Текст книги "Киднеппинг по-русски"

– Не перебивай старших. Я тебе уже сказал, мне все равно, еврей он, русский или табасаранец. Во-вторых, рисковать я собираюсь не ради него самого, а ради мальчишки, который вовсе не виновен в том, что у него отец нечист на руку и что его используют в качестве заложника во взрослых жестоких играх. В-третьих, сомнительной деятельностью его папаши пусть занимаются те, кому это положено. Им, к слову, мы наводку уже дали…

– Ребята, погодите, я тут шутку интересную вспомнил, – примирительно засмеялся, перебивая спорщиков, Олег. – Помнишь. Саня, друг твой к нам как-то приходил… Ну этот, поэт военный…

– Андрей Матях?

– Вот-вот, он самый. У него миниатюрки были такие любопытные… Вот одна из них.

У одного человека денег куры не клевали. Уж он к ним и так и этак – нет, не клевали, подлые…

Поспелов прыснул. Саня тоже улыбнулся, хотя слыхал уже эту баечку, отхлебнул пива и откусил добрый кусок колбасы. Прожевав, вернулся к прерванному разговору:

– Знаешь, Серега, что касается меня лично, в данном случае я вижу свою миссию только в том, чтобы спасти сына этого Губермана. Даже не так, не конкретного сына конкретного Губермана. А спасти человека, некую личность вообще, чьего-то абстрактного сына неведомых мне родителей.

– Хорошо, согласен, пусть будет по-вашему. Вы действуете из самых высоких альтруистических соображений. Но согласитесь, что было бы вполне логично, если бы этот самый Груберман, или как его там, назначил хорошую премию за освобождение своего чада.

Причем не всей стране, не нашему министерству, даже не всему аппарату нашего Управления или отдела, а персонально участникам операции. Лично вам, лично Олегу Владимировичу…

– Тебе, – усмехнулся Максимчук.

– Не надо смеяться, Александр Григорьевич, – не принял шутки Поспелов. – Я не претендую. Пока, во всяком случае. Потому что в этой конкретной операции я вряд ли буду принимать активное участие. А вам премию выдать, по-моему, было бы справедливо.

– Сейчас все брошу и пойду премию себе выторговывать, – засмеялся Александр.

– Хотел бы я при этом посмотреть на себя со стороны.

– Я понимаю вашу иронию и то, что вы со мной не согласны. Потому что вы – выходцы из социализма. Вы привыкли жить по принципу уравниловки, при вере в заботу о вас и ваших семьях своего государства.

– Все мы родом из детства, – глубокомысленно изрек Олег. – Хоть это и не я придумал, но сказано неплохо.

– Да, конечно, из детства, – не стал спорить Поспелов. – Я тоже успел красный галстук поносить. Но ведь жизнь на месте не стоит. Она постоянно меняется, когда медленно, а когда скачками. И мы, молодое поколение, видим, что сейчас все происходит иначе, не так, как было раньше, в дни вашей молодости, не так, как хотелось бы вам, да и нам тоже, не так, как рассказывают на занятиях… Государству мы, «силовики», нужны только для одного: обеспечивать безопасность тех, кто уже заполучил местечко у кормушки.

На остальных людей, которые к ней, к кормушке, пристроиться не смогли или не успели, как само государство, так и те, кто место у кормушки сумел заполучить, не обращают никакого внимания. Да и к милиции отношение у деньги и власть имущих не Бог весть насколько благожелательное. В самой Москве еще мэр кое-как помогает нам. А в глубинке – говорить смешно. Думаю, вы не будете оспаривать очевидную истину, что сами по себе мизерные оклады сотрудников, их социальная незащищенность толкают людей на нарушения законов.

У вас лично, Александр Григорьевич, хотя бы потребительская корзинка на семью получается в месяц?

– С трудом-с.

– Вот видите! – подхватил курсант. – Поэтому я и говорю: пусть раскошелится папаша. Тогда ведь и вам самому веселее будет в это змеиное гнездо лезть. Окажись на его месте сын простого работяги – даже заикаться о деньгах было бы некрасиво. Но богатей, у которого даже подлые куры денег клевать не хотят…

– Ну и как ты, молодой человек, это представляешь себе? Прихожу я сегодня вечером к господину Губерману и заявляю: «Яков Семенович, я получил задание спасти вашего сына, но не стану этого делать, пока вы мне не отслюните «зелененьких»…» Так, что ли?

