Текст книги "Желтые слезы дьявола"

Рано утром отряд загрузился на подводы. Еремей с Мартыном в последний раз придирчиво оглядели обоз и дали команду трогаться. Лошади налегли на хомуты, и отряд медленно пошел. Провожавшие – Исай с компаньонами, родные, друзья, близкие разом заговорили. Кто смеялся, кто-то плакал, кто-то прощался навсегда.

Последним взглядом окидывал златоглавую Москву и Прохор, прощаясь с ней, прощаясь с улицами и дворами так и не ставшего ему родным города.

 
Под восьмым уступом
Края небес,
Под седьмым уступом
Белых небес,
Откуда голос не долетит,
Чья не измерена высота,
Где парят железные три кольца,
На которых держится мир…
 

Велика Россия! Телеги катились мимо деревень, где цветущие липы осеняли светлые пруды, зеленели яблони и в некошеной траве пролегали узенькие тропинки. Проходили через небольшие речушки. Проходили березовыми рощами и привольными лугами, где над алыми цветами кружились пчелы и в траве трещали кузнечики.

Все меньше деревень встречалось им на пути. Незаметно в дороге отряд догнала сначала ненастная осень, а затем и зима. Пошел рыхлый, пухлый снег. В деревнях телеги меняли на сани. Покупали, меняли утварь на инструмент и продукты. Затем словно косяк гусей, ватажники сменяли друг друга, идя по нетронутому снегу. Впереди несколько человек на широких лыжах пахали борозду. За ними припахивали другие, и лошади уже шли как по ровной широкой дороге. Головные постоянно менялись. Соскакивали в сторону, пропуская свежих лыжников. Отдыхали, идя по утоптанному снегу, и потом снова впрягались в голову колонны.

Мороз постепенно крепчал. Пройдя день, вечером отряд останавливался перевести дух. Разжигали костры, варили похлебку. Шапки, щеки и бороды покрывались куржаком, и над отрядом парило. Когда кончились обжитые места и пробитые дороги, одни за другим, слабые духом отрядники поворачивали обратно. Но, несмотря на это, после отдыха отряд продолжал свой поход на восток.

Выносливый Прохор шел среди головных отряда. Как тягловая лошадь он пробивал снежную дорогу, и многие отрядники поневоле любовались его силой и молодостью. Мышцы Прохора довольно быстро привыкли к переходам и он, шутя выполнял самую трудную работу. Когда остальные ватажники валились от усталости, он успевал развести костер, пошутить и сварить похлебку. Привольно и хорошо было ему – жизнь, полная странствий и преодоления трудностей, была Прохору по душе.

Головные менялись все чаще и чаще, уже не слышно шуток и смеха, а мороз кусал все сильнее. На отдыхе отрядники засыпали с куском еды во рту, не чувствуя, как немеют пальцы и потухает костер. Появились первые обмороженные. У многих на лицах холод оставил свои отметины – струпья от обморожения. Но для Мартына жажда увидеть загадочную Тартарию, богатой золотом и пушниной, сильнее мороза и голода. Отряд, ведомый Мартыном и его помощником Еремеем, день за днем, месяц за месяцем неумолимо шел на восток.

Но в ватаге стали роптать. По вечерам у костров тут и там начались разговоры – а не повернуть ли обратно? Где эта Тартария: не выдумки ли это московских басенников?

В один из вечеров один из ватажников раздраженно бросил Мартыну:

– Куда ты нас завел, а? Где эта твоя проклятая Тартария?!

– Да, да, да! Говори где твоя Тартария…– зароптали остальные, обратив свои обмороженные лица на Мартына.

Атаман посмотрел на говорившего взглядом, от которого тому стало не по себе. Звериный огонек вспыхнул в глазах Мартына.

– Молчать! Это что – бунт?! – вскричал он, резко оглядев вскочивших на ноги членов ватаги и остановив свой взгляд на главном бузотере.

Ноздри Мартына раздулись и явственно проступили вены на лбу. Отрядники вскочили и стояли, потупив глаза и переминаясь с ноги на ногу. Подбежали на крик остальные.

