Текст книги "Город возможностей"

А реальность такова…

Москва, как лоскутное одеяло, будто «сшита» из разных городов. «Лоскуты» различаются не только стилем застройки каждого района, но и, в зависимости от их удаленности от центра Москвы, ценовой категорией и престижностью.

Первый слой – это все, что внутри Садового кольца. Здесь недвижимость необычайно дорогая и по расценкам на третьем месте в мире. Эта часть Москвы обычно и демонстрируется в кинофильмах, сериалах и остается неким столичным образом в сознании провинциалов. Ее можно увидеть, изредка приезжая в Москву в командировки, на картинках, открытках, в кино, в сериалах, в программе «Время». Но она недоступна подавляющему большинству приезжих в Москву! Если только они не являются провинциальными олигархами или уже основательно не «раскрутились» в Москве. Снять жилье в этой части Москвы тоже необычайно дорого. Да и инфраструктура центра очень дорога, так как рассчитана на деловых людей. Продуктовых магазинов крайне мало, а в тех, что есть, цены высоки. Придется ездить в окраинные гипермаркеты и «затариваться» впрок. Красиво прокатиться по Кутузовскому проспекту Москвы, как по Уолл-стрит в Манхэттене! И жить здесь было бы красиво. «Бы».

Второй слой. Это то, что находится не далее чем в трех-четырех станциях от Садового кольца. Это хорошие, обустроенные и, естественно, дорогие районы. Квартиры здесь тоже очень дороги. Их цены неподъемны для приезжего. Здесь в основном проживают либо те, кто получил их от государства, либо успешная прослойка москвичей и провинциалов, составляющих штат топ-менеджеров, успешных бизнесменов среднего достатка. В общем, прослойка успешных людей с высокими доходами. В этом слое много жилья арендуется, его выгодно сдать приезжим талантливым специалистам из регионов, которых переманивают крупные компании.

Третий слой. Это районы, расположенные либо на конечной станции метро, либо за две-три станции от нее. Вот здесь в основном и селятся, снимают квартиры те, кто приезжает из регионов в Москву. Мелкие честолюбивые предприниматели из провинции, мечтающие о крупном деле, менеджеры среднего звена и те, кто еще только начинает успешную карьеру в Москве. Собственно говоря, здесь проживает трудолюбивый приезжий средний класс, работающий в Москве, и коренные москвичи, получившие квартиру по наследству. Продав добротную трехкомнатную квартиру в любом из пяти крупнейших российских городов, провинциал сможет купить здесь лишь однокомнатную. Но обстановка этих спальных районов уже далеко не несет той глянцевой столичности, не воплощает тех образов и мечтаний, которыми тешил себя провинциал. Она ненамного отличается от обстановки любого ухоженного провинциального района города-миллионника. Мне она показалась какой-то более неряшливой по сравнению с в целом непривычным московским колоритом. Народ здесь попроще. Проживает много москвичей рабоче-крестьянской формации, которые получили здесь жилье от государства. Народ кишит приезжими узбеками, таджиками и жителями из регионов. Вот сюда нужно приехать и пожить, перед тем как принять решение мигрировать в столицу. Добираться до центра на метро обычно около часа в давке. На машине часа четыре туда и обратно, учитывая пробки. В этом слое есть обширные районы, полностью застроенные хрущевками, где как-то грустно и сумрачно. Персонаж «Нашей Russia» Сергей Юрьевич Беляков вполне может проживать в таком районе Москвы, а не обязательно в Таганроге. И не обязательно Таганрог везде так мрачен, как его изображают. Даже можно предположить, что в нем есть районы поприличнее хрущевских районов Москвы.

Четвертый слой. Ближнее Подмосковье. Оно уже ничем не отличается от провинции. Сюда мигрирует значительная часть приезжих из различных городов и весей. Как правило, это люди, подавшиеся в Москву за большими, чем у себя в провинции, заработками, переселенцы с Севера, военные. Талантливые служащие, чей труд более ценен в столице, чем у них на родине. Адаптации к Подмосковью, на мой взгляд, здесь уже не требуется, так как оно немногим отличается от провинциального города, тем более крупного. Да и некоторые жители Подмосковья не хотят жить в самой Москве. Но здесь уже возникают ощутимые проблемы с дорогой. Ведь въезд и выезд за пределы МКАД крайне затруднен из-за пробок.

