Текст книги "Одесский листок сообщает"

– Кто именно руководил делом? – сыщик взялся за перо.

– Общее руководство было за командиром, полковником Набоковым. Непосредственно занимался его помощник подполковник Стаматьев. Много сделал батальонный адъютант штабс-капитан Пилипенко, а еще больше – делопроизводитель по хозяйственной части коллежский секретарь Рыжак. Мы даже наградили его денежной премией в двадцать пять рублей.

– Какое отношение делопроизводитель по хозяйственной части имеет к секретной разработке минных заграждений?

– Так вышло. Ефим Григорьевич оказался сильный геометр, хорошо рисует и вообще… Он и карту начертил.

– Ефим Григорьевич? – со значением спросил питерец. – Еврей?

– Выкрест. А что, это делает его подозреваемым? Вы антисемит?

– Нет, но… В военном ведомстве редко встретишь еврея.

– В нашем округе случается и не такое, – язвительно сказал квартирмейстер. – Нет, вы все же антисемит… Поймите, здесь Одесса! В Шестидесятом пехотном Замосцком полку служит военным чиновником Марк Сергеевич Постернак. Уже надворный советник, между прочим. Он тоже шпион?

– Перестаньте, – одернул генерала Лыков. – Как легко вы клеите ярлыки. У думцев научились? Перемена веры всегда дурно пахнет, поэтому такие люди действительно на подозрении.

– А что им еще остается делать? – не унимался Калнин. – Если ваши законы закрывают иудеям путь на государственную службу.

– Не мои, а наши с вами законы. В одном государстве живем, не забыли? И вообще, давайте выполнять приказ начальства, а не дискуссии разводить. Карта заграждений в руках противника – это факт. Представьте себе, что с объявлением войны – а она неизбежна! – его корабли беспрепятственно проникнут в гавань Одессы. И разнесут из пушек красивейший город. Каково? Не тянет под ложечкой от такой перспективы? У меня тянет.

После этой перепалки беседа вернулась в рабочее русло. Генерал перечислил всех посвященных в тайну. Причем начал с себя. Крестиками Калнин пометил тех, кто знал карту минных полей в деталях и мог без помех ее скопировать. Таких оказалось два десятка. Наиболее сведущими были трое: старший адъютант штаба округа капитан Двоеглазов, журналист штаба титулярный советник Пейхель (очередной выкрест) и помощник начальника окружного инженерного управления генерал-майор Шевалье-де-ла-Серр.

– Ну, кого выбираете? – не удержался в конце квартирмейстер. – Русака-капитана, выкреста-еврея или французского аристократа?

– Каждого из них возьмем в проследку. На двадцать человек сил не хватит, а троих как-нибудь…

– А меня бракуете? Даже обидно, хе-хе.

– Вас пока не за что, Эммануил Христианович. Но если начнете кутить с девками да прикуривать от четвертных билетов, то прощупаем, не сомневайтесь.

Сыщик и генерал расстались вполне по-дружески. Калнин вызвал начальника отчетного отделения [46]46
  Отчетные отделения окружных штабов занимались разведкой.


[Закрыть] окружного штаба капитана Фингергута, показал ему письмо военного министра и приказал выполнять все просьбы сыщика. И никому в штабе не рассказывать об этом.

Лыков просидел у Фингергута полдня. Он знал от Таубе, что в Одесском военном округе разведка поставлена из рук вон плохо. Во всех графах годовых отчетов лишь прочерки, зарубежной агентуры нет, аналитическая работа не ведется. Так оно и оказалось. Унылый разговор с самолюбивым и недалеким капитаном разочаровал Алексея Николаевича. На этого где сядешь, там и слезешь… А еще говорят, что немцы – аккуратисты. Фингергут, белесый и голубоглазый, как и полагается тевтону, к службе относился формально. Сведений о возможных шпионах не имел, о карте минных заграждений не слышал, подозрений ни о ком не высказал. Про Двоеглазова, Пейхеля и Шевалье-де-ла-Серра отозвался одинаково равнодушно. О них, мол, не было никаких сигналов… И вообще у нас тихо и спокойно, чего вы воду мутите? А ведь Одесса – морской порт и база Черноморского флота. Именно отсюда будут атаковать Проливы в случае войны. В городе живет много англичан, половина вымпелов в порту – британские. Не может их разведка не интересоваться русскими военными тайнами. А еще болгары с румынами точат шашки, и австрияки не дремлют. Но Фингергуту все было безразлично. Сыщик вернулся в гостиницу не солоно хлебавши.