– А ну слушай меня сюда! Пошли вы все добровольно, никого я силком в этот поход не тянул,– громко продолжил Мартын. – Если кто есть желающий вернуться – оставайтесь. Но знайте – будете потом также в кабаках просаживать каждую копейку. И я не удивлюсь, если через пару-тройку лет увижу вас на паперти, в рваной одежде выпрашивающих милостыню. Или будете крутить хвосты своим худым коровам и кормить ораву детишек своих-оглоедов, – прорычал Мартын. Смягчив тон, продолжил: – А кто пойдет дальше, тем, не скрою, будет трудно… Но я знаю, там нас ждут сокровища несметные – меха и золото! Покроем себя славой, вернемся с богатой добычей – любые бабы Москвы лягут под вас! Оденемся в шелка и золото, жрать будем осетров и гусей с яблоками. Водку и вина пить ведрами – что еще надо вольному человеку! А?!

Отрядники стали переглядываться между собой. Каждый делал свой выбор. Стали переговариваться и тихо спорить. Прохору стало неловко: он уже всей душой прикипел к отряду, к новым друзьям, ватажникам. И этот раздрай среди отрядников был как ножом по сердцу.

Но эта Тартария была все так же далека, и рассказы Мартына о ее неуловимых богатствах потеряли свою привлекательность. С другой стороны, что его ждало дома – заброшенный родительский дом и пожизненная нищета? У него перед глазами встал покосившийся забор у отчего дома, покрытые копотью печь и лики святых в изразцах…

Прохор мотнул головой, отгоняя это видение. Он для себя окончательно решил, что пойдет до конца с Мартыном.

В этот момент Мартын нутром прирожденного вожака почуял, что судьба отряда решиться прямо здесь и сейчас. Он резким движением выхватил из ножен свой огромный нож. Близстоящие ватажники отпрянули от него. Мартын же наклонился и тут же на снегу ножом провел длинную черту. Закончив, также сжимая в руке тускло мерцающий клинок, он промолвил:

– Сделаем так: кто не перейдет сейчас эту черту – остается здесь, а потом идет обратно в теплые края! А кто переступит ее – тот идет со мной до конца, до самой Тартарии – разделит с нами ее богатства и женщин!

Над отрядниками повисла тягучая тишина.

Вокруг Прохора казаки стали негромко переговариваться:

– Может, и сгинем там в тайге, но хоть поживем напоследок…

– А, может, не брешет Мартын – какой никакой хабар и выгода нам обломится! – слышалось в толпе.

И началось движение – первыми переступили черту десяток человек, среди них был и Прохор. Мартын незаметно, только лишь уголками глаз, благодарно улыбнулся Прохору. Приободренный этой улыбкой, парень расправил плечи и уже гордо стоял среди тех, кто готов был продолжить поход.

Немного поколебавшись, им последовали и остальные.

– На Господа бога положимся, да помолясь, пойдем дальше! – шептали, крестясь, ватажники и, словно боясь передумать, один за другим пересекали черту.

Перешли почти все, за исключением главного бузотера и еще пары человек.

Мартын, улыбнувшись своей дьявольской улыбкой, тихо и внятно произнес:

– Мужики! Вы сделали свой выбор – теперь идем до конца. Но кто будет ныть и призывать к возвращению – я того лично порешу своим ножом. Вспорю брюхо и оставлю гнить в лесу…

Вожак угрюмо оглядел ватажников, перешедших черту, и, не встретив возражения, кинул в сторону горстки остающихся казаков:

– А вы валите на паперть и к сохе! Скатертью дорога…

 
Он взывал к сильнейшим богатырям
Трех изначальных миров,
Он их вызывал на бой,
Голосом громовым своим
Пел он песню илбиса —
Духа войны…
 

Ровно через долгий год отряд вошел в Мангазею. Глазам казаков, привыкшим к вольным просторам, открылся небольшой городок, весь из добротных деревянных домов, а за ними монастырские колокольни с куполами, похожими на приглаженные ребячьи головки. Основанный в 1601 году от Рождества Христова, среди ненецких земель, он быстро стал торговым и промысловым центром. Он походил на плацдарм, с которого все дальше и дальше на восток уходили ватаги, увеличивая границы Российской империи.

