Текст книги "Три жизни одного из нас"

– Эти рюкзаки, наверное, еще дедушка нашего начальника получал. Они и цвет свой первоначальный потеряли и половину застежек и все в заплатах. Вот и рвутся то и дело…

Тем временем поспел чай, и Карцеву передали кружку и банку с сахаром.

– Давай. Крепкого сладкого чая с устатка выпить – милое дело. А там и к начальнику нашему сходишь, представишься – во-он его палатка, справа на взгорке светится…

Не успел Карцев подойти к сановной палатке, как свет в ней погас.

– Кхм, кхм, – кашлем предупредил он о себе. – Вы уже спите?

– Кто здесь? – с досадой отозвался резковатый мужской голос.

– Меня зовут Карцев, я должен был прибыть к вам вчера.

– Подожди минуту…

Внутри завозились, зашуршали одеждой, затем входная пола палатки, стоявшей на двухвенцовом срубе, откинулась, и оттуда вышагнул молодцеватый брюнет лет тридцати пяти, с клиновидным лицом, усугубленным бородкой. Он протянул руку, энергично пожал встречную ладонь и, пристально вглядываясь в глаза пополнению, спросил:

– Как получилось, что Вы не попали на машину?

– Вследствие недоразумения. Я поехал из Криволучья в город, чтобы ехать от экспедиции, а машина, оказывается, отходила от моего общежития.

– Теперь поня-ятно… Что ж, на сегодня располагайся, пожалуй, на месте Давыдова – он в закидушке, на сплаве, – а завтра мы будем перебазироваться и разберемся с твоим обустройством уже на новом месте. Пойдем, я покажу давыдовскую палатку. Спальник у тебя есть?

– Нет ничего, только рюкзак.

– Тогда сначала зайдем на склад. Кстати, а чем ты добирался? Я, вроде, не слышал гула машины…

– Пришел от развилка на Чилимбу пешком.

– Да-а? Неплохая тренировка. Без оружия?

– С охотничьим ножом.

– С ножом, значит. Ну-ну. По дороге ни с кем не встретился?

– С оленухой. Видел и свежий медвежий след.

– Вот и я о том. Медведей здесь полно. Я в маршруте уже на одного выходил, и некоторые другие тоже встречались. Пока, правда, они с нашей дороги отваливали. Но мы, конечно, ходим с карабинами, ружьями или пистолетами. А вот для тебя у нас оружия нет…

Тут начальник ненадолго задумался, затем сказал:

– Ладно, утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем. А пока бери спальник, вкладыш и спать. Завтра у нас будет много хлопот.

Глава третья. Новоселы в тайге.

Наутро после завтрака все, выслушав энергичное наставление начальника партии, стали в темпе разбирать лагерь: снимать палатки, нары, срубы и остовы, стеллажи, вешала и т.д. и т.п. В итоге к десяти часам около выстроившихся в цепочку четырех единиц транспорта выросли горы разнообразного имущества, продовольствия, ящиков с пробами, бочек с горючим…

– Неужели поместится все? – засомневался неопытный в таких делах Карцев. – А ведь сверху где-то еще должны поместиться мы и собаки?

Однако местный народ в погрузочно-разгрузочных работах явно поднаторел, и через час Карцев в группе из восьми человек и двух собак лежал в крытом тентом кузове "ЗИЛ-130", на ложе из спальников и брезентов, перекрывших разнообразные ящики, бревна и жерди. Откинув задник, к ним заглянул начальник:

– Что, все в сборе? Сейчас тронемся. Задник как-то закрепите, иначе вся пыль дорожная будет в кузове.

И вот, жутковато переваливаясь с боку на бок, машина поползла к дороге, вывернула на нее и натужно пошла на подъем, в сторону Чилимбы. Какое-то время Карцев лежал сторожко, психуя при каждом нырянии машины в ухаб, но потом, поверив в ее остойчивость, успокоился, нашел удобную ложбинку меж спальниками, пригрелся и, как все, задремал.

Вдруг его бесцеремонно растолкали. Машина стояла.

– Эй, сонливый Сергей, вылезай поскорей, не задерживай людей! – То был вчерашний Саня. – Хотя погоди, останемся груз подавать.

