Текст книги "Чёрные короли. Убийца минотавров"

Моя цель, огромный человек с бычьей головой и крутыми рогами, запрыгнул на телегу. Посмотрел большими красными глазами на воткнувшуюся в панцирь предплечья стрелу, с негодованием отломал ее и шумно выдохнул, глядя на сразу засуетившихся в шеренге рыбаков. Мужики, сбившись плотнее, сделали шаг назад и ощетинились копьями. Гомон голосов спадал. Лица сосредоточены и серьезны.

– Держать строй, – закричал, надрываясь, старшина. Пот большими каплями катился по его лицу. Рыжая бороденка быстро намокала, темнея. – Он один!

Минотавр, раскинув руки с огромными топорами, утробно заревел, глядя в небо. Все струхнули. У меня сам собой выпал из мокрых ладоней лук, и я зашарил по телу, не понимая зачем. Губы мелко задрожали, в ухе зазвенело, а правое колено, дернувшись, подогнулось. Лошадь, запряженная в телегу, испуганно дернулась, и минотавр сильно качнулся, чуть не упав. Его рев оборвался. Шумно выдохнув, человек-бык, взмахнул двумя топорами, первым ударом отрубая лошади заднюю ногу, вторым – перешибая крестец. А чтоб больше не дергалась – понял я.

– Лучники, залп! – закричал побелевший старшина. Его голос привел меня в чувство. Я посмотрел на землю, куда упал лук, и увидел, как рыбаки, отшатнувшись еще назад, топчут оружие ногами. В минотавра полетели стрелы. Три попали и он, недовольно заворчав, снова посмотрел на шеренгу ополченцев, забыв о лошади. Ноздри свирепого воина шумно раздулись несколько раз. Большие губы причмокнули и растянулись в улыбке. С лезвия топора соскользнула в примятую зеленую траву густая капля крови. Я вспомнил о своем оружие и потянул из петли топор.

Минотавр оттолкнулся копытами от шатких досок дна телеги и завис в прыжке над шеренгой, пойманный остановившимся временем. Вечернее солнце блеснуло в отточенных лезвиях, отражаясь дважды яркими вспышками. То, что творилось со временем, играло мне на руку – я кубарем откатился из задних рядов, под дикий вопль рыбацкого старшины:

– Копьями бей! – минотавр упал, отмахнулся от полетевших в него палок и свирепо замахал своими топорами, с хрустом разрубая людей, их щиты и доспехи. Рыбаки, панически крича, стали разбегаться, но не у всех получалось далеко уйти. Меткие удары минотавра настигали людей, и он уже не суетился, работая молча и сноровисто, не тратя зря силу. Так, чтобы на всех хватило.

Лошади обезумев от запаха свежей крови, ржали и рвались из кольца телег, путаясь в вожжах и веревках, падая и дико взбрыкивая.

Я лежал на земле, прижимая топор к груди. Перед глазами мелькало синее копыто, оставляя во влажном грунте ровные следы. Оно то приближалось, то отдалялось, и, когда в очередной раз отвернуло от меня хозяина, я медленно поднялся и подло ударил со спины, целясь в открытый хребет воина.

– На! – отчаянно закричал я.

И надо же – не попал. Волосатая спина, острые столбы позвоночника были столь близки, и я все равно не сумел попасть. От отчаяния я заплакал.

Не учел тяжесть своего топора. Сделанный замах был силен. Лезвие скользнуло по ноге зверя и ударилось под колено, человек-бык, как раз согнул ногу для очередного толчка, собираясь прыгнуть, и железо глубоко зарылось в его тело. Минотавр утробно заревел. Чувствуя, как топор, уходит в икру врага, с силой выдернул оружие и, не удержавшись, кубарем откатился назад. Это спасло мне жизнь. Воин взмахнул своими топорами назад, имея твердое желание, уничтожить обидчика. Железо со свистом рассекло воздух. Минотавр упал на поврежденную согнутую ногу и снова свирепо заревел, пугая обезумевших лошадей.

Я медленно отползал, скользя по земле в луже темной крови. Руки беспомощно загребали осклизлую траву, гоняя густые волны, а ноги никак не могли как следует оттолкнуться. Я пропал. Я застрял во времени навсегда. Прощай, мама. Покойся с миром, Прохор. А ты, Олечка, не плачь – будет тебе счастье, посмотришь, обязательно будет. Но без меня. Егорка! Ползи! Ползи без остановки.

