Текст книги "Кубанский огонь"

Глава 7
Обрубленные концы

На Посполитакинской состоялось совещание. Когда местные узнали, что именно убитый вахмистр продал карабины Вариводе, версия выстроилась сразу. Атаман заметал следы. Вот только как он догадался, что полиция вот-вот выйдет на Орду? Скорее всего, оберегался на всякий случай. В итоге конец обрублен, след потерян…

– На что же рассчитывал тот фельдфебель? – высказал недоумение Корж. – Ведь рано или поздно кража бы вскрылась.

Лыков пояснил:

– Ему оставалось меньше месяца до выхода в отставку. А ревизию неприкосновенного запаса проводят раз в год, осенью. Орда решил сделать гешефт и уехать подальше. С деньгами от сделки. Кто бы его потом стал искать? Отсутствует четырнадцать стволов. Три у тех армян, которых до сих пор не поймали. И один у Вариводы. Когда будем его брать, прошу помнить это обстоятельство.

Чины екатеринодарского сыскного отделения смотрели теперь на питерца по-другому. То, что он горазд пить водку, выяснилось еще вчера. А сегодня оказалось, что приехал опытный и серьезный человек. За день раскрыл, откуда бандиты взяли оружие! А они без толку валандались три недели. Поэтому, когда гость заговорил, его слушали внимательно.

– Туземец Кайтлесов дал нам одну подсказку. Он ездил с Вариводой на нефтяные промыслы не с кем попало, а в хорошем экипаже. Богатая упряжь, сильные кони – это чей-то частный выезд.

– Куда вы клоните? – сразу насторожился Пришельцев.

– А вы сами подумайте. Сколько ехать от вас до Ширванской? Часов десять? Это в один конец. Потом они зажгли каким-то образом скважину и вернулись в темноте обратно. Что это за кучер, который может от хозяина отлучиться на сутки? Разве что только его послал сам хозяин.

Все молчали, следя за мыслью статского советника. Жуковский первым подхватил:

– Значит, заказ на поджог исходил от владельца выезда. А Варивода лишь исполнитель?

– Правильно думаете, Иван Павлович. Это только предположение, но давайте его изучим. Следующий логический шаг приводит нас к выводу. Ваш богач имеет криминальные наклонности – раз. И его деловые интересы сосредоточены в нефтяных приисках – два. Есть у вас в городе такие?

– Да половина делового Екатеринодара в душе ничем не лучше уголовных! – в сердцах воскликнул начальник отделения. – Копни – такое полезет…

– А про нефть сейчас трудно судить, кому именно она интересна, – поднял палец Тимошенко.

– Почему?

– В последний год нефтяная горячка до того дошла, что скоро свободных номеров в гостиницах будет не сыскать. Много иностранцев понаехало, особенно англичан. По закону, те из них, кто хочет бурить здесь землю, должны назначить ответственного агента с большими полномочиями. Тот может заключать сделки, нанимать работников, вести счетоводство. Агент обязан быть российским подданным не иудейского исповедания.

– Не знал про это, спасибо, – статский советник записал сведения в блокнот.

Надзиратель продолжил:

– С позапрошлого года, как началась горячка, открылось золотое дно для спекуляций. Десятки тыщ заявок на разведочные участки подали! У нас и промышленников-то столько нет. И многие, очень многие ввязались в дело не чтобы землю бурить, а чтобы взять участок, а потом его перепродать с выгодой.

– И что? – не понял статский советник.

– Таких дельцов не счесть, их у нас называют столбопромышленниками. Вбил колышек, и сиди жди, когда к тебе богатый иностранец придет. Сбросил землицу, выручку в новый участок вложил, и так раз за разом. Пачкаться не надо, тратить капиталы на разведку и бурение не надо, а прибыль валит. Подобных спекулянтов тьма, и как поймешь, играют в эти игры подозрительные нам личности или нет?

– Надо просмотреть все выданные заявки, составить полный перечень дельцов, – ответил Лыков. – Вы же сыщик, в первый раз, что ли? Расскажите лучше еще про агентов. Много таких в городе?

– Много. Но есть среди них особенно важные. Например, Леопольд Луич Андрейс. Он ответственный агент чуть не дюжины обществ. Ловкий, черт разберет его наклонности, преступные они или нет. Может, это Андрейс заказал поджог, хотел конкуренту подкузьмить?