Есть еще и пятый слой. Дальнее Подмосковье. Но о нем я умолчу, так как никогда там не был.

Еще есть север и юг Москвы, северо-запад и юго-запад, северо-восток и юго-восток. Север считается более престижным и дорогим, нежели юг, из-за экологии и меньшего числа промышленных предприятий. Есть отдаленные районы типа Бутово, которые являются именем нарицательным в анекдотах и шутках. Каждый район имеет свой облик, уникальную структуру и может быть более или менее комфортным. Каждый крупный район Москвы можно сравнить с отдельным городом, слепленным в одно целое и скрепленным одним названием. Все это желательно не спеша изучить до переезда. Чтобы не попасть в район, вызывающий негатив и отторжение. Ведь, в самом деле, жить-то придется не в Москве с картинки, а в том районе, который вы выберете.

Комплекс провинциала

…Там среди стариков, местных жителей, я не раз слыхал это слово, а слово это было:

– Мы москвичи!

И с какой гордостью говорили они это, сидя на завалинках у своих избенок. – Мы москвичи!

В.А. Гиляровский. Бани

В первый месяц жизни в Москве я впервые столкнулся с явлением «коренной – некоренной москвич». Время от времени я слышал уменьшительно-пренебрежительные интонации о тех, кто приехал жить в Москву. «Приезжие». Прожив пять лет в столице, я перестал замечать это явление, сросся с социумом Москвы. Но поначалу острое ощущение, что ты здесь «приезжий», как будто притягивает ситуации для «приезжего». Штампик московской прописки вызывает чувство комфорта, как шипованная резина в гололед. Стараешься замалчивать тот факт, что ты приехал недавно, чтобы в интонациях московского собеседника не слышать ноток снисхождения. Услышав в очереди очередную плюху провинциалам, я с раздражением рассуждал: «В Индии давным-давно придумали разделить людей на касты. А в России были дворяне и простолюдины. Но ведь дворяне гордились собой, своими делами и родом, а не местом проживания!» Кроме того, те, кто возвеличивает коренных москвичей и ругает провинциалов, раньше сами были приезжими, но, основательно обустроившись в столице, теперь считают себя вправе демонстрировать уже другим приезжим принадлежность к «высшей» касте.

Моё раздражение подпитывалось еще и тем, что я воспринимал пока только недостатки проживания в Москве. Да и «высокомерцы» как один не впечатляли. Однажды в автомобильной пробке «костерил» приезжих засаленный водитель маршрутки, с которым я поддержал разговор. Он ничем, кроме мата с ударением на «а», не отличался от водителя маршрутки любого другого города. А его неопрятность бросалась в глаза и нос. Чуть позже, жуя гамбургер в Макдоналдсе, я увидел, как пожилая уборщица, прибиравшая на столах, обругала при мне молодых приезжих киргизов, которые над ней подшутили: «Да кто вы такие??? Понаедут тут кто попало! Я коренная москвичка!!! А вы – лимита поганая…»

Как заметил А. Шопенгауэр, самая дешевая гордость – это гордость национальная. «Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей». Я бы здесь добавил: и гордость прописки. Так как суть одна.

У меня московская прописка, естественно, появилась сразу. А жена пока оставила провинциальную. В московской поликлинике, где все вгоняло в тоску и вызывало ассоциации с творением Достоевского «Бедные люди», врач голосом следователя сразу спросила: «Вы прописаны в Москве?» И как потеплел ее взгляд, как только она увидела у меня вожделенную прописку (принадлежность к касте)! А вот с женой без штампа прописки в паспорте врач беседовала как несостоявшаяся свекровь с залетевшей героиней фильма «Москва слезам не верит». Раз за разом я с удивлением отмечал правдивую философию моего любимого фильма «Кин-дза-дза!», где основным жизненным достижением считался цвет штанов их владельца. Как-то я нарушил правила и проехал под знак «Стоп». Остановили одновременно мой «Опель» и еще одну компанию из Волгограда на большом старом «Шевроле». Дэпээсовец с какой-то злобой забрал у меня и собратьев по несчастью документы для съема «отступных». Так вот, по волгоградской прописке он насчитал штраф в 500 р., а по московской – вежливо вернул документы, ограничившись символической суммой в пятьдесят рублей. Я на мгновение почувствовал себя членом ЦК на «спецпайке».

