Текст книги "Великий Бисмарк. «Железом и кровью»"

На выборах в прусское Национальное собрание, открывшее свои заседания 22 мая 1848 года, шансов у Бисмарка не было. Поэтому он даже не стал выставлять свою кандидатуру. Но это вовсе не заставило его отказаться от активной деятельности. Характерной чертой, во многом определявшей политическую карьеру Бисмарка, была способность плыть против течения, отстаивать свои идеи даже тогда, когда все, казалось, было на стороне его противников. В биографии «железного канцлера» есть два эпизода, когда он с небольшим числом сподвижников, едва ли не в одиночку, почти демонстративно действовал вразрез с господствовавшими в стране настроениями – и в итоге выходил победителем. Первый эпизод пришелся на революцию 1848–1849 годов, второй начнется полтора десятилетия спустя, после назначения Бисмарка главой прусского правительства. Особенно примечателен тот факт, что его упорство не было бездумным упрямством, а скорее сознательной линией человека, уверенного в своей правоте на основе постоянного анализа происходящего и рассмотрения альтернативных вариантов. Это подтверждается тем обстоятельством, что Бисмарк и в первом, и во втором случае предпринимал попытки найти компромисс с большинством, не отказываясь в то же время от своих основных устремлений.

На первых порах, однако, казалось, что Бисмарк окажется не у дел. Он вернулся в Шенхаузен, где много времени проводил сидя на диване, куря сигары и мрачно размышляя о происходящем в стране. Его волосы к тому моменту уже начали редеть, а талия терять стройность. Еще весьма молодой мужчина в эти месяцы, по свидетельству очевидцев, любил надевать костюмы покойного отца, подходившие ему по размеру, – не столько из экономии, сколько из протеста против всего нового, чему он противопоставлял старый добрый мир сельского юнкера. Однако попытка отгородиться от происходящих событий стала лишь кратким эпизодом. Для Бисмарка это было время определенного переосмысления своей позиции. Ранее он выступал в защиту короля, но король, по всей видимости, уступил революции. Чьи же интересы следовало защищать теперь? Ответ был прост – того сословия, к которому принадлежал сам Бисмарк. В действиях победивших либералов он видел в первую очередь стремление ущемить права крупных землевладельцев, а также отобрать их собственность. Против этого он намерен был бороться всеми своими силами.

В условиях революции консерваторам все же пришлось позаимствовать методы политических противников и основать собственный печатный орган для широкой пропаганды своих идей. С 4 июля начала регулярно выходить «Новая прусская газета», которая благодаря занимавшему почетное место на самом верху первой полосы изображению Железного креста вскоре стала широко известна под именем «Крестовой газеты». На выпуске такого издания Бисмарк начал настаивать еще до революционных событий – в частности, свой проект он обсуждал с Леопольдом фон Герлах в июне 1847 года, – однако услышан был далеко не сразу. Впрочем, и теперь он не получил в свои руки руководство газетой – то ли из-за своей одиозной репутации, то ли из-за апрельской речи, которую ему еще не простили его политические покровители, то ли из-за молодости. Главным редактором стал Герман Вагенер, который на долгие десятилетия останется одним из лидеров прусских консерваторов. Однако Бисмарк выступал в роли одного из главных авторов статей «Новой прусской газеты», во многом определявших лицо издания. Точное число текстов, принадлежавших его перу, не установлено по сегодняшний день – в соответствии с обычаями публицистики XIX века, имя журналиста, как правило, не указывалось. Несомненно, что количество статей, написанных Бисмарком, исчислялось десятками. Перо молодого консерватора отличал тот язвительный и полемичный тон, который был характерен и для его устных выступлений. Бисмарк участвовал и в обсуждении вопросов, связанных с обликом газеты, – в частности, выступал за публикацию в ней объявлений и биржевых новостей, чтобы охватить как можно более широкий круг читателей.