Задник был уже откинут, борт опущен и около него полукругом встали принимающие. Шустрый Саня стал азартно выкидывать рюкзаки, спальники, скрученные палатки, так что внизу едва успевали подхватывать. Сергей, забившись в глубину кузова, тоже с трудом обеспечивал напарника вещами. Впрочем, скоро добрались до полуразбитых ящиков с продуктами и тяжеленных фанерных вьючников, которые одному и тем более в темпе было уже не подать. Через пять минут такой работы под душным тентом с Карцева градом покатил пот, а через десять, когда кузов опустел, ему пришлось снять насквозь сырую рубашку.

Тем временем груда вещей растаскивалась в стороны, все искали свое: рюкзаки, спальники, вьючники. Этим же занялся и Карцев, желая поскорее одеться: в этой благословенной местности оказалось полно комаров. По рукам уже ходили пузырьки с "Дэтой" и тюбики с "Рэдэтом", все яростно намазывали лица, шеи и кисти, а некоторые напялили и накомарники.

Не любивший накомарники Карцев ограничился мазью и, присев в ожидании дальнейших распоряжений на чей-то вьючник, с любопытством огляделся. Выгрузились они на невысокой (метра два) речной террасе, но не возле бурной Чилимбы, а на берегу узкой глубокой тихой протоки, отшнурованной от основного русла длинной галечно-валунной косой. Присмотревшись, Сергей Андреевич понял, что и протока и коса были рукотворными, а точнее, возникли в результате однократного прохода по реке золотодобывающей драги. Терраса же была естественная, покрытая слоем суглинка и дерна и поросшая кое-где мелким кустарником, а поодаль протоки – и хвойным лесом, в котором виднелось немало сушин. «Значит, с дровами проблем не будет, – с удовлетворением отметил намаявшийся когда-то на практиках по поводу дров Сергей. – Впрочем, при их насыщенности транспортом это не злободневно».

Метрах в ста от протоки терраса резко сменялась крутым, густо залесенным склоном, воздымавшимся над долиной метров на сто пятьдесят – двести. Где-то за спиной Карцева этот склон, видимо, рассекался логом, по которому они сюда и спустились, а впереди, метрах в трехстах, виднелся крутой поворот долины, образованный живописным скальным розоватым массивом (видимо, гранитным), увенчанным несколькими башенными останцами выветривания. Такие же останцы виднелись вразброс и на противоположном склоне долины, но из-за отдаленности они казались похожими на детские пирамидки или матрешки.

«Хорошее место для лагеря, – заключил Карцев, – и шум от реки здесь почти не слышен. Вот только есть ли здесь переезд на другой берег? А брод?».

Его размышления были прерваны выходом из кустарника Аркадия Алексеевича Кривоноса, то бишь начальника Борисихинской партии, проводившего рекогносцировку лагерной стоянки.

– Все нормально! – громогласно провозгласил он. – Столовую, кострище и хлебопекарню обустраиваем прямо здесь, палатки ставим в цепь вдоль кромки леса, баню относим к излучине, а машины и склад ГСМ будут на выезде из лога. В лес не углубляйтесь, там заболочено.Теперь кто что ставит: шатровую палатку будем мы с Юрием Владимировичем, а помогать нам будут Мелько (ткнул он в Саню) и… новый геолог, Карцев Сергей Андреевич – прошу знакомиться, кто еще не знаком.

Здесь он притормозил, оглядел присутствующих и продолжил:

– Палатку для женщин ставят студент и Олег. Оставшиеся рабочие занимаются пока своей палаткой, ветераны – тоже. Горняки – на строительство туалета. Где – я покажу. Впрочем, нет: ты, Николай, сначала соорудишь кострище и в темпе – обедать уже хочется. Соответственно, все женщины – на приготовление обеда. Ну, а шофера знают, что им делать.

Все вновь засновали как муравьи, нередко сталкиваясь и хватаясь за одно и то же.

– Куда ты потащил нашу палатку?!

– Разуй глаза, не видишь, разделка у нее какая? Ваша вон та, с продранным коньком!

– Эй, положи на место перекладину! И колья не хватай, ищи свои!

– Да они все одинаковые!

