Текст книги "Ходовые испытания. сборник рассказов"

Вернулся он домой, когда уже смеркалось. Мать с приглушённым криком радости бросилась ему навстречу, а Митька так сжал его в объятиях, что Петр, ойкнув, простонал: «Митька-медведь, задавишь же!».

Возвратившись к месту работы, Петр не стал рассказывать Марии о том, что с ним произошло. Но по нескольким серебристым волосинкам, блестевшим на его висках, она с присущей ей интуицией поняла всё и спустя некоторое время предложила:

– Петя, давай будем жить вместе.

Её предложение не удивило, но обрадовало Петра. Он давно уже был готов к женитьбе, и только на Марии. Они расписались в ЗАГСе, а вечером пришли близкие друзья, попили чай с тортом, подарив подарки со смыслом, который в основном сводился к детям. Дети не заставили себя долго ждать, и через год появился первый сын, на следующий – второй, а затем дочь.

Очнулся он от дрожи в теле. Была ночь. «Сколько же я проспал?» – подумал Петр и хотел приподняться, но резкая боль заставила вновь упасть на спину. В шалаше было темно, лишь на выходе на небе холодно светили звёзды и так ярко, с каким-то блеском, будто их только что помыли. Мысли снова заструились по лабиринтам памяти, но теперь прибавилось нестерпимое чувство тоски по дому. Ему показалось странным, что тоска не столько касалась детей, сколько жены. Хотелось обнять её, взглянуть в глаза и целовать, целовать её губы, подобные спелой вишне. Он никогда в их семейной жизни не испытывал такого желания. Нет, Петр не обижал Марию, но и нежности не проявлял. Сейчас отчего-то в воображении стали всплывать, сменяясь, её образы. Вот она, прищурившись, внимательно всматривается в даль. Её чёрныё узкие брови раскинулись почти на одной прямой, и волнистая чёлка густых стриженых волос на высоком лбу у висков слегка касается их. Широкий нос чуть-чуть вздёрнут, небольшой рот украшен пухлыми губами. Чуть скуластое лицо оканчивается красиво очерченным подбородком. А вот она сидит, задумавшись, немного склонив голову, и губы по-детски сложены. Большие чёрные глаза с беспокойством обращены вниз. Пётр удивился, как чётко и ясно представились ему черты её лица, которые он раньше как бы не подмечал. Сейчас же он обнаружил особую прелесть и обаяние даже во внешне не очень красивом, как ему всегда казалось, лице Марии.

«Почему я не могу припомнить её радостную, смеющуюся? – в смятении подумал Пётр. – Неужели я за нашу семейную жизнь не дарил ей теплоты и радости? А как я на ней женился?! Ведь в то время у меня была одна лишь цель – побороть алкоголизм. Но теперь, мне кажется, что не я боролся с ним, а она оградила меня от него, даря свою любовь. Я же просто спрятался за её спину, как малыш, ощущая угрозу. А Мария?! Мария ни разу не упрекнула меня во всех этих грехах». Он впервые почувствовал свою вину перед женой. От того нахлынувшее нежное чувство к жене усилилось. И оно не могло сравниться с тем, которое он когда-то испытал. Это чувство захватило не только разум, но, главное, и душу. Петр почувствовал такую тоску по Марии и желание прижать её к себе, что слёзинки выступили на глазах и скатились вниз.

«Что ж я, раскудри-кудрявая, зря, наверное, наговорил Мишке о несуществующей любви, старый дурак. А может, любовь всё-таки существует? Может, то, что я сейчас испытываю, она и есть!» – неуверенно прошептал Петр.

Когда Петр успокоился, то снова вспомнил, что Мишка так и не возвратился.

«Ну почему же ты меня не послушал, Мишка? Где же ты сейчас?» – почти прокричал он.

Нога начала гореть, и жгучая боль привела к потере сознания и к бреду, в котором он звал Марию. Под утро Петр очнулся. Боль прошла, но пришло ощущение отсутствия ноги. «Гангрена!» – обожгла сознание догадка.

«Не ко времени это. – Почти простонал Пётр. – Неужели, когда я понял что такое счастье, должен умереть?!».

