворонок, огляделся, прислушался и защебетал:

– Весна, солнце, небо ясное, а вы ссоритесь. И где – на моей проталине! Не омрачайте мне радость встречи с ней. Я жажду песен!

Сорока и Грач только крыльями всплеснули.

– Почему же она твоя? Наша это проталина, мы нашли. Сорока всю зиму её ждала, все глаза проглядела. А я, может, так торопился с юга к ней, что чуть крылья в пути не вывихнул.

– А я родился на ней! – пискнул Жаворонок. – Если поискать, так тут ещё и скорлупки от яичка, из которого я вылупился, можно найти! Вспомню, бывало, зимой на чужбине гнездо родное – и петь неохота. А сейчас песня так и рвётся из клюва – даже язык дрожит.

Вспрыгнул Жаворонок на кочку, глаза прижмурил, горлышко у него задрожало – и полилась песня как весенний ручеёк: зазвенела, забулькала, зажурчала. Сорока и Грач клювы разинули – заслушались. Им-то никогда так не спеть, горло у них не то, только и могут, что стрекотать и каркать.

Долго бы, наверное, слушали, разомлев на вешнем солнышке, да дрогнула вдруг под ногами земля, вспучилась бугорком и рассыпалась.

И выглянул Крот – зашмыгал носом.

– Никак прямо в проталину угодил? Так и есть: земля мягкая, тёплая, снега нет. И пахнет… Уф! Весной, что ли ча, пахнет? Весна, что ли ча, у вас наверху?

– Весна, весна, землерой! – сварливо закричала Сорока.

– Знал, куда угодить! – подозрительно буркнул Грач. – Хоть и слепой…

– Тебе-то зачем наша проталина? – проскрипел Жаворонок.

Крот принюхался к Грачу, к Сороке, к Жаворонку – глазами-то он худо видит! – чихнул и говорит:

– Ничего мне от вас не надо. И проталина ваша мне не нужна. Вот землю вытолкну из норы и назад. Потому что чую: погано у вас. Ссоритесь, чуть не дерётесь. Да ещё и светло, сухо, воздух свежий. Не то что у меня в подземелье: темно, сыро, затхло. Благодать! Ещё и весна у вас тут какая-то…

– Как ты можешь так говорить? – ужаснулся Жаворонок. – Да знаешь ли ты, землерой, что такое весна!

– Не знаю и знать не хочу! – фыркнул Крот. – Не нужна мне никакая весна, у меня под землёй круглый год одинаково.

– Весной проталины появляются, – мечтательно сказали Сорока, Жаворонок и Грач.

– А на проталинах скандалы начинаются, – снова фыркнул Крот. – А ради чего? Проталина как проталина.

– Не скажи! – подскочила Сорока. – А семена? А жуки? А ростки зелёные? Всю зиму без витаминов.

– Посидеть, походить, размяться! – гаркнул Грач. – Носом в тёплой земле порыться!

– А петь-то как над проталинами хорошо! – взвился Жаворонок, – Сколько в поле проталин – столько и жаворонков. И все поют! Нет весной ничего лучше проталины.

– А чего тогда спорите? – не понял Крот. – Жаворонок хочет петь – пусть поёт. Грач хочет маршировать – пусть марширует.

– Правильно! – сказала Сорока. – А я пока семенами и жуками займусь…

Тут снова начались крики и перебранка.

А пока кричали и ссорились, в поле новые проталины появились.

Разлетелись птицы по ним весну встречать. Песни петь, в тёплой земле порыться, червячка заморить.

– Пора и мне! – Крот сказал. И провалился туда, где ни весны, ни проталин, ни солнца и ни луны, ни ветра и ни дождя. И где даже спорить не с кем. Где всегда темно и тихо.

Крот

– Кто тут? – подскочила Сорока. – Не гриб ли уж из земли лезет?

Кучка земли распалась, и высунулся из неё… Крот!

– Уфф! – сказал Крот. – Благодать. Пахнет.

И в самом деле благодать: солнце, трава, цветы.

– Но ты-то, слепой, чему радуешься? – удивилась Сорока. – Не видишь же ничего!

– Зато чую! – обиделся Крот. – Душа замирает от благоуханий!