Курсант разливал водку. Поморщился досадливо.

– Да не об этом я. Я про данное конкретное дело заговорил просто для примера. Я о принципе. Просто вы так искренне отдаетесь работе, за которую не имеете действенной отдачи. Между тем у нас сейчас всемерно пропагандируется принцип адекватной оплаты затраченного труда. Вас, при вашем опыте, вашем умении работать, при вашей добросовестности, наверное, любое охранно-детективное агентство с руками забрало бы. И получали бы вы там несравненно больше, чем здесь. Я уж не говорю о преступном мире, где вам просто цены не было бы. А вы готовы головой рисковать ради сына еврея, который не соизволил даже премию назначить за отпрыска своего.

– «Премия, премия»… – передразнил стажера Максимчук. – Ну а сам-то почему идешь в нашу контору?

– Причин несколько. Одна из них – я надеюсь на то, что со временем отношение к милиции изменится. И нам будут платить по труду, по совести и справедливости. Адекватно, так сказать, затраченным усилиям и приносимой государству пользе. Я, заметьте, иду не в те органы, которые стариков во время первомайских праздников дубинками разгоняют.

Специально просился к вам, к тем, кто борется с организованной преступностью… В фильмах ваша работа знаете как красиво и эффектно смотрится! Вот и насмотрелся… – Поспелов засмеялся и поднял стакан с глотком водки на донышке. – Знаете, не хотелось идти в преступники, пока лично вы здесь, в Управлении, работаете. Вы ведь такого, как я, в два счета повязали бы…

– Вот подхалим! – рассмеялся Максимчук.

И поднял руки:

– Ладно, студент, сдаюсь. Загнал ты меня в угол. Не умею я тебе ответить. Вроде бы и логично говоришь. А как-то мне не по себе от такой логики. Одно знаю, в одном уверен: пока в правоохранительных органах работают такие люди, как я, как Олег, как Слава Головкин, Толик Пономарев, Сашка Захаров, Женька Гузарь, те же Сунцов Михал Василич или наш Струшников, пока есть люди, для которых на первом месте стоят интересы дела, интересы народа, преступность у нас в стране, в Москве не сможет развернуться в полной мере. Ну а когда на первые места выйдут такие, как ты, кто в первую очередь думает о том, сколько ему заплатят за поимку преступника, – вот тогда и пробьет последний час России.

Поспелов открыл было рот, но захлопнул его. И, не скрывая, усмехнулся. Максимчук, смутившись от своих патетических слов, потянулся к стакану с пивом. А Олег Самопалов удивленно посмотрел на друга. Александр на подобные речи обычно был не горазд.

Поспелов и Самопалов переглянулись. И поняли друг друга. День у Александра сегодня выдался хлопотный, нервный. Вот, наверное, и захмелел Максимчук.

Москва.

Угол улицы Донской и проезда Апакова.

21.30

Александр, чувствуя, что захмелел, решил пройтись до «Октябрьской» пешком.

Бодро шагая по темной Шаболовке, он мысленно продолжал спор с Поспеловым. Как всегда в таких случаях, находились неотразимые аргументы, изящные формулировки, правильные слова…

И вместе с тем Максимчук понимал: какого-то самого главного аргумента не находится. Он чувствовал, что даже себе не может объяснить, почему же так самозабвенно отдается своей работе. По привычке? По причине взращенной с детства нетерпимости к несправедливости? Потому что ничего другого делать не умеет?..

Ведь и впрямь денег платят мало. Всю жизнь с дерьмом возиться приходится.

Постоянно допоздна на работе. Жена ворчит, причем справедливо ворчит. Так почему же он не уходит?..

Александр, запутавшись в собственных мыслях, повернул налево. До метро оставалось совсем немного.

…Сначала он уловил некий внутренний сигнал: что-то неподалеку происходило. Что именно, Александр поначалу не сообразил.

Лишь потом услышал звуки. Какие-то знакомые и вместе с тем непонятные.