Страх смерти как призрак преследует человека всю сознательную жизнь и рождает в нём отчаянное желание выжить любой ценой. То же произошло и с Петром. Он, испытав вначале чувство полной растерянности, преодолел её и поставил цель: «Я должен выжить!». Это было его первое волевое решение, за которым последовали другие. Петр ещё боялся смерти, но у него была цель, а также понимание, что есть лишь одна возможность выжить – это не паниковать.

4

Первый перевал Мишка преодолел довольно быстро. Натренированные ноги, не отвыкшие ещё от армейских марш-бросков, выдерживали темп, который он сразу задал. Не наметив на перевале с самой верхней точки ориентиры на следующий перевал, он торопливо начал спускаться вниз, самонадеянно посчитав, что не собьётся с пути. Мишка шел, огибая все встретившиеся на пути препятствия: непролазные чащи и буреломы, деревья и кусты, придерживаясь одной стороны. Он надеялся в дальнейшем скорректировать возникающее отклонение. Но каждый таёжник знает, что препятствия надо обходить поочередно то с правой, то с левой стороны. Это были две грубые Мишкины ошибки, которые затем повлекли за собой чудовищные последствия, угрожающие самой его жизни.

Вначале пути внутренняя собранность, целеустремленность, уверенность в своих действиях придавали Мишке энергию, и он, почти не отдыхая, преодолел второй и поднялся на третий перевал. Но двигаться дальше без отдыха он уже не смог, кружилась голова, а напряжённые мышцы побаливали. Обессиленный, он опустился на мягкий зеленый ковёр, созданный природой изо мха, хвои кедра, брусничника и широких листьев бадана. Прислонившись спиной к шершавой коре кедра и вытянув усталые ноги, он наслаждался покоем. «Сейчас для меня важны только минуты неподвижности. В это время не кружится голова, не ноют мышцы, тело находится в состоянии покоя, столь для меня желанного и необходимого. Сделать следующий шаг – значит вновь обречь себя на страдания», – думал Мишка, вытирая носовым платочком пот, струящийся по лицу. Однако скоро прилипшая к разгорячённому телу и пропитанная потом одежда начала подсыхать и неприятно морозила. Он лег на бок и увидел на ярко-зеленом мху среди кустиков брусники бело-красные ягоды, свисающие и пригибающие от тяжести свои макушки, которые как будто кланялись. Вблизи на давно поваленном дереве Мишка увидел барсука, который, встав на задние лапы, любознательно глядел на неподвижного человека. Но как только Мишка пошевелил рукой, он юркнул в кусты.

Вековая тайга бывает сурова, неприступна или ласкова, как мать. Она может убить, но может и накормить. Всё зависит от того, знаешь ли ты её законы и выполняешь ли их. Ведь недаром же говорят, закон – тайга, прокурор – медведь. Мишка слышал эту поговорку, но относился к ней как к красивым словам, не больше. Он не знал, что тайга не прощает пренебрежительного к её законам отношения, и её суровость иногда отнимает жизнь у осмелившегося их нарушить.

Мишка лёг на спину и, взглянув вверх, увидел, как кедры-великаны покачивают огромными вечнозелеными головами-шапками, иногда роняя спелые шишки. В прогалах между деревьями было видно, как плывут легкие белоснежные облака, голубой же купол неба ограниченный макушками кедров, завораживал своей глубиной. Солнце стояло в зените, его лучи жадно нащупали Мишкино распластанное тело и обласкали его, заставив зажмуриться от их яркости и удовольствия. В этом состоянии ему не хотелось шевелиться, а тем более идти, продираясь сквозь чащобы. Размышляя о том, что недалеко должна бы проходить автотрасса, он, напрягая слух, прислушался, но знакомого гула машин не услышал. Появилась откуда-то взявшаяся тревога.

– Надо идти… – отгоняя тревогу, проговорил вслух Мишка, обращаясь к себе. – Дядя Петя ждёт помощи! Сейчас я встану и пойду. – Но вставать не хотелось, так хорошо было лежать не двигаясь.

