Текст книги "Три жизни одного из нас"

Часть вторая. Романтическая жизнь

Глава первая. Внедрение через внедрение.

В начале июня того же года, в полдень, Сергей Андреевич Карцев вышел из рейсового автобуса на окраине старинного казачьего села Криволучья, расположенного в тридцати километрах от М-ска, одного из центров Сибири. Еще три часа назад он был в воздухе, на подлете к аэропорту М-ска, и вот, наведя справки, прибыл в район производственно-жилой базы местной геологосъемочной экспедиции, в которой работали его студенческие товарищи: Володя Карпенко и Витя Степанов.

Чуть изогнувшись под весом дорожной сумки, он медленно шел по улице, застроенной однотипными коттеджами на две семьи, перед которыми были ограждены символические палисадники, но "за" вырисовывались более значимые огороды. Улица была совершенно пуста, лишь на огородах кое-кто копошился.

– Извините! – решился, наконец, на вопросительный оклик Карцев. – Вы не подскажете, где живет Володя Карпенко?!

Смутная женская фигура в сарафане разогнулась от грядки и направилась в его сторону.

– Так его сейчас в поселке нет, он уехал на полевые работы, – пояснила еще на подходе женщина, оказавшаяся молодой, полноватой, но не толстой, с простым, типично русским лицом. Вдруг, вглядевшись в Карцева, она всплеснула руками и почти вскрикнула:

– Сережа, так это ты!!

– Маша? – неуверенно заулыбался Карцев. – Степанова?

– Конечно, я! Ты не тушуйся, меня многие, кто давно не видел, сразу не признают. Это я после вторых родов так располнела…

Действительно, в этой брызжущей здоровьем и довольством женщине трудно было узнать худенькую, беленькую девочку Машу, которую хитрюга Степанов выглядел где-то у себя в родной глуши и привез в конце пятого курса в Москву – играть свадьбу в кругу однокашников. Так у них тогда было принято: напоказ.

– Ты, случайно, не в отпуск к нам приехал? – радушно предположила Маша.

– Нет, Машенька, – мотнул головой старый знакомец. – Хотелось бы рядом с вами пожить. И вместе поработать…

– Вон оно что… – переменилась лицом Витькина жена. – С Мариной не поладили?

– Да, Машенька, – открыто признал свое фиаско бывший лидер общежитской десятки, о котором Мария успела в ту краткую пору знакомства составить свое пристрастное мнение.

– Что ж мы тут стоим, – спохватилась хозяйка, – пойдем в дом. Виктор приедет с работы, из города, вечером. А мы с тобой пока пельмени постряпаем да переговорим толком…

Когда Виктор Степанов, привычно сокращая путь от автобуса до дома, шел через соседний огород, он вдруг увидел на собственном участке какого-то молодого мужика, который прятался за сарайчиком, осторожно выглядывая в сторону веранды. Виктор невольно замедлил шаги, насупился и стал озираться в поисках надежного дрына – хоть и сознавал нелепицу ситуации. В этот момент из-за веранды, крадучись, появился его пятилетний сын Пашка с автоматиком в кулачках. Он медленно, по-отцовски, поводил из стороны в сторону круглой белобрысой головой, пытаясь кого-то обнаружить. Виктор глянул на мужика: тот вжался в стенку сарая и не дышал. Тут что-то знакомое почудилось Виктору в его фигуре и манере держаться… Между тем он уже открывал калитку, и Пашка, увидев отца, стремглав бросился навстречу:

– Папа, а к нам дядя Сережа приехал! Мы сейчас с ним в войну играем!

Тотчас из-за сарая вышел Карцев, сдержанно улыбаясь и крутя в руках рогульку, обозначавшую, видимо, пистолет.

– К-картина Репина "Не ждали"? – с заиканием пошутил он, отбросил рогульку и обнял округлившего глаза однокашника, похлопывая его по спине. Тот, наконец, тоже заулыбался:

– Какими судьбами?!

– Ветер оказался попутным, Витя – в тот момент, когда мои корни обломились. Полет и приземление проходили нормально, а вот пущу ли я корни здесь, зависит, видимо, от тебя.