– Да-а? Три ха-ха! Наши еще целенькие, а у ваших – все торцы размочалены…

– Кто видел кувалду?

– А лом, у кого есть лом?

– Слушай, где-то здесь гвозди были, в рукавице. Помню, сам под какой-то кустик клал…

– Ну и ищи под кустиком, что ты в вещах роешься?

– Так все уже обыскал…

Однако, несмотря на гвалт, дело спорилось. На обрывчике уже красовалась на столбцах удобной высоты перекладина, на ней висели крючья, а на крючьях – закопченые ведра с водой для супа и чая, под которыми неугомонно выплясывали языки костра… Женщины дружно чистили картошку, лук и морковь, мыли как-то успевшую пропылиться посуду… Отовсюду доносились стуки топоров и молотков, гулкие удары кувалд и ломов, жужжанье пил, треск падающих деревьев и подрубаемых кустарников… Вот забелелось полотнище первой наброшенной на каркас палатки, затрепыхалось, стало расправляться, разглаживаться и, наконец, натянулось туго, почти до звона. Домик для жилья был готов, но внутри еще предстояло соорудить нары, стол, установить железную печку, сделать вокруг нее сушилку для одежды, сапогов и портянок, постелить трапики под рюкзаки, досочки под ноги или даже сварганить сплошной пол из тесаных жердей или закуркованных вовремя досок. Здесь не придерживались единого стиля, в каждой палатке внутренности обустраивались по-своему: в одной нары сооружали сплошным настилом, притом невысоко, на толстых поперечных кряжах, в другой – вразбежку, на кольях до колен, в третьей – по периметру палатки, да еще разновысокие… Особенно взыскательны к оборудованию своей палатки женщины, и потому то одна, то другая, отрываясь от кулинарных дел, бегали к месту ее сооружения: смотреть и указывать, настаивать и негодовать. В результате именно в их палатку будет любо-дорого зайти: все аккуратненько, чистенько, украшено цветами, застелено пледами…

Впрочем, все эти наблюдения Карцев сделал потом, прожив ряд лет и сменив много геологических лагерей. Пока же он посильно помогал устанавливать громоздкую шатровую десятиместку: врывал, как и все, столбы по ее периметру, соединял их перекладинами, насаживал палатку на образовавшийся кубический каркас, подсовывал под вершинку центральный столб с металлической тарелкой на верхушке – и вот она уже стоит как влитая, даже растяжек не надо! Но это, конечно, полдела, ведь палатка сия предназначена для столовой. Стало быть, нужны два длинных стола, скамейки по обе стороны от них, столик и полочки для раздатки, место для большой железной печки по центру, хотя саму печку пока не устанавливали – не сезон. Вот ближе к осени…

До сооружения столов дело пока не дошло: ударами шумовок о жестяной таз женщины созвали народ на долгожданный обед. Все потянулись к костру, прихватывая по дороге подставки под зад: те же вьючники, печки, ящики, чурбаки....

Доканчивая суп, Карцев стал приглядываться к женщинам партии числом пять. Заводилой среди них была, конечно, жена начальника, Людмила Николаевна: среднего роста (под сто шестьдесят) и среднего возраста (под тридцать пять), рыжеволосая и зеленоглазая, довольно плотная, но гибкая, с круто очерченой попой и внятными, приятно подрагивающими грудями. Карцев лишь однажды поймал ее взгляд – косой, явно оценивающий. Тотчас она занавесилась от него ресницами, но именно от него!

«Дама, видать, не промах, надо бы найти случай ее проверить, – автоматически отметил Карцев, но тут же спохватился: – Тьфу на тебя! Вспомни золотое правило: не разевай рот на жену ближнего своего! А ведь Аркадий Алексеевич тебе волей-неволей ближним будет, если ты приживешься в этой партии…».

Усовестив себя, он отвел глаза от заинтересовавшей его женщины и стал оценивать прочих.

Грубоватая молодуха-повариха явно относилась к породе "синеглазок", то есть пьяненьких бабенок с вечно подбитыми глазами. Впрочем, в тайге она была трезва и то игрива, то угрюма – видно, что-то в лагере шло не так, как бы ей хотелось.