Ватажники приходили из походов с востока, принося с собой богатую добычу и с веселой яростью прогуливая ее в кабаках Мангазеи. К добытым мехам и золоту подтянулись и торговые люди, доставляя в Мангазею вино и продукты. За торговцами в городке появились женщины и дети. За ними и ремесленные – плотники, столяры и печники, чтобы строить ставшие востребованными избы и кабаки. Так благодаря пушнине и золоту городок рос на глазах.

По словам старожилов, без кочей двигаться далее на восток не представлялось возможным: реки и озера испещрили дорогу к Тартарии. Пешим же путем, через непроходимые леса и болота, пройти было нельзя. Тут же в Мангазее, Мартын с Еремеем подговорили идти с ними в Тартарию поморов – выходцев с холодного Белого моря. Долгими вечерами они слушали рассказы поморов о морских чудовищах китах и кашалотах, о путине, о вечной ночи, которая приходит на Белое море зимой. Поморы также пришли в Мангазею в поисках лучшей жизни. Поэтому они недолго думая, согласились участвовать в походе вместе с отрядниками Мартына.

На сходе ватаги решили рубить два вместительных коча, которые могли бы ходить как по морю, так и по рекам. Не теряя времени, ремесленные ватажники с помощью инструментов чертили очертания будущих кораблей. Были выбраны брусья и доски, выпиленные из сосновых бревен.

Дерево выдерживалось несколько лет на складе без доступа солнечных лучей, укрытое от дождя и снега. Доски не имели сучков и древоточин. Тщательно подобрали медные гвозди, болты, смолу и пряди льна для пазов судна. Через неделю плотники отряда и наемные судовые мастера приступили к закладке кочей.

Через два месяца стали вырисовываться контуры судов. Издали они походили на скелеты китов, вокруг которых суетились рабочие, наращивая борта кораблей. Остро пахло стружкой и дымом от разогретой смолы.

Мартын с Еремеем каждый день уже с раннего утра появлялись на верфи. Они раздавали короткие команды отрядникам, торопили их и шли в город, договариваясь с купцами о снаряжении экспедиции. Купцы, видя непоколебимую уверенность Мартына в существовании богатой Татарии, теша себя в надежде сказочно разбогатеть, уступали и в счет будущей выгоды давали отряду необходимое оружие, снасти, припасы.

Прохор же трудился вместе с другими отрядниками на постройке кочей. Ему нравилось создавать своими руками и с удовлетворением видеть после окончания работы, как из кучи досок, бревен, гвоздей и льна вырисовывается корабль. «Ласточка», – ласково прозвал он его, и другие отрядники с охотой вторили ему.

Вести об отряде, направившемся на поиски еще не найденной пока Тартарии, достигли и ушей воеводы Мангазеи. Он вызвал Мартына к себе.

Мартын шел по Мангазее, между торговыми рядами, образующими улицу. По этим улицам гнали целые табуны лошадей и жалобно блеявших баранов. Уши заложил базарный шум, на прилавках резали глаза яркие пятна бязей, шелковых тканей. Наконец Мартын подошел к добротному зданию канцелярии, где и располагался воевода.

Воевода был уже далеко старик. Но называть его так прямо в глаза мало кто осмеливался, зная его жестокий нрав и невиданную силу. Кряжистый, с густыми, нависшими на синие глаза бровями, с суровым лицом, огрубевшим во время долгих странствий, одним пронизывающим взглядом заставляющий людей исполнять свою волю. К суровому закалу, унаследованному от его предков, прибавился закал трудной тревожной молодости и зрелости, прошедших в пору освоения новых земель.

Войдя в просторную избу канцелярии, Мартын сухо кивнул и встал громадой у порога.

– Проходи, садись! – сказал воевода и жестом пригласил Мартына присесть к большому дубовому столу. – Слышал я, что собрались Тартарию искать, не так ли? – спросил он.

– Да, туда идем. Хотим разведать – как там дела с пушниной обстоят, – уклончиво ответил Мартын.

– Много охотников добыть счастья, да немногие возвращаются обратно, – промолвил в ответ воевода, изучая Мартына.