Слева между ларьками виднелись темные фигуры. Трое… или четверо… Что-то там происходило.

Нормальные люди в подобных случаях проходят мимо. Вот и сегодня сколько уже предпочло отодвинуться от греха подальше, торопливо прошмыгнуть, отвернувшись.

Максимчук так не мог. Во-первых, потому, что воспитан был иначе. А во-вторых, потому, что силу свою чувствовал.

Он шагнул к непроницаемой мгле провала.

– Ребятки, у вас тут все в порядке? – в рифму осведомился вежливо.

Возня прекратилась. Слышалось лишь что-то напоминающее не то тяжелое дыхание, не то приглушенные стоны. В темноте бледными пятнами проявились обращенные к нему лица.

– Проваливай, дядя, пока мы тебе бобо не сделали, – посоветовал из мрака хриплый голос.

– Ну зачем ты так? – укоризненно спросил Александр. – Может, помощь нужна?

– Нужна твоя помощь, – грубо ответил тот же человек. – Проваливай, в этом и будет помощь…

Что ж там происходит?

– Хорошо, я ухожу, – согласился Максимчук. – И позову постового.

Он повернулся, сделал несколько шагов по направлению к площади. И тут же обернулся.

На него сзади надвигалась огромная мужская фигура. Сейчас, когда человек вышел из тени и Максимчук увидел его в свете фонарей, оперативнику стало не по себе. Таких жутких лиц ему видеть еще не доводилось. Узкий лоб, темные глаза идиота, перебитый нос, с кончика которого свисала капля, струйка слюны у уголка губ… Толстая шея, широченные плечи, длинные, едва не до колен, руки с кулаками-кувалдами, коротенькое туловище…

Не человек – а прямо монстр-убийца из фильма ужасов.

– Вы ко мне?

Александр спросил, а сам посетовал, что свою «пушку» оставил в сейфе. Когда употреблял спиртное, оружие с собой никогда не брал.

Монстр коротко что-то прохрипел и грозно протянул к нему свои огромные лапищи.

Максимчук прекрасно знал, насколько такие люди страшны, когда их испугаешься и спасуешь. Однако есть у них существенная слабина. Обладая жуткой силой, они, как правило, тупы, неповоротливы и теряются при встрече с опытным противником. Если учитывать и умело использовать данную их особенность, схватка с ними обычно превращается в задачку для начинающих. Александр, с его опытом, не воспользоваться тупостью противника просто не мог.

Он легко ушел от кошмарных рук влево, шагнул, с поворотом, вперед и, оказавшись с неудобной для большинства людей правой стороны, врезал ему сбоку в челюсть, вложив в удар все, на что был способен. И тут же добавил ногой в солнечное сплетение.

Не зря же ему столько доводилось тренироваться.

Монстр на ногах устоял, но закачался и, похоже, на какое-то мгновение потерял ориентировку. Александр был уже у него за спиной. Стукнув ступней под зад, поверг-таки его на колени. Максимчук отшагнул назад и в прыжке подошвой ударил между лопаток. Так и не сказав ни слова, «ужастик» растянулся на мокром асфальте. Оперативник окончательно обезвредил его, пнув ногой под печень.

Пора было разбираться с остальными. Александр быстро подошел к темному закутку, где притихли черные тени.

– А ну выходи! – скомандовал он. – И без дури – ноги переломаю!

– Дядя, я же сказал тебе, чтобы ты тикал отсюда!

Из закутка показались двое. Кто-то там еще остался. У одного из вышедших в руке серебрился клинок ножа. Он и произнес хриплым голосом:

– До чего мне надоели эти заступнички… Пойми, дядя, это наша девочка. И она не против таких развлечений. Ей это в кайф – в центре города, когда мимо люди идут… Но вот находятся кретины…

Максимчук понял, что за звуки его насторожили. Это было похотливое сопение мужчин. И, быть может, стоны жертвы.

– Пусть она сама мне скажет, что не против, – может, я тоже к вашей компашке присоединюсь.

– Ты мне надоел, дядя. Я же тебе сказал, что это наша девочка.

