Текст книги "Варшавские тайны"

Все сели, кроме капитана. Вадбольский кивнул ему, и тот быстро удалился. Князь покосился на Лыкова. Алексей понял его и обратился к своему ассистенту:

– Егор Саввич, вопрос касается чести славного Белозерского полка. Вы, как не участвовавший в инциденте с его офицерами, не понадобитесь в разговоре.

Не имеющий чина вышел, и Вадбольский сразу же спросил:

– Что там насчет чести? Мне доложили, что идет розыск убийц стороннего офицера. При чем тут мои молодцы?

Первухин дал выговориться начальству и добавил:

– И что такое временный помощник? Где границы ваших полномочий? Сыскная полиция, что, не справляется, если ей помощников добавляют?

– Начну с ответа на второй вопрос и быстро перейду к первому. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. Командирован сюда для расследования убийства пристава Повонзковского участка ротмистра Емельянова. Оно произошло два месяца назад, преступники до сих пор не найдены. Вы, господин Первухин, правы – полиция не справляется.

– Да там одни поляки! – с раздражением воскликнул батальонер. – Они и искать не станут!

– Так вот… Я приехал лишь вчера, а сегодня ночью случилось убийство еще одного офицера – штабс-капитана Александровской бригады пограничной стражи Сергеева-третьего. Так вышло, что вечером в день приезда я ужинал в ресторане «У Владека»…

– Переходите к делу, коллежский асессор! – раздраженно приказал князь. – При чем здесь честь моего полка?

– Мы уже приблизились к этому. В ресторане произошел скандал, затеянный вышеназванным Сергеевым. В компании с двумя вашими поручиками.

– Что за скандал?

– Ну, штабс-капитан оскорбил близсидящую даму.

– И что с того? Послушайте, господин из полиции… Тут армия. Скандалы в ресторанах меня не интересуют. Сожалею о потраченном времени.

И Вадбольский начал вставать.

– Погоди, Иван, – остановил его Первухин. – Мне это не нравится. Надо дослушать господина Лыкова до конца. Он георгиевский кавалер, как я вижу, и потому армии не посторонний. И хочет сообщить нечто важное. Скажите нам, что там произошло на самом деле.

Князь вздохнул и снова сел.

– Был скандал, и бог бы с ним, тут вы правы, – терпеливо стал объяснять Алексей. – Но потом один из участников дебоша, указанный Сергеев, был убит неизвестными. Ваши поручики – свидетели. Их обязаны опросить в сыскной полиции, официально, под протокол. В ходе этого неизбежно всплывут детали дебоша. В них все дело.

– Так-так… – напрягся Первухин. – Этого я и опасался. Наши парни не просто обругали прислугу и оскорбили какую-то даму?

– Да. Мне пришлось применить к ним силу.

– Что?! – вскочили полковники с мест. – К нашим офицерам? А они в ответ? Ну-ка, подробнее!

И Алексей в деталях рассказал весь инцидент в ресторане. Он особо остановился на поведении Сергеева-третьего и всячески выгораживал его спутников. Выходило, что они в скандале виноваты мало. Но полковники не согласились. Их подчиненные дали оскорбить себя действием! Да еще статскому! Оскорбление, по мнению начальников, заключалось в том, что офицеры позволили вынести себя на крыльцо.

Лыков расстроился:

– Вот этого я и опасался. Вы же мальчишкам жизнь сломаете! Выгоните из полка ни за что!

– Конечно, выгоним! – горячился Вадбольский. – Дать себя тронуть штафирке и не ответить! Вас лично я не обвиняю, вы защищали свою честь. И защитили достойно! А мои? Немедля выстроить всех офицеров в собрании! Как узнаете их, сначала, так и быть, спрашивайте что хотите. А потом – ух! – я им задам чесу…

– Погоди, Иван, – снова вмешался Первухин. – Господин Лыков защищает наших поручиков. И не находит в их поведении ничего, роняющего честь полкового мундира. Давай разбираться без горячки. Простите, господин камер-юнкер, как вас по имени-отчеству?

– Алексей Николаевич.

– Очень приятно! А меня Андрей Ильич. Князя – Иван Евстифеевич. Вот и познакомились! Опишите, пожалуйста, что произошло. До последней мелочи. Вы сказали, что вынесли наших ребят на крыльцо. Как понять это фигуральное выражение? Вы их толкнули или тащили за рукав?