Налитые кровью глаза быка в упор принялись разглядывать меня. Голова наклонилась. Жесткая щетина между рогов стала дыбом, а верхняя губа поднялась, оскаливая клыки. Минотавр перехватил свой топор для смертельного броска и внезапно резко повел головой, вопрошающе вскрикивая.

Я тоже не сразу понял, что произошло – воин остервенело махал головой, а когда затих и, отпустив топор, потянулся к голове, то увидел, как с уха гиганта мохнатой серьгой свисает мой волчонок.

– Беги, – прошептал я одеревеневшими губами. Повторять не пришлось, волчонок, моментально перестав злобно рычать и рвать ухо врага, отпустил мохнатый мясистый хрящ и соскользнул за спину быка.

Если волки умеют бегать сломя голову, то это именно то именно на это походило отступление щенка.

Минотавр поймал себя за истерзанное ухо и утробно заревел в очередной раз. Его ненависть не знала границ.

– Лучники, залп! Копьями бей! – закричал неугомонный старшина и в одиночку, с копьем наперевес, побежал на поверженного быка-воина. Тот хитро взмахнул топорами, повторяя вращение лопастей мельницы, и старшина был перерублен на две части.

Не сумел добежать.

Минотавр противно хмыкнул, поворачиваясь к месту, где я барахтался, и самоуверенная улыбка сползла с его лица. Понимаю его разочарование. Конечно, меня там уже не было.

Секунды мне хватило, чтобы откатится к своей телеге, крепко схватить Рату за руку и проползти под высоким днищем. На второй секунде мы уже бежали к лесу, а вслед нам дико ревел минотавр. Рядом прыгал Волк, смешно поднимая зад. Белая морда перепачкана в крови.

– Старшину убили!

– Светлого Бромвеля убили!

– Смерть! Отомстим!

Минотавр снова заревел, но как-то уже по-другому. Я оглянулся. Надо же, думал, всех рыбаков перебили. Выходит, ошибся: минотавра забивало человек двадцать.

Волчонок громко взвизгнул и резко изменил траекторию бега, первым юркнув в глубокий овраг. Я моментально последовал за ним, на ходу успевая увидеть, как из леса медленно выходят минотавры. Успели заметить? Но что мы для них? Все, как один они смотрели в сторону разбитого лагеря, где рыбаки добивали их уже хрипевшего при смерти брата.

Глава 3

По дну оврага ручеек струился, чахлый совсем, практически невидимый, однако Рата бежала именно по нему, разбрызгивая вокруг искрящиеся капли воды. Я продолжал цепко держать ее за руку и уже не раз спасал девушку от падения. Волчонок, ловко прыгая через завалы веток и мусора, трусил впереди, часто оборачиваясь назад, взглядом подбадривая не снижать скорости бега. Алый язык вывалился набок, а белые бока совсем потемнели от грязи.

Иногда я поднимал голову вверх, пытаясь увидеть опасность, но ничего, кроме ползучего кустарника и длинных свисающих ветвей, не мог разглядеть. Насыщенная зелень скрадывала тень. Густая листва дарила прохладу и глушила звуки. В обрывке голубого неба вилась кругами лесная пичужка и каждый раз при очередном осмотре верха оврага, когда я видел ее снова и снова, создавалось ощущение повтора.

Рата стала дергаться, пытаясь освободить руку. Пальцы мои заскользили по гладкой коже.

– Что еще?

– Пусти! Я больше не могу! Я сейчас упаду!

Она сделала то, что обещала, шумно упав в воду, вырвав из моих тисков руку, как и хотела. Настырная. Гордая. Независимая. И к чему привело? Теперь стояла на четвереньках в ручейке, руки почти по плечо в воде, бедра до паха залиты – нашла же самое глубокое место. Плащ девушки быстро намокал, тяжелея на глазах. Капюшон съехал, коса медленно раскрутилась и упала в воду, словно девушка на нее порыбачить решила. Я вздохнул, половчее перехватывая в две руки огрызок топора, и беспокойно зашарил взглядом по верху оврага – как бы на нас самих не решил кто-нибудь порыбачить. Неслышно подошел Волк, стал у заводи, изумленно рассматривая раскорячившуюся Рату, полакал воду из ее лужи, оценивая качество, облизнулся и с сомнением посмотрел на меня. Я пожал плечом, сам мало что понимая, продолжая осматривать ближайшие кусты. Ноги же были готовы сорваться в бег.