– Логично.

Тимошенко ободрился и продолжил мысль:

– Агентам этим платят огромное содержание. Как у министров, говорят. И у каждого собственный выезд. О как!

– Но про приезжих мы не знаем… насчет их наклонностей, – добавил Александр Петрович. – Кто они, откуда взялись – темный лес.

Лыков поднял руки в знак согласия:

– Понял вас. Тогда расширим поиски богача и при этом упростим задачу. Вы сейчас составите свои списки подозреваемых. Из числа тех, чьи моральные качества вам известны. Четыре списка: каждый из надзирателей плюс начальник отделения. Вносите туда всех, у кого дурная репутация. Был в чем-то замечен, пойман и отпущен, не в ладах с законом. Необязательно, чтобы это были нефтяные дельцы. Любые, здешние, но богатые и неразборчивые в средствах. Ведь вдумайтесь: тот икс, назовем его пока так, нанял головореза Вариводу. С рук которого людская кровь скоро ручьем будет литься. Вполне возможно, что икс и укрывает атамана. В своем доме, куда полиции хода нет.

Сыскные только мотнули головами.

– Потом мы сверим все четыре списка. Только чур, когда сочиняете, друг у друга не списывать. Если окажется, что один и тот же человек есть в большинстве списков, то он – главный подозреваемый.

Кубанцы расселись за свои столы, вооружились бумагой и карандашами и начали чесать головы. Командированный сидел на подоконнике и следил, чтобы никто не запускал глазенапа. В итоге составление «черных списков» заняло четверть часа. Больше всех фамилий вспомнил Тимошенко: аж двенадцать человек. Корж внес пять подозреваемых, Жуковский – девять, а Пришельцев всего трех.

Алексей Николаевич разложил перед собой листки и стал их изучать. Он задавал вопросы коллегам:

– Кто такой Дробязкин?

– Кирпичные заводы повозле тюрьмы.

– А Бедросов?

– Табачная фабрика.

– Кухарский?

– Мыловаренный завод. Эх и мазурик!

Лыков сложил листки в стопку и объявил:

– Чемпионом Екатеринодара по жульничеству объявляю… Конона Асьминкина. Он есть у всех: в двух списках на первом месте и в двух других – на втором.

Сыскные загалдели было, но питерец остановил их жестом.

– Александр Петрович, расскажите мне об этом господине. Вы тоже поставили его во главу.

Пришельцев начал бойко:

– Конон Прович Асьминкин, самый крупный здесь табачный торговец.

– Табачный? Сам садит, сам продает?

– Ну, садит он немного. А продает больше всех.

Статский советник подивился:

– Как это возможно?

– А вот так, и притом вполне законно. Табачное дело в Кубанской области очень развито, и уже давно. Первые люди в нем греки и турки, да прибился один еврей. Асьминкин появился позже и плантаций хапнуть не успел. Но он берет другим. Конон Прович – владелец самого большого склада в городе. И предоставляет запасы с него банкам в залог.

– Ну и что? – не понял питерец.

– Другие, у кого земли побольше и урожай хороший, не могут, однако, кредитоваться в банке напрямую. Залог всегда учитывают в половину цены. И к весне весь табак уже продан, а нужны оборотные средства под посев. И тут появляется Асьминкин. У него деньги есть, он человек весьма богатый. И на складе всегда переходящий остаток. Конон Прович предлагает его банку, от своего имени, конечно. Получает деньги и раздает их остальным с хорошей наценкой. Примерно вдвое выше, чем взял у ростовщиков.

– И берут?

– Берут. Куда денешься? Осенью расплачиваются и остаются в некоторой выгоде. Так что еще спасибо скажут Асьминкину. А он, конечно, главный получатель дохода. И свой табачок продал, и соседей ошкурил. Двойной гешефт!

– Но почему другие не создадут свой запас? – возмутился Алексей Николаевич. – Из года в год так? Пусть объединятся и учредят Общество взаимного кредита.

Пришельцев с любопытством посмотрел на командированного и ответил:

– Они так и решили.

– Табаководы?

– Именно. В прошлом году состоялось учредительное собрание, приняли устав, он уже одобрен Министерством финансов. Сейчас в Биржевом комитете собирают членские взносы. Говорят, уже семьдесят пять тысяч накопили.