Переборов искушение ещё немного отдохнуть, Мишка поднялся, поправив болтающуюся на боку бутылку с водой. Воды осталось немного, но: «идти—то до трассы недалеко, может, один или два перевала, – успокоил себя Мишка. – Поменьше буду пить».

Спустившись с перевала, Мишка с нарастающей тревогой увидел, что рельеф местности изменился. Впереди от основания возвышались высокие, почти отвесные скалы. В них ощущалось суровое очарование. Перед этим нагромождением гранита, рождённого космосом, Мишка физически ощутил, как люди ничтожно малы, бессильны и зависимы от природы. Он решил идти в обход. Но чем дальше он удалялся от скал, тем сильнее ощущение тревоги нарастало. Идти в обход было так же тяжело, как и преодолевать перевал. Осиновые чащи и буреломы, образованные упавшими на землю стволами деревьев, выматывали убывающие силы. Всё чаще и чаще Мишка останавливался, чтобы приложится к живительной влаге, пока его не обожгла мысль: «Воды почти не осталось, а до трассы неизвестно, сколько ещё идти». Оптимист по натуре, он даже самые серьезные вещи всегда воспринимал благодушно, но сейчас от одной мелькнувшей мысли, что он может заблудиться, ему стало зябко. Мишка, насколько мог, быстро преодолевал относительно чистые участки пролагаемого им маршрута. День клонился к закату, а он всё шёл, изредка прислушиваясь. Однако гудения машин и других звуков, указывающих на присутствие людей, не обнаруживалось. В тайге темнеет внезапно и быстро, поэтому Мишка, зная об этом, выбрал место для ночёвки, развёл костёр, очистив от дёрна грунт под кострище. Затем стал ломать и носить от близлежащего бурелома сухие сучья, запасая их на всю ночь. Вместо постели он наломал мягких веток пихты и прилёг на них рядом с костром. От веток исходил терпкий запах, костёр согревал, но только одну сторону тела. Мишка долго заворожено смотрел на пламя костра, но усталость, накопленная за день, предыдущая ночь почти без сна и события минувшего дня сморили его, и он заснул глубоким сном без сновидений.

Мишка проснулся едва забрезжил рассвет. Его колотило от холода как в лихорадке. Он попытался вскочить, но затекшие ноги от лежания в одном положении подкосились, и Мишка с испугом упал на ночное ложе. Так начался для него с утра тот день, полный тревоги. Когда мурашки перестали бегать по как бы бесчувственным частям тела, Мишка принялся разжигать давно прогоревший костёр. К дрожи в теле ещё прибавился и голод, со вчерашнего вечера терзавший его сознание. Теперь он проявился в урчании желудка и обильном выделении слюны. Мишка пошарил по карманам, пытаясь найти хоть какие-то крошки, но они были идеально чисты. Костёр разгорелся. Мишка аккуратно положил раздавленный коробок со спичками во внешний карман куртки и застегнул на молнию. Желая быстро согреться, он кружился так близко у костра, что языки пламени облизывали его джинсы, и от них шёл пар, обжигающий ноги. Кроссовки на ногах от жары стало стягивать. Но как только Мишка отошёл от костра, выпавшая утром роса по колено вымочила ноги. Солнца ещё не было видно, но было уже светло. Мишка, прикопав, затушил костёр и двинулся по намеченному вчера маршруту, преодолевая голод и утренний, из-за влажности, холод. Вскоре от быстрого передвижения ощущение холода исчезло, и он даже стал потеть. Хотелось пить. Но в бутылке, привязанной к поясу, осталось не больше трех глотков.

– Я должен дотянуть до полудня. По полглотка на полчаса! – подумал он вслух.

Монотонно он пытался считать шаги, но часто встречающиеся препятствия сбивали его со счёта. И всё же счёт был ему нужен, он отвлекал Мишку от всё настойчивее подступающей тревоги. С этой тревогой росло и неодолимое желание выпить воды.

«Через 300 шагов я разрешу себе очередной глоток воды из бутылки», – уговаривал он себя.