– Сейчас душа твоя ещё больше замрёт, – пообещала Сорока. – Судить тебя будем, Крот!

– Не виноват! – хрюкнул Крот. – Ни перед землёй, ни перед небом!

– Виноват! – сказала Сорока. – Перед людьми виноват! Имя, фамилия, профессия?

– Крот я обыкновенный. Потомственный землерой. Живу и работаю под землёй. Под землёй родился, под землёй и умру…

– Нас не разжалобишь! – затарахтела Сорока. – Ты зачем в цветниках и парках корни подкапываешь? Отвечай!

– Виноват! Сослепу. Столько там под землёй разных корней напутано – поди разберись. Тут и глазастый-то проморгает. Нечаянно я.

– За нечаянно бьют отчаянно! Слыхал? Это не оправдание.

– Есть у него оправдание! – вмешался Ёж. – Дайте я за него скажу. Он свой вред – как это? – ком-пен-сирует. Поедает вредных жуков и личинок, которые тем самым корням больше его вредят. Это раз.

– А вот и два! – не успокаивается Сорока. – Он ещё луга своими кротовинами засоряет. Косари жалуются.

– Да! – защищает Ёж. – Засоряет! Но зато какую он – как это? – аэ-рацию в земле делает! Ты и слова-то не слыхала такого, а он – делает. Взрыхляет, вскапывает, землю перемешивает. А от этого трава гуще и выше растёт. Вреда-то чуть, зато сколько пользы! Его на Доску Почета надо, а не на скамью подсудимых.

– А у меня на него и в-третьих есть! – не уймётся Сорока. – Жалуются, что он картошку и морковку в огородах грызёт. Отвечай, грызёшь или нет?

На что уж Крот молчалив, а не вытерпел.

– Не грызу! – сказал. И умолк.

А Ёжик расхохотался.

– Послушай! – сказал Ёж. – Так он же – как это? – на-се-комо-ядный! Как и я. Не нужны нам ни овощи, ни фрукты. У нас от них только живот заболит. По незнанию говорят. Я тоже по ночам в огороды наведываюсь. Не за морковкой, а за личинками и слизняками. Так и Крот. А он там ещё и аэрацию проводит. Своими глазами видел.

– Помолчи! – сказала Сорока. – У меня от твоих учёных слов даже голова разболелась. Провались ты, Крот, вместе со своей аэрацией!

И Крот провалился, словно и не бывало.

– Проголодался! – хихикнул Ёж. – Аэрацию делать отправился, молодец. Старательный – весь в меня.

Крапивное счастье

Выросла на краю поляны Крапива. Поднялась над травами и смутилась. Цветы вокруг красивые и душистые, ягоды вкусные. Одна она бесталанная: ни вкуса приятного, ни яркого цвета, ни сладкого запаха!

И вдруг слышит Крапива:

– Не велико счастье красивым-то быть! Кто ни увидит – сорвёт… – Это белые ромашки прошептали.

– Думаете, душистым быть лучше? Как бы не так! – прошелестел Шиповник.

– Хуже всего быть вкусной! – покачала головкой Земляника. – Всяк съесть норовит.

– Вот так так! – удивилась Крапива. – Выходит, что самая счастливая тут я? Меня ведь никто не трогает: не нюхает, не срывает.

– Мы завидуем твоей спокойной жизни! – хором пропели в ответ цветы и ягоды.

– Как я рада, как я счастлива! – крикнула обрадованная Крапива. – Как мне хорошо, – добавила она задумчиво. – Расту – не обращают внимания, цвету – не нюхают, засохну – и не вспомнят…

И вдруг Крапива всхлипнула:

– Будто меня и не было совсем, будто я и не жила! Пропади пропадом такое крапивное счастье!

Цветы и ягоды внимательно слушали Крапиву. И больше никогда не жаловались на свою беспокойную жизнь.

Бежал Ёжик по дорожке

Бежал Ёжик по дорожке – только пяточки мелькали. Бежал и думал: «Ноги мои быстры, колючки мои остры – шутя в лесу проживу». Повстречался с Улиткой и говорит:

– Ну, Улитка, давай-ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.

Глупая Улитка говорит:

– Давай!