– Да нет же, я их именно вынес!

– Это как? Они не мешки, а вы не ломовик. Не хотите рассказывать?

Алексей вздохнул и поднялся.

– Это лучше показать, иначе вы мне не поверите. Андрей Ильич, встаньте на середине комнаты.

Полковник, высокий и грузный, вышел из-за стола. Лыков взял его за ремень ладонью вниз, крякнул и оторвал от пола. Первухин ойкнул и растерянно заболтал ногами. Сыщик отнес его к двери, потом вернулся и поставил, где взял.

– Вот так было. Где же вы здесь увидели оскорбление действием?

– Однако! – ахнул батальонер, оправляя мундир. – И предположить нельзя! На вид никогда не скажешь…

Полковой командир озадаченно грыз свой ус, потом изрек:

– Достойно удивления! Никогда такого не видал! И… Алексей Николаевич… признаюсь, я лишь теперь начинаю вас понимать. И правда, оскорбления действием в этом… атлетическом номере я не усматриваю. А ты, Андрюша?

– А я тем более! Ни удара, ни толчка! Так, взяли и вынесли. Аккуратно и без насилия.

– Было еще кое-что, – начал говорить Лыков, и полковники посмотрели на него с испугом. – Когда я вышел из заведения, все трое дожидались на улице. Сергеев официально вызвал меня на дуэль, а ваши поручики согласились быть его секундантами.

– Ну и что? – нахмурился князь. – Русский офицер может участвовать в дуэли. С разрешения полкового командира.

Но Первухин сразу почуял недоброе и перебил начальника и приятеля:

– Там был дурной запашок?

– Чуть-чуть пахнуло…

– Вы приняли вызов?

– Нет, конечно. Не хватало связываться с пьяным идиотом. Я погнул на глазах офицеров монету и пообещал, что сделаю то же самое с ними. Отлуплю как Сидоровых коз, отбе ру сабли и снесу их в приемную генерал-губернатора.

– А они?

– Мгновенно показали тыл.

– Вот стервецы! – расстроился полковой командир. – Струсили! Одного статского испугались!

– Это как посмотреть, – осторожно сказал сыщик. – Побить их я бы, конечно, побил. Всех троих…

– Вне всякого сомнения, – вставил Первухин и потер брюхо. – До сих пор болит!

– …И тогда ваши поручики сняли бы мундир. А славный Белозерский полк понес бы ущерб в репутации.

Оба офицера вновь уставились на Лыкова одновременно со страхом и с надеждой.

– Но этого не произошло, поскольку ваши подчиненные оказались дальновидны.

– Кажется, я вас понимаю! – просветлел лицом князь. – Значит, мои балбесы…

– …проявили разумную осторожность. И не потому, что испугались, а для сбережения чести полка. Согласитесь, на войне всякое бывает: иногда приходится и отступать.

– Вот мудрые слова! – воскликнул старший полковник, вскакивая. – Они обличают военного человека, хоть на вас, Алексей Николаевич, и партикулярный сюртук. Зато с георгиевской ленточкой!

– Это солдатский, за турецкую войну, – пояснил коллежский асессор. – Но возвратимся к вашим, как сказал его сиятельство, балбесам.

– Да-да, продолжайте, пожалуйста, – согласился Вадбольский и тоже встал, глядя на Лыкова, словно на корпусного командира. Тому пришлось подняться, и разговор они продолжили стоя.

– Поручики, конечно, виноваты. Не одернули штабс-капитана, когда тот начал скандализировать. Дерзили полякам, а потом и мне. Трое, при оружии, понимали свою безнаказанность. Право, это нехорошо…

– Накажем! – гаркнул Вадбольский так, что из коридора просунулась голова дежурного. Князь поглядел на него свирепо, и капитан скрылся за дверью.

– Надо, заслужили, – согласился Алексей. – Внушение там сделать, производство задержать… на годик. Это уж вам виднее. Нужно знать, с кем по ресторанам шляться!