И Карцев в упор посмотрел в глаза приятелю, с которым немало было говорено, выпито, прогулено – словом, пережито. Низковатый плотненький Виктор выдержал взгляд, не дрогнув, и ответил, как положено:

– Чем можем – поможем, какой разговор. Ты без семьи, с вещами?

Уже в начале ночи, лежа без сна на предоставленном ему диване, Карцев глядел на лунный квадрат на полу, вспоминая эпизоды из далекой студенческой жизни, тогдашнего Виктора, других ребят и светло, покойно улыбался…

Назавтра, однако, начались сложности. Дело в том, что Карцев немного припоздал: все геологические партии успели выехать на полевые работы – в тайгу, горы, тундру и степи (вперемешку с колхозными полями). В экспедиции кантовались административные работники, вспомогательный персонал да те несчастные геологи (Виктор оказался в их числе), которых оставили на оформление отчетов или текущую камеральную обработку материалов.

Почему несчастные? Да потому, что они лишились многих ежегодных вожделений: новой геологической информации, ярких впечатлений на лоне природы, отличного тренинга, крупной суммы доплат на «полевое довольствие», обильных заготовок лесных ягод (брусники, черники, голубики, смородины черной и красной, жимолости, клюквы, морошки, рябины…), грибов, орехов, рыбы, иногда и пушнины.... Всего вдосталь в геологическом поле!

Есть там, впрочем, и комары и мошка, жара и холод, дождь и снег, буреломы и кручи, болота и бурные реки, медведи и волки, змеи и энцефалитные клещи, падающие вертолеты, переворачивающиеся машины и тонущие лодки, лесные пожары и ужасающие грозы, изнурительные маршруты с утра до поздней ночи и дурацкие недельные сидения в палатках в ожидании погоды или вертолета – и еще много чего есть, чего бы лучше не было. Но перед новым «полем» кто об этом помнит?!

Так вот, значит, все разъехались. Однако Виктор посновал по кабинетам, переговорил с "оставниками" и, наконец, свел Карцева с одним из них: рослым, флегматичным молодым детиной по фамилии Новиков, только что выехавшим в город по подозрению на энцефалит.

– И где он умудрился его подцепить? – удивлялся Виктор. – В их краях и клещей никто не видывал…

Тот подтвердил, что в Борисихинской партии, работавшей неподалеку, километрах в трехстах от города, есть вакансия геолога. И если начальство даст добро на оформление Карцева, то до базы партии можно будет добраться без особых хлопот: рейсовым автобусом до Шаталинского леспромхоза, а там с какой-нибудь попутной машиной.

– А что, у вас платформа или складчатая область? – поинтересовался Карцев, пока слабовато ориентировавшийся в геологическом строении данного района Сибири. – На платформе работать не хотелось бы…

– Не-е, – заверил его Новиков, – у нас все нормально: метаморфиты, вулканиты, серпентиниты, гранитоиды, флиш, моласса и все стоит на голове или лежит всяко…

Они подошли к висевшей на стене геологической карте региона и стали всматриваться в ломано-прямоугольный контур Борисихинской площади, съемку которой в масштабе 1:50000 начала данная партия.

– Значит, от архея до кембрия, – наконец заключил Карцев. – Не приходилось еще, но, пожалуй, годится. Что, идем к начальству? – повернулся он к Виктору.

– Идем-то, идем, – покачал головой друг, – да вот закавыка: главный геолог экспедиции в отъезде и за него остался Благостин, которого мы втихаря зовем Пакостин – потому что он любит пакости людям устраивать и тоже втихаря. Черт знает, как он тебя примет… Но делать нечего, пошли. Давай и ты с нами, товарищ Новиков!

– Что это за делегация? – спросил из-за стола крупнотелый человек лет пятидесяти, с пышной седеющей шевелюрой, кривоватой улыбкой и проницательными глазами. Карцева он выхватил взглядом мгновенно, но тут же перевел глаза на Степанова, проигнорировав Новикова вовсе.

– Да вот, Юрий Сергеевич, мой студенческий товарищ хотел бы к нам устроиться…

– А при чем тут Новиков? Его племянник?