Трех оставшихся Карцев причислил к студенткам, но вспомнил, что в партии есть молодая специалистка по фамилии Маслова. Приглядевшись, он выявил безотбойную студентку: смешливую простушечку с полудетскими лицом и фигуркой, мило картавящую и по-школьному порывисто-почтительную. Все звали ее Ленуськой. Две другие составляли пару под названием Огонь и Вода. Олицетворяла Огонь невысокая подвижная безгрудая Наташа с задорно мелькающей округлой попкой и неожиданно крупными чертами лица: карими глазищами, полными выразительными губами и греческим носом. Ее антиподом выступала Женя: тихая, стройная, голубоглазая темная блондинка, обладательница непропорционально объемных, развесистых, сексапильных титек, эффектно смотревшихся на фоне щупловатого тела. (Девушка, у которой все впереди, – вспомнил Карцев студенческое определение подобных "герлс"). Лет обеим минуло, наверное, двадцать два– двадцать четыре и кто из них студентка, а кто специалистка, было непонятно. «Наверное, специалисткой является все-таки "тихушница", – решил Сергей, – хотя Наташа держится увереннее. Ладно, поживем-увидим…».

После обеда аврал возобновился: одно неотложное дело сменялось другим, потом находилось третье – и так до ужина и даже после него. Наконец, дошли руки и до своей палатки, то есть Юриной, к которой пока приписали Карцева. Поднаторевшие за день, они установили ее минут за пятнадцать, еще час ушел на оборудование нар и прочего.

– На ночь придется ставить полога от комаров, – озабоченно заметил Юра: крепкотелый, громкоголосый, с повадками старослужащего. Он тоже был молодым специалистом, но в тайге с геологами крутился с шестнадцати лет и к тому же действительно успел побывать в армии и дослужиться до старшины.

Что ж, дело нехитрое: вырезали длинные прутья, понавтыкали их в изголовьи и изножьи нар и привязали к ним внатяг марлевые полога, заправив их низ под спальники, а верх пришпилив к палаточному срединному шву. Получилось подобие белых гробиков, в которые комары проникнуть вроде бы не могли – если в марле не обнаружится каких-нибудь дырок. Карцеву уже доводилось спать в таких пологах во время производственных практик, и он помнил ощущение полной отгороженности от мира и даже, пожалуй, уюта.

Бесцельно потоптавшись во внутрипалаточном пространстве, Юра зевнул, с хрустом выворачивая челюсть, но, в опровержение сего наглядного физиологического позыва, предложил:

– Что, сходим к костру да хапанем чайку перед сном?

– А если по случаю новоселья и моего вступления в ваши ряды хапануть водочки? Я с этой целью запасся литром…

– О-о! – оживился Юра. – Ты, я вижу, порядки знаешь! Тогда пошли к старперам – у них в шестиместке просторнее, да и стол наверняка стоит.

В шестиместке, освещенной керосиновой лампой, предпенсионного возраста геологи, Малевич и Ефимов, возлежали на нарах, млея от тепла легонько пыхтящей печки. Комаров внутри не было, зато отчетливо пахло «Дэтой».

– На печку капнули? – догадался Юра. – И тихо отходите ко сну? Ничего у вас не получится. Сейчас будем водку кушать, которой нас решил угостить новый член (на слове "член" Юра, ерничая, сделал недвусмысленное ударение) нашего коллектива.

И, повернувшись к Карцеву, скомандовал:

– Давай, Серега!

Сергей молча выставил на стол плоскую жестяную флягу, купленную им по случаю на Энской толкучке и не раз уже оказывавшуюся кстати.

При виде угощения Малевич, ярко выраженный еврей небольшого роста, но с литым обнаженным торсом, демонстративно поморщился, а высокий седоголовый босоногий Ефимов закряхтел, завозился, невнятно забормотал. Впрочем, оба все же изменили положение "лежа" на "сидя" и потеснились, освобождая место на нарах.

– Надо Алексеича позвать…, да и Людмилу Николаевну, – стал соображать вслух Юра. – А ты, Петрович, пока закусь какую-нибудь сваргань – из маршрутных банок. Хлеб я по дороге стащу, из продуктовой палатки. Позвать, что ли, и Маслову, ради приличия…

И он вышел из палатки. Оставшиеся упорно молчали, искоса поглядывая друг на друга. Ефимов вновь завозился, полез под нары и стал греметь там банками: выбирал. Наконец, выставил банку гречневой каши и "Сардинеллу". Малевич, окинув брезгливым взглядом эти банки, пошарил у себя в рюкзаке и достал "Печень минтая".