– У обер-офицеров и денег-то нет на рестораны, – пожаловался Первухин. – Я хоть и полковник, а и то лишний раз не зайдешь…

– Давайте, господа, условимся так. Предъявите мне всех офицеров полка. Я опознаю тех двоих. Мы с помощником опрашиваем их в вашем присутствии. Мой помощник – русский, дальше него не уйдет. Щекотливых тем, навроде моей угрозы физической расправы и их бегства, касаться не станем. Поручики ответят лишь на вопросы в интересах розыска убийц штабс-капитана Сергеева. Начальник сыскной полиции, обер-полицмейстер, следователь – все они увидят только этот сообща отредактированный нами документ. И…

– …вы отобедаете с нами с Андреем Ильичом на моей квартире, – завершил фразу полковой командир.

– Почел бы за честь, Иван Евстифеевич! Но убийство русского офицера заставляет меня торопиться с принятием мер. Вынужден отказаться.

Вадбольский настаивать не стал. Из коридора позвали дежурного по полку. Через четверть часа все наличные офицеры были собраны на плацу учебной команды. Лыков быстро обнаружил среди них двух своих вчерашних обидчиков. Поручики перетрусили. Их командир и старший полковник готовы были землю рыть перед скромным штафиркой – что же это такое?

Поручиков привели в кабинет князя, и тот сказал, едва сдерживаясь:

– Приказываю ответить на вопросы, которые сочтет нужным задать коллежский асессор Лыков. Ну, а когда он уйдет, между нами состоится другой разговор…

Офицеры окончательно смешались, от вчерашней их наглости не осталось и следа. Алексей сделал каменное лицо – пусть получат урок.

– Не стану касаться вашего вчерашнего поведения. Насколь ко оно соответствует чести русского офицера – вам разъяснит начальство. Поговорим о другом. Штабс-капитан Сергеев-третий, в компании которого вы вчера пировали, сегодня поутру найден убитым.

– Как убитым? – воскликнул тот, что повыше и позадиристей, поручик Шеховцов.

– Убитым или мертвым? – уточнил, побледнев, второй офицер, поручик Мартынов.

– Живот распорот от диафрагмы до паха. Внутренности, естественно, вывалились. Штабс-капитан пробовал запихнуть их обратно руками… Это была очень мучительная смерть.

Все офицеры, не сговариваясь, перекрестились на икону в углу.

– Когда и где вы вчера расстались?

– Тотчас после… ну, той сцены во дворе, – ответил Мартынов и покосился на полкового командира. Тот немедленно показал ему кулак, и поручик воспрянул духом. Видимо, характер у князя был отходчивый.

– Куда направился штабс-капитан?

– Он вчера был при деньгах, – заявил Шеховцов. – Впрочем, Сергеев-третий всегда при деньгах. Откуда только берет? Мы с Мартыновым поняли, что… перегнули палку. И решили вернуться в полк. А он сказал: нет, я еще не набесился! Звал и нас. Сказал, что пойдет к Ванде.

– Кто эта Ванда?

– Понятия не имею.

– А вы, Мартынов?

– Тоже. Мы только второй раз так загуляли с Сергеевым. Он… недалекий. И неприятный. Особенно как выпьет.

– Зачем же вы водились с таким человеком?

Поручики промолчали.

– Деньги, всё деньги… – сокрушенно пробормотал батальонер. – Жалование поручика со столовыми и квартирными – пятьдесят три рубля! За вычетами остается вообще тридцать пять. Как хочешь, так и живи… А погулять охота, пока молодой. Я хоть и полковник, иной раз тянет целковому голову свернуть.

Неожиданно Иванов оторвался от протокола и сказал:

– На Иерусалимской аллее есть шикарный ресторан, назы вается «У Ванды».

– Действительно шикарный? – почему-то шепотом поинтересовался Шеховцов.

– Не знаю. Не был. У меня жалованье – двадцать пять рублей.

Повисла неловкая пауза, которую прервал вопросом Лыков:

– Что имеете сказать о круге знакомых покойного?

– Спросите об этом в Александровской бригаде, – с вызовом ответил Шеховцов. Алексей вспомнил, что и в подворотне он вел себя более развязно.

– Ваш характер, поручик, я уяснил еще вчера. Вы были достойным напарником вздорного скандалиста Сергеева.

– Я не позволю…

– Молчать! – рявкнул командир полка.

– Тут решается, оставаться ли вам в офицерах, – продолжил Лыков, – а вы интересуетесь репутацией ресторана «У Ванды».