Журналистской деятельностью он, однако, не ограничивался. Бисмарк принимал участие в создании «Союза за короля и отечество» в июле, причем изначально рассматривал его как некую тайную структуру, члены которой должны внедряться во всевозможные общественные организации и собирать информацию об их деятельности. Концепция не была принята – «Союз» стал головной организацией для локальных консервативных объединений, – однако эта работа помогла Бисмарку преодолеть охлаждение, наступившее между ним и Герлахом после его апрельского выступления в Соединенном ландтаге. В конце июля Бисмарк принял участие в формировании «Союза защиты интересов крупного землевладения», в рамках которого доминировали консервативные юнкеры, хотя были – больше для вида – представлены и крестьяне. Заседания Союза, прозванного «юнкерским парламентом», прошли 18–19 августа в Берлине – явный знак того, что у Национального собрания появился опасный конкурент. Бисмарк придавал ему большое значение – «речь идет не только буквально о существовании большей части консервативной партии, но и о том, бросятся ли король и правительство, стоящие на распутье, в объятия революции, объявят ли ее перманентной и перенесут ли ее в сферу социальных отношений»[64]64
  GW. Bd. 14. S. 111.


[Закрыть]. Не защита монархического режима, а защита интересов своей социальной группы, даже против королевской власти, – такова была идея Бисмарка, соответствовавшая традициям прусского юнкерства. Бисмарк еще весной с трибуны Соединенного ландтага активно выступал в защиту сельского хозяйства, интересы которого, по его словам, были ущемлены в ходе революции в пользу промышленности. Он особенно подчеркивал при этом единство интересов помещиков и крестьян, которые равным образом заинтересованы в благоприятной рыночной конъюнктуре, и яростно выступал против любых попыток внести разлад в отношения этих двух социальных групп, «опорочить в глазах сельского населения тех из его представителей, которые по своему образованию и развитию с успехом могли бы защищать в Национальном собрании интересы земли; с этой целью стараются искусственно возбудить недовольство против помещиков-дворян (…) Крестьянина обманывают, отрицая, что у него с дворянином-помещиком общие интересы сельского хозяина и общий противник в лице добивающейся исключительного положения промышленной системы, которая протягивает свою руку к власти в Прусском государстве»[65]65
  Бисмарк О. ф. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть]. Те же идеи он высказывал и в августе. Революция в его текстах оказывалась все чаще противостоянием не монарха и бунтовщиков, а «села» и «города». Все это говорилось вполне искренне – Бисмарк до конца своих дней считал, что землевладельцы образуют становой хребет государства и общества. Именно они, а не горожане способствуют процветанию страны – дворяне, помимо всего прочего, еще и тем, что бескорыстно служат своему отечеству, для чего им, естественно, требуется независимый источник доходов. На этом основании Бисмарк выступал против отмены налоговых привилегий юнкеров, и было бы наивным считать, что здесь не играли роль его собственные имущественные интересы. Как писал Э. Энгельберг, «организационные и агитаторские заслуги Отто фон Бисмарка при становлении «юнкерского парламента» неоценимы»[66]66
  Engelberg E. Op. cit. S. 304.


[Закрыть]. Этой же точки зрения придерживались, по всей видимости, и лидеры прусских консерваторов.

Укрепление позиций Бисмарка совпало по времени с новым этапом германской революции. Внешне казалось, что перемены идут полным ходом. В Берлине заседало прусское Национальное собрание, обсуждавшее вопросы государственного устройства королевства Гогенцоллернов; во Франкфурте-на-Майне – общегерманское Национальное собрание, рассматривавшее проблему объединения страны. И в том, и в другом парламенте тон задавала либеральная интеллигенция, проходили жаркие дебаты, принимавшие иногда отвлеченно-теоретический характер, и ощущался явный дефицит конкретных решений на злобу дня. При этом оставалось совершенно без внимания то обстоятельство, что никаких инструментов реальной власти в руках у собраний не было, и единственной их поддержкой являлось общественное мнение, которое не могло долго кормиться спорами об идеальном государстве. Пока революция буксовала, шок от восстаний у германских монархов постепенно проходил. Вокруг Фридриха Вильгельма IV сформировался кружок военных и консервативных политиков, получивший название «камарильи» и представлявший собой нечто вроде «теневого правительства». Во главе этого кружка стоял генерал-адъютант короля Леопольд фон Герлах. Последний вновь был главным покровителем Бисмарка, а его брат и сподвижник, Людвиг фон Герлах, называл молодого консерватора «весьма деятельным и интеллигентным адъютантом главной квартиры нашей камарильи»[67]67
  Schmidt R. Op. cit. S. 36.


[Закрыть]. Пока что только адъютантом – о том, чтобы молодой политик вошел в «руководящее звено», никто не говорил. Сам Бисмарк в этот период жил в Берлине в довольно стесненных условиях – доходы от двух сравнительно небольших поместий не позволяли ему вести дела на широкую ногу.