– Ну, в Борисихинской партии вроде бы вакансия есть… – заробел друг Витя.

– Вакансия…, – усмехнулся Благостин. – Слова-то какие знаете… Идите оба, работайте. А Вы останьтесь, – глянул он в лицо Карцеву, и тот с трудом подавил инстинктивное желание отвести глаза: настолько живо ему показалось некое щупальце в своем нутре.

– Так Вы тоже МГРИ кончали? – начал разговор босс.

– Да, шесть лет назад, в той же группе, где были Степанов и Карпенко. Сюда многие из наших поехали…

– Помню я вашу стайку: прилетели, пошумели и упорхнули. Вот только двое зацепились… Впрочем, ничего плохого про них сказать не могу. А Карпенко у нас вообще считается перспективным....

Благостин немного помолчал, видимо, соображая что-то про Володю Карпенко, и вновь глянул на просителя (и вновь Карцев чуть не отшатнулся, теперь уже потупя взор):

– Где же Вы эти шесть лет трудились? Кстати, Вы мне не представились…

– Карцев Сергей Андреевич. Четыре года работал на Южном Урале, на разведке медноколчеданных месторождений, около двух лет – в Энской гидрогеологической экспедиции, осуществлял контроль за охраной подземных вод.

– Что за странные флюктуации?

– Пытался угодить жене. Она родом из Энской области.

– А теперь у жены появилась новая прихоть: пожить в Сибири?

– Нет, мы разъехались и поэтому я тут, возле своих друзей.

– Ну, женское сердце переменчиво. Она может вновь захотеть соединиться, и Вы опять отбудете в Энск.

– Это исключено. Туда – ни за какие коврижки.

– Что так, скучно было жить или теща заела?

– Вы угадали: там было скучно. Потому что я был не геологом, а гидрогеологом, а это две большие разницы.

– Да уж, – с задумчивой интонацией произнес Юрий Сергеевич и вдруг заговорил более живо:

– Нам, действительно, нужен геолог в Борисихинскую партию. Вы, работая на Урале, видимо, неплохо познакомились с вулканитами?

– Только ими и занимался: от базальтов до риолитов. А также залегающими среди них рудами.

– Что ж, на Борисихинской площади таких пород предостаточно, но метаморфизованных до состояния зеленых сланцев и пока без медноколчеданных руд. Так что придется Вам поднапрячься и их выявить. Сейчас я выпишу направление в отдел кадров, и они Вас оформят, как положено.

– Спасибо, Юрий Сергеевич, – поднялся с места Карцев, – постараюсь Вас не подвести.

Однако кадровичка Карцева огорошила. Просмотрев его паспорт и не обнаружив прописки, она вернула документ на стойку:

– Без прописки я Вас оформить не могу!

– Но я, вероятно, буду жить в вашем общежитии, там меня и пропишут!

– В общежитии сейчас мест нет. Устраивайтесь на частную квартиру, там прописывайтесь, а потом приходите сюда.

С вытянутым лицом Карцев поднялся в кабинет к Степанову.

– Ничего, – приободрил его Виктор, – с общежитием у нас еще может быть шанс: Маша в неплохих отношениях с комендантшей Тамарой. Сегодня же пригласим ее в гости, и ты должен ее обаять. Она холостячка и до мужчин, по слухам, охоча – тем более, незнакомых, свежих, так сказать.

– И сколько же этой охотнице лет?

– Да, вроде, наша ровесница или чуть постарше… По крайней мере, выглядит она старше, опытнее. Еще бы: раньше-то работала в милиции и дослужилась до капитана! Потом с кем-то там не поладила и подалась к нам в коменданты.

– Ничего себе, портретик ты нарисовал! Небось, еще и внешне помесь кобры с табуреткой?

– Да нет, внешне она как раз яркая, все при ней. Вот только если тебе не нравятся еврейки.... Хотя в институте ты ведь всех одобрял: и кубинок, и узбечек, и евреек…

– Ну, в этом я по-прежнему интернационалист, – заулыбался Карцев. – Как она относится к коньяку?

– Не знаю, не угощал. А стопки с водкой опрокидывает лихо, по-мужицки. В ментовке, наверное, и спирт употребляла…

– Нет, раз стоит задача обаять, до водки мы опускаться не будем. Только коньяк и шоколадные трюфеля – естественно, за мой счет. Уж очень не хочется снимать угол в частном доме с удобствами на дворе.

Приятели чинно сидели на диване, против телевизора и обочь журнального столика, заставленного угощеньем и украшенного бутылкой армянского коньяка, когда в комнату вошли Маша и темноволосая, среднего роста женщина в блескучем тесноватом платье, «подчеркивающем» формы, которые и в самом деле наличествовали. Пока Маша знакомила Сергея и Тамару, они оба внимательно, без церемоний, разглядывали друг друга и, видимо, первым впечатлением остались довольны.

«Да она со своими живыми карими глазами, крупными чувственными губами, гривой тяжелых волос, соразмерными грудью и бедрами при все еще узкой талии и ровных ножках может за красавицу сойти!» – приятно удивился Карцев. Чуть позже он, конечно, углядел легкие мешки под глазами, паутинку морщин вокруг них, рыхловатость бархатистой кожи лица, наметившийся двойной подбородок, уже не девичью шею, грубоватые, жесткие пальцы с желтизной на правой руке (курильщица, видимо, заядлая!), хрипотцу в голосе и вообще некоторую вульгарность… Что подумала о Карцеве Тамара, осталось неизвестным, но она, несомненно, уловила искры восхищения в его глазах, что ей несказанно польстило: окружающие мужчины давно ею не восхищались.

Расселись, выпили за знакомство, одобрив и коньяк и разорившегося на него залетного гостя, причем Тамара тут же ввернула рассказец о какой-то давней пьянке в Криволуцком УВД, когда, вопреки обыкновению, пили и коньяк и шампанское. Впрочем, после второго тоста ("за дружбу!") она целиком переключилась на Карцева, выведывая, откуда, почему и зачем он приехал, а узнав о разрыве с женой (глупо было бы скрывать этот факт от человека, ведающего пропиской!), решительным тоном предложила:

– Забудь о ней!

Упоминавшиеся искры погасли в глазах Карцева, но уже захмелевшая комендантша этого не заметила. Во время третьего тоста (естественно, "за любовь!") она рьяно потянулась рюмкой к рюмке Сергея и со значением глянула в глаза. Тот взглядом же изобразил полную готовность к этой самой "любви", но предостерегающе двинул бровями: мол, не стоит сейчас афишировать наше зарождающееся чувство… Словом, все шло как надо, даже чересчур.

Было уже совсем темно, когда гостья и провожатый вышли из дома Степановых. Ночь была теплая, ласковая, предрасполагавшая к прогулке. Войдя в тень от фонаря, Сергей и Тамара плавно обнялись и расцеловались. Потом развернулись и в тесном сплетении, неспешно двинулись в сторону реки, где на берегу в таком же коттедже Тамара жила вдвоем с дочкой. У калитки они вновь стали целоваться, и так горячи, так сочны, так упоительны были ее губы, что в сердце Карцева возродилось восхищение этой непосредственной женщиной. Наконец, она вырвалась из его пылких объятий и горделиво вполголоса рассмеялась:

– Вижу, тебе не хочется меня отпускать!

– Нет, – глухо ответил соблазненный соблазнитель.

– Хорошо, подожди здесь, я сейчас выйду, – шепнула Тамара и скрылась в темном проеме двери.

Пока ее не было, Карцев попытался себя урезонить, осадить.

«Что ты разгоношился, словно влюбленный? Твоя задача чисто техническая: познакомиться, оказать внимание, сделать одолжение, чтобы она почувствовала себя обязанной… И никакой сердечности, чувствований – это перебор и ненужные осложнения в будущем. Сделай «подход», другой, но как можно бесстрастнее…».

Однако когда она, выйдя из дома уже переодетой, подошла к нему и вновь прижалась, заглянула в глаза, все инструкции вылетели из головы Сергея Андреича, и он ощутил в себе прежний трепет.