Они заходили умело – с разных сторон. Причем тот, с ножом, слева…

Решение пришло мгновенно. Александр рванул в тот самый темный закуток, из которого появились его противники. С ходу врезал по белеющей физиономии стоявшего там типа, ухватил его за волосы, пристукнул о стену затылком и вышвырнул из провала.

На асфальте, уперевшись головой в провонявший мочой угол, стояла на коленях женщина. Юбка ее была высоко закинута на спину, в темноте ярко белели ее ноги до самой… до самого основания. Она чуть слышно постанывала.

Александр обернулся. На освещенном тротуаре топтались, торопливо переговариваясь, трое: хриплый с ножом, монстр и еще один. Четвертый стоял на карачках, пытаясь подняться, но ему это не удавалось.

– Ну, гляди, дядя! – бросил хриплый. – Мы уходим, но ты нас еще вспомнишь.

– Хорошо, – согласился Максимчук.

И добавил:

– Сволочи, все удовольствие от вечера испортили. Пошли вон!

Монстр подхватил лежавшего… и они потащились в сторону Мытной.

Максимчук наклонился к женщине. Первым делом прикрыл ее наготу юбкой.

Повернул к себе, приподняв голову. Рот ее оказался перетянут шарфом.

Тугой узел не поддавался. Александр не стал мучиться с ним, стянул шарф с ее головы и отбросил в сторону.

– Вы можете подняться?

Ничего не говоря, держась за стену, она поднялась. Александр ей помогал, поддерживая под руку.

– Спасибо…

Александр отмахнулся:

– Ерунда. Как вы себя чувствуете?

Она болезненно скривилась:

– Вам этого не понять.

Наверное, это так, мелькнула у Максимчука мысль. Мужчине это и впрямь трудно понять.

– Но идти вы можете?

– Конечно… Вот только… У меня же там, внизу, ничего нет…

– Тут я вам ничем помочь не могу… Ничего, до метро доберемся, а там тепло, не простудитесь.

Они вышли под фонарь. Александр помог ей немного отряхнуться, как-то привести себя в порядок. Своим носовым платком стер ей остатки размазанной по лицу косметики.

– Вы их знаете?

– Нет. Они меня здесь схватили.

Максимчук отошел на шаг назад, окинул взглядом ее фигуру. Кажется, в глаза ничего не бросается. Женщина поежилась под его взглядом. Александр усмехнулся, заметив это, но ничего не сказал.

– Все в порядке. Идемте, я вас до метро проведу. Вам далеко ехать?

– Далеко. И муж дома уже, – проговорила тоскливо.

Максимчуку представилось, как бы он отреагировал, если бы его жена (не дай Бог!) пришла домой без трусов… Получалось, что ничего приятного.

– Все равно мужу придется сказать, что произошло, – рассудительно заметил он. – Вам ведь обязательно завтра же провериться надо у венеролога.

Она всхлипнула. Кажется, ее нервы готовы вот-вот дать волю слезам. Только что она мечтала о том, чтобы все поскорее кончилось. Теперь она начинала понимать, что многое для нее только начинается. Объяснение с мужем. Заявление в милицию, допросы и объяснения. И мучительное ожидание результатов анализов…

– Ну, ничего, не надо плакать, – подбодрил Максимчук. – А то в метро не пустят.

Женщина истерично хохотнула. Со стороны Садового кольца показалась машина ПМГ. Обрадованный Максимчук шагнул к мостовой, махнул рукой. «Жигуленок» притормозил.

– Что случилось? – полнолицый сержант лениво чуть приспустил стекло.

Максимчук протянул ему свое удостоверение. Тот подобрался, вылез из машины:

– Слушаю вас.

– Эту женщину только что изнасиловали. Надо бы ее домой доставить – не тащиться же в таком виде в метро…

Подобная перспектива сержанта не особенно прельщала, это явно проявилось на его лице. Но спорить не посмел.

Александр взглянул, запоминая, по старой привычке на всякий случай, на номер машины и вернулся к женщине.

– Садитесь в машину, вас отвезут домой.

Она послушно забралась на заднее сиденье.

– Изнасилование оформлять?

Возиться с таким делом сержанту тоже не хотелось.

– А я здесь при чем? – спросил Максимчук. – Если пострадавшая заявит – тогда конечно.