Осенью 1848 г. противники революции смогли перейти в наступление. На смену либеральным министрам пришел консервативный кабинет графа Бранденбурга. 14 ноября в прусской столице было введено военное положение. Фактически это был государственный переворот. Прусское Национальное собрание, так и не вышедшее из стадии теоретических дебатов, было сначала отправлено из столицы в провинцию, а затем и распущено 5 декабря, одновременно от монаршего имени была опубликована конституция Пруссии. В соответствии с ней в стране вводился двухпалатный парламент (ландтаг), причем члены верхней палаты (палата господ) назначались королем пожизненно, а нижней (палаты депутатов) – избирались населением на основе всеобщего и равного избирательного права. Ландтаг участвовал в законодательной деятельности (правда, король мог наложить абсолютное вето на его решения), но не мог влиять на формирование правительства, которое являлось прерогативой монарха. Сам факт существования парламента был существенным шагом вперед по сравнению с дореволюционными временами и предоставлял Бисмарку возможность продолжить свою политическую карьеру.

Это было тем более важно, что и король, и лидеры прусских консерваторов всерьез заблуждались в отношении молодого политика. Когда в конце 1848 года встал вопрос о назначении Бисмарка министром в новом, консервативном кабинете Бранденбурга, Фридрих Вильгельм IV категорически отверг эту идею. Согласно одной версии, его вердикт гласил: «Использовать только при неограниченном господстве штыка», согласно другой – «Красный реакционер, пахнет кровью, использовать позднее»[68]68
  Ebenda. S. 38.


[Закрыть]. То, что перед ними – не твердолобый юнкер, а достаточно гибкий и прагматичный реалист, не понимали ни друзья, ни враги. Впрочем, осознавал ли это сам Бисмарк?

Герлах и другие лидеры «камарильи» относились к Бисмарку в тот период как к адъютанту, способному исполнителю, которого, однако, не привлекали к обсуждению и принятию серьезных решений. Именно поэтому он старался обеспечить себе поддержку не только «сверху», со стороны покровителей в Берлине, но и «снизу», активно контактируя с юнкерами округа Ерихов. «С сентября месяца я словно челнок между здешними местами, Берлином, Потсдамом и Бранденбургом, так что уже не могу видеть Гентинское шоссе», – писал он в декабре брату из Шенхаузена[69]69
  GW. Bd. 14. S. 121.


[Закрыть]. Влияние молодого политика медленно, но верно росло, и он в целом был доволен происходящим. «Что касается политики, то там у меня все развивается в соответствии с моими пожеланиями, – писал он Иоганне, – и я благодарен Господу за то, что он доверил мне неоднократно и значительно послужить доброму делу»[70]70
  Ebenda. S. 120.


[Закрыть]. Во время ноябрьского переворота его активность достигла пика. Бисмарк учился вращаться в придворных кругах, постигал сложную науку политики, балансирования между различными силами и группами интересов.

Начало 1849 г. Бисмарк провел в предвыборной борьбе. Поскольку в родном округе шансов у него практически не было, ему пришлось выставить свою кандидатуру в более консервативном Бранденбурге. Здесь ему была обеспечена поддержка родственников жены, пользовавшихся в городе большим авторитетом. Однако и тут ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы хоть немного смягчить закрепившуюся за ним репутацию твердолобого реакционера. «Мы консервативны, да, очень, но все же не как Бисмарк», – описывал он настроения местных жителей в письме Иоганне[71]71
  Kolb E. Op. cit. S. 29.