Первая моя квартира располагалась на втором этаже, подъезд, замызганный и неопрятный, дышал скорее провинциальной окраиной, чем столицей. И по вечерам на лестнице собиралась молодежь, человек по пять-семь. Галдели они до часу ночи (лишь потом, ближе к переезду, до меня дошло, что это была «наркоточка»), и я решил их выставить. Каково же было мое удивление, когда меня встретили с хладнокровным непониманием, без капли внимания и опасения. Я не выгляжу ботаником, и обычно молодежь такого пошиба относится к моим словам внимательно. И только когда я обмолвился, что здесь живу, прописан, – только тогда они вежливо пообещали не мешать мне и даже извинились. Видимо, как «приезжий» я был «лох» для них, а прописка сделала из меня «человека». Первый год я неотвязно чувствовал пренебрежение к провинциалам, то есть к себе, как классу. Включаешь радио, и Бачинский со Стилавиным (они были в паре на радио) профессионально издеваются над провинциалом, позвонившим из Тулы. С ним разговаривают как с придурком, которого открыто послать некультурно, но по нужде приходится с ним общаться. Включаешь телевизор – там «Камеди Клаб» хохочет над очередным провинциалом. Смысл такой: что еще может предложить нам тупая и примитивная провинция? Как назло, в этот год по всем радиоканалам транслировался хит «Девушка Прасковья из Подмосковья» (которая вознесла рейтинг провинциальной группы до небес). В ее насмешливых распевах я чувствовал, как одинока в своей провинциальной тупости и безысходности бедная провинциальная девушка. И что девушка-даун из Москвы, наверное, дала бы ей большую фору. Однажды моя потенциальная клиентка задала вопрос в лоб: «А Вы коренной москвич?» Я не удержался и соврал, что да, я коренной москвич. «А почему у Вас выговор не московский???»

Конечно, отказались мы друг от друга, но на душе было противно. Ведь я тоже влип в этот маразм! В начале прошлого века в Москве проживало всего 1 миллион человек. Сейчас здесь официально проживает около двенадцати с половиной миллионов (неофициально, естественно, больше). От коренных москвичей я услышал, что нужно три поколения проживших в Москве, чтобы стать коренным москвичом. Учитывая средний фон рождаемости и смертности, «настоящих», коренных москвичей в Москве проживает около 10 %. Из 10 человек – один. Остальные приезжие. Кроме того, читая хроники Гиляровского о быте москвичей начала двадцатого века, не возникает немого благоговения перед происхождением всех коренных москвичей. Большинство его хроник пронизаны мрачноватым повествованием и даже некоторым состраданием. Вначале он смачно описывает Хитровку и спившихся актеров и многие другие неприглядные тайны столицы, и лишь к концу книги повествование наполняется достойными и сильными представителями Москвы. Царь Петр Первый тоже считал, что не всякий коренной москвич может стать европейцем. Взял да и вывез лучших мастеров-москвичей, основав новую столицу. А ведь понятие «коренной москвич» еще и многонационально. Есть коренные москвичи – китайцы, которые, если следовать логике тех, кто прославляет московское происхождение, естественно, круче, умнее и вообще – «китайцы особой московской породы». То же самое можно сказать и о таджиках, узбеках, армянах, татарах и о коренных москвичах других национальностей.

Я же определяю коренных москвичей по их отношению к Москве. Для них главное стабильность, желание жить в этом городе комфортно и без суеты, с наименьшими затратами сил, денег, внутренней энергии. Не обязательно они формировались три поколения, достаточно просто родиться здесь. У них в большинстве своем нет «штурма обустройства», желания произвести особенное впечатление, сделать головокружительную карьеру, показать себя, заработать большие деньги или как-то «особенно реализоваться». Говоря по-народному, они не стремятся к излишним «понтам».