– Пойдем в бор, – предложила чаровница. – Недалеко от опушки я знаю укромное место, где наша компания (при словах "наша компания" Карцев вдруг испытал укол ревности) иногда готовит шашлыки. Зажжем там костер и посидим. Вот я захватила с собой… – и она подала Сергею обширную фуфайку с брезентовым верхом.

Он подхватил фуфайку под правую руку, Тамару – под левую, и они пошли береговой улицей в сторону бора, к которому квартал геологов пристроился вплотную. В лесу предусмотрительная селянка включила фонарик и знакомой тропкой вывела к обещанному уголку в обрамлении трех могучих сосен и какого-то подлеска. С помощью того же фонарика они разыскали обломки сучьев и на старом пепелище развели костерок, возле которого и уселись, обнявшись, на фуфайке. Было и так тепло, но костер создавал уют, очерчивал светом их небольшой мирок, вокруг которого сразу сгустилась темнота.

– Так хочется покурить, – просительно сказала Тамара, – я ведь за вечер ни разу не курнула. Ты не будешь против?

– Кури, кури, – чуть брюзгливо снизошел Карцев. – Жена тоже курила долгое время.

– Вот умный ты, вроде, человек, Сережа, – молвила Тамара, прикурив обычную «Беломорину», – как же не понимаешь, что, придя на свидание, да еще первое, не стоит упоминать о жене? Мы с тобой одни, нам хорошо – ведь так? – я волнуюсь, хочу сделать все, чтобы сегодняшний вечер стал необычным, запомнился нам обоим – а ты мне о жене!

– Да, да, прости дурака! – спохватился пристыженный Карцев и, подхватив Тамару плотнее, руками под грудь, легонько ткнулся лбом в ее макушку.

– Ты, наверное, удивляешься, что я курю «Беломор»? Эта привычка осталась с милиции. До нее я вообще не курила. И не выпивала. Но там без этого нельзя.

Сначала-то я с малолетками работала, вроде справлялась. Но потом перебросили на "химиков", то есть расконвоированных и поселенцев. Эта публика похлеще: что ни день, нарушения, а то и ЧП. С этими нервы враз измотать можно, тут и закуришь и запьешь. Они тебя и под статью подвести могут. Вот и меня подвели – чудом выкрутилась. Из рядов, конечно, пришлось уйти. Хорошо, за те годы успела многими влиятельными знакомыми обзавестись – с их помощью в коменданты и устроилась. Здесь по сравнению с прошлой работой – просто курорт. Правда, то одно, то другое ремонта просит. И режим положенный не все жильцы соблюдают. Есть и другие заморочки… Впрочем, что это я: тебя укорила, а сама завела про работу…

Запрокинув голову, Тамара подняла к нему виноватые глаза. Тотчас он стал покрывать нежными, проникновенными поцелуями ее обильные иудейские веки, и она блаженно замерла, внимая редкой для нее, изысканной ласке. Потом он перешел на щеки, крылья носа, подобрался к губам, но она внезапно отстранилась.

– Ой, от меня сейчас табачищем несет, дай, я зажую, у меня специально припасены мятные таблетки…

Компенсируя отлучение от губ, Сергей пробрался под кофточку, расстегнул лифчик и стал сжимать, разминать ее полные округлые мягкие груди. Враз их соски отвердели и оказались на диво крупными и длинными.

– Они у тебя как карандаши… – шепнул Карцев, задрал кофточку и стал легонько облизывать одно широкое темное припухлие вокруг соска, потом другое и вновь первое… Быстро дыхание Тамары сделалось прерывистым, дополнилось слабыми стонами. Свободной рукой он расстегнул модную тогда сквозную переднюю молнию на юбке, освободил женское сокровище от трусиков и сжал его. При этом ртом он заглотил половину груди и стал всасываться в нее небом… Тамара издала глубокий протяжный стон и рывком пересела на его откинутую ляжку – чтобы быть ближе к завладевшему ею мужчине. Карцев участил и усилил верхние и нижние ласки, и тогда с ее губ посыпались лихорадочные неразборчивые слова, вскрики, потом она сжалась, выгнулась, полуобернулась и, отняв грудь, впилась в его губы, вся мелко содрогаясь.

– Ох, как ты мне хорошо сделал! – сказала она немного погодя. – До сих пор дрожу. Не понимаю, как это жена решилась с тобой расстаться…

Карцев промолчал, легонько ее поглаживая и пожимая.

– Что ж, раз ты такой милый, я тебе тоже угожу. Редко кому это делала, а тебе сделаю.

С этими словами она высвободила мужское «естество». Карцеву минет почему то не нравился, но он уже знал: отвергать женские секс-изыски нельзя… В какой-то момент она подключила руку, но Сергей сжал ее кисть, останавливая:

– Дай мне внедриться в твою «люлю», – шепнул он. Она согласно сползла на фуфайку и откинулась на спину…

– Не-ет, -торжественно сказала при расставании Тамара Иосифовна, – я не я буду, если не организую тебе комнату в нашем общежитии. Такого мужика на сторону отдавать глупо!

Через два дня Карцев вселился один в трехместную (по здешним меркам) комнату, а на третий был оформлен геологом в Борисихинскую партию М-ской геологосъемочной экспедиции.

Глава вторая. Марш-бросок.

Как известно, понедельник – тяжелый день. Если Вы хоть немного фаталист, не стоит затевать важное мероприятие в понедельник. Сергей Андреевич Карцев полагал себя последователем Фейербаха и Маркса и, соответственно, существование божественного руководителя категорически отрицал. Однако в его жизни, как и у каждого, происходило много случайностей – приятных и не очень. Были и повторяющиеся случайности: находки денег или их потери, нечаянные встречи с хорошими знакомыми в разных концах города или даже в чужом, неожиданное отсутствие (о, радость!) приема у стоматолога, уход надолго всех родных из дома именно в тот вечер, когда забыт ключ от входной двери, – да мало ли какие еще…

Будучи естествоиспытателем, Карцев стал запоминать и классифицировать подобные случаи, пытаться обнаружить какую-либо причинно-следственную зависимость, даже самую абсурдную. И вот что у него получилось:

1) неприятные случайности происходили, когда он не проигрывал мысленно возможные варианты событий или какой-то из вариантов забывал; при этом неприятность подкарауливала именно по забытому варианту, а если он припоминал все, то никаких случайностей не возникало

2) случайные встречи бывали с теми, к кому он в данный период был неравнодушен (тайно устремлен); притом они были относительно часты, а по прошествии времени, когда его устремления изменялись, встречи прекращались – но могли участиться другие: с новым объектом дум и чувств

3) из всех дней недели чаще случайные неприятности приходились на понедельник.

Карцев и так и сяк пытался обосновать полученные эмпирические зависимости с позиций диалектического материализма, памятуя, что случайность – это непознанная закономерность, но в итоге спасовал и погряз в постыдном фатализме. А еще он где-то прочел, что случайности – это язык, на котором Господь разговаривает с людьми…

Тем не менее, именно на понедельник был назначен отъезд машины с грузом для Борисихинской партии. Карцев, естественно, напросился в пассажиры. Прибыв к назначенному времени (восемь утра) в город, в экспедицию, он промаялся до десяти, после чего узнал от главного инженера, что машина уже ушла – но не из города, а с Криволуцкой базы! То есть практически от его общежития!

Донельзя раздосадованный, Сергей Андреевич рванул на автовокзал и едва успел на рейсовый автобус до Борисихинска. Однако на этом зловредное влияние понедельника не кончилось: проехав большую часть пути по тряскому грунтовому шоссе, старенький автобус основательно сломался. После нецензурных филиппик взбешенного шофера по поводу отечественного автобусостроения, службы главного механика и ленивых, тупых автослесарей стало ясно, что придется дожидаться аварийщиков, которых, впрочем, еще надо как-то об аварии известить. А солнце, между тем, клонилось к западу…

Угрюмые пассажиры потянулись на выход и частью выстроились вдоль шоссе в надежде поймать попутку, а частью рассыпались по кустам: собирать сушняк на ночь и для других неотложных дел. Карцев тоже некоторое время постоял на обочине, но попутки были редки, обычно загружены людьми и останавливались весьма неохотно: разве уж ради знакомого человечка…

– Далеко ли до Шаталинского леспромхоза? – спросил Карцев у погруженного в черную меланхолию водителя.