– Молодцы, утрут нос вашему Конону, – ехидно констатировал Лыков.

– А вот и не так, – огорошил его Александр Петрович. – Асьминкин – заправила в этом деле. Главный зачинщик и внес больше всех – пятнадцать тысяч.

Питерец задумался и сказал:

– Не пойму, зачем ему. Лишится ведь дохода от своих ростовщических операций.

– Никто не может понять. И тем не менее это так.

– Насколько большие обороты у вас по табаку?

– На складах города хранится средним значением миллион пудов товара. Из них пятая часть у Асьминкина. Он не самый крупный промышленник, но крупнейший складчик.

– Сколько же дает ему фокус с залогом?

– Шестьдесят-восемьдесят тысяч в год. Плюс влияние: заемщики ищут его расположения…

– А продажа собственного табака меньше?

– Я уже говорил, что его плантации в сравнении с другими крупняками невелики. Но он втихую прикупает землю.

– Да? – насторожился Лыков. – Человек с преступными наклонностями часто расширяет свое дело незаконными способами. И здесь так?

– В точку, – одобрил ход мысли командированного кубанец. – Но делает Конон все аккуратно. Люди его боятся и, как правило, уступают. Раз только до нас дошли неясные слухи. Один из крупных промышленников персидско-подданный Хаджиксиниди владел большой плантацией возле станицы Мариинской. Асьминкин захотел купить у него землю, тот заупрямился. Цена была сильно занижена. Вдруг хозяин погибает при непонятных обстоятельствах. А его вдова сразу же, как вступила в наследство, продает землю Асьминкину. За копейки.

– И в полицию никто не обратился?

– Никто. Вдова получила деньги и уехала из города.

– Э-хе-хе… А почему вы сказали, что люди его боятся?

– Потому, что он бывший разбойник, – не моргнув глазом, пояснил Пришельцев.

– Но разве бывают бывшие разбойники? Объясните.

Коллежский асессор скривился, словно ему предстояло съесть лимон.

– Двадцать лет назад Конон действительно промышлял разбоем. Был атаманом шайки, которая летала по всему Западному Кавказу. И однажды они пришли грабить владельца пивоваренного завода Кривояза. Рассказывали, что дело было так. Асьминкин вынул револьвер и приставил его к голове жертвы. Давай, мол, казну. А Кривояз возьми и замешкайся. То ли он испугался, то ли не хотел расставаться с деньгами. Никто не успел ничего понять, потому что атаман выстрелил. И убил беднягу наповал.

– Как же это сошло ему с рук?

– Свидетелями были сами разбойники, других не имелось. Никто, конечно, не сдал атамана. Формально преступление осталось нераскрытым. Но весь Екатеринодар знает эту историю, люди помнят ее до сих пор. И боятся табаковода как огня.

– За двадцать лет он так и не стал законопослушным?

– Есть у нас на Кубани поговорка: волки подыхают с зубами, – пробурчал начальник отделения. – Иначе говоря, старые привычки неискоренимы. И потом, эти приемы приносят негодяю успех. Он становится все богаче, на глазах у полиции, и та ничего не может с ним сделать. У негодяя есть особые люди для темных дел. В них его сила.

Алексей Николаевич поморщился вслед за коллегой:

– Например, Варивода и его шайка.

– Очень возможно. Странно, что мы до сих пор об этом не подумали… пока вы нас не надоумили.

– Вернемся к обществу взаимного кредита. Зачем, по-вашему, Конон участвует в его создании, если оно ему невыгодно?

– Чтобы влиять на учетную и залоговую политику. Он будет членом правления, а то и председателем. И… это самое.

– А кто другие крупные деятели в табачном промысле? Вы сказали, греки с турками?

Пришельцев подтвердил:

– Точно так. Самый главный конкурент Асьминкина – это Азвестопуло…

– Не может быть, – ахнул питерец.

– Это отчего?

– Моему помощнику такая же фамилия. Возможно, они даже родственники. Как вашего зовут?

– Георгий Харлампиевич. Капиталист из первых! Живет в большом доме на Базарной, окнами на Кубань. А еще имеет огромный особняк на углу Рашпилевской и Гимназической. Больше ста тыщ оценочная стоимость домовладения. У супруги Пенелопы Панаитовны свои хоромы на углу Гривенской и Соборной. И не забудьте большие плантации табака.