– Да Бог пока миловал, – Мартын снова с вызовом посмотрел на воеводу, отвечая взглядом на взгляд.

Воевода почуял силу этого вожака ватаги, вспомнил себя лет двадцать назад, еще молодого… и увидел в Мартыне.

Старик продолжил уже мягче:

– Слышал, много у тебя отрядников и идете вы пока без потерь. Много ходит охотников, но, прежде всего, знайте, что вы русские люди. И куда по инородческой земле ступает нога русского человека – быть там государству Российскому. Свое берите пушниной и золотом, но не забывайте, что все мы под государем. Дам тебе вверительные грамоты, что не простолюдин пришел, а человек государев при исполнении долга. За это получишь порох, оружие, провиант и еще десять человек казаков. Казаки – люди проверенные. Согласен ли ты?

Мартын задумался и жестко ответил тоном, не терпящим возражений:

– Я с ватагой иду туда за пушниной, а не инородцев в свою веру обращать! Но если даешь десять человек с оружием и харчами, то пусть идут с нами. Но под ногами пусть у меня не путаются!

Настало время воеводе задуматься. Немного подумав, уступил. Не стал повышать голос на Мартына, подумав – этот чертяка не уступит.

– Ну и ладно, по рукам! – воевода протянул руку Мартыну, крепко сжал ее.

– Да! Возьми с собой бумаги и другие письменные принадлежности – будете наносить все реки, озера, леса на бумагу. А для уверенности дам тебе писца-картографа, – еще раз пожал воевода крепкую руку Мартына и проводил его до порога.

Мартын только сухо кивнул в ответ и вышел за порог.

Вернувшись к письменному столу, воевода склонился над белым листом бумаги и обмакнув чернилами гусиное перо, вывел аккуратным почерком: «Мы сейчас своими руками творим великое дело. Это дело – наше движение на восток. Мы несем в эту забытую Богом землю жизнь, как муравьи несут свои личинки. Приносим и опускаем эти личинки на землю. Мы длань государева, простирающаяся над дикими землями и преумножающая богатство России. Я думаю, что эти личинки через отдаленное время еще дадут свои всходы…».

 
Древних заклятий
Путы на нас
Не разомкнутся никак.
Мы бессменно стоим и стоим
С незапамятных тех времен,
Как великая утихла вражда,
Сотрясавшая над необъятной землей
Гулко-широкую высь.
С той поры никаких вестей
Не дошло оттуда до нас…
 

Через месяц ватажники закончили смолить борта и класть доски на палубах обоих кочей. К отряду решили примкнуть еще человек двадцать из мангазейских казаков, и Мартын этому был рад – отряд значительно усилился за счет бывалых, храбрых и искусных в бою сибирских казаков. За это время Мартын изменился – стал еще более жестким и расчетливым, обманом и посулами привлекая новых членов ватаги, накапливая перед походом оружие, боеприпасы и провизию. И перед выходом отряда, на своей сходке, старые и новоприбывшие ватажники дружно решили оставить атаманом Мартына.

Были закончены последние приготовления. И в августе месяце, помолясь, спустили на воду оба коча. «Ура-аа!!!» – разнеслось над рекой Таз, и казаки дружно стали загружать кочи походным имуществом. Только вечером закончили грузить свой походный скарб, приводить в порядок снасти. Оставив охрану на кочах, отряд провел последнюю ночь в Мангазее.

Ночью небо гневно бросило на землю бешеные стрелы. Ливень собирал кусочки мусора на улицах и мутными потоками выбрасывал в реку. А утром выглянуло солнышко, пригревая теплом дома. Отряд, посчитав прошедший ливень хорошим знаком, загрузился и под крики провожатых двинулся вверх по реке.

Началась жизнь на воде, ограниченная бортами коча, среди плотно составленных тюков и ящиков, на влажной от речной сырости и частых дождей палубе. Прохор с любопытством рассматривал медленно проплывавшие берега Тазы. Уже не такой была природа, как в Подмосковье: деревья стали меньше в высоту, не так буйно цвела зелень, но леса были богаты зверьем.