Он ни о чем не думал и ничего не желал, кроме воды. Солнце уже поднялось над деревьями и нестерпимо пекло тело и ничем не покрытую голову. Хотелось спрятаться от его лучей под кроной дерева, лечь на прохладный мох, но Мишке казалось, что ещё немного – и он выйдет к трассе. Поэтому он, стиснув зубы, шёл дальше. Но вот от нестерпимой жажды он начал отказываться повиноваться голосу разума.

«Глупо трястись над последними граммами воды, когда возможно скоро попадётся ключ, и ты будешь пить ее литрами!» – нашёптывал ему кто-то на ухо, подтачивая его волю. Рассудок туманило, и навязчивая мысль, что он должен спешить, сверлила мозг. «Глупо терять время, пережидая жару под тенью, если можно за это время протопать несколько километров!», – рассуждал он.

Так считали очень многие из тех, кто находился в такой же ситуации. В гонке за призрачным журавлем они пренебрегали близкой синицей, а когда осознавали свою ошибку, было слишком поздно. Голод почти не мучил его. На ходу он подбирал переспевшие шишки кедра, очищал орехи от смолистой чешуи и, разгрызая пополам скорлупу, насыщался молочными ядрами. Жажда от этого не уменьшалась, но желудок наполнялся так сейчас необходимым организму питанием.

В полдень были выпиты последние капли воды, и Мишка, не останавливаясь, продолжил свой путь. Его охватило состояние отупения, необъяснимое упрямство, зацикливание на одной мысли: «должен идти, и всё». И он упрямо шёл. Шёл, не сознавая, что нарушена логика мышления. Ему не хотелось ничего анализировать, в голове ощущались тяжесть и давление. Ему хотелось заплакать, и слёзы стали застилать глаза. Это принесло облегчение.

Страх на миг парализовал его сознание, когда он вновь очутился перед знакомыми скалами, уходящими ввысь. Это была естественная реакция человека на реальную ситуацию, угрожающую его жизни. Мишка понял, что заблудился и идёт по кругу. Страх, который только что сковал его, благотворно отразился на разуме, рассеяв туман, застилающий рассудок, и сейчас в голове проносились мысли, призывающие к активным действиям. Тотчас вспомнилась армия и командир, любимым выражением которого было: «Одно и то же действие, совершенное под влиянием чувства страха, в одном случае может спасти человека, в другом – ускорить его гибель. Это как русская рулетка. Так что, бойцы, вам решать, играть ли в неё или тренировкой рассудка не допускать страх». Многие не понимали его философских высказываний и посмеивались над ним. Сейчас Мишка понял, те навыки, привитые командиром, возможно, спасут ему жизнь. «Главное делать всё разумно» – устало решил он. На ум пришла притча о двух лягушках оказавшихся в двух бидонах с молоком. Та, что сопротивлялась смерти и боролась за жизнь – взбила, в конце концов, сметану и, оттолкнувшись от нее, выпрыгнула и спаслась. «Чем я хуже той лягушки!» – воскликнул Мишка, и спокойствие вновь начало к нему возвращаться.

Он решил немного отдохнуть. Пряча голову в прозрачную тень ближайшей сосны, Мишка закрыл глаза и замер. Он не способен был даже радоваться покою, на эмоции не осталось энергии. Он прилёг у комля, где ближе к корням, обильно нарос мох. Мох любит сырость, тень, норовит спрятаться от прямых солнечных лучей за стволом и, значит, указывает на север. Об этом Мишка не знал, ему просто хотелось спрятаться от жгучего солнца и обрести прохладу и покой.

Он проснулся, когда солнце скрылось за верхушками деревьев. От земли потянуло прохладой. Голод и жажда вновь стали его тревожить. Мишка стал собирать бруснику, красными островками растущими между деревьев. Кисловатая брусника ослабила жажду, но голод давал о себе знать, отзываясь болью в кишечнике.

Мишка долго не мог развести костёр. Коробка со спичками лежащая в кармане, размокла от пота, и спички не загорались. Пришлось их подсушивать, но и после этого половина коробки была использована впустую, и лишь одна спичка, зашипев, разгорелась и зажгла бересту. Ночь Мишка провёл около костра на ветках от сосны, переворачиваясь с боку на бок, чтобы обогреть тело. Хвоя при переворотах с боку на бок иногда кололась, а чаще ласкала уставшие члены.