– Что же ему Асьминкин не предлагает сделку?

– Георгий Харлампиевич не выходит из дому без охраны. Там два свана ростом как жирафы, а кинжалы у них как двуручные мечи. Попробуй подступись.

– Но он тоже сделал взнос в будущий банк табаководов?

Вместо ответа Пришельцев полез в свежий номер «Кубанского курьера»:

– Вот тут есть кое-что… В доме Бейма на Красной улице уже готовится помещение для будущей кредитной организации. Среди учредителей Асьминкин, – идет на первом месте! – Попандопуло, Вафиади, Азвестопуло, Терашкевич, Руднев и Хейфиц. Все тузы.

– Видимо, вы правы: наш удалец хочет сохранить влияние в отрасли. Но мне надо переговорить с его главным конкурентом. Если там отношения тугие, Георгий Харлампиевич может что-то и рассказать.

В совещании сделали перерыв, выпили самовар чая, Пришельцев раздал задания подчиненным и ушел на свою половину писать отчет полицмейстеру. Лыков остался думать. Фигура разбойника-табаковода очень его заинтересовала. В то же время нельзя было сбрасывать со счетов других предпринимателей с криминальным прошлым. Асьминкин не лез в нефтяные дела и уже поэтому вряд ли стал бы поджигать чужие качалки. А вот Дробязкин, по словам Коржа, очень интересовался майкопскими приисками и подал уже несколько заявок на разведку. Кухарский, крупный акционер нескольких новорожденных обществ, тоже заболел нефтяной горячкой. У обоих имелись собственные богатые выезды. Кто из них подослал бандитов с «кубанским огнем»? И что это за штука вообще?

Вечером у статского советника состоялась встреча с областным горным инженером надворным советником Юшкиным. Беседа шла в его кабинете на Штабной.

– Евгений Максимович, расскажите, пожалуйста, про пожар, который вы тушили в августе тысяча девятьсот девятого года.

– О! Полиция наконец-то заинтересовалась тем происшествием? Давно пора. Только теперь уж поздно, за эти годы все следы утеряны.

– А там был состав преступления?

– Конечно!.. – надворный советник чуть не задохнулся от возмущения. – Явный поджог!

– Почему же судебные власти не возбудили дело?

– Вот у них и спросите.

– Господин надворный советник, извольте прочесть эту бумагу. И экономьте мое и свое время.

Юшкин увидел слова «Высочайшее повеление» и тут же извинился.

– Что, до государя дошло? – шепотом спросил он.

– Дошло, но не то, о чем вы подумали. Боюсь, что городу угрожает серьезная опасность…

И сыщик передал инженеру историю, рассказанную арестованным туземцем. Избегая лишних деталей, сообщил и про «кубанский огонь». Чиновник был весьма заинтересован:

– Говорите, выстрел угодил в вышку, и она загорелась? А что за орудие?

– Загадка. Инородец описывает именно так. Три громких хлопка, что-то пролетело над его головой, и в ста саженях вспыхнула нефть. Ее так и не потушили, сгорели два перса.

– А нефть нельзя потушить, – пояснил инженер.

Лыков, непонятно почему, начал волноваться. Старое дело, сданное в архив, теперь вырывалось наружу.

– Нефть нельзя потушить? – переспросил он.

– Никак нельзя, нет еще таких средств. Можно только перекрыть ее доступ и ждать, пока она выгорит. Так и сделали на скважине номер один.

– Расскажите в деталях.

Юшкин весь сморщился, как печеное яблоко:

– Уф, как неохота.

– Надо, Евгений Максимович.

– Уф, уф…

И надворный советник начал вспоминать.