Часы сна на коче перемежались с греблей на веслах. Шли против течения – первые версты водного пути давались с большим напряжением. Руки Прохора в первый же день сбились в кровавые мозоли, болела с непривычки спина. Но он не показывал виду, что ему больно и тяжело. Потом молодое тело снова легко стало справляться с вахтой на веслах – руки стали похожими на клешни: бурыми от въевшейся смолы и грязи, покрытыми жесткими и большими мозолями.

Холода уже нагоняли их в верховьях Тазы. Но отрядники настаивали на продолжении пути – решили волоком тащить кочи до Енисея. Долог и утомителен был этот путь: пробивали просеки и затем, подсовывая обрезки бревен, тащили тяжеленные кочи. В день проходили по две-три версты, и, обессиленные, падали у костров. В конце сентября вышли на Енисей.

Это плавание было легче: отряд шел вниз по течению, сильные удары веслами ускоряли ход кораблей. Но незаметно подкрадывалась зима, и мороз начал брать свое. Косяки перелетных птиц летели на юг, облетала листва с деревьев, и все чаще стал падать снег на черную воду Енисея.

Уже через несколько дней спустя пошло ледяное крошево. С каждым днем береговой лед сковывал все большие пространства реки, подбираясь к кочам, идущим по стремнине. Казалось, что великий и могучий Енисей все более сужается, превращаясь в узенькую речушку. Ледяное крошево прилипло к бортам и теперь одна смена казаков, прямо на ходу, отбивала эти наледи с кочей.

В один из дней ледяная каша вокруг кочей постепенно затвердела и превратилась в глыбины льда. Весла гребцов скребли по тонкому льду, пробивали его. Кочи немного продвигалась вперед и снова упирались в лед. Прохор стоял на носу переднего коча и с удивлением смотрел, как полыньи смерзаются прямо у него на глазах.

Вдруг Енисей, словно сделав судорожное, предсмертное движение, вздрогнул. Пронес кочи несколько десятков метров, разбивая лед, и встал. Встал уже до следующей весны. Судна казаков, окруженные белым безмолвием, с замерзшими снастями, оказались в плену в могучих тисках Енисея. Бег отряда на восток был остановлен неумолимым дуновением холода, намертво сковавшего реку…

У костра, разожженного на берегу, Мартын собрал отрядников.

– Будем ставить зимовье – дальше хода нет. Еремей! Бери тридцать человек – будете ставить зимовье. Иван со своей группой – промышлять зверя. Захар с пятью отрядниками – ловить рыбу. Знайте, зима будет долгая и от вашей работы зависит, сможем ли мы без потерь пережить ее. Все за дело – времени у нас мало!

Отрядники без суеты по тонкому льду разгрузили инструменты, оружие, снасти и оставшиеся запасы еды. Безмолвная тайга сразу же наполнилась стуком топора и звонким жужжанием пилы. Крепко, лапа в лапу, рубили низенькие, но теплые избы. Крепчавший мороз подгонял, и на третьи сутки срубили первую избу. Тут же доконопачивали ее и принимались за следующий дом.

Когда лед достаточно окреп, несколько человек пешнями прорубили во льду канаву и, кликнув остальных ватажников, долго подтягивали кочи до берега.

Когда было готово зимовье, атаман решил делать облаву на зверя. У замерзшего берега реки сделали засаду из самых метких стрелков. Остальные ватажники ушли далеко в лес и выстроились полукружием, лицом к реке. Молодые казаки загорелись огнем: им не терпится сорваться с места и гнать зверя, но сурово поглядывают на них бывалые казаки. Облава – наука тонкая. Если начнешь переставлять людей, мять облаву или медлить – зверь уйдет.

Наконец прозвучала долгожданная команда:

– Вперед! Пошли!

И лес наполнился неистовыми криками людей. Звери, никогда не слышавшие человеческого голоса, в панике сорвались. Сохатые, белки, зайцы разом перестали жевать и спать. Разом подняли свои головы в сторону шума, ничего не понимая. И от этого непонимания им становилось страшно – бегом от этого шума, подальше, бежать и бежать, забиться в нору, накрыть лапами морды. Лишь бы прекратился этот жуткий шум.