– Как там себя чувствует дядя Петя? Как жалко, что я не смогу ему помочь! – говорил Мишка, обращаясь к костру, и как бы в ответ тот трещал и вспыхивал зарницами.

Ему всегда хотелось говорить с друзьями и при этом улыбаться. Мишке было просто радостно жить. Сейчас потребность разговаривать с самим собой возникла, когда Мишка ощутил одиночество, которое начинало угнетать. Теперь он разговаривал сам с собой, вслух обсуждая сложившееся положение, общался с неодушевленными предметами, природой или близкими людьми. Мишка вычитал когда-то, что зачастую такой нехитрый прием спасал людей, совершавших длительные одиночные путешествия, от сумасшествия. Теперь он вынужденно использовал этот приём. Сейчас его собеседником был костёр. Он, весело вспыхивая, горел и радостно потрескивал. Словом, это был живой собеседник.

«Может, вернуться назад? – задал себе вопрос Мишка, но тут же отмёл его, так как для этого он должен поступиться своей гордостью, да и вряд ли он сразу найдёт дорогу назад. – Что же мне делать дальше?».

И в сознании у него замелькали десятки вариантов действия, но каждый из них не казался единственно верным. Разочарование, а потом безразличие овладели им.

Резкий треск горящего влажного сучка привёл Петра в чувство. Костёр разгорелся и пылал ярким пламенем. Одежда, как и вчера, подсыхая, парилась, а около костра, кроме него, никого не было. Он встряхнул головой, приходя в себя. Ещё долго он размышлял о плане на завтра и попытался по звёздам определить стороны света. Ночь была звёздная, ярко светила полярная звезда и чётко вырисовывался ковш Большой Медведицы. Определив север, Мишка решил двигаться в южном направлении, так как там по его расчётам находился райцентр. «А возможно где-то недалеко мой путь пересечётся с автотрассой», – с надеждой подумал он.

Утром, едва солнечные лучи начали рассеивать ночную мглу, Мишка проснулся. Собирая росу, он обмыл руки и лицо, солёное от вчерашнего пота, и, смачивая и отжимая в бутылку носовой платок, добыл сотню драгоценных, но мутных капель. Несмотря на желание сразу же проглотить их, он решил их оставить на самый крайний случай. Выбранное ночью направление совпало с вчерашним. «Теперь только бы не отклонится и вновь не сделать круг», – с тревогой подумал Мишка. Когда костёр был потушен, он уже без всякой спешки, выбрав ориентир, двинулся в путь, делая ножом на деревьях отметины. На его пути попадались кустики черники, перезревшие ягоды были очень сладкими, но после них ещё сильнее хотелось пить. Теперь он с сожалением проходил мимо них, преодолевая требование желудка. Но вот снова солнце, поднявшись выше высоких кедров, начало припекать, иногда пробиваясь сквозь негустые облачка. И вновь началась борьба человека с жаждой. Вскоре Мишка почувствовал, как на коже, под мышками и на висках выступает предательская испарина. Она несла облегчение, но и смертельную угрозу. Каждую испарившуюся каплю пота нужно было возместить каплей выпитой воды. А у него осталось лишь несколько капель, которые он выпьет, когда будет сломлена его воля. Солнце перевалило за полдень, а Мишка всё шёл и шёл, от одного намеченного ориентира к другому.

Счастье для него теперь было равнозначно воде. Он вспоминал бессчетные недопитые им за жизнь тонны воды, которые просто выплескивались из-за того, что организм, насытившись, больше не принимал.

– Наверное, судьба наказывает меня пыткой жажды за былое мотовство! – пытался выкрикнуть Мишка, обращаясь к кедрам, но прозвучали лишь некоторые звуки: слюна была вязкой и размазалась плёнкой по языку, губам, прилипла к нёбу – ни сглотнуть, ни сплюнуть.