История началась в августе 1909 года. В скважине № 1 Бакинско-Черноморского товарищества на вере, что в юрте станицы Ширванской, приступили к плановому бурению. Товарищество начало разведку еще весной. Предполагалось, что суточный дебет скважины будет не более шестнадцати тонн. Исходя из этого подготовили и хранилища. Выстроили два резервуара, один на тысячу шестьсот тонн, а второй на четыре тысячи, и вырыли рядом земляной амбар еще на восемьсот тонн. До глубины сто пять метров ничего не нашли, день за днем проходили впустую. Вдруг 22 августа вылетела нефть. Она поднималась на высоту до одиннадцати метров, каждый час ее вытекало по двадцать тонн! Добытчики ободрились. Стали закачивать нефть в резервуары, все шло хорошо. Но 30 августа случилось неожиданное. При опускании желонки с глубины семьдесят метров в десятидюймовые трубы сначала выбросило грязевой сель, а затем хлынул нефтяной фонтан. Фонтанище! Он бил в небо на те же семьдесят мет[29]29
  Желонка – емкость, которой вычерпывают жидкость и разрушенную породу во время бурения.


[Закрыть]ров. Чистая легкая нефть летела вверх под огромным давлением. Буровики оказались не готовы к такой удаче. Амбары быстро заполнились, а нефть все выливалась и выливалась. А потом вдруг вспыхнула, и на скважине начался сущий ад.

Лыков спросил, отчего именно вспыхнул пожар. Юшкин затруднился ответить точно. Фонтан загорелся на третий день. Товарищество потом обвинило в этом казаков станицы Ширванской, которые безрассудно жгли костры по своим надобностям недалеко от участка. Однако если быть честным, вряд ли такой костер мог стать причиной несчастья. Все же охрана не подпускала посторонних близко к вышке. Причина пожара осталась нераскрытой.

Тушить пламя пришлось самому Юшкину. Казаки отказались приближаться к жуткому фонтану огня и дыма. Зрелище было апокалипсическим. Вызвали опытных рабочих из Баку, триста человек, и они под командой надворного советника за двенадцать дней потушили пламя. Инженер приказал возвести вокруг факела высокий вал. Сначала на расстоянии пятнадцать саженей – ближе нельзя было подойти. Потом вал начал наступать на очаг возгорания, постепенно приближаясь и наращивая высоту. Так рабочие подошли к скважине, закрыли ее пробкой и забросали с вала землей. К этому времени напор уже ослаб, фонтан прибивало к земле. Однако сырая нефть нашла новый выход из рукотворного кургана. В сутки вытекало по сорок пудов, и продолжалось это три месяца. Всего скважина № 1 выбросила два миллиона пудов! Из которых спасти удалось лишь сорок пять тысяч. Остальное проникло в близлежащие водоемы. Река Чехок перестала существовать, русло реки Белой, притока Кубани, было сильно загрязнено. Образовалось несколько нефтяных озер, выгорел лес вокруг промыслов, природе был нанесен колоссальный ущерб.

Юшкин завершил свой рассказ так:

– Самое удивительное, что та жуткая история дала толчок «майкопскому чуду». Люди поняли: нефти там до черта, и она высокого качества. Газеты развели такую шумиху, что в обществе возникло подозрение об умышленном поджоге скважины. Мол, добытчики устроили пожар для рекламы. Чтобы привлечь деньги! Вызвали даже бывшего министра земледелия Ермолова изучить масштабы бедствия. Но, поверьте мне, это был поджог, только учинило его не Бакинско-Черноморское товарищество.

– Евгений Максимович, а что вообще происходит здесь с нефтью? «Майкопское чудо» – газетный штамп. Так есть чудо или нет?

Юшкин встал и протянул собеседнику руку:

– С удовольствием расскажу, но ваш вопрос требует развернутого ответа. А времени сейчас ни минуты. Приходите завтра в семь часов поутру, хорошо?

– В семь? – не поверил Лыков.

– А лучше даже в шесть. Потом начнется столпотворение, и поговорить нам уже не дадут.

– Да кто, черт побери?

– Нефтедобытчики. Кажется, все сумасшедшие в России примчались сюда и хотят заарендовать участки.

– Утром я не смогу, давайте вечером.

– Давайте. Но попозже, в десятом часу.

И надворный советник выпроводил статского прочь.

Глава 8
Шаг за шагом

С утра Лыков засел в сыскной и просматривал агентурные донесения. Он не верил, что осведы обошли вниманием такую фигуру, как Варивода. Парень начинал рядовым грабителем. Его должны были знать скупщики краденого, пристанодержатели, товарищи по ремеслу. Их регулярно ловили и допрашивали. Злец неизбежно мелькал в разговорах, обязательно мелькал. Просто у людей Пришельцева никак не завершится напряженный период. В России с бандами почти что покончили, полицейские перевели дух, занялись отложенными с девятьсот пятого года делами. А здесь никак не переведут. Семь лет идет война, и края ей не видать. Нужно посмотреть на отчеты свежим взглядом.