Прохор шел в цепи других охотников и видел множество свежих следов, которые пересекались, метались и уходили в сторону от засады. Со всех сторон стоял жуткий вой, крик и гам. Прохору стало весело, и он кричал со всей мочи первые попавшиеся на язык слова. Вдруг сквозь шум Прохор услышал рев.

«Медведь!» – промелькнуло в голове и тут же увидел свежий четкий след косолапого. Четкие, глубокие ямы в снегу вели в сторону кустарника. Сделав несколько шагов, Прохор увидел его – хозяина тайги, который стоял и нюхал воздух. Прохор никогда не сталкивался с медведем вот так: один на один.

Еще минуту назад ему казалось забавой идти по снегу и кричать. Но сейчас тайга превратилась в мрачное, оскаленное гнилыми пнями урочище. «Почему он не в берлоге?» – мелькнул запоздалый вопрос, и бегающий взгляд Прохора упал на узкую мышиную норку. Как бы он хотел сейчас поменяться с мышью местами!

Сосед по цепи тоже увидел медведя, и мужчины стали подкрадываться к хозяину тайги. Прохор выставил рогатину и шаг за шагом, смотря в глаза опасному зверю, приближался к нему. Медведь встал на дыбы – огромный и сильный. Он яростно рычал, глядя на неведомых врагов маленькими глазками.

Сосед, примериваясь, осторожно попытался ткнуть рогатиной медведя, но зверь сделал короткий бросок и ударил передней лапой казака в голову. Хрустнули шейные позвонки, и ватажник с окровавленной головой упал на снег.

Грозный зверь, расправившись с одним врагом, быстро развернулся в сторону Прохора. Парень, изловчившись, упер рогатину в шею медведя. Зверь снова взревел и, как спичку, выбил рогатину из рук человека. Прохор почувствовал явственный запах гнили изо рта медведя, выхватил длинный нож и бросился на шатуна.

Медведь обхватил лапами Прохора – затрещала порвавшаяся доха. Парень, что было силы, ударил в сердце зверя ножом. Ударил еще и еще, и придавленный тушей медведя, повалился вместе с ним. Прибежали другие отрядники и вытащили уже попрощавшегося с жизнью Прохора из-под медведя.

– Молодец! Уложил-таки. Атаманом будешь! – хлопали по плечу и подбадривали Прохора казаки.

Хлопнувший рядом раскатистый выстрел оглушил Прохора, и он непонимающим взглядом обвел окруживших его казаков.

А облава продолжалась – обезумевшие звери выскакивали на засаду, где их укладывали кинжальные выстрелы охотников. Звери выпрыгивали из леса, перепрыгивали через трупы уже убитых животных, и тоже падали, пораженные выстрелами. Снег окрасился алой кровью многих зверей.

Отрядники после облавы спешили ободрать и разрубить добычу. Тут же варили и жарили мясо, снимали и делили шкуры зверей. Весь лес наполнился густым наваристым духом.

А с медведя, убитого Прохором, сняли шкуру, которая во время зимовья стала служить ему постелью.

 
В трех мирах найдется ли кто-нибудь,
Кто осмелился бы
На таких, как мы,
Великих богатырей —
Не то что руку поднять,
Не то что оружьем грозить,
Кто осмелился бы перед нами стать,
Прямо нам в глаза посмотреть?
 

Прошла долгая зима. Отряд, обессиленный тяжелой зимовкой, потерял троих ватажников: они скончались от цинги.

Ватага двинулась дальше. У многих из десен сочилась кровь, каждое непродолжительное движение вызывало одышку. Но первые весенние лучи растопили Енисей, потянулись обратно на родину косяки птиц и вместе с весной стали возвращаться силы к отрядникам. Кочи с казаками шли по Енисею.

Мангазейские казаки, время от времени встречавшиеся по дороге, показывали куда двигаться отряду. Спустившись по Енисею, отряд вошел в устье Нижней Тунгуски и там казаки снова впряглись в весла. Иногда с кочей видели дымы и легкие лодки инородцев, которые завидев отряд, быстро уходили вверх по течению.