– Надо бежать, – почему-то шепотом сказал я. Щенок тявкнул и с готовностью развернулся на месте, предлагая сторону, в которой надо спешно двигаться. Рата тоже разобрала неслышные слова. Поморщилась. Тяжело села, уперев руки в дно. Вытянула ноги. Беспомощно посмотрела на меня. Подняла правую ногу, из короткого сапога полилась вода. Мы посмотрели на это извержение, потом девушка снова опустила ногу в свою заводь. Наверное, решила повторить.

– Беги. Я не могу. Да и куда бежать? Они повсюду. Мы все равно умрем. Какая разница сейчас или часом позже?

– Разница есть, – упрямо зашептал я и махнул топором – тяжелый, сил нет держать, – надо дойти до дружины. Они же в поле. В тылу отряд минотавров. Надо предупредить.

– Там папа! – оживилась Рата. Я кивнул и предложил, пользуясь моментом:

– Бежим? Скажем папе?

– Я не могу! Я устала, как ты не понимаешь?! Давай ты один сбегаешь?

«Давай!» – чуть не сорвалось с губ, но я снова упрямо замотал головой.

– Вместе надо. Я твоего папку не помню в лицо. Забыл. Могу спутать, – соврал я, хотя такого мужественного и благородного человека, трудно было забыть – выглядел он явно лучше моего батяни. Хотя нет. Спорный вопрос. Батяня был больше и сильнее, и это факт. С ножом против минотавра. На такое не каждый отважится.

– Растяпа, – устало выдохнула Рата, – подвел в такой неподходящий момент.

– Ага, – легко согласился я. Она вытащила руку из воды и вытерла слезы на лице. Покривилась от результата.

– Бежим, – напомнил я. Волчонок заворчал, оскалился, прижал уши, припал к земле, смотря вверх. Я вытянул руку, призывая Рату замереть и перестать подниматься из воды и она, повинуясь, изогнулась в странной позе, выставив руку к небу. Тело задрожало. Надолго девушки не хватило, и, когда она уже была готова упасть назад в запруду, я успел схватить ее за руку, и сильно потянуть на себя.

– Бежим, – закричала Рата. – Бежим!

Она первой сорвалась с места и возглавила наш маленький отряд. Вода гулко хлюпала в ее коротких сапогах. Я машинально сделал пару шагов, ожидая камнепада сверху и свирепой атаки безжалостных монстров, и увидел рядом с собой медленно прыгающего волчонка. Щенок беззаботно клацал зубами, ловя мошку. Уловив мой взгляд, замер, склонил голову и оскалился в добродушной волчьей улыбке.

– Узнает – прибьет. Нельзя так над человеком издеваться.

Волчонок клацнул челюстями, поймал мошку, потом медленно разжал капкан, выпуская ее на волю, и снова оскалился в улыбке.

На его мохнатой морде виноватого выражения совсем не было.

Из леса мы так и не вышли. Услышали бой на поле: лязг железа, вопли людей, ржание лошадей, свирепые рыки гуманоидных быков и спрятались под елкой, укрываясь в ее колючих ветках. Тот еще схрон, но другого не было. Лежали ничком, тесно прижавшись, друг к другу, накрывшись мокрым плащом, и выли от страха и холода.

– Папенька! Папенька! – сквозь слезы вскрикивала Рата. Волк от страха семенил тогда лапами, больно царапая бок, порываясь бежать на розыски родственника, но, сдается мне, просто хотел убежать, оставив нас одних. Потому что и у меня желание такое же имелось: она же на ухо мне кричала, заставляя вздрагивать и ежиться, переживать вновь и вновь свою беспомощность.

Знал я точно – вот и Рата теперь сирота. Без отца так точно.

К вечеру, когда начало смеркаться, шум боя стал затихать. Редко лязгало оружие, зловеще тихо становилось. Людей не слышно, только быки иногда торжественно кричат. Чего уж тут непонятного. Проиграли, в общем.

Люди – они до последнего бились, потому что уйти им некуда было. Может, помощи ждали от обозников – на них же вся надежда всегда, но, скорее, нет. Я, когда в разведку пополз, благо Рата затихла, уснув наконец со щенком, – пригрелись оба, понял, что к чему. Наши – они правильно бились: дружиной с лобовой атакой, с маневрами конницы с флангов. Минотавры не такие оказались. Дрались без правил, прыгали, куда хотели, сеяли вокруг себя смерть. Сначала дружину на части разбили, на островки сопротивления, потом и коннице досталось – никто не ушел. В островках кто посильнее оказался – тот дольше продержался. Там и минотавров больше лежало.