– А что мы такого сделали? – возмутился поручик. – Ну, поставили на место полячишек! Пусть знают! А то совсем распустились, не хотели обслужить.

– Еще вызвали на дуэль русского, что решился прекратить ваше хамство. А когда тот пригрозил, что отделает всех на кулачки, хотя бы вас и трое, – что тогда случилось?

В кабинете наступила тишина, зловещая и тягостная. Моло дые офицеры, красные от стыда, переминались с ноги на ногу. На Мартынова вообще жалко было смотреть… Наконец Вадбольский скомандовал:

– Выйдите за дверь и ждите, когда вас позовут.

Поручики удалились в коридор. Князь смотрел на Лыкова, в глазах его смешались злость и сожаление.

– Что делать, Алексей Николаевич? Знал я, что Шеховцов беспокойный, но чтобы такое… Бурбон! Прогнать бы его из полка, да Мартынова жалко! Скромный и порядочный, готовится к поступлению в Академию Генерального штаба. И в полуроте у него ажур. Но нельзя за один и тот же проступок первого выгнать, а второго оставить!

– Нельзя, – согласился Лыков. – Но это, князь, в вашей власти. Я обещал, что не буду давать хода вопросу об их поведении, и обещание свое выполню. А вы возьмите бурбона на заметку. Если он сейчас ничего не понял, то и не поймет никогда. И снова по характеру вляпается. Тогда уж гоните без жалости.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич. За понимание и что честь полка бережете, хотя мы вам никто. Эх, молодежь-холостежь… Андрюша, позови этих!

Поручики вернулись, тревожно глядя на князя.

– Господин Лыков обещал нам с полковником Первухиным не подавать рапорта о вашем проступке. Ему некогда заниматься кляузами, он убийц ловит… И еще он просил за вас перед нами. Выставил ту сцену в подворотне, когда вы драпанули, как зайцы, в приличном свете. Защищает.

Офицеры молча покосились на сыщика.

– Кстати, чтоб вы знали, на кого замахнулись, – продолжил князь. – Господин Лыков – георгиевский кавалер за турецкую войну!

– Еще у него Анна второй степени с мечами, – неожиданно дополнил полковника Иванов.

– Это как же? – повернулся тот к Алексею. – Или вы были офицером?

– Нет, – пояснил Егор. – Орден с мечами вручен ему как чиновнику эмвэдэ в виде совершенного исключения. За участие в военной экспедиции в недоступные области Дагестана. Именным указом государя.

Князь посмотрел на Лыкова, тот молча кивнул.

– Так я продолжу. Вчерашний прискорбный инцидент должен был бы стоить вам обоим погон. И дело не в поляках-кельнерах. Вы легкомысленно поставили на карту честь полка. Славного Белозерского генерал-фельдмаршала князя Волконского полка! Ваши пьяные аллюры, исполни господин Лыков свою угрозу, кончились бы объяснением с генерал-адъютантом Гурко. Что бы вы ответили ему на вопрос, где ваши сабли? Что бы я ему ответил?

Полковой командир энергически прокашлялся, потом продолжил уже спокойным голосом:

– Благодаря заступничеству Алексея Николаевича ваше дело предается забвению. Вопрос о выходе из полка не стоит. В ближайшие дни я сообщу о форме дисциплинарного наказания, которому вас подвергну. Всем объяснять, что попались мне в городе под хмельком. Понятно?

– Так точно!

– В случае повторного нарушения обычаев офицерской чести – именно так я расцениваю ваш проступок – вылетите из полка. Поручик Шеховцов!

– Слушаю, ваше сиятельство!

– Ваше сегодняшнее поведение показывает, что вам особенно трудно служить. Вы меня понимаете?

Офицер хотел что-то возразить, но сделал над собой усилие и ответил:

– Так точно!

– Впредь каждый ваш шаг будет рассматриваться мною и старшими офицерами полка под лупой. Свободны!

Лыков расстался с полковниками по-дружески. На улице он спросил у своего помощника:

– Откуда узнал про Анну с мечами?

– Гриневецкий вчера зачитал составу отделения выдержки из вашего дела.

– Это для чего?

– Чтобы держали ухо востро. Еще Эрнест Феликсович добавил: «Лыков – человек боевой, смотрите и учитесь!» Я вижу теперь, что он не ошибся.