Пустились Улитка и Ёж. Улиткина скорость известно какая: семь шагов в неделю. А Ёжик ножками туп-туп, носиком хрюк-хрюк, догнал Улитку, хруп – и съел.

Дальше побежал – только пяточки замелькали. Повстречал Лягушку-квакушку и говорит:

– Вот что, пучеглазая, давай-ка наперегонки. Кто кого перегонит, тот того и съест.

Пустились Лягушка и Ёж. Прыг-прыг Лягушка, туп-туп-туп Ёжик. Лягушку догнал, за лапку схватил и съел.

Съел Лягушку – дальше пятками замелькал. Бежал-бежал, видит – Филин на пне сидит, с лапы на лапу переминается и клювищем щёлкает.

«Ничего, – думает Ёж, – у меня ноги быстрые, колючки острые. Я Улитку съел, Лягушку съел – сейчас и до Филина доберусь!»

Почесал храбрый Ёж сытенькое брюшко лапкой и говорит этак небрежно:

– Давай-ка, Филин, наперегонки. А коли догоню – съем!

Филин глазищи прищурил и отвечает:

– Бу-бу-будь по-твоему!

Пустились Филин и Ёж.

Не успел Ёж и пяточкой мелькнуть, как налетел на него Филин, забил широкими крыльями, закричал дурным голосом.

– Крылья мои, – кричит, – быстрее твоих ног, когти мои длиннее твоих колючек! Я тебе не Лягушка с Улиткой – сейчас целиком проглочу да и колючки выплюну!

Испугался Ёж, но не растерялся: съёжился да под корни закатился. До утра там и просидел.

Нет, не прожить, видно, в лесу шутя. Шути, шути, да поглядывай!

Швейня

Зима на носу, майку на шубу пора менять, босоножки – на валенки. Задумались звери: где шубу достать? А Лисица тут как тут:

– Ко мне, ко мне, желанные, торопитесь. У меня швейня «Семь шкур». На всех угожу!

Первым прискакал Заяц:

– Поторопись, Лиса, снег со дня на день, того и гляди, а я в летней безрукавке. Зуб на зуб не попадёт, да не от холода, а от страха: хорош я буду в тёмном-то на белом снегу! Можешь ты мне раздобыть шубку защитную – беленькую, как снежок?

– Это мне что хвостом вильнуть! – отвечает Лиса. – Только вот мерку сниму, скачи ко мне ближе…

– Какую ещё мерку? – насторожился Заяц. – А ты на глазок.

– Без мерки не могу, – отвечает Лиса. – Глазам я не верю, мне надо пощупать. Кто следующий?

Белка на ёлке стрекочет:

– Мне, Лиса, сделай шубку на беличьем меху, тёплую, зимнюю. И хвостик чтоб попушистей, да на ушки кисточки не забудь, да на грудку белый передничек. Моя-то летняя рыжая пообносилась. Зябну…

– Фу-ты, ну-ты, франтиха какая! – проворковала Лиса. – Кисточки ей, хвостик, передничек… И кому на тебя в лесу-то смотреть? Ну да ладно, слезай с ёлки, мерку снимать буду.

– А без примерки разве нельзя? – испугалась Белка.

– Без примерки я только Ежу делаю: иголок натыкаю и готово. Есть там ещё кто?

Из воды высунулась Выдра:

– Мне, Лиса, нужна шуба тёплая и непромокаемая, из водоотталкивающей шерсти. Я ведь и зимой в воде-сырости, мне в шубе и нырять, и плавать!

– Могу и непромокаемую, – обещает Лиса. – Я всё могу! Вылезай на берег, мерку с тебя сниму.

– Только мерку снимешь?

– А что же ещё? Не шкуру же, хе-хе-хе!..

– Мне бы лучше без мерки… – упирается Выдра.

– И чего это вы все недотроги такие? – не понимает Лиса. – Или вы щекотки боитесь? Видали на мне лисью шубу – какая работа! Пушнина, мягкое золото! Охотники прямо глаз с неё не сводят. А всё потому, что по мерке. И медвежью шубу шила, и волчью доху – нахвалиться не могут!