Вечер он провел в полицейском управлении, ждал новостей. Вдруг Степка Херсонский попался? Всем околоточным надзирателям раздали описание наружности бандита. Городовым его зачитывали перед выходом на дежурство. Агентура получила приказ рыть носом землю. Но результатов по-прежнему не было.

Лыков ушел спать в полночь. Черкасов оставался в кабинете, ждал, когда подчиненные сдадут рапортички. На прощание он сказал питерцу:

– Здесь Степка, в Одессе.

– Откуда такая уверенность?

– Батька готовит налет. Это не сделаешь издалека. Да и людишек надо новых найти заместо «ежиков».

– Почему же мы его до сих пор не поймали?

Главный сыщик развел руками:

– А будто это легко! Он спрятался в хуторах, на окраинах города. Поди туда залезь.

– На каких хуторах?

– Так у нас в Одессе называют обособленные места, пригородные слободы. Народ там молчаливый, за сотрудничество с полицией режут на куски.

– По всей стране такой обычай, не только в Одессе, – рассердился Лыков. – Вы с ней уж совсем… как с писаной торбой. Давайте хоть облавы делать, что ли. Все лучше, чем попусту рассуждать об особенностях города акаций.

Черкасов насупился:

– Облава будет завтра, я уже распорядился. В Бугаевке. А город наш прошу не обижать.

Придя утром на Преображенскую, коллежский советник увидел своего помощника.

– Ты уже вернулся?

– Только что с вокзала.

– Как в Тирасполе? Это был Самсонов?

– Да. Подельники его опознали. Через час после этого их повесили.

– Собакам и смерть собачья. Хотя этих двоих даже жалко: против Степки с Лукьяном они овцы. Попали сдуру, и вот…

Азвестопуло ответил жестко:

– Убийцы есть убийцы.

Помолчал и добавил:

– Я попросил смотрителя, чтобы Самсонов присутствовал при казни.

– И что? – насторожился Алексей Николаевич.

– В обморок грохнулся, когда увидел… Откачали нашатырем и посадили в камеру смертников. Тряпка оказался Лукьян Самсонов. Так перетрусил, что сознался в убийстве семьи путевого сторожа Дроздова. Вместе с Балуцей убивал. Терять ему нечего, вот и раскололся.

– Отлично. Поручение государя наполовину выполнено. Сейчас же телеграфирую Курлову, пусть доложит премьеру. А про Степку Лукьян ничего не сообщил?

– Ничего. Они не поделили дрянные глухие часы и рассорились. После возвращения в Одессу жили порознь. Когда я уходил, гаденыш был весь серый…

– Вот видишь, ожидание смерти хуже самой смерти.

Грек охотно согласился:

– Да, теперь я вижу, что вы были правы. Вчера, глядя, как гаденыш корчится, принял вашу точку зрения. Согласен взять Степку живым.

– Это не моя точка зрения, а Курлова.

– Ну Курлова.

– Не «ну», а ты должен признать, что генерал был прав.

Внезапно дверь распахнулась, и вошел представительный мужчина с докторским саквояжем в руках.

– Добрый день, господа, – сказал он. – Кто из вас Азвестопуло?

– Я, – выступил вперед титулярный советник.

– Позвольте представиться: городовой доктор Де-Антонини. Градоначальник назначил меня для медицинского осмотра.

– Какого еще осмотра?

– Товарищ министра внутренних дел Курлов прислал телеграмму. В ней он выразил сомнения в достоверности сообщения от некоего Лыкова, что вы больны. И потому не можете вернуться в Петербург к месту службы. Курлов потребовал от градоначальника сделать повторный осмотр силами официальных врачей и вскрыть допущенный обман, ежели таковой имеется. Вот я и пришел.

Азвестопуло беззвучно выругался. Лыков попробовал вмешаться:

– Господин Де-Антонини, а градоначальник рассказал вам всю историю?

– Если вы имеете в виду страшное несчастье на Щелаковской улице, то я в курсе.