– Хм… Поглядим, как пойдет эта учеба. Ты извини, что я тебе тыкаю. На людях буду стараться на «вы» и по имени-отчеству. Ты тоже мне один на один говори «ты», ладно?

– Я не хочу вам тыкать.

– Почему? – нахмурился Алексей.

– Рано пока! Да я все равно всем выкаю, как не имеющий чина. И мне все в ответ тоже. Сторонятся. Дистанцию держат. А вы, Алексей Николаевич, мой выигрышный лотерейный билет, так и знайте!

– В каком смысле?

– Я служу в сыскном отделении два года. По закону как окончивший полный курс гимназии должен уже получить классный чин. Но меня обходят, потому что русский. Так по всей полиции. В других отраслях управления чаще не жалуют поляков.

– Ну и переходи туда! Невозможно жить на двадцать пять рублей!

– Нет. Я хочу быть именно сыщиком. И способности чувствую… только не смейтесь! Ну, наблюдательность тренирую, память, книги по криминалистике читаю. А жалованье – да, крохотное. Матушка получает пенсию за отца. Он был майор, служил помощником уездного начальника. Умер четыре года назад. Открылась рана, полученная от косиньеров…[22]22
  Так называли польских повстанцев, часто вооруженных лишь косами.


[Закрыть] Пенсия хорошая – сорок шесть рублей в месяц! Еще мы сдаем комнату под ученическую квартиру для реалистов, этим преимущественно и живем.

– У меня отец тоже косиньерами был изранен. Только он выше поручика не пошел – отставлен по состоянию здоровья. Десять лет как умер. Но я не понял про лотерейный билет.

– Ну как же! Вы убийцу Емельянова как пить дать найдете. Я ваш помощник в этом деле. Обер-полицмейстер, глядишь, и заметит мое усердие, выдвинет на классный чин. С моим образованием могу дослужиться до восьмого класса. Буду очень стараться, Алексей Николаевич! Понимаю, что из всех агентов отделения я самый неопытный. Зато русский!

– Ладно, поглядим. Твое знание города и польского характера мне сейчас нужно. Насчет классного чина – попробую что-нибудь сделать. И ты не зевай! А теперь поехали на Иерусалимскую аллею.

– Алексей Николаевич, а не лучше ли к судебному следователю? Ведь текущие дела до вас не относятся. Убийство Емельянова – ваше, а Сергеева-третьего – формально нет.

– Я подозреваю, что они связаны. Там прошло уже два месяца, улики сразу не нашли, и след потерян. А тут свежее все! Если действовать напористо – мы их поймаем. Поверь, землю рыть я умею!

– Но давайте хоть сначала заедем в отделение. Нарбутт мог за это время что-нибудь найти. Он большой знаток варшавского преступного мира. И фактически руководит сыскной полицией, с полного согласия Гриневецкого. Они друзья.

– За что его сняли с должности?

– Поймал на мошенничестве полковника из военно-окружного управления[23]23
  Военно-окружное управление — штаб военного округа.


[Закрыть]. Представил доказательства, свидетелей. Дело забрала военная юстиция, и в итоге полковника перевели в Одесский округ на генеральскую должность! А Витольда Зеноновича сам Гурко приказал снять с начальников отделения «за пристрастное отношение к русскому офицерству». После этого все обходят нас как чумных. Вы вчера выкинули буянов в погонах из ресторана. А я вам вот что скажу: впервые за четыре года они получили отпор!

– Да, наши вояки любят безнаказанность. Особенно здесь, где все держится на армии. Но хватит балаболить, поехали к Ванде.

– Не в отделение?

– К Ванде. Хорошо, если Нарбутт взял след. Но там обойдутся и без нас. Мы заходим со своего конца. Сергеев-третий был еще жив, когда направился в ресторацию на Иерусалимской аллее. А утром – уже мертв. Надо в этом разобраться. Вперед, молодежь-холостежь!

Глава 5
Убийцы

Ресторация «У Ванды» действительно оказалась завлекательной. Перекресток Иерусалимской аллеи и Нового Света – место бойкое. Когда сыщики вошли в заведение, к ним подбежал пожилой официант и сказал извиняющимся голосом:

– Ни одного столика нет, шановны панове! Самый обед. Не угодно ли сделать заказ и прийти через полчаса? Я вам хорошее место оставлю.