– Так-то оно так… – жмутся звери. – Да мы-то не волки и не медведи. Как бы в твоих «Семи шкурах» свою последнюю не потерять. Вместе с меркой-то, гляди, и голову снимешь. Лучше уж мы, Лиса, без твоей помощи обойдёмся, сами выменяем майку на телогрейку.

И разбежались во все стороны. Лиса только зубами щёлкнула.

Осень на пороге

– Жители леса! – закричал раз утром мудрый Ворон. – Осень у лесного порога, все ли к её приходу готовы?

Как эхо, донеслись голоса из леса:

– Готовы, готовы, готовы…

– А вот мы сейчас проверим! – каркнул Ворон. – Перво-наперво осень холоду в лес напустит – что делать станете?

Откликнулись звери:

– Мы, белки, зайцы, лисицы, в зимние шубы переоденемся!

– Мы, барсуки, еноты, в тёплые норы спрячемся!

– Мы, ежи, летучие мыши, сном беспробудным уснём!

Откликнулись птицы:

– Мы, перелётные, в тёплые края улетим!

– Мы, оседлые, пуховые телогрейки наденем!

– Вторым делом, – Ворон кричит, – осень листья с деревьев сдирать начнёт!

– Пусть сдирает! – откликнулись птицы. – Ягоды видней будут!

– Пусть сдирает! – откликнулись звери. – Тише в лесу станет!

– Третьим делом, – не унимается Ворон, – осень последних насекомых морозцем прищёлкнет!

Откликнулись птицы:

– А мы, дрозды, на рябину навалимся!

– А мы, дятлы, шишки начнём шелушить!

– А мы, щеглы, за сорняки примемся!

Откликнулись звери:

– А нам без мух-комаров спать будет спокойней!

– Четвёртым делом, – гудит Ворон, – осень скукою донимать станет! Туч мрачных нагонит, дождей нудных напустит, тоскливые ветры науськает. День укоротит, солнце за пазуху спрячет!

– Пусть себе донимает! – дружно откликнулись птицы и звери. – Нас скукою не проймёшь! Что нам дожди и ветры, когда мы в меховых шубах и пуховых телогрейках! Будем сытыми – не заскучаем!

Хотел мудрый Ворон ещё что-то спросить, да махнул крылом и взлетел.

Летит, а под ним лес, разноцветный, пёстрый – осенний. Осень уже перешагнула через порог. Но никого нисколечко не напугала.

Почему ноябрь пегий?

Высунулась из-за леса снеговая туча, наделала в лесу переполоху!

Увидал Тучу Заяц-беляк да как заверещит:

– Скорей, Туча, скорей! Я давным-давно белый, а снегу всё нет да нет! Того и гляди, охотники высмотрят!

Услыхала Туча Зайца и двинулась в лес.

– Нельзя, Туча, назад, назад! – закричала Серая Куропатка. – Землю снегом засыплешь – что я есть стану? Ножки у меня слабые, как я до земли дороюсь?

Туча двинулась назад.

– Давай вперёд, нечего пятиться! – заворчал Медведь. – Засыпай берлогу мою скорей: от ветра и мороза укрой, от глаза чужого спрячь!

Туча помедлила и опять двинулась в лес.

– Сто-ой, сто-ой! – завыли волки. – Насыплешь снегу – ни пройти, ни пробежать. А нас, волков, ноги кормят!

Туча заколыхалась – остановилась.

А из лесу крик и вой.

– Лети к нам, Туча, засыпай лес снегом! – кричат одни.

– Не смей снег высыпать! – воют другие. – Назад поворачивай!

Туча то вперёд, то назад. То посыплет снежком, то перестанет.

Потому-то ноябрь и пегий: то дождь, то снег, то мороз, то оттепель. Где снежок белый, где земля чёрная.

Ни зима, ни осень!

Страшный невидимка

Страшный невидимка объявился в лесу. Жуткие дела стали твориться там. Кто-то безжалостно содрал с деревьев листья. Кто-то примял, перепутал и положил травы.

Бесследно исчезли птицы – пеночки, зяблики и дрозды. Вчера ещё видели и слышали их, а сегодня нет ни одной.

Звери и птицы испуганно прятались в чаще.