– Тогда, по совести, не кажется ли вам…

Но доктор не обратил на слова питерца никакого внимания. Он вынул из саквояжа молоточек и стал им простукивать грудь Сергея прямо через пиджак. Он тихо командовал:

– Задержите дыхание. Теперь глубокий вдох!

Грек послушно выполнял приказы. Алексей Николаевич недоуменно следил за этой профанацией. Наконец эскулап убрал обратно молоточек и сказал:

– Диагностирую у вас глубокое расстройство двигательных функций. Возвращаться сейчас в Петербург нет никакой возможности, необходимо лечение на месте. Так и сообщу господину градоначальнику.

Лыков немедленно извлек из бумажника красненькую и протянул доктору. Тот с достоинством принял билет и вручил сыщику пятерку на сдачу:

– Этого будет вполне достаточно. Всего хорошего, и не болейте. Лечиться лучше всего грязями. Сезон длится с пятнадцатого мая по первое сентября. Он разделяется на два полусезона, по пятьдесят четыре дня каждый. То есть времени у вас, Сергей Манолович, до десятого июня. Я укажу это в заключении. Надеюсь, успеете.

– Что успею? – не понял грек.

– Излечиться и поймать ту сволочь.

Когда Де-Антонини ушел, Сергей победно взглянул на шефа:

– Ну видали? Вот так решают дела у нас в Одессе. А Курлов все-таки скотина.

– Павел Григорьевич заботился о нас с тобой, требуя перепроверки заключения, – стал защищать начальника Лыков. – Хочет оставить на службе, а не предавать суду. Он же не знает, что мы согласились с ним и собираемся взять Балуцу живым.

– Все равно скотина!

– Но-но. Не позволю так отзываться о генерал-майорах и шталмейстерах. Подрасти сначала в чинах.

Сыщики отправились в кофейню Либмана на углу Преображенской и Садовой. Алексей Николаевич рассказал помощнику, как он сходил к военным. Новость, что в секретные планы минирования посвящен целый батальон, развеселила Сергея. Но шеф долго смеяться не дал. Он вручил ему список из трех главных подозреваемых и приказал:

– Прощупай их. Недвижимость на имена родственников, счета в банках, слухи и сплетни, кутежи и карточные долги – все как обычно. Старайся действовать в одиночку. Там, где потребуется помощь сыскного отделения, выбери тех, кому доверяешь. А я велю Черкасову помалкивать. Не дай бог, узнает этот индюк Челебидаки, тогда негласному дознанию конец.

– А что с нашим делом? – забеспокоился Азвестопуло. – Как дальше-то искать упыря?

– Есть мыслишка. Теперь ясно, что Пружинер связан с Балуцей. Надо найти его тайное убежище, где он принимает воров. Там улики, краденые вещи в розыске… Прижмем барыгу, и он сдаст нам Степку.

– Найти хавиру блатер-каина? Легко сказать, да трудно сделать. Такую квартиру прячут с душой.

– Сережа, это ведь твой город. Ты бывший сыскной надзиратель. Тебе и карты в руки. Черкасов поможет. Сегодня, к примеру, он готовит облаву на Бугаевке. Надо пошарить по хуторам, тряхнуть еще раз притоны.

– Хорошо, покумекаем. Это все наши действия?

Лыков вздохнул:

– Сам знаешь, что не все. Степка готовит экс. Надо его опередить, и хорошо бы вызнать, кого Балуца наметил в жертвы. Тут опять не обойтись без Черкасова и его людей. Одни мы с тобой можем немного. Например, пойти в цирк на французскую борьбу.

Коллежский советник вынул из кармана программу:

– Сегодня вечером следующие схватки: Глинкин борется с лотарингским атлетом Редльсгофом, а Григорий Кащеев – с поляком Манько-Райковичем. Но наибольший интерес вызывает бой чемпиона Северной Америки Сальвадора Бамбулы с японцем Окитаро-Оно. Борьба особенная: американская «скачи-качи». Ты знаешь, что это такое?

– Нет.

– И я нет. Явятся любопытные – вдруг среди них окажется и Степка Херсонский?