Кроме того, сведения о преступнике могли обнаружиться в архиве городского управления полиции. Сыскное отделение в Екатеринодаре появилось в девятьсот восьмом году. А налетчик Варивода начал свои подвиги за несколько лет до этого.

В результате статский советник корпел за столом, вчитывался в «шкурки»[30]30
  «Шкурка» – агентурная записка.


[Закрыть], делал выписки, сопоставлял и анализировал обрывки информации. Работа сыщика в меньшей степени состоит из засад, задержаний и облав. Больше времени занимает бумажная рутина, из которой нужно уметь извлечь нужные сведения.

К двум часам дня питерец утомился. Он решил пообедать, а на сытый желудок обойти полицейское управление и Окружный суд, изучить архивы.

Статский советник прошел по Посполитакинской, свернул на Соборную. Когда он миновал синагогу, вдруг увидел впереди группу городовых под командой помощника пристава. Служивые толпились у входа в пивную, не решаясь туда ворваться.

– Что тут происходит? – обратился командированный к старшему. Однако тот резко бросил в ответ:

– Идите, господин, своей дорогой. Не вмешивайтесь в операцию.

По сути он был прав. Алексей Николаевич решил промолчать о своей должности. Он зашагал прочь, дошел до ворот и шмыгнул в них. У задней двери пивной никого не было. Это что за операция, если пути отхода не перекрыли? Не успел Лыков мысленно обругать коллег, как изнутри на него поперли люди. Первым выбежал корпусный парень в бекирке[31]31
  Бекирка – черкеска на меху.


[Закрыть] и с револьвером в руке. Не раздумывая, сыщик врезал ему под дых, вырвал оружие, а согнувшегося пополам молодчика втолкнул обратно. Сунувшийся следом бородач споткнулся о сообщника и полетел через него кубарем, громко ругаясь. Лыков пинком в голову уложил матерщинника, выстрелил на воздух и крикнул:

– Полиция! Бросай оружие и выходи по одному с поднятыми руками!

И тут же спрятался за косяк. Предосторожность оказалась не лишней. Изнутри грохнуло, пуля впилась в забор напротив. За забором взвизгнула женщина и залаяла собака. Лишь бы никого там не зацепили, подумал Лыков и приготовился к обороне. Но больше выстрелов не последовало. Вскоре за порогом затопали сапоги, кто-то крикнул: «Брось, гад, задавлю!» А потом тот же голос спросил:

– Кто там? Андрей! Ступаченко, это ты?

– Тут статский советник Лыков. Двое лежат, я держу их на мушке. Можете выходить.

Из двери высунулся тот самый помощник пристава, который прогнал питерца. Он быстро оценил обстановку, перешагнул через лежащие тела и первым делом забрал у Лыкова наган. Тот отдал его безропотно и вытащил из кармана свой браунинг.

– Бородатый полежит, я ему в голову ногой заехал. А парень сейчас очухается.

Наружу вылезли городовые и принялись обыскивать и вязать арестованных.

– Другие как? – крикнул внутрь помощник пристава.

– Двоих еще приняли, ваше благородие! – отозвались из пивной.

– Тащи их на улицу!

– Есть!

Лыков молча наблюдал. Дело было сделано, и, видимо, обошлось без крови.

Он дал городовым отойти и укоризненно спросил их начальника:

– Вы почему не перекрыли черный ход?

– Виноват, – ответил тот. – Быстро все случилось. Телефонировали, что в пивной Бабейко грабят посетителей. Мы и полетели. Позвольте представиться: помощник пристава Первой части Григонис. А вы тот самый Лыков? Который по Высочайшему повелению?

– Да. Вы уж это, не вписывайте меня в рапорт. Сами, мол, справились. Хорошо? А я взамен умолчу о вашем промахе.

– Спасибо, ваше высокородие. Я на будущее того… учту.

– Вот-вот.

Сдав дело с рук, командированный двинулся дальше. Но, как оказалось, городские происшествия на этом не закончились. Спустя четыре часа Алексей Николаевич возвращался в сыскное. Он шел по Рашпилевской улице мимо кондитерской, когда изнутри раздалось вдруг несколько выстрелов. Опять Лыкову пришлось извлекать браунинг. Как только он подбежал к двери, оттуда вывалился на улицу надзиратель Жуковский. Согнувшись в три погибели, он выплюнул на мостовую зубы и свирепо посмотрел на питерца. Но тут же узнал его и сказал без предисловий:

– Посмотрите, как там Миша.

– Что случилось?

– Убил я их обоих, можно заходить. Мишу Вольского положили…

Алексей Николаевич ворвался в кондитерскую и понял, что браунинг ему уже не понадобится. На полу лежали двое, по виду налетчики. А у стойки скрючился городовой сыскного отделения Вольский. Его бекеша была пробита пулями в нескольких местах, кровь заливала грудь и шаровары.

Статский советник принялся перевязывать раненого его же рубахой. Тот был в сознании и стонал. Потом прохрипел:

– Ваше высокородие, чего там… Я не жилец, бросьте…

И правда, ран оказалось столько, что смысла их перевязывать, на первый взгляд, не было. Сквозное в груди, потом в голове, в паху, в руке и ноге… Кровь лилась отовсюду. Но сыщик видел и не такое, потому продолжил занятие. Вскоре ему стал помогать немного отдышавшийся надзиратель.

– Иван Павлович, как все вышло? – спросил Лыков, не прекращая перевязку.

– Это Самусьев и Зауташвили, известные громилы. Налетели на кондитерскую. Мы с Михаилом шли мимо, вдруг такое. Бросились на крик, я даже наган вынуть не успел. Сразу мне заехали по мусалам, я упал и, конечно, кызыкнулся[32]32
  Кызыкнуться – испугаться (кубанск.)


[Закрыть]. Прошел Крым и Рим, и медные трубы, а попал черту в зубы… Но лежать долго не пришлось – в нас начали стрелять. Вижу, Самусьев Михаила решетит. А грузин на меня наводит. И такое зло меня взяло! Жуковского, пластуна с узким шевроном, какая-то шваль сейчас убьет. Вскочил и давай бороться. Перехватил у Зауташвили руку с револьвером, свой-то уже никак вытащить не дадут. Сцепились не на живот, а насмерть. Вижу, напарник его положил Вольского и в меня целит. Эге, думаю: в своего ты не пальнешь, а я им как щитом прикроюсь. Вспомнил тут отца-мать и все на свете, те несколько секунд, пока мы боролись. Напряг силы – и вырвал у разбойника револьвер. Сначала свалил Самусьева, тот так и стоял наготове, да я успел первый. А потом уж к голове грузина приставил и…

– Молодец, Иван Палыч, в одиночку двоих поборол. Я подам рапорт министру.

Тут в кондитерскую прибежали городовые. Раненого отправили в войсковую больницу. Появились Пришельцев, фотограф, судебный следователь и пристав Первой части Персиянов. Жуковский, хоть и лишился двух зубов, сохранил присутствие духа. Он доложил начальникам, как все было, и хозяин заведения его слова подтвердил.

– Ну денек, – вздохнул Александр Петрович. – Сначала в пивной Бабейко чуть не перестреляли наших ребят. Обошлось, кто-то им помог, а помощник пристава молчит, себе приписывает… Потом на свалке около северного виадука железной дороги нашли тело. Но, похоже, покойник сам упился до смерти. В обед в гостинице «Константинополь» поножовщина между постояльцами случилась. А из табачного магазина на Бурсаковской украли двести янтарных мундштуков. И вот теперь это. Бедный Михаил, выживет ли он после пяти пуль?

Вечером в сыскном отделении все были как в воду опущенные. Наконец телефонировал хирург войсковой больницы. Он сказал, что Вольский будет жить, прямая угроза миновала. Но он уже не сможет продолжить службу.

– Слава Вседержителю! – перекрестился на образа коллежский асессор, и все остальные последовали его примеру.

– Не сможет служить… А пенсия ему, как нижнему чину, не полагается!