– Ого, Абрамыч, какие у тебя деликатесы сохранились! – заудивлялся Ефимов. – Уважаешь ты молодежь!

– Молодость – наше будущее! – как по-писаному отвечал Малевич. – Поддержи молодого сейчас и потом он поддержит тебя – когда ты будешь ходить, рассыпая песок. Верно я излагаю? – вдруг обратился он к Карцеву.

– В общих чертах. Впрочем, глядя на Ваше телосложение, как-то не верится, что песок из Вас посыпется раньше, чем, к примеру, из меня. Так что можете придержать свой деликатес для более походящего случая.

Улыбнувшись, Малевич собрался было продолжить пикировку, но тут у палатки послышались напористые шаги и вошел Аркадий Алексеевич. В момент обозрев настольную композицию, он как истый начальник стал выражать недоумение по поводу отсутствия кружек, ложек, хлеба и т.д. Все тот же Петрович засуетился, пустился в поиски, вышел, вошел и снова вышел… Вскоре появился Юра: с хлебом, кружками, ложками; почти следом – Петрович: с хлебом, кружками и ложками. Все засмеялись, убрали лишнее под нары, расселись… Пола палатки вновь откинулась и, сияя зрелой красотой, вошла Людмила Николаевна, безошибочно сев против Карцева.

– Кого еще ждем? Маслову? – спросил начальник.

– Ее нет в палатке, Аркадий Алексеевич, – сообщил Юра. – Уже давно. Я думаю, она в компании шоферов.

Кривонос нахмурился, но промолчал.

– Ладно, – вновь начал он. – В наш коллектив в ответ на мои неоднократные запросы направлен новый геолог, Сергей Андреевич Карцев. Конечно, лучше б это случилось пораньше, перед началом полевых работ, чтобы мы еще в камералке могли присмотреться друг к другу. Но так уж получилось. Впрочем, в поле человек распознается быстрее, безотбойнее. Да и в работу втягивается сразу, без раскачки. В общем, трудовых тебе успехов, Сергей Андреич!

Все сдвинули кружки, выпили по пятидесятиграммовой дозе и стали кто занюхивать, кто закусывать. Людмила Николаевна, как успел заметить Карцев, водку лишь пригубила.

– А теперь, я думаю, – продолжил неугомонный начальник, обращаясь к Карцеву, – самое время рассказать нам о себе.

Карцев помолчал, прикидывая что да как, и стал по возможности коротко излагать свою историю.

– Что ж, дело житейское, – подытожил его рассказ Аркадий Алексеевич. – От такого поворота никто не гарантирован. По крайней мере, я теперь знаю, кто в нашем отчете будет писать главу "Гидрогеология". Ну, за нас и наш отчет!

Через полчаса атмосфера в палатке стала совершенно непринужденной. Говорили уже почти все, наперебой, вспоминая различные экзотические случаи из своей более или менее длинной геологической жизни. Даже Людмиле Николаевне было что рассказать, так как, будучи по образованию учителем, но выйдя замуж за геолога, она провела в тайге более десяти сезонов, участвовала в сплавах, прошла множество маршрутов и «грязи», как она выразилась, понабирала уже тонны и самых разных сортов.

Вдруг в палатку вошел отлучавшийся Юра, уже с гитарой. Разговоры само собой отставили и стали под Юрин аккомпанемент петь всем известные геологические песни: «Перекаты», «Болота», «Закури»… Карцев тоже подпевал, потом, ощутив некоторый подъем чувств, попросил гитару. В институте не научились на ней играть только ленивые или совсем уж бесталанные, Карцев же и в школьные годы пел много, хотя на инструментах не играл.

Сделав пробный беглый перебор и чуть-чуть подстроив гитару под голос, он задумался и запел "Москву златоглавую" – но не в том балаганном стиле, как ее обычно исполняют народные ансамбли, а так, как услышал когда-то из уст незабвенной Юлечки Бессоновой: с тихим, раздумчивым запевом, яростным накатом припева, томно-страстной серединой и светлым сожалением финала… Пелось ему хорошо, смоченные водочкой голосовые связки порождали глубокие баритональные звуки, ложившиеся в унисон с мягкими струнными… В итоге впечатление от песни получилось чарующим. С первых же звуков подпевать никто не пытался, все сидели не шелохнувшись

– Ну, ты даешь! – простодушно восхитился Юра, выводя всех из оцепенения. – А ведь не говорил, что в консерватории учился!

В ответ Карцев благожелательно заулыбался, прошел по струнам и начал сказку Высоцкого про удалого стрельца: как и положено, дурашливо ерничая. В этот раз все с удовольствием подпевали, пристукивали, подмаргивали…

– Вот теперь на "День Геолога" наша партия всех перепоет! – выразил общее мнение Аркадий Алексеевич. Людмила же Николаевна посмотрела на Карцева с томным прищуром.

Расходились по палаткам часа через два, в самую сумеречную пору белой ночи.

– Пошли проверим новый туалет, – по-приятельски предложил Карцеву Юра.

– Не проще ли помочиться на кустик? – ответствовал тот.

– Да я как раз не помочиться хочу…

– Ах-ты, масенький, – пожалел его новообретенный приятель и поплелся следом за лагерную линейку, в сторону лесочка перед логом, где разместился и автопарк. В ожидании Юры он отошел в сторонку, тихо-мирно отлил и вдруг явственно услышал протяжный женский стон, за ним другой, третий… Стоны то нарастали, то опадали, то прорывались с новой силой. Стало ясно, что где-то рядом, скорее всего, в кузове машины, одна из партийных женщин отдается мужчине – с полным самозабвением.

– Это Маслова, блядища, – вполголоса сказал подошедший Юра. – Запала-таки на ухаря с "Урала". Что их всех так на шоферов тянет, вроде не летчики…

– И ни черта не боится, – продолжил он по пути в палатку. – Ведь спит же с Давыдовым. Нет, ей мало, новенького подавай и, желательно, в солярке. А вернется Лешка, как она, интересно, будет в глаза ему смотреть?

Глава четвертая. Банный день.

На другой день строительство лагеря продолжилось: на очереди были баня, пекарня, стеллажи под образцы, погреб, заготовка дров на декаду и всякие мелочи. Карцев взялся помогать строить баню, так как до этого палаточных бань в тайге не видывал. Оказалось все очень просто: на обрывчике в сторону будущей бани вырыли длинную канавку, перекрыли ее в торце крест накрест несколькими ломами и сверху на ломы стали укладывать валуны, в изобилии имевшиеся на берегу протоки. Предпочтение отдавалось беспримесным кварцитам (чтобы в бане не было угарного запаха), менее годился хрупковатый жильный кварц, а граниты и темные породы не использовались совсем (слабые или вонючие). В итоге над канавкой выросла конусовидная каменка. Вплотную к каменке, сзади нее установили вертикально двухсотлитровую бочку со срубленным верхним торцем – емкость под кипяток. Вокруг же соорудили жердевой каркас для старой четырехместной палатки, накинув ее для примерки и вновь стащив от входа наполовину.

– Теперь делаем пол и скамейки, – сказал руководивший строительством Малевич, – а вы, – махнул он двум рабочим, – валите пару сушин и готовьте дрова для бани. После обеда затопим. Сначала, конечно, набрав в бочку воды…

Карцев в одиночестве ползал по земле, забивая колышки под дощатый банный пол, когда увидел рядом ровные ножки в джинсах и кроссовках, а над ними – ладную фигурку и кокетливые зеленые глаза Людмилы Николаевны.

– Приятное зрелище: мужчина на коленях. Передо мной, – с игривой усмешкой произнесла она.

– Неужто в первый раз? – в тон ей спросил Карцев.

– Представьте, в первый. На руках носили, а вот так – впервые.

– На какие только поползновения не готов мужчина, чтобы в итоге оказаться над женщиной, – на грани фола сумничал новичок.

– О-о, какой прыткий! Не успел познакомиться и уже такие мысли…

– Увы, когда я вижу хорошенькую женщину, мои мысли становятся удивительно однообразными!