Но невидимка находил их и там. Он делал всё что хотел, всё перекраивал на свой вкус и лад. Взял и выкрасил зайцам задние ноги в белый цвет, будто на каждого зайца белые трусы надел. Рыжих белок сделал серыми, пёстрых куропаток – белыми. Барсуков, ежей и енотов до того запугал, что попрятались они в норы, забились под корни деревьев и носа не кажут. Перетрусили лесные жители. Что ни день, в лесу страшные новости. Исчезли куда-то лягушки и жабы. Пропали бабочки и мухи.

Больше всех перетрусили сеголетки – те, кто только нынче на свет появились. Ничего подобного они не видели; вот натерпелись страху!

Да что сеголетки, если старый медведь и тот стал берлогу облюбовывать, чтобы спрятаться от страшного невидимки.

А невидимка бродит по лесам и полям, гнёт деревья, свистит, волны на берега выплёскивает. То землю дождём размочит, то морозцем закуёт. Все дороги размыл, мосты поломал, канавы водой залил. И никто с ним ничего поделать не может: не видно его, невидимка он!

Упрямый Зяблик

Октябрь так птиц пугнул, что иные до самой Африки без оглядки летели! Да не все такие пугливые. Другие и с места не тронулись.

Ворона вон – хоть бы ей что! Каркает. Галки остались. Воробьи. Ну да с этими Октябрь и связываться не хочет. Этим и Январь нипочём! А вот за зябликов взялся. Потому что фамилия у них такая – Зяблик – и должны они Октября бояться. Взялся – и всех разогнал. Один только остался. Самый упрямый.

– Зяблик ты, так зябни! – рассердился Октябрь. И стряхнул термометр.

А Зяблик не зябнет!

– Небось озябнешь! – разбушевался Октябрь. И давай Зяблику под перо ветром дуть.

А Зяблик не зябнет! У него от озноба верное средство – тугой животок.

Прыгает по веткам, как по ступенькам. И склёвывает: то жука, то семечко. А раз животок тугой, то и температура у него нормальная птичья – плюс сорок четыре градуса! С такой температурой и в октябре май.

– Холодом не пронял – голодом доконаю! – скрипнул Октябрь морозцем. И так ветром дунул, что сдул с деревьев все листья и всех насекомых.

А Зяблик – порх! – и на землю. Стал на земле кормиться.

Октябрь на недельку задумался, потом землю дождичком спрыснул и морозцем застудил.

– Ужо тебе!

Раззадорился Зяблик – порх! – и наверх.

– Ты землю заморозил, а я рябину мороженую клевать буду. Была не была!

И стал клевать рябину.

Посинел Октябрь от злости. Ветром дует. Дождём полощет. Снежком сечёт. И морозцем прихватывает, прихватывает…

А Зяблик не зябнет. Рябина-то от мороза только вкусней становится!

В снегу

Выпал снег, укрыл землю. Обрадовалась разная мелюзга, что никто их теперь не найдёт под снегом. Одна зверюшка даже расхвасталась:

– Угадайте: кто я? По виду мышь, а не мышь. Ростом с крысу, а не крыса. Живу в лесу, а называюсь Полёвкой. Я – Водяная полёвка, а попросту – Водяная крыса. Хоть я и водяная, но сижу не в воде, а под снегом. Потому что зимой и вода вся замёрзла. Не одна я сейчас под снегом сижу, многие на зиму стали подснежниками. Дождались беззаботных деньков. Вот прибегу в свою кладовую, выберу самую большую картофелину…

Тут сверху сквозь снег как ткнётся чёрный клювище: спереди, сзади, сбоку! Прикусила Полёвка язык, съёжилась и глаза зажмурила.

Это Ворон услышал Полёвку и начал тыкать клювом в снег. Походил сверху, потыкал, послушал.

– Послышалось, что ли? – буркнул. И улетел.

Полёвка перевела дух, прошептала сама себе:

– Ворон по голосу меня нашёл, сквозь снег услыхал, чуть не сцапал. Надо язык за зубами держать.

Только по ходу дальше тронулась, а сверху сквозь снег лапы лисьи: так и сучат, так и скребут рядом – снег расшвыривают!

Вот уж комья земли летят, вот уж и лисий нос в спину дует и фыркает:

– Уф, как славно мышатиной пахнет!