Многие из них работу стараются найти на госпредприятии рядом с домом, четко следят за всяческими субсидиями и льготами, умными обменами жилплощади. Четко умеют ловить скидки даже на продукты питания. Живут в квартирах, заработанных их родителями, ремонт часто скромный, без изысков. Они очень консервативны, в отношении к жизни иногда проскальзывают отголоски социализма брежневской эпохи. Здесь хочу заметить, что пишу о тех москвичах-обывателях, с которыми меня столкнула жизнь, и исходя из моего социального уровня. Это не относится, естественно, ко всем москвичам. Мой брат одно время снимал квартиру у «настоящих», коренных москвичей-мещан без смешанных признаков. Квартира никогда не ремонтировалась, но соблюдалась идеальная чистота. Брата сразу попросили приобрести свою туалетную бумагу, моющие средства и дезодорант в туалет. На кухне всегда приглушенно горел газ, чтобы не тратить спички. Продукты они покупали на очень отдаленном оптовом рынке, где цены были немного ниже, чем на других. Квартиру они умело «наменяли». Жили за счет аренды, и муж-«приезжий» кормил дочь – коренную москвичку. Кстати, свои обязанности в отношении съемщика они выполняли с немецкой четкостью. Да, и еще. Все коренные мещане-москвичи обязательно выбираются на дачу по выходным. Такое ощущение, что их родители «пробивались», а они решили «отдохнуть».

Ну, и «приезжие». Вот за счет них и кипит жизнь в Москве. Безудержное желание показать себя, сделать карьеру, много зарабатывать, много работать, удачно выйти замуж. От них можно часто слышать о самореализации, достижениях. Они при первой возможности сделают современный ремонт в квартире, купят в кредит иномарку, с иголочки оденутся. Они не жалеют себя, доходя порой до безрассудства (их, естественно, тоже не жалеют). На лестничной клетке с нами жила Нина Петровна. Она и ее сын – один из примеров жизни приезжих в Москве. Приехала она из Алма-Аты как беженка-русская уже в очень пожилом возрасте, вышла замуж за коренного москвича Серегу, разрушившего свой организм тяжелым монотонным трудом на мебельной фабрике и алкоголизмом. Разговаривал он так, будто его язык запутался в усах, водил к себе оравы собутыльников, содержал прокуренное жилище в чистоте мусоропровода. Как она уговорила его жениться на себе, тем самым став вполовину собственницей, да еще и сына прописать, мне не ясно. Но она внесла в его жизнь чистоту, упорядоченность и благопристойность. Продав жилье в Алма-Ате, сделала в его квартире евроремонт, купила новую мебель и бытовую технику (отобрала из моей бригады лучшего мастера, приманила и по-дружески оставила у себя). Одну комнату сдала в наем. Серегу отучила пить, снова устроила на фабрику. Ее сын Игорь устроился в агентство недвижимости по аренде и, работая до 12 ночи, стал очень неплохо зарабатывать. Провернув несколько левых сделок, он открыл уже свое агентство по аренде. Но просиживал на работе всегда допоздна. Ну а Нина Петровна не долго сидела без дела и занялась профессиональной уборкой в квартирах.

Сын Игорь находил богатых постоянных клиентов – Нина Петровна делала первоклассные уборки в их арендованных жилищах. Одно время мы не могли ее застать даже в выходные (набрала заказов), потом соседка немного остепенилась. Несмотря на преклонный возраст, она неустанно трудилась, с гордостью сообщая о новой дорогой покупке. Да, через год Нина Петровна купила норковую шубу. Приходя к нам в гости, она долго крутилась перед зеркалом, собирая комплименты, и со статью барыни просила повесить шубу в шкаф. Разница с первым примером, я думаю, налицо. Истина же где-то посередине.

Татьяна Оптимистова:

– Мирослав рассуждает уж как-то однобоко и зацикленно. Все у него черно-белое. И все-то коренные москвичи консервативны. И все-то приезжие стремятся добиться успеха и по-настоящему креативны и работоспособны. А я вот не согласна с этим!