Весь день питерцы просидели в сыскном отделении, придумывали новые ходы. Одесситы честно помогали. И надзиратель Жук подсказал идею. Ссудно-сберегательное товарищество ювелиров и часовщиков, что на Дерибасовской, 10, вело дела нечисто. А именно принимало в заклад краденые вещи, выписывая квитанции на вымышленные фамилии. Если сделать внезапный обыск, есть надежда на улов. Тогда приемщиков-барыг будет чем пугнуть. Пусть выдадут убежище конкурента, того самого Пружинера. А иначе сядут в тюрьму.

Идею одобрили, и сыщики стали готовить операцию. Облаву на Бугаевке пришлось отменить – сил на все сразу у сыскного отделения не хватало. Товарищество с Дерибасовской еще ни разу не попадалось, об их махинациях сообщила агентура. Пора прижать мошенников. Обыск лучше производить утром, когда воры с грабителями принесут ночную добычу. Пока же ссудную кассу взяли под наблюдение. Во дворе сдавалась комната, окна которой удачно выходили на черный ход товарищества. В комнате поселился невзрачный человек с простой фамилией Иванов. Вольнонаемный агент сыскного отделения всю ночь не спал, подглядывая в щелку между шторами. А Лыков с Азвестопуло приоделись и пошли на вечернее представление в цирк.

Цирк-варьете Санценбахера поразил Алексея Николаевича своей роскошью. Двенадцатиугольное здание с двойным куполом из волнистого железа, мраморные лестницы, бархатные сиденья в ложах и партере, на втором этаже – ресторан… Вот только найти здесь кого-то оказалось затруднительно. Помимо главного входа, цирк имел еще пять боковых. Общее количество зрителей – две тысячи триста человек. На галерке они сгрудились плотной толпой, орали и отхлебывали монопольку прямо из шкаликов. Каждый держал фунтик с семечками, пол был усыпан шелухой. Сыщики попытались протиснуться внутрь и осмотреть публику как следует. Но их быстро разубедили. Полупьяные компании в десять-двенадцать человек не пускали чужаков. Угадав их принадлежность к полиции, ребята осерчали. Пришлось отступить.

Питерцы заняли свои места в партере и посмотрели несколько схваток. Борец Глинкин был известен своими грязными уловками. Вот и сейчас он без стеснения отвешивал сопернику из Лотарингии тяжелые «макароны» по лицу. Редльсгоф пытался провести приемы, но Глинкин уклонялся. Зрители свистели и бранились, схватка закончилась вничью. Затем вышел сибирский геркулес Кащеев и уломал несчастного поляка за три минуты сорок секунд. Бамбула с Окитаро-Оно не столько боролись, сколько бегали друг за другом. В конце концов негр победил японца эффектным броском. Больше всего Лыкову понравился еврей Грингауз – стройный, прекрасно сложенный и техничный. Одесские соплеменники горячо его поддерживали. Грингауз красиво положил крымчака Мадралли и тут же вызвал Кащеева. Тот пообещал «ужо в следующий раз». В итоге все остались довольны, особенно еврейская часть зрителей.

Не досмотрев представления, сыщики покинули зал. Лыков вышел на Коблевскую улицу, Азвестопуло – на Садовую. На углу они встретились.

– Ну как?

– Трудно, Алексей Николаевич. Почти невозможно.

– Да, двоим не справиться, нужно гнать сюда все отделение. А кто это позволит? Да и не факт, что Степка действительно ходит смотреть борьбу.

Они двинулись по Коблевской, но саженей через пятьдесят к ним подошли четверо. Вперед выступил лохматый детина и нагло спросил:

– Босявы, а нет ли у вас червончика?

Грек ответил ему в тон:

– За червончик, та ще с гаком, ты получишь дулю с маком.

Скок обернулся к своим и сказал неодобрительно:

– Как отвечать научились…

Потом извлек финку и показал ее Азвестопуло:

– А гляди, хабло! [47]47
  Хабло – нахал.


[Закрыть]

Тот скривился:

– Всего-то? А у меня вот.

И вынул браунинг.

Однако скоки не испугались и, вместо того чтобы ретироваться, попытались обступить сыщиков. Но Лыков сильной затрещиной сбил ближайшего с ног:

– Брысь, жидоеды!

Только тогда налетчики бросились бежать. Коллежский советник от души добавил упавшему ногой по ребрам, отобрал финку и стал дуть в свисток. С угла отозвался постовой. Питерцы сдали ему пленного, записали в книжку городовому свои фамилии для протокола и отправились в управление.