[Закрыть]. Все же 5 февраля ему удалось, с трудом собрав необходимое большинство голосов, стать депутатом нижней палаты ландтага. Консерваторы составляли в ней явное меньшинство – всего лишь 53 из 352 мест. Палата депутатов открыла свои заседания 26 февраля, однако уже два месяца спустя оказалась распущена, когда конфликт между либеральным большинством и короной оказался слишком серьезным. Непосредственным поводом для роспуска стало принятие резолюции об отмене военного положения в Берлине. Чтобы избежать противостояния с парламентом, король внес серьезные изменения в правила выборов. В Пруссии было установлено так называемое «трехклассовое избирательное право», просуществовавшее вплоть до 1918 года. Суть этой системы заключалась в том, что все избиратели были разделены на три категории в зависимости от величины уплачиваемых ими налогов. Наиболее крупные налогоплательщики, уплачивавшие треть от общей суммы поступавших в казну налогов, составляли первый класс, а масса мелких налогоплательщиков, также в общей сложности платившие треть всех налогов, – третий класс. Каждый класс налогоплательщиков выбирал треть от общего числа выборщиков, которые, в свою очередь, избирали депутатов. Пропорции при этом были таковы, что один голос избирателя из первого класса равнялся голосам трех избирателей из второго класса и двадцати – из третьего. В таких условиях консерваторы, пользовавшиеся значительной поддержкой среди имущих слоев населения, смогли на июльских выборах значительно усилить свои позиции в палате. Бисмарк также оказался в числе депутатов. Его политическое кредо осталось неизменным, как писала одна из газет, в стене зала заседаний следовало бы сделать нишу, чтобы он мог сесть еще правее. К существующему парламенту он относился скептически, ему было бы больше по душе сословное представительство, в котором, однако, должны быть представлены люди из всех слоев общества, в том числе малоимущих. Бисмарк полагал, что «простой народ» в массе своей консервативен и верен королю. Он по-прежнему выступал против любых соглашений и компромиссов с либералами, на которые была готова часть консервативной партии. Осенью, посетив вместе с сестрой могилы павших в ходе берлинских уличных боев 18–19 марта 1848 года, он писал Иоганне: «Даже мертвым я не мог простить, мое сердце было полно горечи по поводу поклонения могилам этих преступников, на которых каждая надпись кричит о «свободе и праве» – насмешка над Богом и людьми»[72]72
  GW. Bd. 14. S. 143.


[Закрыть].

К этому моменту Бисмарк уже окончательно порвал с карьерой сельского помещика – вслед за Книпхофом Шенхаузен был в июле сдан в аренду. В распоряжении семьи остался только господский дом, но и он использовался нечасто – семейство переехало в Берлин, в квартиру на углу Беренштрассе и Вильгельмштрассе. Правда, половину квартиры занимал его зять Арним, который также являлся депутатом. К этому моменту Бисмарк уже стал отцом – 21 августа 1848 года родилась его дочь Мария. 28 декабря 1849 года за ней последовал сын Герберт. Третьим ребенком станет Вильгельм, который родится 1 августа 1852 года и которого в семье обычно называли на английский манер Биллом. Иоганне жизнь в большом городе с маленькими детьми пришлась не по вкусу, и она в начале 1850 года уехала в Рейнфельд. Возможно, на это решение повлияла жизнь в одной квартире с сестрой мужа – тесная связь между Мальвиной и Отто, несмотря на свой родственный характер, заставляла Иоганну ревновать. Как и всегда в дальнейшем, она не показывала своей ревности, от чего, вероятно, страдала еще больше. После ее отъезда Бисмарк снял меблированную комнату, а затем маленькую квартиру на той же Беренштрассе. До лета 1851 года супруги виделись лишь эпизодически. Один из современников описывал Бисмарка в те дни как высокого грузного мужчину с рыжими бакенбардами, приплюснутым носом, насмешливой улыбкой над тяжелым подбородком и ясными умными глазами[73]73
  Richter W. Op. cit. S. 59.


[Закрыть].

К лету 1849 года основным вопросом для прусских политиков стала проблема объединения Германии. В 1848 году этим сюжетом занималось вызванное к жизни революцией общегерманское Национальное собрание, заседавшее во Франкфурте-на-Майне, поэтому прусская правящая элита игнорировала его. В Национальном собрании столкнулись две точки зрения на будущее германского государства. Так называемое «великогерманское» решение предусматривало создание единого государства с участием Австрии, в границах которого оказались бы все немцы, жившие в Германском союзе, однако также и многочисленные народы, населявшие Габсбургскую монархию – венгры, хорваты, итальянцы, словаки… Получавшееся в итоге государственное образование превращалось в огромного неповоротливого монстра, который с трудом мог претендовать на то, чтобы считаться государством немцев. Единственным способом избежать этого мог стать распад Австрийской империи, при котором к Германии отошли бы ее территории, населенные немцами, а балканские владения оказались бы предоставлены самим себе. Однако это представлялось маловероятным из-за позиции австрийских политиков. Поэтому большинство заседавших во Франкфурте депутатов являлись сторонниками так называемого «малогерманского» варианта – объединение Германии без Австрии.