Иван Здравомыслов:

– Каждый видит жизнь по-своему. Через призму своих внутренних переживаний. Но как говорят в народе, без причины даже чирей не вскочит. Видимо, Мирослава действительно что-то задело, раз он все это вспомнил, подметил, написал.

Пытаюсь разглядеть преимущества

Несмотря на явные несоответствия московской жизни моим ожиданиям, я стремился к ней побыстрее приспособиться и проявить себя как успешный предприниматель. Проявлялось это в суете мухи, бьющейся о стекло, в резких, как неожиданный понос, и малоэффективных действиях, мыслях, что работа на рыночном пространстве Москвы уже сама по себе принесет большой успех. Ведь Москва – это финансовый Вавилон! Работал я достаточно активно. Управлял своими торговыми точками в регионах и хотел создать что-то новое в Москве. Причем намеревался создать что-то более крупное, чем раньше, не наработав новых навыков и не приспособившись к самому городу.

Вообще, это одна из больших ошибок, которые совершают и будут совершать многие приехавшие в столицу, – желание покорить Москву быстро, рассчитывая только на ее возможности. Тогда как необходимо время для наработки новых навыков в работе, для адаптации к мегаполису, к климату и обстановке, умение сберегать деньги и силы, которые Москва начинает «пылесосить» со страшной силой. Здесь, даже если ты предприниматель пока еще весьма невысокого полета, умное решение – устроиться поначалу в крупную компанию рядовым менеджером с небольшим окладом. Поработать годик-другой, вырасти, научиться работать в московском (а не тульском или тюменском, к примеру) режиме, привыкнуть к новому ритму жизни, а потом штурмовать новые вершины. Ведь пока восприятие Москвы не станет полностью позитивным и комфортным, создать что-то лучшее, чем в родном городе, вряд ли удастся. Но опыт приходит иногда через болезненные ошибки и потери. Не скажу, что я много терял денег или терпел убытки, – скорее, стоял на месте. Терял же, естественно, время и уверенность в себе.

Времени на разъезды по Москве уходило непомерно много. В два места на метро – и уже большая часть рабочего дня прошла. Или в одно место на машине – обратно поздно вечером. Я постоянно ощущал нетерпение и недовольство, что все складывается наихудшим образом.

Если я шел в банк, то находил там огромную очередь, давку – и терял часа три (тогда еще не ввели электронные очереди в некоторых известных банках). Помню, добирался с Ленинградского проспекта к себе на «Рязанку» пять часов, все время останавливаясь, чтобы спросить, как дальше ехать (тогда еще не было автомобильных навигаторов), терзая на коленях карту Москвы. Когда затемно добирался до постели, было ощущение, что долго били палками, и чувство восторга от того, что сильная боль прошла.

Будто злобная фея вдруг наколдовала – на все, что бы ни делал, я тратил в четыре раза больше времени и сил. Описывая это сейчас, попивая крепкий кофе и спокойно размышляя над своими ошибками, можно, как футбольный болельщик, орать и возмущаться тупости и слепоте главного игрока. Действительно. Он играл на стадионе размером с детский и вдруг попал на взрослый, на поле, в десять раз большее. И не может привыкнуть к тому, что играть нужно совсем по-другому. Он по привычке несется за мячом на другой конец поля. Но так как поле огромное, он выдыхается и никак не может отдышаться. Уровень претензий к себе огромный, и даже обдумать некогда, как проложить путь.

С одной стороны, я считал, что в Москве можно заняться чем-то более солидным, чем в регионах. Но никак не мог найти времени для того, чтобы спокойно обдумать новые направления развития. Эта неразбериха в собственных желаниях и целях может длиться всю жизнь или внезапно прекратиться. Но прекратится она, когда игрок вдруг получает такой силы удар, после которого уже себе дороже не размышлять. Привычка суетиться и что-то все время делать иногда может быть крайне вредной. То, что я делал, давало результат, которому надо было радоваться. Но я почему-то полагал, что у меня в первый же год дела должны идти в гору. Все иллюзии и мечты выдалбливались из меня отбойным молотком жестокой реальности. А ведь еще недавно я ожидал, что все будет здорово, как в кино. И уже был не рад своему приезду. Появились первые мысли отчалить обратно. Естественно, мое восприятие Москвы, особенно первых лет, было достаточно мрачным.