– Мало ли хорошеньких, неужто на всех бросаетесь?

– Да, надо поправиться: только на самых-самых… Вот вроде Вас.

– Ух, жутко становится! Хорошо, что мы находимся в виду лагеря…

– Ну что Вы, до насилия я еще никогда не опускался. Хотя некоторые мои знакомые пробовали и уверяли, что жертвы были весьма довольны. Им, видите ли, хотелось того же, но признаться самолюбие не позволяло.

– Насилие, вот еще… Я думаю, что мужчина и женщина, если они нравятся друг другу, всегда могут договориться…

«О том, что Вы мне нравитесь, я, кажется, сказал, а вот как я Вам показался?» – хотел уж было молвить Карцев, но вдруг осекся и опустил голову.

– Да, Вы правы, – ответил, наконец, он, – излишние страсти чреваты… Я, как раз, являюсь тому убедительным примером.

Не ожидавшая такого поворота пикантной беседы дама недовольно двинула бровкой, но промолчала. Не дождавшись продолжения, она вновь заговорила, но уже в другом тоне:

– Я что пришла… Хоть баня находится и далеко от лагеря, но видно оттуда хорошо. Как же мы будем раздеваться, под вашими явно нескромными взглядами? Предлагаю повесить здесь тент, чтобы вход не был виден. Сможете это устроить?

– Да, конечно. Но со стороны косы вход не прикроешь…

– Это ладно. Вряд ли кто туда потащится, чтобы на нас посмотреть. И вы, надеюсь, подежурите и такого любителя клубнички прогоните…

– Прогоню, – ответил Карцев, прикинувшись, что понял эту просьбу только применительно к себе. – Но кто прогонит дежурного?

– Ну, ну, без шуток, пожалуйста. Оставайтесь джентльменом.

После обеда Карцев, отправленный на изготовление стеллажей, невольно подслушал, как начальник, отозвав в сторону Валеру (статного, кудрявого, нагловатого водителя «Урала»), стал выяснять, почему тот не возвращается в город: груз привез, в перебазировке поучаствовал и дел у него здесь, вроде бы, не осталось…

– Да колесо переднее хотел разбортировать, в нем, кажется, прокол… – с ленцой отвечал водила.

– Прокол или кажется? – допытывался Аркадий Алексеевич. – Почему с утра не сделал? А потом, что тебе на "Урале" без груза прокол: на подкачке спокойно доедешь! Мне же лишний день командировочных за счет партии оплачивать накладно!

– Значит, как перебазировать вас, так Валера помоги, а как нужда прошла – езжай вон, на ночь глядя?

– Какая сейчас ночь, в июне? К тому же ты по знакомой дороге и пустой в городе к десяти будешь…

– Вам легко говорить, вы останетесь в тепле, светле, в баньку сейчас пойдете, а я, между прочим, один поеду, без сопровождающего. В дороге же всякое случается…

– Что ты сиротой прикидываешься? – вдруг вскипел кубанских кровей Кривонос. – Водку ты здесь с моими шоферами жрешь да девку трахаешь – вот и все твои дела! Сказано, чтоб духу твоего здесь через час не было!

– Ах, вот значит как, девку приревновал! Да она сама на меня повесилась! Видать, с ебарями у вас здесь слабовато. Скажи спасибо, что твою цацу не поманил…

– Что-о?! Пош-шел вон, сопляк! Н-ну!! – И начальник с такой тяжелой ненавистью посмотрел в глаза наглецу, что тот плюнул под ноги, повернулся и пошел к машинам – но все же неспеша, с вызовом.

Карцев все еще сколачивал стеллажи, когда вдали раздался зычный крик Юры:

– Первая смена, в баню-ю!

К первой смене кроме самого Юры, начальника и ветеранов был допущен, по блату, и Сергей. Он подошел к своей палатке, взял загодя приготовленные белье, свежий березовый веник, лыжную шапочку и рукавицы и поспешил к бане. Впрочем, ее только готовили к эксплуатации: выгребали совковой лопатой угли и пепел из канавки-топки, потом заплескали топку водой, стали обдувать от пепла лодочным насосом докрасна раскаленную каменку. Затем аккуратно, стараясь не задеть полами каменку, дотянули на перед каркаса палатку и сверху дополнительно накрыли несколькими брезентовыми тентами, обложив их легшие на землю края тяжелыми камнями. Голый Юра, залезши внутрь, корректировал обеспечение герметичности:

– Перед, перед плотнее закрывайте, там полно щелей!