Именно такое решение было принято в 1849 году, когда завершились многомесячные прения по вопросу о будущем страны – однако у Национального собрания уже отсутствовали средства для того, чтобы провести его в жизнь. Разработанная и принятая в конце марта общегерманская конституция была в таких условиях не более чем клочком бумаги. И скорее жестом отчаяния со стороны парламентариев стало предложение императорской короны прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV, которое он в апреле 1849 года высокомерно отверг, заявив, что с удовольствием принял бы корону из рук германских монархов, а не деятелей революции. 21 апреля предложение депутатов общегерманского Национального собрания стало предметом обсуждения в прусском ландтаге. Бисмарк, взявший слово, четко и недвусмысленно обозначил свою позицию, совпадавшую со взглядами большинства консерваторов. Пруссия, заявил он, не имеет права растворяться в Германии, она должна в первую очередь сохранить себя. Прусская и общегерманская конституции в их нынешнем виде сосуществовать не могут; пожертвовать первой ради второй значило бы пойти наперекор интересам монарха и всей страны. «Германского единства хочет каждый, кто говорит по-немецки, – завершил он свою речь, – но я не желаю его при такой конституции». Пруссия должна «быть в состоянии диктовать Германии законы, а не получать их от других»[74]74
  WIA. Bd. 1. S. 213.


[Закрыть]. Завершение речи звучало весьма эффектно: «Франкфуртская корона может быть весьма блестящей на вид, однако золото, которое придаст ей истинный блеск, она может приобрести только за счет того, что в нее будет вплавлена корона прусская. Однако я не верю, что переплавка в форму этой конституции будет удачной».

Уже в этот момент сформировались основы концепции Бисмарка в германском вопросе: объединение страны должно происходить под главенством Пруссии, в соответствии с прусскими интересами и по инициативе прусской монархии. Летом 1849 года в одном из писем жене он заявил: «Этот вопрос будет решен не в парламентах, а дипломатией и оружием. Все, что мы обсуждаем и решаем по этому поводу, имеет не больше значения, чем ночные мечтания сентиментального юноши, который строит воздушные замки и думает о том, что некое нежданное событие сделает его великим человеком»[75]75
  Ebenda. S. 228.


[Закрыть]. Бисмарк был немецким националистом в гораздо меньшей степени, чем прусским патриотом. Это не значит, что идея германского единства была ему совершенно чужда, однако она однозначно уступала государственным интересам Берлина. Германия виделась ему, по сути, увеличенной в своих размерах Пруссией; достичь же этой цели следовало либо на основе соглашений с другими германскими монархами, либо – при благоприятных к тому обстоятельствах – силой оружия. В сентябре 1849 года, выступая в парламенте, Бисмарк заявил: «То, благодаря чему мы удержались, – это как раз специфическое пруссачество. Это – остаток многократно поносившегося закоренелого пруссачества, который пережил революцию, прусская армия, прусская казна, плоды многолетнего разумного управления и та живая связь, которая существует в Пруссии между королем и народом. Это приверженность прусского населения к своей династии, это старые прусские добродетели – честь, верность, послушание и храбрость, – которые пронизывают армию от ее основы, офицерского корпуса, до самого юного рекрута. (…) Мы – пруссаки и хотим остаться пруссаками. Мы не хотим видеть прусское королевство растворенным в прогнившем южногерманском уюте»[76]76
  Gall L. Op. cit. S. 103.


[Закрыть]. И, взяв слово еще раз: «Уважаемый оратор назвал меня заблудшим сыном Германии. Я думаю, это замечание носит глубоко личный характер. Господа! Моя Отчизна – Пруссия, я не покинул ее и не собираюсь покидать»[77]77
  Bismarck O.v. Die politischen Reden des Fürsten Bismarck. Stuttgart, 1892–1905. (PR). Bd. 1. S. 117.


[Закрыть]. В сложившихся условиях необходимо в первую очередь заботиться об укреплении позиций Пруссии на европейской арене, а это значит – избегать любых авантюр. Бисмарк не мог не понимать, что усиление его страны вряд ли будет благожелательно воспринято другими державами, и призывал к осторожности в данном вопросе.

И все же такая авантюра была предпринята. Мысль о создании единого государства под главенством Пруссии была вовсе не чужда Фридриху Вильгельму IV. В этом его поддерживал один из его ближайших советников, Иосиф Мария фон Радовиц. Венгр по происхождению, он был по сути своей увлекающимся мечтателем, имевшим большое влияние на столь же увлекающегося и романтичного монарха. Король был его единственной опорой, отношение к Радовицу со стороны других представителей политической элиты было более чем скептическим, его обвиняли в бездарности, нежелании и неумении видеть реальные обстоятельства происходившего и злоупотреблении доверием короля. «Он приносит несчастье всему, до чего дотрагивается», – характеризовал его Бисмарк[78]78
  Kolb E. Op. cit. S. 30.


[Закрыть].

В любом случае, момент для того, чтобы выступить с инициативой реформы Германского союза, был выбран, на первый взгляд, довольно удачно. Революция уже пошла на спад, но внушенный ею ужас заставлял правителей малых и средних германских государств стремиться к сближению с сильной прусской монархией, которая гарантировала бы им их короны. Австрия, со стороны которой можно было ожидать основное сопротивление реформе, была занята собственными проблемами – восстанием в Венгрии, которое грозило разрушить монархию Габсбургов. Проект Радовица предусматривал создание конфедерации германских государств, во главе которой должен был стоять прусский король, с единым парламентом, выборы в который проходили бы на основе трехклассового избирательного права по прусскому образцу. Эта конфедерация не должна была включать в себя Австрию, однако состоять в тесном союзе с монархией Габсбургов для того, чтобы совместно противостоять революции. В мае 1849 года Пруссия, Саксония и Ганновер договорились совместно продвигать прусский проект. Малые германские государства присоединились к последнему довольно быстро, однако такие крупные игроки, как Бавария и Вюртемберг, традиционно опасавшиеся прусского доминирования, решительно воспротивились формированию конфедерации под эгидой Берлина.

Бисмарк оказался в достаточно сложной ситуации. С одной стороны, он был убежденным противником проекта, в котором видел опасное заигрывание с силами революции. С другой – он не мог открыто выступить против монарха и правительства, интересы которых последовательно защищал на протяжении всей своей парламентской деятельности. В итоге молодой депутат вынужден лавировать. Его статьи в «Крестовой газете», критикующие проект конфедерации, появлялись анонимно и вызывали большое недовольство короля – как говорил впоследствии Герлах, если бы Фридрих-Вильгельм узнал, кто был автором текстов, на дальнейшей карьере последнего был бы поставлен крест. В ландтаге Бисмарк выступил 6 сентября с речью, в которой пытался пройти между двух огней, одновременно критикуя действия правительства и в то же время не давая повод заподозрить себя в нелояльности к монарху. Он говорил о том, что прусский парламент должен играть большую, если не решающую роль в определении внутреннего устройства будущей конфедерации – так, чтобы на общегерманском уровне не были приняты решения, не соответствующие интересам Пруссии. Любую политику в германском вопросе необходимо проводить, исходя из существующего соотношения сил, чтобы не превратиться в заложника чужих интересов. В своем выступлении Бисмарк обратился к образу Фридриха Великого, который, по его мнению, выбрал бы один из двух вариантов поведения – либо в союзе с Австрией восстановил бы прежний порядок, либо подчинил бы себе Германию, если необходимо, с применением силы. Какой из этих вариантов кажется лично ему более предпочтительным, оратор не уточнил, однако было очевидно, что проект конфедерации он не считал оптимальным.

Как писал Л. Галл, «эта речь значительно изменила положение Бисмарка не только внутри политической группировки, к которой он принадлежал, но и за ее пределами. Раньше его считали в первую очередь радикалом в вопросах внутренней политики (…) Теперь он неожиданно появился в образе человека, который мог формулировать аргументы против определенной политики с точки зрения разумного реализма, обращался не только к своим единомышленникам, но к различным группировкам, который мог рассматривать альтернативы»[79]79
  Gall L. Op. cit. S. 117.


[Закрыть]. Фактически именно эта речь открыла Бисмарку дорогу к дипломатической карьере, которая начнется менее чем через два года. Она стала первым шагом к изменению сложившегося имиджа твердолобого реакционера, укорененного в своих принципах и неспособного к какой-либо гибкости. Тем не менее до полного преодоления укоренившихся представлений о Бисмарке было еще очень далеко, особенно если речь шла о его политических противниках.

Пока прусский проект буксовал, международная ситуация стремительно менялась. Австрия при помощи России потушила венгерский пожар и – опять-таки с российской поддержкой – готовилась восстановить свои позиции в Германии. Фридрих Вильгельм IV и Радовиц, однако, упорно не желали принимать во внимание изменившиеся реалии. Компромиссные предложения Вены были отвергнуты. В январе 1850 года были проведены выборы в парламент конфедерации, который собрался 20 марта в Эрфурте, чтобы принять конституцию. Работа палаты продлилась чуть больше месяца и окончилась вполне успешно, что уже не имело практически никакого значения – к этому моменту Австрия уже начала активные действия в германском вопросе, и недавние союзники Пруссии один за другим откалывались от нее. Бисмарк вошел в число депутатов Эрфуртского парламента и даже являлся его делопроизводителем, принадлежа к консервативному меньшинству и открыто высказывая свое скептическое отношение к проекту конфедерации. В первую очередь он критиковал положение, которое занимала Пруссия в центральных органах власти, явно несоразмерное, по его мнению, реальному соотношению сил. В верхней палате парламента ей, например, принадлежал один голос из шести, хотя население страны составляло 80 % населения конфедерации. Правители малых государств могли тем самым «вынудить короля Пруссии против своей воли следовать их решениям и исполнять их, так что этот могущественный монарх окажется исполнителем чуждой воли в своей собственной стране», – заявил Бисмарк с парламентской трибуны 15 апреля[80]80
  WIA. Bd. 1. S. 287.


[Закрыть]. Учитывая реальную расстановку сил, эти соображения выглядели довольно надуманными и использовались только для того, чтобы каким бы то ни было способом торпедировать опасный проект.

Летом 1850 года австро-прусский конфликт разгорелся в полную силу. Еще в мае по инициативе главы австрийского правительства Шварценберга, стремившегося нанести Пруссии ощутимое дипломатическое поражение, был созван конгресс по восстановлению Германского союза. 2 сентября во Франкфурте-на-Майне собрался бундестаг. Пруссия и государства, входившие в конфедерацию, фактически бойкотировали оба этих органа. В Германии началось противостояние двух сил, которое достигло своего пика в ходе кургессенского кризиса.

Кургессен, одна из небольших северогерманских монархий, имел важное стратегическое значение, поскольку находился между основной частью Прусского королевства и Рейнской провинцией. Противостояние между курфюрстом, стремившимся сделать свою власть абсолютной, и общественностью достигло здесь такой остроты, что монарх попросил Германский союз ввести свои войска на территорию герцогства. Однако Кургессен являлся одновременно частью конфедерации, причем идею последней поддерживала именно оппозиция. Пруссия оказалась в исключительно сложной ситуации. С одной стороны, она вовсе не желала безучастно наблюдать за тем, как австрийские части окажутся на ее жизненно важных коммуникациях. Кроме того, отказ от вмешательства фактически означал бы полное крушение конфедерации. С другой стороны, ввод войск означал бы, по сути, поддержку либеральной оппозиции в конфликте с законным монархом, что тоже было недопустимо. В итоге прусские войска все-таки вошли в герцогство, что вызвало решительный протест Австрии, которая 21 сентября провела через бундестаг решение ввести в Кургессен контингенты Германского союза. Возникла угроза военного столкновения двух держав. При этом Пруссия находилась в международной изоляции – Россия, которая видела в любых внутригерманских переменах опасное нарушение установленного порядка, всецело поддерживала Австрию. Фактически к осени 1850 года прусская политика оказалась в тупике, из которого невозможно было выбраться без войны или серьезного дипломатического поражения.

Пруссия провела мобилизацию своей армии, однако всерьез о военном столкновении не думал практически никто из правящей элиты. Исключение составлял Радовиц, ставший 26 сентября министром иностранных дел и готовый идти до конца. Однако его влияние неуклонно падало. В середине октября глава правительства (министр-президент) Пруссии граф Бранденбург отправился в Варшаву, где встретился с российским и австрийским монархами и заверил их в готовности отказаться от конфедеративных планов и вернуться к дореволюционному устройству Германского союза. Это было отступление по всей линии, однако отступление в тех условиях спасительное. 3 ноября Радовиц был отстранен от должности; как писал Бисмарк, «от радости я верхом на стуле проскакал вокруг стола (…) Словно камень свалился с сердца»[81]81
  Ebenda. S. 325.


[Закрыть].