В один из похожих друг на друга дней клубочки облаков, оставленные в покое стихающим ветром, безмятежно висели в небе. Прохор стоял на носу коча, греясь на солнышке и наблюдал, как мерно и дружно двигаются спины гребущих ватажников. Но вдруг, какие-то другие звуки вплелись в мерный ритм гребущих весел над тихой гладью реки. Прохор повернул голову и увидел множество лодок, которые шли навстречу кочам.

– Мартын! – кликнул Прохор и указал рукой на приближающиеся лодки.

Расстояние стремительно сокращалось: казаки уже отчетливо видели желтолицых и узкоглазых инородцев, одетых в меха и выставивших перед собой луки. Секунду Мартын смотрел и скомандовал: «К бою!».

Отрядники засуетились, помогая друг другу одевать доспехи, расхватывая пороховницы и подсумки с пулями. Свободных от вахты на веслах казаков разбудили, и все стали судорожно заряжать пищали. Лодки приблизились на расстояние выстрела из лука, и туча стрел взметнулась в небо. Несколько казаков вскрикнуло: кто-то пытался вытащить стрелу из груди, кто-то присел, зажав рану на шее. Стрелы застревали в парусах, стучали о борта кочей.

– Прикрывайся щитами, – крикнул Мартын, выхватил топор и скомандовал: – Огонь по моему знаку!

Казаки замерли, дожидаясь команды, и когда лодки инородцев подошли почти вплотную, Мартын скомандовал:

– Огонь!

Треснул залп. Поверхность реки сразу покрылась клубами дыма. Когда дым рассеялся, несколько лодок инородцев плыли уже самостоятельно, подчиняясь только воле течения: гребцы и стрелки инородцев частью мертвые лежали в лодках, либо были сбиты свинцом в воду. Оставшиеся лодки в панике уносились от кочей. Инородцы испуганно кричали, уносились вдаль и там приставали к берегу.

Казаки снова налегли на весла, и вскоре подошли к большому поселению инородцев. Женщины и дети испуганно плакали. Мужчины, побросав луки и копья, встали на колени, ожидая воинственных пришельцев.

Казаки подгребли к берегу и высадились на него в полной боевой готовности. Атаман построил отряд в две шеренги и жестом подозвал инородца, похожего на старшего. Инородец, приблизившись, упал на колени перед Мартыном, стал часто говорить, перемежая свою речь торопливыми поклонами.

Иван, из мангазейских казаков, прислушавшись, сказал:

– Вроде по-тунгусски говорит, а я немного понимаю и говорю.

– Переведи, что я буду говорить, – приказал тому Мартын.

– Вы ранили нескольких моих людей, – грозно начал атаман. – Но мы пришли сюда навсегда. Отныне и вовеки веков мы простираем длань государеву над вами, инородцы! Отныне вы подданные Российского государства, на что у меня есть вверительные грамоты. С этого момента вы будете платить дань российской казне пушниной. Ясно вам?!

Старший из инородцев послушно и быстро закивал головой. Что-то приказал своим, и молодые мужчины вынесли вороха пушнины, бросив под ноги Мартына. Стоявший рядом Еремей запустил руку в мягкую кучу и стал рассматривать ее. Он запустил пальцы в мех, чтобы ощутить его мягкость и плотность. Встряхивал, дул и вглядывался в подшерсток. Еремей понюхал, нет ли запаха гниения, и, кивнув атаману, сказал возбужденно:

– Хороша! По верному пути идем, атаман!

– Так и быть посему! – закончил свою речь Мартын.

Поселение состояло из множества берестяных юрт, дымили костры, на жердях висела рыба. Ватажники деловито рассыпались, высматривая, чем поживиться, но больше всего их интересовала пушнина.

– Атаман! Смотри, – крикнул один из казаков, подбегая к Мартыну.

В руке он сжимал довольно большой слиток из желтого металла со шнурком.

– Золото! Золото!– к ним сбегались другие отрядники, жадно рассматривая находку.

– Это же самородок! Да на такой камешек можно жить привольно целый год! – счастливо смеялись и восклицали казаки.

– Где взял? – спросил Атаман.

– У инородки на шее болталось, я у нее и выменял на пятак, – ответил казак.