Кинулась Полёвка по ходу назад – со всех своих коротеньких ног. Еле спаслась. Отдышалась и думает: «Молчать буду – Ворон меня не найдёт. А как быть с Лисой? Может, в трухе травяной выкататься, чтоб дух мышиный отбить? Так и сделаю. И заживу спокойно, никто меня не найдёт».

А из отнорка – Ласка!

– Нашла я тебя, – говорит. Ласково так говорит, а глаза у самой зелёными искорками стреляют. И зубки беленькие блестят. – Нашла я тебя, Полёвка!

Полёвка в нору – Ласка за ней, Полёвка на снег – и Ласка на снег, Полёвка под снег – и Ласка под снег. Еле-еле удрала.

Только к вечеру – не дыша! – прокралась Полёвка в свою кладовую и там – с оглядкой, прислушиваясь и принюхиваясь! – картофелину с краешка позубрила. И тому была рада. И больше не хвастала, что жизнь у неё под снегом беззаботная. И под снегом ухо востро держи, и там тебя слышат и чуют.

Как медведя переворачивали

Натерпелись птицы и звери от зимы лиха. Что ни день – метель, что ни ночь – мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Забыл, наверное, что пора ему на другой бок перевернуться.

Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на другой бок, так солнце повернёт на лето.

Лопнуло у птиц и зверей терпение. Пошли Медведя будить:

– Эй, Медведь, пора! Зима всем надоела! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж небось?

Медведь в ответ ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает.

– Эх, долбануть бы его в затылок! – воскликнул Дятел. – Небось бы сразу зашевелился!

– Не-ет, – промычал Лось, – с ним надо почтительно, уважительно. Ау, Михайло Потапыч! Услышь ты нас, слёзно просим и умоляем: перевернись ты, хоть не спеша, на другой бок! Жизнь не мила. Стоим мы, лоси, в осиннике, что коровы в стойле: шагу в сторону не шагнуть. Снегу-то в лесу по́ уши! Беда, коли волки о нас пронюхают.

Медведь ухом пошевелил, ворчит сквозь зубы:

– А мне какое до вас, лосей, дело! Мне снег глубокий на пользу: и тепло, и спится спокойно.

Тут Белая Куропатка запричитала:

– И не стыдно, Медведь? Все ягоды, все кустики с почками снег закрыл – что́ нам клевать прикажешь? Ну что тебе стоит на другой бок перевернуться, зиму поторопить? Хоп – и готово!

А Медведь своё:

– Даже смешно! Зима вам надоела, а я с боку на бок переворачивайся! Ну какое мне дело до почек и ягод? У меня под шкурой сала запас.

Белка терпела-терпела – не вытерпела:

– Ах ты тюфяк мохнатый, перевернуться ему, видишь ли, лень! А ты вот попрыгал бы по веткам мороженым, лапы до крови ободрал бы, как я!.. Переворачивайся, лежебока, до трёх считаю: раз, два, три!

– Четыре, пять, шесть! – насмехается Медведь. – Вот напугала! А ну – кыш отседова! Спать мешаете.

Поджали звери хвосты, повесили птицы носы – начали расходиться. А тут из снега Мышка вдруг высунулась да как запищит:

– Такие большие, а испугались? Да разве с ним, куцехвостым, так разговаривать надо? Ни по-хорошему, ни по-плохому он не понимает. С ним по-нашенски надобно, по-мышиному. Вы меня попроси́те – я его мигом переверну!

– Ты – Медведя?! – ахнули звери.

– Одной левой лапкой! – похваляется Мышь.

Юркнула Мышь в берлогу – давай Медведя щекотать. Бегает по нему, коготками царапает, зубками прикусывает. Задёргался Медведь, завизжал поросёнком, ногами задрыгал.

– Ой, не могу! – завывает. – Ой, перевернусь, только не щекочи! О-хо-хо-хо! А-ха-ха-ха!

А пар из берлоги – как дым из трубы.

Мышка высунулась и пищит:

– Перевернулся как миленький! Давно бы мне сказали.

Ну а как перевернулся Медведь на другой бок, так сразу солнце повернуло на лето. Что ни день – солнце выше, что ни день – весна ближе. Что ни день – светлей, веселей в лесу!