Там выяснилось, что Лыкова давно разыскивает по телефону генерал-майор Калнин. Встревоженный сыщик схватился за отводную трубку. Квартирмейстер был уже дома, но не спал. Он сообщил Алексею Николаевичу плохую новость:

– Тут у нас вышло черт знает что. Капитан Фингергут рассказал о вашем поручении насчет шпионов кому не следовало. А именно Челебидаки. Знаете такого?

– Это чиновник особых поручений при градоначальнике? Коллежский асессор?

– Он самый. Челебидаки… Как бы помягче сказать…

Генерал запнулся, подбирая слова. Лыков перебил его:

– Какой он, я знаю. Но зачем капитан поделился секретными сведениями с посторонним? Тем более с этим.

– Таков наш уговор с Толмачевым, – пояснил квартирмейстер. – Ведь на территории Одессы градоначальник исполняет все обязанности губернатора. В том числе контролирует деятельность общей и жандармской полиции. А тут шпионаж, то есть дело, подотчетное жандармам. Мы обязаны сообщать старшему начальствующему лицу. Тем более город все еще на положении усиленной охраны.

– Так и сказали бы самому Ивану Николаевичу. А…

– Толмачев поручил надзор за правоохранением своему чиновнику. Это его право. Анастасий Анатольевич даже читает нашу почту, в той части, которая касается контрразведки. Там, правда, ничего путного нет. Дело в совершенном забросе…

– Я успел заметить, общаясь с Фингергутом, – ехидно согласился коллежский советник.

– Да? Ну, короче, я вам все рассказал. Что вышло, то вышло.

– А про трех подозреваемых капитан тоже сообщил коллежскому асессору?

– Разумеется. Честь имею!

Генерал отключился. Лыков был сильно раздосадован. Павлин Челебидаки теперь в курсе секретной операции Военного министерства. И даже знает фамилии тех, кто попал под подозрение. Надо идти объясняться с градоначальником, требовать, чтобы коллежский асессор не путался под ногами… Тот обидится и выдаст Курлову правду о состоянии здоровья Сергея… Этого только не хватало!

Но сейчас у Лыкова были дела поважнее. Предстояло поймать Ссудно-сберегательное товарищество ювелиров и часовщиков на скупке краденого. Алексей Николаевич отправился в гостиницу и проспал до четырех утра. В указанное время коридорный разбудил номеранта и доложил, что извозчик у подъезда. В пять тридцать сыщики ворвались в помещение ссудной кассы через черный ход. Внутри обнаружились два заспанных приемщика и загорелый волосатый субъект.

Агент Палубинский весело приветствовал волосатого:

– Доброго утра, Хаскель Соломонович. Как ночка прошла? Вижу, с уловом можно вас поздравить?

– Какой улов, да я вас умоляю! Шоб гореть мне адским пламенем в православном аду. Так, заглянул взять ссуду, а то жить стало невмоготу.

– Рано как у вас ссуды оформляют, – обратился агент к приемщикам. – И подо что выдали такому заемщику? Неужто под честное слово?

Хозяева угрюмо молчали. Палубинский доложил коллежскому советнику:

– Это, ваше высокоблагородие, некто Хаскель Шестопал, банщик [48]48
  Банщик – вокзальный вор.


[Закрыть]. Не иначе пришел сбросить ночную выручку.

Полицейские приступили к обыску. В карманах банщика отыскали три кошелька, пустую серебряную визитницу и золотые часы немецкого производства.

– Надо выяснить, кого из колбасников ночью на вокзале обчистили, – заметил надзиратель Жук. – Тут-то Шестопалу и конец.

В витринах ссудной кассы ничего интересного не обнаружилось. Зато в несгораемом шкафу лежало много ценных предметов, часть из которых одесские сыщики сразу же опознали как краденые. Особенно бросалась в глаза бриллиантовая полупарюра [49]49
  Полупарюра – неполный, в отличие от парюры, комплект ювелирных украшений с подобранными камнями.


[Закрыть] из ожерелья, броши и серег. Именно такую неделю назад похитили у госпожи Крахмальниковой, жены владельца конфетной фабрики.

Дела приемщиков стали плохи. Увидев, что попались, оба побелели.