Наконец, все было готово. Банщики растелешились, надели шапочки, взяли веники и по-одному, путаясь в занавесях входа, стали пробираться в пышущую жаром палатку, где багрово светилась лишь каменка.

– Осторожнее, – предупреждал уже зрячий Юра, – вот здесь скамеечка, а у задника еще одна. Места всем хватит, не толкайтесь…

Расселись, постепенно осваиваясь и прозревая, запарили в одном большом тазу веники. Пахло золой, дымом, но несильно. Зато жарило все сильней, так что шевелиться не хотелось. Юра, сидевший ближе всех к каменке, зачерпнул из бочки с кипятком ковш на длинной деревянной ручке и спросил:

– Ну что, все готовы? Тогда начинаю!

И он плеснул из ковша на красную груду. Из той мгновенно шибануло паром, палатка сделала попытку взлететь, но устояла, и вдоль боковых стен к задней стенке, где сидел бездвижно Карцев, хлынула волна чуть влажного зноя. Он не выдержал и низко, совсем низко пригнулся, стараясь не дышать. «Если бы уши не были под шапочкой, они бы точно свернулись», – мелькнула хаотичная мысль. Кожу лица, спины и рук жгло, казалось, невыносимо, но тут стало немного отпускать, и Карцев смог разогнуться, чуть-чуть вздохнуть. Дышалось, впрочем, легче, чем перед плеском и меньше пахло золой.

– А теперь вторую! – встрял неугомонный Юра. Прошла вторая волна зноя, почти столь же непереносимая, но после нее на коже обильно выступил пот, принесший облегчение. Юра плескал еще пару раз, что мученики стоически выдержали.

– Ну, первый пот сошел, теперь можно подышать на улице, – объявил Юра. Упрашивать никого не пришлось. Путаясь в полах, выбрались на волю и, рассевшись на загодя притащенном длинном сухом стволе, стали жадно вбирать и легкими и кожей свежий, ласковый, чуть обдувающий воздух. Хорошо!

Впрочем, минут через пять ноги стали внятно покусывать комары да и тела уже подостыли. Волей-неволей пришлось возвращаться в пекло. Против ожидания в палатке оказалось хорошо: тела восприняли тепло как неожиданное блаженство, укусы скоро забылись…

– Ну что, согрелись? – для формы спросил главный банщик. – Тогда разобрали веники и будьте наготове. Поехали!

И он плеснул на каменку от души. Снова хлынул влажный жар, который встретили в пять веников. Жар метался от телу к телу, лез к потолку, прятался в углы и вбирался, вбирался в поры…

– А ну-ка вдогоночку! – не отставал от каменки Юра, и экзекуция началась по новой…

– Хорош, – первым не выдержал Петрович и полез на выход. За ним и другие. Но свежести воздуха явно было мало.

– Э-эх! – крикнул Юра и бухнулся с обрыва в темную глубокую протоку. Тотчас он вынырнул, рванул к берегу и, вылезши, бегом кинулся по свежеустроенным ступенькам на обрыв и далее к бане.

– Ловим иголочки! – крикнул он и скрылся в палатке.

Ласточкой сверкнул в воздухе Малевич, а за ним метнулся и Карцев. Холоднющая вода обожгла тело, перехватила дыхание, заставила резко вынырнуть и плыть к берегу. Жаркого дурмана как не бывало. Он бодро юркнул в палатку и проскочил мимо Юры в свой угол. Кожу тотчас непривычно закололо изнутри – впрочем, небольно. Это состояние длилось не больше минуты, а за ним пришло блаженное тепло. Дышалось на удивление легко, свободно, глубоко.

Тем временем в баню вернулись все, и Юра завел прежнюю канитель с паром. На этот раз парились уже не наспех, от души. Потом вновь ныряли и вновь парились… Глотки их явно прочистились, голоса посочнели. Хотелось петь.