Лыков осмотрел зал – и правда, битком! – и заявил старику, понизив голос:

– Сыскная полиция. Проведите нас к распорядителю.

– Слушаюсь!

В крохотном кабинете уютный толстяк долго читал полицейский билет Лыкова. Потом так же долго разглядывал самого коллежского асессора. Наконец он осторожно сообщил:

– Вы из самого Департамента полиции.

– Да, там написано.

– А какое дело, позвольте спросить, Департаменту самой полиции до нашей рэстаурацьи?

– Я временно прикомандирован к варшавскому сыскному отделению.

– В вашем билете ничего об этом.

– Не успели оформить. Вы, кажется, желаете проехать на Сенаторскую? И там ответить на мои вопросы?

– Нет-нет, зачем?! Я с удовольствием отвечу здесь. Просто подумал, что пан занимается политикой. У нас респектабельное место, люди кушают и выпивают. Политикой никто не интересуется. Я вас уверяю! Так что вы хотите спросить?

– Вам известен штабс-капитан Сергеев-третий из Александровской бригады пограничной стражи? Высокий громкоголосый брюнет. Часто бывает при деньгах. Часто бывает весьма развязным.

Ресторатор сразу же закивал:

– Да-да, я знаю, о ком вы говорите. Этот пан ходит к нам, да.

– Вчера он тоже был?

– Приходил. Скушал судака, выпил польского меда, а потом – пф-ф-ф! – еще и вудки.

– Шумел?

– Мы хорошо знаем характер пана. Он… неприятный субъект, извините. Именно вчера он не шумел. Не успел. Отвлекся на даму.

– Как она выглядела?

– Точно не скажу. На ней была вуалетка, что закрывает пув тважа… пол-лица. Но чувствовалось, что пани очень красивая. Такая фигура! А бюст! О!.. И к тому же модно одетая. На пальце сапфир размером в два злотых!

– Рост, цвет волос? Особые приметы? Была ли она у вас раньше?

– Рост… как это по-русски? Вам по брови, да. Брюнетка. А особых примет никаких. Разве только, что пани очень чекавы[24]24
  Чекавы — интересная (польск.).


[Закрыть], хе-хе…

– Вспомните, пожалуйста, все до мелочей. Это очень важно.

– Ах, важно? Что вчера натворил пан Сергеев? Снова с кем-то повздорил?

– Что значит «снова»? Он в вашем заведении уже буянил?

– Этот несносный пан буянит всегда. Мы уже привыкли. Дупек![25]25
  Дупек — дурак (польск.).


[Закрыть] Такой рад испортить людям настроение. Но вчера пани остановила его одним жестом.

– Значит, раньше вы ее не видели?

– Нет, никогда. Я часто обхожу зал, всех постоянных знаю по именам. Людям нравится, когда их называют по именам… Так они охотнее оставляют напивэк.

– Что оставляют? – удивился Лыков.

– Напивэк – это чаевые, – объяснил Егор.

– То так. Интересная пани пришла вчера в первый раз.

– Дама подсела к штабс-капитану? Или он сам устроился за ее столик?

– Нет, когда пан Сергеев пришел, пани еще не было. И он стал кушать судака. А потом перемешал мед с вудкой. Мы уже понимаем, что будет дальше. Но пан – русский офицер, его нельзя вывести под руки на улицу. У него сбоку висит сабля. Знаете, в позапрошлом годе офицер зарубил такой саблей кельнера. Совсем зарубил, до смерти. А в прошлом – отрезал ухо такому, как я, распорядителю, пану Старчаку. В саду Фраскати. И через неделю явился туда снова, как ни в чем не бывало… Так говорится у русских?

– Да. Но что насчет дамы? Она не из…?

– Нет, что вы! Не из таких. К нам ходят три или четыре… без них рэстаурацьи нельзя, вы же понимаете. Билетных мы не пускаем. А вот первый класс, которые на врачебно-полицейский осмотр приезжают в собственных экипажах… Таких пускаем. Но пани не из их числа. Это сразу видно.

– Как они познакомились?

– О, то была картина! Я находился в зале и всё… зрел лицом, да. Она вошла без спутника. Варшавянки очень эмансипированы, то так. Но подобное встретишь нечасто. Вечером в рэстаурацью… без мужчины… Можно подумать что угодно! Но глядя на пани, такие мысли сами уходят из головы. Загадка…

– Что загадка?