– Километров с пятнадцать будет…

– Тогда я пойду. Если что – подберете по дороге.

– Если что? – уныло скривился горемыка.

К леспромхозному поселку, на удивление большому, Карцев подошел в сумерках и его контора была, конечно, закрыта. Потоптавшись перед входом, он оглядел ряды домиков, живущих своей, обособленной жизнью, и, не решившись озадачивать готовящихся ко сну людей собственными проблемками, пошел за околицу, в сторону леса.

Немного в него углубившись, Сергей нашел раскидистую ель со стелющимися по земле длинными ветками и толстой подстилкой из сухих иголок и, применив нож, оборудовал под ней подобие норы с изголовьем у ствола. Поверх игольчатого покрова он настелил молодой лапник, и ложе на ночь практически было готово. Затем в стороне от ели, на лужайке, он разжег небольшой костер, набрал в эмалированную кружку воды из найденной мочажины и, обвязав ее под ободок капроновой стяжкой из рюкзака, подвесил к воткнутой палке, склоненной к костерку. Приготовив кипяток, заварил его щепоткой чая и с аппетитом поужинал собранными в дорогу нехитрыми продуктами: хлебом, банкой шпротов да горстью помадок.

Затушив костер, он стал разбирать рюкзак в поисках теплых вещей: свитера, японской куртки на синтипоне, вязаной шапочки и шерстяных носков. Одет он был уже по-полевому: в новом геологическом костюме защитного цвета и туристских ботинках. На его счастье, в лесу пока не было комаров – десятые числа июня! Немного поколебавшись, он постелил на лапник свитер, снял ботинки, натянул носки и шапочку и, прихватив куртку, залез в нору, где курткой и накрылся. Через пару минут он уже пригрелся, ощутил уютную благодать своей постели и незаметно уснул.

Часам к девяти утра, переждав планерку, Карцев зашел в контору леспромхоза, в кабинет директора. Директор, седоватый, моложавый, плотный мужик с волевым лицом, вполголоса разговаривавший с каким-то подчиненным, оборотился в сторону вошедшего:

– Что Вы хотели? – спросил он холодновато, озирая форменную одежду Карцева.

– Я хотел у Вас узнать, не будет ли в ближайшее время какой-то машины в сторону Бурахты?

– Вы из геологической партии, которая там расположилась? – догадался директор. – Так ваша машина вчера через нас прошла.

– Да, знаю, я случайно от нее отстал…

– Должен тебя огорчить: сейчас мы туда ничего не планируем. Но у нас есть лесосека на Чилимбе, куда лесовозы ходят регулярно. Так что полдороги с ними можешь подъехать. Там от развилки останется километров тридцать. Но, вообще-то, глухой тайгой, по которой и медведи бродят… Годится? Тогда иди к лесоскладу и жди попутки. Скажешь, что я разрешил.

Тяжелый лесовоз взревел, выпустил клуб черного, вонючего дыма и медленно скрылся за поворотом лесной дороги. Карцев остался с тайгой один на один. Надев рюкзак, он зашагал по отвилку, где еще виднелся след «Урала», провезшего груз для его партии. Грунтовая, резко суженая дорога, шла по извилистой пятиметровой просеке в лесу, состоявшем, преимущественно, из елей и пихт с редкими мощными кедрами и лиственницами. Лишь изредка встречались островки берез или осин да подлесок из черемухи, рябины, ольхи… Часто на дороге виднелись лужи, местами колея глубоко утопала в серой грязи. Иногда встречался ручеек, через который был проложен настил из толстых еловых стволов – но, в целом, дорога тяготела к водоразделу, огибая его отдельные вершины.