– Попробуем выхлопотать награду, – подал голос питерец. – Я, как смогу, поддержу. А Ивану Павловичу впору орден вручить за храбрость и редкостное хладнокровие. Вырвать оружие у врага, застрелить из него сначала второго, что стоит и держит на прицеле, и лишь после этого – первого. Налетели дурни на пластуна! Сей же час пошлю экспресс Курлову.

Узнав, что их товарищ будет жить, сыскные повеселели. Жуковского начальник отправил домой отдыхать, другим раздал задания. В кабинете они остались вдвоем с Лыковым. Тот вынул из кармана листки.

– Александр Петрович, я сегодня архивы терзал. Не верю, что про нашего атамана нигде ничего не осталось. Варивода не из воздуха образовался, а живет здесь который год.

– Я уж думал об этом, да все руки не доходят, – виновато сказал начальник отделения.

– Для этого и прислали вам подмогу, – поддержал коллегу сыщик. – У вас весь город на плечах, а у меня время имеется. И вот что я накопал.

Коллежский асессор отложил свои бумаги и вперил в питерца пытливый взгляд:

– Неужто нашли?

– Кажется, да. Помните приметы атамана?

– Злая наружность, высокий, руки всегда красные.

– А еще?

Пришельцев задумался, потом сказал:

– Больше не помню.

– Грузины, которые вместе с ним грабили банк и потом попались, дополнили кое-что.

– А я и не читал те протоколы, – спохватился коллежский асессор. – Допрос ведь был в Тифлисе. Мне не присылали.

– Я сам запросил и получил по телеграфу. Двое из арестованных упомянули, что у Вариводы глаза навыкате.

Пришельцев схватил листки:

– Действительно. Но что это нам дает?

Лыков выложил новый документ:

– Вот протокол допроса Кирилла Выдри. Помните такого?

– Да, это гренадер[33]33
  Гренадер – грабитель (юж. жаргон).


[Закрыть] с Покровки, мы его потом усадили в арестантские отделения.

– Правильно, он и сейчас сидит. Допрос от ноября тысяча девятьсот пятого года. Выдря рассказывает следователю о своих подельниках и упоминает Прокопия Шкуропата по кличке Прошка Булькатый. Это слово ведь с вашего говора переводится как лупоглазый?

– Точно так, – подтвердил кубанец. – Булькатый значит именно лупоглазый. Ну-ка… Вы думаете, это Варивода на заре, так сказать, своей карьеры?

– Очень похож, стервец. Вот что пишет о нем Выдря: Шкуропат высокого росту, костлявые и красные кисти рук, характер властный, подчиняет себе других людей. И очень жестокий.

– Он! Он, харцыз[34]34
  Харцыз – разбойник.


[Закрыть]. Прокопий Шкуропат, говорите?

– Да. Полиция после рассказа Выдри стала его искать, но сходу не нашла. А в городе началось такое, что сами помните. Негодяй, видимо, сбежал на время, замел следы, сменил и кличку. Его и потеряли.

– Адрес старый есть?

– Все есть, и адрес, и метрика, и родня с приятелями.

Находка Лыкова сразу давала обильные сведения о преступнике. Прокопий Шкуропат, екатеринодарский мещанин, из православных. Рос без отца, с одной лишь матерью, поскольку был выкрадок. Так называют ребенка, которого незамужняя женщина родит от женатого мужчины. С детства проявлял необъяснимую жестокость. Мать умерла от холеры, когда сыну исполнилось пятнадцать. Единственная родня – тетка, замужем за Савелием Карандом, владельцем пивной лавки на Кирпичной улице. Парень рос уличником[35]35
  Уличник – хулиган.


[Закрыть]. В шестнадцать лет уехал работать на Садонские рудники под Владикавказом, был цинковозом. Рабочая жизнь не задалась: спьяну Шкуропат покалечил соседа по бараку. Отсидеть срок не успел, попал под амнистию по случаю рождения у государя наследника. Вернулся в Екатеринодар и связался тут с шайкой грабителей. Муж тетки Савелий Каранд был известным полиции пристанодержателем и скупщиком краденого. Он ввел парня в профессиональный преступный мир. Через год Прокопий уже имел кличку Булькатый и водил знакомства с туземцами-конокрадами с левого берега Кубани. Жестокость при грабежах принесла ему недобрую славу, из-за чего и кличка изменилась. Грабителя стали звать Варивода, а полицейское осведомление упустило эту деталь.