Машина сорвалась с места и исчезла за поворотом. И лишь тогда Александр сообразил, что ничего не узнал о спасенной. Впрочем, наверное, это и к лучшему. Сейчас ее отвезут домой, а там все будет зависеть только от мужа.

Ну и, понятно, от того, не заполучила ли она какую заразу.

Максимчук поспешил к метро. Радужное впечатление от вечера уже растворилось. И теперь вопрос Поспелова его уже не мучил. Чтобы в такие вот моменты оказываться рядом с людьми, которые нуждаются в твоей помощи, и служит он в милиции.

Плохо только, что задержать никого из насильников он не смог. Но их все же четверо было, да еще с ножом. Если бы Максимчук попытался хоть одного взять, остальные так легко не ретировались бы.

Нужно будет завтра же подкинуть информацию о происшедшем дежурному по ГУВД. Даже если женщина не заявит об изнасиловании, а чаще всего бывает именно так, – на этих ребятишек нужно будет обратить внимание.

Москва.

Квартира Максимчука.

23.30

– Явился?

Максимчук молча стянул туфли, аккуратно поставил их в угол.

– Ты еще попозжее не мог осчастливить семью своим появлением?

– Извини. Так получилось.

– У тебя всегда так получается, – ворчала Людмила. – Нормальные мужчины или вовремя домой приходят, или деньги нормальные зарабатывают… Вот и ты выбрал бы что-то одно.

– Ну ладно тебе, не сердись.

– Не сердись… Ужинать будешь?

– Желательно бы…

– Максимчук, да ты никак к тому же еще и выпил? – принюхалась жена.

– Причина была.

– У тебя вечно причина найдется. Никогда от рюмки не откажешься.

– Так весь отдел был, – приврал Максимчук. – Не мог же я уйти.

– Конечно, не мог, если наливают, куда уж тебе! Смотри, отправлю спать сюда вот, у двери, на коврике…

– Щетку дашь?

– Какую щетку?

– Ну, чтобы было куда руку положить…

Жена не выдержала, рассмеялась:

– Так и быть, ложись в постель. А то с твоими «такполучаннями» щеток не напасешься. Ладно, пошли питаться. А то уже остыло все, тебя дожидаючись…

В ванной Максимчук с удовольствием сунул под холодную струю воды ноющую правую кисть. Ну и челюсть же у этого громилы… Хорошо хоть не повредил себе суставы.

Умывшись, Александр прошел в кухню. Там аппетитно пахло жареной картошкой.

Жена деревянной лопаточкой помешивала ее на сковородке.

– Я завтра еду в командировку, – как можно небрежнее сообщил Александр, протискиваясь к окну, на свое всегдашнее место.

Усевшись, опустил правую руку под стол, чтобы жена не заметила припухлость на суставах. Все же удар получился не очень удачным. Для кулака, во всяком случае…

– Надолго?

– Не знаю точно. Примерно на недельку.

– Командировочные получил? – повернула голову Людмила. – Или опять за свой счет?

– А ты не желаешь предварительно узнать, далеко ли муж отправляется? – Александр ощутил, что в душе шевельнулось раздражение.

Жена это тоже почувствовала.

– Чего ты ерепенишься? Конечно же, интересует. Просто в доме денег ни копейки.

Ты умотаешься – и трава не расти. А я здесь должна думать о том, чем детей кормить… Так куда ты едешь?

Александру стало неловко. В самом деле, денег домой приносит с гулькин хрен и еще от жены требует.

– Да так, недалеко. Семинар по обмену опытом работы, – соврал он. – Мы там будем на полном пансионе, так что семейный бюджет не трону.

– Семинары эти ваши… – проворчала жена. – Тоже мне, нашли чем обмениваться, опыт называется, когда всюду каждый день стреляют, грабят и убивают… Но ты хоть позвонить сможешь оттуда?

– Как получится… Постараюсь.

Перед сном Александр зашел в детскую, поцеловать своих, как он говорил, отпрысков. Аленка сонно распахнула огромные мамины глазищи.

– Папка, я тебя так ждала.

– Прости, дочурка. Дел сегодня было много. А у тебя как день прошел?