В лесу было тихо, даже птичьих голосов почти не слышалось. Постепенно тишина и мрачный колер леса, отсутствие прогалин угнетающе воздействовали на психику одинокого путника. Карцев стал периодически оглядываться, с тщанием вслушиваться в лесные звуки, с некоторой робостью огибать повороты… Как бы в подтверждение его опасений на одном из отрезков дороги, прямо на колее, поверх шинных лент, он увидел отпечатки медвежьих лап, проложенных, правда, ему навстречу. Эта кривоватая цепь следов тянулась метров пятьсот, но исчезла. Вероятно, медведь прошел здесь поутру и был уже далеко, но разве он один на весь здешний лес? О том же, что медведи любят ходить по дорогам, Карцев был наслышан.

Тем не менее, километр уходил за километром (Сергей для верности сразу стал отсчитывать путь шагами, как это принято у геологов-маршрутников), час за часом, но никаких неприятных встреч еще не произошло. Часа в три, уступив настойчивому зову желудка, Карцев сделал привал на обед около небольшой промоины с чистой струйкой воды. Ноги слегка гудели, и он снял ботинки и носки, вывесив их на солнце и омыв ступни холодной водой.

Он уже затушил костер, как вдруг услышал тихое, но явственное цоканье за поворотом дороги. Замерев, он вытянул шею, стал смотреть в оба, и тут из-за поворота появилась серая оленуха: с большими ушами и без рогов. Она шла по дороге, не чуя опасности, хотя и сторожко. Не дойдя метров двадцати до карцевского привала, она вдруг остановилась, вскинула голову с встревоженными крупными красивыми глазами и, когда Сергей специально чуть пошевелился, прыгнула на обочину и стремглав скрылась в лесу – только мелькнула белая опушка под ее символическим хвостиком.

– Ну, вот, самый страшный здесь, оказывается, я, – усмехнулся Сергей Андреевич и двинулся в дальнейший путь уже с большим оптимизмом.

Только в двенадцатом часу ночи (впрочем, весьма условной, так как на этих широтах наступил период почти белых ночей) он спустился в долину Бурахты. Дорога выходила на деревянный мост с мощными быками-срубами, но путеводный ураловский след отвернул перед мостом влево, вдоль берега. Приглядевшись, Сергей вроде бы заметил слабое свечение между деревьев. Он свернул по следу и метров через триста, за поворотом реки перед ним развернулась панорама геологического лагеря: большая темная шатровая палатка посреди прибрежной террасы и огонек костра обочь нее, рядом какие-то тентовые навесы, стеллажи, а на пологом склоне, между деревьями, – еще с десяток палаток-четырехместок, большинство из которых светилось изнутри. Слева же, у дороги, как стадо спящих слонов, разместилась группа автомашин и гусеничных вездеходов.

У костра ссутулилось несколько фигурок. К ним-то и направился Карцев. Навстречу ему со злобным лаем выбежала тройка собак. В их кольце он подошел к костру, скинул на землю рюкзак и сказал:

– Миру – мир! Не дадите ли кружку чая усталому человеку?

Обернувшиеся еще на лай полуночники с удивлением разглядывали неведомого человека. Он тоже бегло их оглядел и решил, что здесь собрались, видимо, одни рабочие.

– Дадим, конечно, – наконец, отозвался один из них, худой и как бы верченый. – Мы, правда, чифирок пьем, но и обычный чай в момент можно заварить. Или тоже чифирнешь?

– Нет, нет, достаточно купеческого.

– А ты, я вижу, с понятием. Кто будешь?

– Буду у вас геологом. А звать Сергеем.

– Так ты тот геолог, что должен был вчера с "Уралом" приехать? И что, пехом прибыл?

– Ну, часть дороги подвезли…

– Видимо, до развилки на Чилимбу… Значит, километров тридцать отмотал. Правда, по дороге. А мы вот, бывает, по стольку лесом да горами нахаживаем, с рюкзачком нехилым, пробами набитым…

– Чо, Саня, нашел свежие уши и сразу вермишель стал на них вешать? – вмешался крупный, рослый парень с лениво-ироничным выражением красивого лица. – Вы-то на своей металлке вряд ли и десять нахаживаете. И после обеда всегда уже в лагере, на нарах кверху пузом…

– Да мы полторы нормы за день делаем! – враз вскипел верченый Саня. – Ты наши рюкзаки видел? На них все лямки полопались, не успеваем пришивать!