– Загадка, почему она отдала предпочтение именно пану Сергееву. Вошла, осмотрелась… В этот момент все мужчины в зале глядели на нее. Там сидело несколько очень приличных! Пан Радзиминский, оценщик движимых имуществ; пан Симез из банковской конторы… А дама выбрала штабс-капитана. Ну, сначала она взяла свободный стол, но уже через пять минут заговорила с русским. Первая. И он подсел к ней. Право, я тогда почувствовал обиду!

– Что было дальше?

– Офицер уже готов был скандализировать, а пани одним жестом остановила его. Он успокоился. Пил еще, но был тих.

– Когда они расстались?

– А они не расставались! В одиннадцать, когда рэстаурацья закрылась, пани ушла вместе со штабс-капитаном. Мы потом обсудили между собой. Не каждый день встречаешь такую необычную женщину… И сошлись в том, что тут снова загадка. Странно ведь: она – и уехала с этим! Я понимаю, что среди русских тоже есть порядочные люди. Может быть, это даже вы! Но не штабс-капитан Сергеев.

– На чем они уехали, не припомните?

– Это может знать Войцех, кэлнэр, что их обслуживал. Он провожал пару на крыльцо. И сказал, что их дожидался экипаж.

– Наемный извозчик? Уже стоял наготове? Были ли приметы у кучера или повозки?

– То я не знаю. Надо спросить Войцеха. Он придет через три часа.

– Хорошо. Мой помощник, – Лыков кивнул на Егора, – агент Иванов зайдет к вам нынче вечером и опросит официанта. А к вам лично большая просьба…

– Догадываюсь. Если я снова увижу эту даму, сообщить в сыскную полицию. Так?

– Так, пан…

– Крухляковский.

– Спасибо, пан Крухляковский, за потраченное время. Нам было важно узнать то, что вы рассказали.

– Минуту, пан Лыков. Если сюда опять явится штабс-капитан Сергеев, мне не следует говорить ему о нашей встрече?

– Сергеев больше не появится. Его зарезали сегодня ночью, а труп подбросили на свалку.

Крухляковский побледнел и стал медленно-медленно подниматься.

– Зарезали… капитана?

– Да. Ваша загадочная красавица, возможно, увезла его прямо на ножи. А может быть, и нет. Поэтому нам нужно ее найти. Если что узнаете – сразу на Сенаторскую!

Когда Лыков вошел в общую комнату, все находящиеся в ней сразу встали. Алексей удивился: вроде пока не генерал! Но потом догадался. Сыщики узнали от начальства, что вчера столичный гость заступился в ресторане за поляков. И теперь выказывали командированному русскому свое уважение.

– Вернулся ли Витольд Зенонович? – спросил Алексей у старшего агента Степковского. Тот вытянулся во фрунт.

– Так точно! Он в кабинете у их высокоблагородия.

И тут же побежал распахнуть перед Лыковым дверь.

Войдя в кабинет, коллежский асессор увидел любопытную картину. Гриневецкий с сильной лупой в руках разглядывал какой-то мелкий предмет. Нарбутт навис над ним сбоку и гово рил по-польски, живо жестикулируя.

– Нашли что-то с убитого? – догадался Алексей.

– А то! – радостно ответил Нарбутт. – Вот, мудрое начальство не могу в этом убедить.

– В чем именно?

– Что это брелок с цепочки штабс-капитана.

– Значит, отыскали блатер-каина?

Гриневецкий отложил лупу и укоризненно произнес:

– Алексей Николаевич! Я в отделении запретил употреблять слова из уголовного лексикона. А то совсем разучимся говорить на языке нормальных людей.

– Виноват, не знал. Но что с брелоком?

– На Тамке живет старая воровка Ядвига Папроча-Дужа, – принялся объяснять Витольд Зенонович. – Прозывается она так в честь местечка, где родилась. Возраст сделал ее скупщицей краденого. Хитрая бестия! Но сейчас попалась. Прямо со свалки я пришел к старухе, неожиданно, и обнаружил весь набор: золотые часы с цепочкой и этим вот украшением, золотой мундштук и серебряный портсигар. На брелоке я отчетливо вижу две буквы: «С» и «М», третья не читается. Эрнест Феликсович пытается ее разобрать.

– Так-так! А имя-отчество покойного уже выяснили?

– Да. В морг заезжал бригадный адъютант, забрать тело. Он сообщил, что Сергеева-третьего звали Матвей Ардалионович.

– То есть обе известных нам буквы совпадают! А сами часы адъютант не опознал?

– Нет. Они ничем не примечательны, таких много. Зато я выяснил, откуда у скромного обер-офицера столько денег.

– Все-таки контрабанда?

– Не угадали. Это подарки вдовы генерала Федорова, бывшего командира бригады.

– Подарки вдовы? Сколько ей лет?

– Сорок восемь. А Сергееву было двадцать семь.

– М-да… – скривился Лыков. – Лучше бы уж была контрабанда…

Поляк и жмуд хмыкнули, потом Гриневецкий вернул брелок титулярному советнику.

– Ты дальше рассказывай, там еще интереснее.

– Папроча-Дужа сразу указала на того, кто принес эти вещи. Некий Эйсымонт Новец. Мелкий и ничем не выделяющийся вор. Но живет возле свалки! Его сейчас ищут и к вечеру, полагаю, доставят. Желаете присутствовать при допросе?

– Разумеется. Только сперва схожу на Медовую, переговорю наконец с судебным следователем, а от него сразу сюда. Прошу без меня допрос не начинать. Или выйдет слишком поздно?

– Эх, Алексей Николаевич, – вздохнул Гриневецкий. – Это вчера в шесть часов мы отправились по домам: был спокойный день. А сегодня… Убит русский, да еще офицер. И так в гарнизоне говорят, что сыскная полиция не ищет преступников, потому что в ней одни поляки! И вот второй труп с начала года. Некоторые вроде вас считают, что и третий… Спокойные дни кончились. Когда бы вы ни возвратились, все будет не поздно…

Алексей пришел к следователю вместе со своим помощником. Представил его и попросил рассказать о деле Емельянова с самого начала.

Черенков извлек тонкую папку казенного зеленого цвета и достал из нее несколько бумаг.

– Вот, собственно, и все дело. Что сыскные в первый день нагребли, тем и богаты. Два месяца прошло – ни улик, ни подозреваемых.

И следователь рассказал, что знал.

Тело ротмистра Емельянова обнаружили утром 13 марта, в католическое Благовещение. Это случилось на Окоповой улице напротив Жидовского кладбища. Труп лежал под забором, накрытый рогожей. Места там разбойные, не хуже московской Хитровки. Бывалый полицейский офицер ни за что не пойдет туда ночью один. Емельянов служил приставом Повонзковского участка три года и знал его наизусть. Он был смелый и твердый, никого в жизни не боялся, а вот уголовные страшились его как огня. Но даже с такой репутацией ротмистр не мог оказаться там, где оказался… С облавой или полицейской засадой – да, а один, по своей воле – ни за что. Ибо это уже не смелость, а глупое безрассудство, какого в характере пристава не наблюдалось.

– Вонифатий Семенович, – прервал рассказ Лыков, – а какого течения убитый придерживался в польском во просе?

– Что именно вы имеете в виду?

– Я в Варшаве всего второй день. Но уже понял, что весь служивый люд здесь делится на три направления. Первые считают, что мы перед поляками кругом виноваты и нужно сильно смягчать политику. Таков, например, обер-полицмейстер Толстой. Вторые до сих пор живут памятью шестьдесят третьего года. Преимущественно это военные. Они требуют только усиления строгостей. Третьи, самые малочисленные, – за взвешенный подход. Радикалов давить, но с умеренной частью общества договариваться. Такой точки зрения, к слову, придерживается Егор Саввич.

При этих словах Черенков впервые внимательно взглянул на лыковского помощника и сказал:

– Похвально. Русской политике в Польше не хватает именно взвешенности. Что же касается вашего вопроса, то ротмистр Емельянов был сторонником силовых мер. И не только в борьбе с уголовными. Обывателям от него тоже часто доставалось.

– И как же он уживался с начальством?

– Плохо, – ответил за следователя Егор. – Обер-полицмейстер не переносил пристава. Дважды в приказе делал выговоры, обходил наградами, но выжить из полиции так и не сумел.