Если я приезжал на окраинную станцию метро, то ощущал лишь запахи биотуалетов и неопрятной толпы. Если ехал в метро – видел бомжей и каких-то бедолаг.

Аналогичное моему восприятие я увидел в описании Москвы Гиляровским. Начинается оно с мрачных Хитровских трущоб, каких-то бедняков, воришек, пьяниц, картин, пронизанных нуждой и бедностью. Такое ощущение, что описывается не московский быт конца девятнадцатого века, а жизнь ссыльных на каторге. Например, после описания Хитровки «дядя Гиляй» дает смачное описание сточных тайн Неглинки. Это ж надо залезть ради этого в канализационный люк! После описания питейных притонов и пьянчужек повествование теплеет. Вот промелькнуло общество художников, начинается описание ресторанов, купцов и всяческого старинного «гламура». От черного и скверного – к светлому и радостному. Заканчивается повествование подлинным восхищением Москвой, описанием смачных трапез в шикарном трактире. Здесь я могу предположить: как любой провинциал, Гиляровский видит вначале только самую темную сторону московской жизни. Не приспособившись к ней и прикладывая огромные усилия, чтобы найти здесь достойное место. В этот период Москва кажется мрачной и поворачивается самой темной своей стороной: Хитровкой, Сточной канавой, трактиром «Каторга». Гиляровский показывает все ее недостатки, стоки. Но по мере приспособления и достижения успехов восприятие Москвы все теплеет. Потом уже идет повествование исключительно о радостной стороне жизни в Москве.

С женой мы постоянно спорили. Она мне твердила, что народ в метро одет весьма прилично: «Где ты увидел неряшливых и безвкусно одетых людей?» Тогда как я видел большую шевелящуюся массу слишком «по-разному» одетых людей. Нет, это понятно, что метро не требует вечерних платьев, да и средний класс в основном на машинах. Но это сейчас понятно. Впоследствии я много встречал семейных пар наподобие нашей. Где один из супругов видит Москву с темной стороны, а другой с непримиримо светлой. Здесь, как в анекдоте: «Мужская логика: ну и что, что в ушанке, телогрейке и валенках, зато тепло! Женская логика: подумаешь – мозги и попу отморозила, зато красиво!»

Ситуация осложнялась тем, что мы жили в однокомнатной квартире и в первый же год у нас родился второй ребенок. Пеленки, памперсы, крик по ночам. Возвратившись из центра Москвы, измученный пробками, я ставил машину на стоянку и еще минут двадцать топал к своему дому. (Опять провинциальная слепота. Привычка, чтобы все было правильно. Машину моего класса можно было оставлять во дворе. В Москве оставляют во дворе машины и в два раза дороже моей.) Иногда водил старшего в подготовительную школу. Чисто физически выматывался страшно по сравнению с провинцией. Было бы ради чего. Я ведь и так все имел у себя дома, а здесь навалились неудачи, да и никак не мог привыкнуть к ритму столицы. На этой стадии, чтобы избежать дальнейших мучений, уже следовало поставить вопрос об отъезде.

(Это я к тому, что прежде, чем переезжать, лучше пожить в Москве полгода или год. Это как жениться. Нужно узнать будущего партнера, а для этого сначала просто пожить вместе.)

Но уральское упрямство и завышенные ожидания (скорее, ожидания жены) толкали к дальнейшим свершениям. Жена насмерть стояла, что все только начинается, мы на грани большого прорыва. Мне сразу вспоминается история, как мы школьной компанией июльским знойным днем двинули в каникулы на рыбалку. Главный агитатор одноклассник Саня наобещал нам, точно Лелик из «Бриллиантовой руки», что клев будет отменный, а идти всего ничего. Мы шли километр за километром, таща свои рюкзаки и обливаясь потом. А Саня нас подбадривал: еще чуть-чуть, и мы придем… еще чуть-чуть. В середине пути мы взмолились. Саня был непреклонен. Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть. Так мы отмахали десять километров, пока не добрались до места.

Моя жена была в роли Сани: «Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть».