Текст книги "111 баек для журналистов"

№ 33. Байка «…Не хотел вас подводить»

Эта история из журналистской практики Георгия Кузнецова, известного исследователя телевидения и преподавателя факультета журналистики МГУ, в 1960-е годы работавшего на областном телевидении.

«…Шел очередной репортаж “Молодежь – в сферу обслуживания”. Телекамеры, установленные в ресторане, наблюдали за работой молодых официантов, представляли их зрителям. А потом журналист прошел по залу с микрофоном, спросил у людей, как их обслужили.

За одним из столиков сидели юноша и девушка. Увидев перед собой микрофон, девушка от смущения не смогла произнести ни слова. Корреспондент извинился и обратился к ее спутнику. Тот отвечал бойко: покормили вкусно, официантка была внимательна, и вообще все хорошо…

Потом журналист случайно встретил молодого человека в гардеробе, и они вместе вышли на улицу.

– Вы знаете, – сказал молодой человек, – нас очень долго обслуживали, мы целый час ждали бифштексы, а потом их принесли холодными и жесткими, даже нож не взял.

– А почему вы говорили совсем другое?

Парень заговорщически усмехнулся:

– Я же разбираюсь в политике! Не хотел вас подводить».

Мораль. «Так возвращается и бьет по голове бумеранг, который мы сами же и запускаем, – объяснял случившееся тележурналист. – Репортажи-инсценировки сделали свое дело. Теперь многие зрители постигли “правила игры”».

Комментарий. Обращаясь к коллегам, Г. Кузнецов говорил, что мы сами породили стереотип театрализованных репортажей. «Воспитали» зрителя по своему образу и подобию. Приучили к тому, что на экране все разыгрывается, как по нотам: репортер в нужном месте обязательно встречает нужного человека, который дает краткий обзор достижений за последний период. Если верить экрану, то все продавцы вежливы с покупателями, бифштексы хорошо прожарены, планы перевыполняются и даже силы природы ведут себя вполне прилично, а самолеты летают без аварий. И вот теперь, когда журналисты пытаются поломать эти «правила», многоопытный телезритель сразу уличает: товарищи, вы допустили оплошность!

Диапазон применения байки. При изучении истории советской тележурналистики.

№ 34. Байка «Токийская Роза»

В сентябре 1945 года, после победы над Японией, командующий 8-й армией США генерал Роберт Ейчелбергер вызвал арестованную сотрудницу «Радио Токио» Иву Тогури, которую американские власти хотели судить за предательство, и попросил ее сфотографироваться рядом с ним. Затем он спросил девушку, получила ли она пакет с пластинками, подписанный «Для Токийской Розы», который он приказал сбросить с Б-29 над Токио. И еще поблагодарил ее за замечательную музыку, которую она ставила для американских солдат в прямом эфире.

Мораль. Это единственный случай в истории, когда крупный военачальник оказал такую высокую честь сотруднику информационной службы противника, целью деятельности которой было разложение войск под его командованием.

Комментарий. Ива Тогури, или «Токийская Роза», как ее называли американские солдаты, – женщина-легенда, которую американские исследователи военной пропаганды называли «самой опасной и соблазнительной из всех ведущих, работавших на вражеских радиостанциях, вещавших на заграницу». Ей приписываются сверхъестественные способности воздействия на американских солдат, 70 процентов из которых предпочитали передачам из США волнующие трансляции «Радио Токио», где женщина с прекрасным голосом призывала их покинуть свои позиции и вернуться домой, прерывая монологи популярными джазовыми хитами. Японские военные психологи предполагали, что программы с джазом вызовут у вражеских солдат тоску по дому и приведут к потере желания воевать. Однако этого не произошло. Рядовые и офицеры – американцы с удовольствием настраивали свои радиоприемники, просто чтобы послушать джаз.

Иву Тогури называли самым популярным диск-жокеем всех времен и народов, хотя она стала ведущей случайно. Эта тихая и скромная девушка, родившаяся в США, приехала в Японию навестить родственников незадолго до нападения на Перл-Харбор, после которого она, несмотря на все усилия, не смогла покинуть страну и была вынуждена пойти работать на радио, поначалу машинисткой в иновещательной радиослужбе NHK. С 1943 года она заняла место ведущей вечерней программы «Ноль часов». Как отмечают исследователи, поменять американское гражданство на японское Тогури отказалась, заявив: «Тигр своих полос не меняет» (намек на звездно-полосатый американский флаг).

Она приветствовала американских слушателей как «Сиротка Эни». 22 февраля 1944 года Тогури начинала свою передачу словами: «Эй, там, привет всем врагам! Как делишки? Это Эни на волнах “Радио Токио”, и мы уже вот-вот начнем нашу регулярную музыкальную передачу… Новости в программе “Ноль часов” для наших друзей… То есть врагов! На территории Австралии и Тихого океана… Так что будьте начеку и следите за тем, чтобы дети ничего не слышали… Все готовы?.. Первый удар по вашей морали наносят “Boston Pops” песней “Srike Up The Band”».

Тогури призывала своих слушателей петь вместе с пластинкой, а потом замечала, что «сиротский хор» не слушается, комично разыгрывала обиду: «Что с вами не так, неблагодарные негодники? Я просто мечтаю пойти с вами поиграть с москитами!» Готовя своих «доблестных бритоголовых» (так называли морских пехотинцев) к «порочному удару по нравственности», Сиротка Эни забавно рассуждала на тему дискомфорта тропического климата («многовато москитов, маловато пива») и ставила пластинки со свежими джазовыми хитами… Тогури всегда разговаривала со слушателями медленным полушепотом. Многие солдаты характеризовали ее голос как «завораживающий» и «чарующий». «Токийская Роза» безраздельно властвовала в эфире.

Феномен ее влияния на солдат – совокупность многих факторов. Прежде всего, нервное истощение, которое наступает после долгих месяцев непрерывных боев в джунглях, которые значительно затрудняют выполнение любых боевых задач. Одичавшие солдаты, много месяцев не видевшие женщин, слышали очаровательный голос из радиоприемника, который не просто что-то монотонно бубнил, а представал милым и живым собеседником. «Радиогейша» – вот одна из характеристик деятельности Тогури, которую дают исследователи военной пропаганды на Тихоокеанском театре военных действий. Она умела усладить слух любого американца разговором, который был абсолютно близок и понятен – ведь именно так дома с ними разговаривали жены и подружки. При этом Тогури добавляла огромную долю своего личного, азиатского шарма. Именно поэтому она считается одним из главных секс-символов Второй мировой войны наряду с Марлен Дитрих и Мэрилин Монро. Она была не такой, как другие дикторши того времени. Ее главное оружие – язвительность. Она шутила наравне с мужчинами, и ее шутки действительно их задевали! К тому же не следует забывать, что слушатели никогда не видели Тогури, и каждый мог представить ее себе именно такой, какой ему хотелось бы видеть…

Первый суд освободил Иву Тогури за отсутствием улик. Однако журналисты Херста не могли допустить, чтобы такой прекрасный повод для публикаций пропал. Коллеги-журналисты развернули в американской прессе целую кампанию по оклеветанию радиоведущей и стимулировали новый суд, приговоривший японку к десяти годам тюрьмы, из которых она отсидела только шесть, получив освобождение за примерное поведение. В 1977 году обвинение сняли, так как выяснилось, что часть свидетельских показаний были ложными. Ива Тогури скончалась в 2006 году в Чикаго.

Диапазон применения байки. При изучении роли журналистики в информационных войнах.

№ 35. Байка «Бродят здесь корреспонденты…»

Почти на каждой войне у журналистов появляется своя песня. Известный русский журналист В. П. Буренин писал, что на Русско-турецкой войне 1877–1878 годов он в компании с другими журналистами пел песню военного корреспондента, в которой были такие слова:

 
«Бродят здесь корреспонденты,
Раздает им всем патенты
Русский колонель.
Получив с печатью бляху,
Тянут день и ночь с размаху
Всяку канитель…»
 

Мораль. В словах песни показано положение военного корреспондента на войне.

Комментарий. Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов в России впервые появился «институт» военных корреспондентов, разработали правила их пребывания на территории, где идут военные действия. Военный министр Д. А. Милютин, имея в виду потребность российской и западноевропейской публики в своевременных сведениях о ходе войны и неизбежность гласности, так как журналисты, не будучи допущены в армию, все равно найдут возможность следить за ее действиями издали и транслировать слухи, полагал за благо допустить присутствие корреспондентов на войне. Учитывалось и то, что русское общество, волновавшееся за судьбу братьев-славян, хотело больше знать о происходящем.

В начале войны при штабе действующей армии ввели специальную должность, на которую назначили полковника М. А. Газенкампфа, до войны преподававшего в Академии Генерального штаба (впоследствии – генерал и губернатор Астрахани). Ему поручили вести журнал военных действий, составлять срочные донесения для царя и заведовать делами печати при армии. Он же должен был разработать основания для допуска в войска корреспондентов и правила для них. Вскоре предложенный им проект документа был одобрен, и главнокомандующий Дунайской армией, Великий князь Николай Николаевич – старший издал приказ № 87, которым разрешал корреспондентам русских и иностранных изданий сопровождать войска на театре военных действий.

Газенкампф писал по этому поводу:

«Условия столь умеренны, что, без сомнения, достаточно предрасположат в нашу пользу представителей печати. Если же некоторые корреспонденты все-таки будут писать о нас в недружелюбном тоне (исполняя при этом принятые на себя обязательства), то этим можно бы пренебречь, ибо тем авторитетнее будут для общественного мнения дружелюбные о нас сообщения. Требование дружественного тона от корреспонденции, равно как и предварительная их цензура, будут нам же во вред: то и другое получит немедленную огласку и положит прочное основание недоверию публики к тем корреспондентам, которые будут допущены…»

Корреспондентам русских газет и журналов разрешалось находиться в войсках по просьбе ответственных редакторов и издателей, а иностранным – по рекомендациям наших посольств и высокопоставленных лиц. Для тех и других были обязательными условия:

а) не сообщать никаких сведений о расположении и численности войск, а равно никаких предположений относительно предстоящих действий под угрозой высылки из армии;

б) доставлять лицу, на которое возложена обязанность следить за содержанием корреспонденции, все номера газет, в которых будет напечатана информация;

в) о каждой смене своего местопребывания сообщать в штаб армии;

г) иметь при себе разрешение с печатью полевого коменданта Управления армией, удостоверение личности с фотографической карточкой и специальный наружный знак.

Таким знаком сначала была круглая бляха из меди с изображением орла, надписью «Корреспондент» и личным номером, которую носили на левом рукаве одежды.

Корреспондент «Нового времени» В. П. Буренин, работавший в Дунайской армии, дал описание бляхи, которую выдавали всем военным корреспондентам: «Бляхи круглой формы, медные; наверху выпуклыми буквами сделана надпись: «Корреспондент»; внизу – номер и печать сургучная; печать эта едва ли практична, так как может от жары растаять или ее размоет дождем. Мы придумали нашить бляху на трехцветную кокарду из национальных цветов (красный, синий, белый) и прикрепить на такой же повязке к рукаву».

Видимо, из-за неудобства приказом от 7 июня 1877 года № 1317 корреспондентскую бляху заменили на новый знак – трехцветную (черный, желтый и белый) шелковую нарукавную повязку, подбитую красным сукном. На повязке был серебром вышит двуглавый орел, и вокруг него полукружием сделана надпись: «Корреспондент»; ниже золотом выведен номер, под которым корреспондент значится в общем списке. Без этих знаков отличия журналистов не допускали на позиции. Правами корреспондентов пользовались художники, тогда исполнявшие роль фотокорреспондентов. Свободу передвижения творческого контингента в армии не ограничивали, но докладывать о каждой перемене своего местопребывания в штаб армии обязали.

Броские и видные издалека отличительные знаки, введенные для военкорров, были призваны выделить их на поле боя. Кроме того, они должны были вызывать у обеих сторон джентльменские чувства. Однако надежда на порядочность воюющих являлась скорее утешением, нежели защитой. Так, 30 августа 1877 года при штурме Плевны был ранен корреспондент «Биржевых ведомостей» Н. Максимов. В следующих боях получали ранения и другие журналисты.

Диапазон применения байки. При изучении истории военной журналистики.

№ 36. Байка «Таинственный “Correspodence Russe”»

В 60-е годы XIX века многие западноевропейские периодические издания в публикациях о России ссылались на «Correspodence Russe». Никто ничего не знал о таинственном русском корреспонденте, даже после того, как ссылки на него исчезли со страниц зарубежной прессы. Завесу тайну приоткрыл в своих «Воспоминаниях» бывший военный министр России Н. А. Милютин.

Мораль. «Ведение газетной полемики по вопросам чисто политическим, – пишет Милютин в «Воспоминаниях», – конечно, не было делом Военного министерства, но мои неоднократные попытки убедить нашего вице-канцлера, чтобы он принял на себя вести рядом с дипломатической войной и войну газетную, не имели успеха… Между тем, пренебрегать таким могущественным орудием, какова печать в наше время, при тогдашних обстоятельствах было даже опасно. Министерство внутренних дел также не брало на себя инициативы. Вот почему я решился принять на себя дело, которое вполне признавал чуждым Военному министерству…»

Комментарий. В то время для влияния на общественное мнение Европы по русско-польскому вопросу издавался целый ряд брошюр на иностранных языках. А с 1864 года специально для заграницы на французском и немецком языках еженедельно стало выходить секретное приложение «Correspodence Russe» к газете военного ведомства «Русский инвалид». Его страницы наполнялись известиями о том, что происходило в России, особенностями по части польских дел с разъяснениями разных случаев и происшествий. Тайное издание рассылалось в некоторые заграничные редакции, обязавшиеся печатать у себя сведения о России. Его успех был так очевиден, что уже через несколько лет нельзя было найти ни одну известную французскую или немецкую газету, где бы еженедельно не перепечатывались статьи из «Correspondence Russe». Так в Европе, ранее судившей о русских делах лишь по публикациям революционеров-эмигрантов, стало складываться благоприятное для России общественное мнение. Тайна секретного приложения охранялась настолько ревностно, что даже наследник-цесаревич, будущий Александр III, случайно узнал о его существовании только в 1868 году и стал получать единственный не заграничный экземпляр. «Correspondence Russe» выходил все время польских смут и прекратил свое существование, когда исчезла сама причина издания.

Диапазон применения байки. При изучении истории информационного противоборства.

№ 37. Байка «Репортажи, способствовавшие отставке правительства»

Из иностранных журналистов, освещавших Крымскую войну (или Восточную, как ее называли на Западе), широко известен Уильям Рассел – корреспондент лондонской «Таймс», специально командированный редакцией, чтобы информировать британское общество о реальном положении дел. И хотя следом за ним при штаб-квартире союзных войск были аккредитованы другие журналисты и фотографы, в основном благодаря Расселу каждая образованная британская семья читала за завтраком ежедневный отчет о ходе боевых действий. Репортажи Рассела с места боев вдохновляли поэтов: строки из его корреспонденций становились крылатыми фразами. Например, вязаная шапка, закрывающая лицо, после его сообщений о боях под Балаклавой, в английском языке стала называться «балаклава». Именно от него общественность узнала о бедствиях, переживаемых армией в зимнем Крыму. Достаточно сказать, что от одной дизентерии скончалось 16 000 британских военных. Все это взбудоражило общественное мнение и стало одной из причин ухода в отставку британского правительства. Благодаря публикациям популярность «Таймс» в те годы достигла своего апогея. Ее тиражи доходили до 54 000 экземпляров в день при цене за номера в 5 пенни (20 копеек золотом).

Мораль. Пресса в лице «Таймс» стала настоящей «четвертой властью». Сводки с Крымской войны принесли Уильяму Расселу международную известность и статус лучшего военного корреспондента всех времен и народов.

Комментарий. В Англии Рассел считался безжалостным критиком всех неполадок в военной машине англо-французской коалиции. Армейское руководство обвиняло его в раскрытии военной тайны. В январе 1855 года лорд Раглан, командующий английской военной группировкой, которая вместе с французскими войсками осаждала Севастополь, писал военному министру о представителе газеты «Таймс»: «Я задаю вопрос: мог ли платный агент русского императора лучше служить своему хозяину, чем это делает корреспондент газеты, имеющей самый большой тираж в Европе?» После войны Раглан письменно запросил командующего М. Д. Горчакова, узнавал ли тот какие-либо секреты из корреспонденций Рассела. Российский военачальник ответил, что не получал информацию, которая не была бы ему известна.

Диапазон применения байки. При изучении истории военной журналистики.

№ 38. Байка «Тема коррупции в России»

Накануне и во время Крымской войны 1853–1856 годов в западноевропейской памфлетной литературе российскому Александру I упорно приписывали афоризм, якобы сказанный им в конце жизни и касающийся ближайшего окружения императора: «Они украли бы мои военные линейные суда, если бы знали, куда их спрятать, и похитили бы у меня зубы во время сна, если бы могли вытащить их изо рта, не разбудив при этом меня».

Мораль. Используя факты воровства и коррупции, пронизавших все слои русского общества, с которыми был не в силах справиться даже монарх, западная пресса представляла притязания России на господство на Ближнем Востоке как противоречащие здравому смыслу. Так СМИ старались подвести общественное мнение в своих странах к осознанию того, что государства западноевропейской цивилизации должны встать на пути захвата ближневосточного региона российскими варварами.

Комментарий. Стремясь показать варварство и развал российской государственной системы и неспособность русского царя навести порядок в стране, враждебная Николаю I западная пресса делала акцент на происходящем в правительстве. Знаменитое хищение в ту пору миллионного капитала Инвалидного фонда поразило Европу. Тем более что как раз в 1852 году император прикрыл неприятнейшую историю с главным управляющим путей сообщения графом Клейнмихелем и его помощниками, которые почти полностью украли суммы, ассигнованные на реставрацию залов Зимнего дворца. Больше всего воровали в армии. Дело доходило до эпидемий голодного тифа, истреблявших полки и вызванных исключительно безудержным грабежом. Зарубежная печать сообщила, что это обстоятельство связано с типичной для всех ведомств России и неслыханной по своим масштабам коррупции.

Диапазон применения байки. При изучении истории информационного противоборства и деятельности СМИ по противодействию коррупции.

№ 39. Байка «А. С. Пушкин – военный корреспондент?»

Военные корреспонденты в прямом смысле этого слова появились в России сравнительно недавно. В. Апушкин, автор статьи «Военные корреспонденты», в военной энциклопедии Сытина, изданной накануне Первой мировой войны, называет А. С. Пушкиа первым военным корреспондентом России. Речь о том, что в 1829 году, во время Русско-турецкой войны, Александр Сергеевич присоединился к боевым частям в районе крепости Карс. Исследователь отметил, что великому русскому поэту было любопытно взглянуть на театр военных действий и наблюдать события, которые могли стать материалом для сочинений. Сам А. С. Пушкин так вспоминает об этом: «В 1829 году отправился я на Кавказские воды. В таком близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с братом и некоторыми из моих приятелей. Приехав в Тифлис, я уже никого из них не нашел. Армия выступила в поход. Желание видеть войну и сторону малоизвестную побудило меня просить у е.с. графа Паскевича-Эриванского позволения приехать в Армию. Таким образом, видел я блистательный поход, увенчанный взятием Арзрума».

Непосредственным откликом поэта на военные операции 1829 года явилась маленькая сатирическая трилогия: «Из Гафиза», «Делибаш» и «Олегов щит». Первые две части содержат призывы к миру и ироничный протест против войны. Кроме того, в 1830 году в № 6 «Литературной газеты» Пушкин напечатал отрывок «Военная Грузинская дорога» с подзаголовком «Извлечения из путевых записок», который позднее войдет в состав очерка под названием «Путешествие в Арзрум».

Однако не таких откликов на военные события ждали официальные круги от Александра Сергеевича. Об этом свидетельствует статья Булгарина 1830 года (Северная пчела. 22 марта 1830. № 35): «Итак, надежды наши исчезли. Мы думали, что автор “Руслана и Людмилы” устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, – и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… Сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину».

Отклика на кавказские события требовала не только официальная, но и военная среда. Например, официальный военный корреспондент «Северной пчелы», подполковник И. Радожицкий, описывая занятие Арзрума, так заканчивает свою корреспонденцию: «Дальнейшие подробности об Арзруме, ежели буду иметь время, сообщу вам в последующих письмах; но скажу вам, что вы можете ожидать еще чего-либо нового, превосходного от А. С. Пушкина, который теперь с нами в Арзруме» (Северная пчела. 22 августа 1829. № 101). Таким образом, сочинения Пушкина, прославляющие победы в Русско-турецкой войне 1829 года, были поставлены в официальный распорядок дня.

Сам Пушкин по этому поводу писал: «В газете (политической) побранили меня не на шутку за то, что по возвращении моем напечатал я стихотворение, не относившееся ко взятию Арзрума. Я, конечно, не был обязан писать по заказу гг. журналистов. К тому же частная жизнь писателя, как и всякого гражданина, не подлежит обнародованию. Нельзя было бы, например, напечатать в газетах: “Мы надеялись, что г. прапорщик такой-то возвратится из похода с Георгиевским крестом; вместо того вывез он из Молдавии одну лихорадку”. Явно, что цензура этого не пропустила б. Зная, что публика столь же мало заботится о моих путешествиях, как и о требованиях рецензентов, я не стал оправдываться. Но важнейшее обвинение заставляет меня прервать молчание». На основании записей 1829 года Александр Сергеевич пишет в 1835 году «Путешествие в Арзрум». В. Апушкин считает данное произведение итогом поездки поэта на войну.

Известный исследователь творчества А. С. Пушкина Ю. Н. Тынянов отмечает, что создание этого произведения, а также написание к нему предисловия во многом вызвано появлением книги французского дипломатического агента Виктора Фонтанье. Она направлена резко против восточной политики Николая I и содержит ироничное упоминание о Пушкине как о «барде, находящемся в свите». В той же главе говорится о «сюжете не поэмы, но сатиры», который нашел на войне выдающийся поэт. Вероятно, до осведомленного дипломата дошло известие о «маленьких сатирах Пушкина», названных выше. Во всяком случае обвинение было столь веско, что вынудило Александра Сергеевича сказать об этом в предисловии к «Путешествию в Арзрум»: «Признаюсь: эти строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов. Искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта. Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня, с одной стороны, слишком самолюбиво, а с другой – слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-Лу, движение, коим граф Паскевич отрезал сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый поход к Арзруму, все это, увенчанное полным успехом, может быть и чрезвычайно достойно посмеяния в глазах военных людей (каковы, например, г. купеческий консул Фонтанье, автор “Путешествия на Восток”), я устыдился бы писать сатиры на прославленного полководца, ласково принявшего меня под сень своего шатра и находившего время посреди своих великих забот оказывать мне лестное внимание. Человек, не имеющий нужды в покровительстве сильных, дорожит их радушием и гостеприимством, ибо иного от них не может и требовать. Обвинение в неблагодарности не должно быть оставлено без возражения, как ничтожная критика или литературная брань. Вот почему решился я напечатать это предисловие и выдать свои путевые записки, как все, что мною было написано о походе 1829 года».

Мораль. В. Апушкин и ряд других исследователей воспринимают текст «Путешествия в Арзрум» как первую попытку военных корреспонденций из действующей армии, несмотря на то что она была опубликована спустя более пяти лет после поездки автора на войну. Видимо, это связано с достоинствами данного произведения: стремлением автора к объективности, его нейтральности в подаче информации, стилем и методами описания, о которых говорилось выше, а также этическими нормами, которые декларирует А. С. Пушкин. Вспомним, например, что он пишет в предисловии: «…я устыдился бы писать сатиры на прославленного полководца, ласково принявшего меня под сень своего шатра и находившего время посреди своих великих забот оказывать мне лестное внимание. Человек, не имеющий нужды в покровительстве сильных, дорожит их радушием и гостеприимством, ибо иного от них не может и требовать». Здесь он передает именно те чувства, о которых позднее напишут многие поколения военных корреспондентов в адрес людей, которые будут уделять им внимание и проявлять заботу на нелегких и опасных дорогах войн.

Комментарий. История военной журналистики показала, что в этой мысли Александра Сергеевича Пушкина заложен глубокий смысл: журналисту очень трудно «писать сатиру» на воинский коллектив, с которым он находился в боевой обстановке. Представители пресс-служб вооруженных сил учитывают эту психологическую особенность журналистов, работающих в «горячих точках», и прикрепляют их к конкретному воинскому подразделению. Так было при высадке англо-американских войск на берегу Ла-Манша в 1944 году и во время войны в Ираке в 2003-м.

Для «Путешествии в Арзрум» характерен стилистический «нейтралитет», в итоге образующий авторскую фигуру нейтрального, сугубо штатского и непонимающего наблюдателя и ироничное изображение «героя» войны Паскевича со сделанными в осторожнейшей форме, но с серьезными возражениями чисто военного характера, обнаруживающими тонкую военную осведомленность «штатского» автора.

Его нейтральность, нарочитая «непонятливость» превращается у Пушкина в литературный прием. Например, таково описание сражения: «Полки строились; офицеры становились у своих взводов. Я остался один, не зная, в которую сторону ехать, и пустил лошадь на волю божью. Я встретил генерала Бурцева, который звал меня на левый фланг. “Что такое левый фланг?” – подумал я и поехал далее». Этот метод, считает Ю. Н. Тынянов, несомненно, оказал влияние на Толстого: описание батальных сцен в его «Войне и мире» имеют явные следы изучения прозы Пушкина, а именно – «Путешествия в Арзрум».

Диапазон применения байки. При изучении теории и практики освещения вооруженных конфликтов.