– Хорошо, папка. А ты мне сегодня опять так и не рассказал…

– А что я тебе должен был рассказать?

– Ну, про этого… Как его? Не помню.

– Расскажу, расскажу обязательно. – А в самом деле, про кого же это вчера дочка спрашивала? И сам забыл… – Завтра же и расскажу.

– Я тебя люблю, папка, – вновь засыпая, сообщила Аленка и подсунула ладошку под щеку.

Максимчук поцеловал ее и осторожно, стараясь не шуметь, пошел к двери. Он уже выходил из детской, когда вспомнил, что завтра, скорее всего, уезжает. А потому снова не сдержит слово.

Что за день, подумал с досадой, – и Сушеного, и жену, а теперь вот и дочку обманул.

Не любил Максимчук никого обманывать. Во всяком случае, без острой на то необходимости.

Людмила уже лежала в постели, глядя по телевизору что-то иностранное.

– Что показывают?

– Сериал. Тебе это неинтересно.

– Опять какое-нибудь «мыло»?

Людмила его саркастическую реплику пропустила без внимания.

– Нам в отдел стажера, молодого совсем парнишку, прислали на усиление, – сообщил, раздеваясь, Александр.

– Находятся же идиоты, которые сейчас в вашу контору идут, – бросила жена, ткнула, отключая телевизор, кнопку на пульте и погасила свет. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

– Максимчук, ты уж утром сам соберись в дорогу. Хорошо? Возьми там в холодильнике что-нибудь…

Ничего не ответив, Александр, шаркая задниками шлепанцев, которые называл «ни шагу назад!», потащился в прихожую. Достал свой «командировочный» чемоданчик.

Выглядел тот более чем заурядно. Между тем он был оборудован как раз на случай, если приходилось в связи с выполнением задания какое-то время находиться вне дома. Александр сам приладил в чемоданчике второе дно. Под ним в специальных креплениях гнездились различные принадлежности, которые могли пригодиться в сложных ситуациях. Флакон-брызгалка со снотворным, например, или пузырек с жидкостью, имеющей сильный запах спиртного на случай, если появится необходимость пьяного изображать, кусачки, нож, пилка…

Проверив комплектность, поставил чемоданчик на место и тоже пошел спать.

Завтрашний день обещал быть напряженным. Жена тихо посапывала, отвернувшись к стене.

12.10.1994 г.

СРЕДА.

Москва.

Управление. Кабинет Струшникова.

8.45

Струшников, увидев входящего в кабинет Александра, удивленно поднял брови.

– Саня, ты что, забыл, чем сегодня занимаешься? Или собираешься прямо в таком виде заявиться в банду?

– А что? Вид как вид. Я каждый день так хожу… Чем же моя внешность именно сегодня не удовлетворяет высокочтимое руководство?

– Но ты же должен… Твой внешний вид должен играть на образ! Коль ты, по легенде, сбежал из «зоны», значит, должен выглядеть соответственно!

– Соответственно чему, Палыч?.. Киношному трафарету, что ли? Давай спокойно разберемся! Ну, приду я к Аргуну небритый и в фуфайке с клеймом на подкладке… Это будет по кино, но не по жизни. Я должен максимально быть самим собой, как можно меньше притворяться. Не играть роль, а быть в образе, что ли… Короче, все по Станиславскому и Немировичу-Данченко. Тогда и вероятность ошибки в поведении будет минимальной. Ну а щетину трехдневную пусть наши южные братья и «звезды» эстрады носят. Я ее терпеть не могу. Поэтому бреюсь обязательно каждое утро. Даже по воскресеньям. Я физиологическое и эстетическое удовольствие получаю от процесса удаления щетины двойным лезвием…

– Ой, Саня, смотри, доиграешься…

– Палыч, шутки в сторону. Вы мне поручили задание. Я собираюсь выполнять его, как сам сочту нужным, играть при этом в ту игру, которую сам замыслил и которая у меня лучше получится. Только тогда можно рассчитывать на успех при таком жестком дефиците времени. Я привык диктовать условия, а не приноравливаться к правилам, которые мне кто-то будет навязывать. Потому предпочитаю классический преферанс «кингу»-обязаловке.

Кому-то это может не ндравиться. А по мне – в самый раз.

– Ну ладно, Саня, смотри, тебе и в самом деле виднее. Ты оружие с собой берешь?

– А то как же! Обовьязково, пане добродию!

– Не паясничай! Какое?

– Конечно же, наш «Макаров». Потому что при всем богатстве выбора другой альтернативы нет.

– Свой штатный?

– Ну, естественно. Если я возьму какой-нибудь «Вальтер» или «смит-вессон» – вот это будет подозрительно. А для человека, бежавшего из «зоны», штатное оружие нашей доблестной милиции самое подходящее. Да и согласись, Палыч, «Макаров» у нас в стране сейчас легче всего раздобыть, так что подозрения он ни у кого не вызовет. Кроме того, со своим родным «стволом» я знаком давно, сжился с ним, стреляю из него неплохо… Короче говоря, Палыч, не учи дедушку кашлять! Повторяю: не кто-нибудь, а я лично иду в банду. И мне вовсе не хочется заполучить лишние дырки в своем организме, кроме тех, что предусмотрены природой. А значит, я сам подумаю о том, как себя экипировать.

Договорились?

– Постой, Сань, не заводись. Я хотел поговорить с тобой, а не ругаться. Ты вот вчера на меня обиделся. И, поверь, совершенно напрасно. Ты присядь, присядь, поговорим немного на дорожку… Саня, ты в органах, относительно меня, работаешь без году неделя.

Поэтому думаешь, что тебе, нам, всей милиции вполне под силу искоренить преступность.

Ладно, ты парень неглупый, понимаешь, что нам не дано ее выкорчевать с корнем, вымести поганой метлой. Но все же рассчитываешь, что мы сможем хотя бы значительно снизить ее уровень. Это заблуждение, Саня. От нас зависит не так уж много. Самый мизер от нас зависит, Саня, если быть честными перед самими собой. Самую капельку рост ее притормозить – вот наша сверхзадача. Поймать конкретного преступника нам вполне по силам, освободить заложника – тоже. Но в целом оздоровить криминальную обстановку в обществе – задача для нас непосильная. Потому что криминальная обстановка в стране зависит от экономического положения народа, от политики, проводимой власть и деньги имущими. На моей памяти наша жизнь менялась ох как часто. Ты вчера решил, что я не стал звонить только потому, что побоялся ответственности. Так ведь? Эх, Саня-Саня…

Не ответственности я убоялся. Впрочем, правильнее будет сказать, не только ответственность меня устрашила. В общем, не побоялся я, а так, слегка поостерегся.

Пойми, мне-то уже особенно терять нечего. Выслуга лет у меня имеется. Будет необходимость – на пенсию уйду хоть завтра. Так что беспокоюсь сейчас, в данном случае, я не за себя, а за тебя. Погоди-погоди, не перебивай, ты знаешь, я редко большие речи произношу, так уж потерпи, послушай… Пойми вот какую вещь, Саня. Мы живем сейчас в очень скользком мире. Куда качнется наше общество завтра, в какую сторону покатится – ты не знаешь. И я не знаю. И даже президент со всем своим аналитическим аппаратом не знает. Наверное, даже Господь Бог – и тот это предсказать не возьмется. Ясно только одно – эквилибрист бесконечно долго на проволоке балансировать не сможет. А наша страна сейчас находится в положении эквилибриста на скользкой проволоке, как тот грешник-мусульманин, который пытается в рай пробраться, а его грехи вниз тянут… Мы куда-то качнемся, Саня, очень скоро качнемся. И тут вдруг ты просишь меня пойти на нарушение закона. Ладно, допустим, я это сделаю. Но вот представь себе: завтра власть в стране в очередной раз меняется – кто за это наше с тобой ходатайство будет отвечать? Я, думаешь?

Нет, голубчик, отвечать придется тебе, дураку… Я ведь не против того, чтобы все было честно-благородно. Но вот год назад, в октябре 93-го, ты был за кого?.. Стоп-стоп, не нужно, не отвечай, а то еще пошлешь своего начальника куда подальше, это и впрямь твое личное дело… А через год ты будешь голосовать за кого? А через полтора, при выборах президента, если они, конечно, состоятся?.. Не знаешь или отвечать не желаешь?.. Вот и подумай обо всем этом, Саня…

– Палыч, я тебя понимаю. Но ведь мы служим не президенту, не депутатам, а народу…

– Конечно. Ты прав. Слово-то как громко звучит: народ!.. Но объясни мне, дураку, что такое депутаты, что такое народ, что такое президент в нашем шатком обществе.

Депутаты в абсолютном своем большинстве заняты решением личных проблем. Народ, как ему и положено, безмолвствует. Ну а президент… Он не вечен на своем посту. В Штатах какой-то социолог выявил закономерность, согласно которой у нас в стране в скором будущем к власти непременно придут «левые». Так что вполне логично допустить, в этом вопросе ты вчера был абсолютно прав, что через какое-то время начнется очередная чистка в наших органах. Гады, воры, взяточники, прохвосты, которые в наших рядах также имеются, как и в любой другой государственной структуре, все они непременно останутся на плаву, будут принципиальными, чистенькими и незапятнанными. Потому что они, тихие, неприметные исполнители, безынициативные пассивные флюгеры, всегда держат правильный курс, никогда не ошибаются, обязательно оказываются в стане победителей…

Впрочем, не так. Они всегда будут среди тех, кто легко и охотно мирится с любым руководством и с любым очередным поворотом северных рек. Я позавчера обратил внимание, как ты отошел, когда Сушеного вязали. Ты ведь его взял. Ты! Но браслетку на руках защелкнули другие, когда он уже безопасен был. Не так? То-то же! Но ведь убирать из органов кого-то надо будет, в жертву очередной перестройке приносить. Тут-то и вспомнят тебя: не о том, как ты убийцу брал, а то, что убийцу пытался из-под «вышки» вытащить…

Ведь это уже было у нас в стране, Саня. Было, и не раз. И еще будет, поверь моим сединам!

– Если так рассуждать, вообще из органов надо уходить, – угрюмо обронил Александр.

– Зачем же? Я этого не говорил, – покачал головой Струшников. – Я уйду, ты уйдешь, Олег уйдет… Останутся только Семеновы…

– Да хрен с ним, с Семеновым, тоже мне, центропуп нашелся, третий день только про него и слышу… – вспылил Максимчук. – Но где же выход?

– Подставляться не надо, Саня, – грустно ответил Струшников. – Неведомо, повторяю тебе, кто завтра к власти придет. Мы с тобой вне политики, мы занимаемся чистой уголовщиной. Вот и давай ею заниматься! Это необходимо при любой власти. Но на прокурора давить – уволь, брат. Тем более за убийцу заступаться.

Максимчук сидел, бессильно уронив руки на колени.

– Палыч, пойми…

– Да все я понимаю! Понимаю не хуже тебя. Раньше, в наши времена, можно было позвонить прокурору, объяснить секретарю обкома… Они бы поняли. По-человечески. Тогда за подобные соглашения, если они шли на пользу делу, не было особой нужды опасаться. А сейчас предполагается, что ты с этого своего подзащитного чего-нибудь поимел. Поэтому нужно искать другие аргументы!

– Барашка в бумажке нужно поднести, что ли?

– Я этого не говорил! И вообще, Саня, ты что-то все не туда разговор переводишь.

Не нужно лезть в бутылку! Зачем ты все норовишь нарваться на конфликт с теми, кто к тебе хорошо относится?

Максимчук встал.

– Потому что верю: вы меня поймете. Палыч, я тебя очень уважаю. Я тебе благодарен за откровенность. Но я тебя прошу: пожалуйста, попробуй за Сухостоева похлопотать через свои личные связи. Ведь есть же они у тебя! Ты знаешь, я для себя никогда ничего у тебя не просил. А сейчас прошу за убийцу. Пойми же, я ему слово дал!

– Ладно, Саня, порешим мы с тобой так: если ты освободишь парня, я в докладе генералу обязательно сошлюсь на помощь этого твоего подзащитного. Если не сумеешь – не обессудь. Тогда уже не за него, а за тебя придется вступаться. Ну а теперь – вперед. И так уже времени много потеряли. Удачи тебе! Ни пуха ни пера!