Сил больше не было. Он стал ощущать слабость и дрожь в ногах, шум в ушах, головокружение, тошноту. На глаза наползла непроницаемая серая пелена. Мишка почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Ему трудно стало сосредоточиться на каком-либо предмете или мысли, внимание его было рассеянно. Затем сознание перехватил спазм безразличия. Это были первые признаки переутомления и обезвоживания. Сердце гулко стучало, в голове стоял шум. Мишка обессилено рухнул на землю, рука самопроизвольно открутила крышку бутылки и подтянула к потрескавшимся губам, на которых кровь из ран уже не сочилась, а как-то постепенно выдавливалась. Живительная влага смочила только язык и горло, на большее её не хватило. Он ещё долго с остервенением пытался высосать несуществующую жидкость. Мишке захотелось поплакать, но слезы куда-то исчезли. Он попытался отползти в тень, и это частично ему удалось. Дальше он провалился в нереальный мир.

Усталость, которая накапливалась с каждым днем, достигла стадии переутомления. Недоедание, недосыпание, психическая напряженность, постепенно накапливаясь, измотала его физически и морально. Он не сознавал, что подошёл к той черте, когда особенно опасно вызванное переутомлением размягчение воли. Это черта, за которой переутомление начинает диктовать человеку неверные, а порою и самоубийственные решения.

Мишка лежал без движения. В голове стоял гул, так пульсировала кровь. Этот гул мешал сосредоточиться на какой-нибудь мысли. Временами ему вроде бы удавалось уловить действие механизма того, что с ним происходит, но затем снова образовывался провал сознания. Иногда до него доносились реплики из запомнившихся фильмов или обрывки виденных им последних фантастических фильмов. Затем усталость отступила, и ему приснился сон, от первой до последней минуты наполненный водой. Одной только водой и ничем больше.

Очнулся Мишка от дрожи в теле и тихого журчания ключа. Часть одежды, на которой он лежал, была влажная, и сырость проступала из-под каменистой земли, оттуда же слышалось журчание. Ещё сомневаясь, что это происходит наяву, Мишка прижался ухом к земле и отчётливо услышал весёлый перелив воды. Он вытащил нож и начал ожесточённо копать землю между камней, выворачивая их, но ключ, видно, находился глубоко. Лишь в ямках из-под камней образовывались небольшие лужицы, из которых Мишка, не дожидаясь пока они наполнятся, высасывал влагу. Почувствовав, что его желудок больше не вместит, он с помощью платка стал наполнять бутылку. Когда она была наполнена, Мишка повеселел и начал размышлять вслух. Размышлять вслух и обращаться к тем, кого он считал живым, одушевлённым, а вообще ко всей природе за последние дни стало его привычкой.

– Что вода моё спасение – ясно и младенцу, но чувствую, что за этим ещё что-то стоит, но что? – продолжал размышлять Мишка, однако ничего не приходило в голову.

Он приник к земле, чтобы снова насладится журчанием ключа, который скрывался под нагромождением камней.

– Куда же ты бежишь, родимый?! И где выходишь наружу? – И вдруг его озарило: – Ну, конечно, куда бегут все ключи, сливаясь и образуя речки, вдоль которых живут люди! Вот куда мне надо идти!

Душа радостно запела, но он вспомнил, что несколько часов назад он, возможно, избежал смерти, и от осознания этого по коже пробежал холодок. «Как неразумно я повёл себя», – подумал Мишка, анализируя свои действия с момента, когда не послушал Петра.

– А ведь все мои действия и решения были не осознанными, – с горечью произнёс он. – Я даже до сего момента не чувствовал угрозы жизни и действовал, как пацан. Вот дурак-то. – Мишка сокрушённо повертел головой. – А вопрос-то в результате встал – выживу ли я?

Над тайгой нависли сумерки. Чтобы разжечь костёр, понадобилось истратить почти все отсыревшие спички, головки которых при трении о коробку не вспыхивали, а осыпались. Наконец костёр запылал. Мишка набрал больше десятка упавших кедровых шишек и, когда в костре появились угольки, обложил ими шишки. Не давая обгореть, он как картошку выкатывал их из костра, чтобы затем обшелушить и достать орехи. Очистив орехи от скорлупы, Мишка сделал запас на завтра и остатками немного подкрепился на ночь.