– Как звать? – зарычал на них Лыков.

– Лейба Одесский и Лейба Тульчинский.

– Это что, прозвища? Фамилии говори.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, так и в паспорте написано.

– Откуда у вас в шкафу ворованные вещи?

– Сами не знаем.

– Приползли невзначай? Так ведь у них ног нет. Кто-то принес. Кто?

– Нам неведомо, мы люди маленькие, бедные ремесленники.

– Бедные? А откуда у тебя часы за сто рублей? Только не говори, что достались от старика отца, они совсем новые.

– Родственники подарили на пятьдесят лет, всем кагалом собирали.

– Понятно, – вздохнул коллежский советник. – Поехали в управление.

Черкасов, когда увидел полупарюру, готов был расцеловать подчиненных.

– Вот молодцы! А то меня градоначальник в пыль растер, велемши хоть из-под земли…

Лыков подмигнул губернскому секретарю, и тот напустил на себя грозный вид.

– Ну, цуцики, – обратился он к Лейбам, – теперь мы вас накажем по всей строгости закона.

Одесский с Тульчинским окончательно сникли. Лыкова они знать не знали, а вот Черкасов был грозой криминала.

Сделав глубокомысленную паузу, Андрей Яковлевич вкрадчиво добавил:

– А можем и не по всей.

Барыги навострили уши:

– А… что для этого нужно? Чтобы не по всей?

– Об этом вам скажет коллежский советник Лыков. Он служит в Петербурге, в Департаменте полиции. В кармане у него письмо за подписью самого Столыпина. Оно позволяет господину Лыкову много чего, в том числе оказывать снисхождение. Тем, кто заслужил. Итак…

Лыков подхватил с важным видом:

– Господин начальник сыскного отделения верно говорит: только тем, кто заслужил. Ваши грехи тянут на два года арестантских рот. Но можно выскочить и на год. Если поможете в одном вопросе.

– Мы всей душой, ваше высокоблагородие. Бедные ремесленники, совсем бедные… Что за вопрос-то?

– Есть такой Самуил Пружинер, старьевщик с Молдаванки. Знаете его?

– Таки знаем.

– Мне нужно найти его хавиру, где он прячет сторгованное кле.

Барыги переглянулись.

– И все?

– Да.

– А взаправду нам срок на сдюку? Если скажем.

– На любую половину.

Одесский посмотрел на Тульчинского и грустно сказал:

– Ничего сильно страшного, Лейба. А ты что думаешь?

Тот ответил еще грустнее:

– Мне он не родственник. И дважды делал Лейбе манис [50]50
  Манис – неприятность, гадость.


[Закрыть], холера на его кишки.

– Значит, таки да?

– Таки да.

Одесский повел плечами и заявил:

– Мы готовы, пишите.

– Валяй.

– Сяма держит хавиру на Запорожской, дом семь. Внизу дом терпимости, так он устроился над ним.

– Мы съездим, убедимся. Если соврали, пеняйте на себя. Если сказали правду, я свое обещание сдержу.

Лыков с Азвестопуло прихватили надзирателя Жука и полетели на Запорожскую улицу. «Пансион без древних языков» нашли быстро. Взяли вышибалу – крепкого дядьку в морских наколках – и отправились искать квартиру блатер-каина. Дворник пытался юлить, но Жук быстро его урезонил.

Тайное убежище Пружинера указали соседи. Надзиратель сбегал за околоточным, дворник с подручным сошли за понятых. Когда взломали дверь и вошли, внутри обнаружили, как выразился Сергей, пещеру Аладдина средней руки. Вещи, среди которых оказалось много мехов и смушки, пришлось отвозить в сыскное отделение на извозчике. Золотых и серебряных изделий набрали целый чемодан. Лыкова особенно заинтересовали пачки ломбардных квитанций. Они были из разных касс и на разные имена. Видимо, блатер-каин имел целую команду подставных заемщиков.

Пружинера вторично арестовали и доставили на Преображенскую. Увидев свои сокровища, разложенные по столам, барыга сразу сник. У него словно вышел завод. На подкашивающихся ногах он подошел к стулу, со вздохом опустился на него и закрыл голову руками.

Старьевщик просидел так минуты три, потом выпрямился и сказал:

– Спрашивайте.