– Подведите ее ко мне, – приказал Мартын, и несколько казаков бросились за женщиной.

Через минуту они привели испуганную женщину, которая подумала, что у нее хотят отнять выменянный пятак. После расспросов, к которым присоединились и мужчины инородцев, выяснилось, что те в свою очередь выменяли самородок у племен, живущих на востоке на реке Вилюй.

– Я же говорил – есть Тартария! И золото есть!– восторженно крикнул Еремей и, как ребенок, весело залился смехом.

С вождем инородцев договорились взять проводника из числа охотников, который и покажет дорогу на реку Вилюй.

На прощание Мартын сурово сказал вождю:

– Смотри, на обратной дороге вернемся, чтобы двести шкурок соболя было!

Весело казаки загрузились в кочи и бодрей стали глядеть. Теперь они уверенно стали смотреть вперед. Казаки беспрекословно слушались своего атамана и каждого грели сокровенные мысли: «Скоро Тартария! Наберем золота, пушнины и богачами вернемся на родину. И я буду стараться наравне со всеми!». Иногда заводили речи, что нужно бы и еще одну экспедицию снарядить – да так, чтобы людей и оружия было побольше.

 
Как в степи табун лошадей,
Шарахнувшись, кидается вскачь,
Все топча на своем пути,
Так кровавый сгусток гнева его
Яростно вздулся в нем…
Как раскатывается гром
По тучам из края в край,
Бешеный, неукротимый гнев
Раскатился по жилам его…
Вздыбясь, как боевое копье,
 

Великое солнце вставало на востоке, озаряя верхушки вековых сосен и заливая светом водную гладь могучей реки. Солнце поднималось все выше, пробуждая все сущее к жизни. Стайка пташек, перелетая с ветки на ветку, завела свой суетный разговор. Величавый гигант тайги – сохатый вышел к реке утолить жажду. Вышел, огляделся по сторонам и, преследуемый гнусом, пошел по похрустывающей речной гальке. Наклонившись, стал тянуть холодную воду большими губами. Но что-то прервало эту церемонию: по глади реки шли корабли, рассекая гладь воды и были слышны хриплые голоса чужаков.

– Правый край – налегай, налегай!

Тяжелые весла в грубых руках гребцов мерно вздымались и опускались в черную воду, оставляя за собой маленькие буруны. Течение реки, дружная работа гребцов придавали ладьям стремительный ход, и к заходу солнца они прошли уже двадцать верст.

– Все, привал! – крикнул Мартын, и кочи направились к заводи на песчаном берегу реки.

Большие лодки с разбегу ткнулись в песчаный берег. Казаки стали выпрыгивать и разминать затекшие конечности, а потом и вытягивать ладьи под дружное: «Эх! Ухнем!».

Мартын зычно раздал короткие приказы и члены отряда без лишней суеты разбились на группы: кто разводить костер из валявшегося на берегу плавника, кто в лес побаловаться ягодами и пострелять дичь, насколько это позволяли уже густеющие сумерки. Кто в секрет: как знать, насколько мирна эта земля и ее обитатели.

Запахло костром, похлебкой из рыбы и вечерней свежестью реки. Кашевар бросал куски мяса величиной с кулак печься в костер и помешивал в большом чане уху. Огонь – этот источник тепла и света, по мере приближения темноты, объединил людей, и отдыхающие казаки собрались вокруг костра, наблюдая за движениями кашевара, за завораживающими всполохами огня.

И каждый думал свою думу: о детях и женах, оставленных на родине; о неведомой стране Тартарии, о ее несметных богатствах. О минувших боях, о своей судьбе, приведшей в отряд и забросившей их на эту чужбину…

Поев мяса и наваристой похлебки из рыбы, мужики разговорились:

– Закончится поход – вернусь к жинке, к детям. Крыша хаты, небось, совсем прохудилась, – задумчиво сказал бородач Апросим, закинув руки за голову и кинув взгляд на чистое и звездное небо.

– А я со своей долей сразу завалюсь в кабак – отмокну после похода и к своей ненаглядной Настеньке пойду свататься, – мечтательно закатил свои синие глаза Семка, молодой казак с детским и непорочным лицом.