Конец же у всех одинаковый был – бесславный и без победы, но умерли как герои. Быстро, правда. Полдня и нет дружины. Будто и не собирали ее всем миром. Я вздохнул, хотел обратно к елке уползти, но вздрогнул – рядом лежали Рата и Волк. У девушки губы беззвучно кривились, слез больше не было. Так и остались мы дальше лежать. Смотреть на побоище и на то, как минотавры с факелами ходят, рубят тела воинов да лошадей, куски мяса уносят, сваливают в большую кучу. Не понятно для чего. Холм рос, превращаясь в огромную гору. Рядом зажигались костры. Чадили трупы, горящие в них. Оранжевое пламя лизало черное небо. Быки пели мрачные песни, стучали в барабаны из свежих человеческих кож, водили хороводы, ели мясо. Праздновали победу как могли. Потом главный их появился. Очень большой и страшный. На поясе дюжина человеческих черепов. На спине, не поймешь, то ли плащ меховой развевается, то ли шерсть длинная. Долго забирался на кучу, вокруг себя разбрызгивал, разбрасывал нечто. Поднявшись, в вершину горы жезл воткнул. Таких внушительных размеров, что я думал, он дерево посадил. Так он и стоял, раскинув руки над полем, а потом рявкнул коротко и из дерева-жезла корни, искрящие да светящиеся ослепительно белым цветом, полезли. Сначала тонкие щупальца оплетали куски мяса, затем уже как канаты становились.

Волк тоненько завыл. Рата подтянула. Страшно обоим до жути.

Хорошо, что быки пели свои мрачные гимны, и никто нас не слышал.

Мне и самому хотелось глаза закрыть, но я привык видеть все до конца, а было на что посмотреть, из жезла вдруг ослепительный столб в небо ударил. Такой мощный свет, что высветил каждую травинку, как днем светло стало. Нас бы точно заметили, не смотри все в небо. А там, в расколовшихся небесах, среди миллиарда звезд, вдруг причудливо мигнуло переливами радуги. Мигнуло на миг краткий и погасло. Жезл тоже недолго после этого свет в небо посылал, погас быстро. Вожак минотавров торжественно заревел, и рев его подхватили тысячи бойцов. Гул не смолкал, пока главный не слез с кучи мяса и не исчез в темноте первым. Факела стали гаснуть, хороводы танцев останавливались, и минотавры один за другим стали растворяться в темноте, беззвучно покидая поле боя.

И тогда я понял очевидное, что вовсе им не сражение важно было, не великий бой с человеческой дружиной, а именно куча жертвенного мяса с жезлом в вершине. Совершив свой обряд странный, они неспешно покидали ратное поле. Я встал, не боясь быть замеченным: дело у быков сделано, цель достигнута – сигнал послан, до меня ли им теперь? Вряд ли.

Может, Боженьке своему сигнал послали? Интересно, кто он?

Рядом поднялась Рата. Желание она преследовала другое. Сжав кулаки, хотела закричать и умереть красиво, но я не дал – уронил мягко на землю, ладошкой рот прикрыл, в глаза заглянул и ничего в них не увидел: ни тоски, ни печали, ни разума.

Одно отражение неба развернутого, да миллиард красивых звезд.

После затяжной истерики Рата упрямо захотела отправиться на поиски отца. Сидела, косы свои сворачивала, и знай твердила:

– И без вас справлюсь. И не идите. Тоже мне помощники. Никудышнее вас никого и нет. Я таких убогих давно не видела.

За живое задело. Волк поскуливал, нетерпеливо вскакивая и садясь на место, желая доказать неправоту слов, а я думал, какой же цвет волос у Раты был и почему белым стал? Может, показалось? Быстро в капюшон упрятала. Могло и привидеться.

Из-за упрямства своего Рата пошла туда, где пешая дружина полегла. В самое пекло, где лобовой удар был страшнее всего и напоминал со стороны мясорубку. Я бы туда не за что не пошел. Хотя нет, из-за батяни бы пошел, но только из-за него. Свистулька высохла давно и не свистит, а я все храню. Ношу на груди, и все думают, что амулет от лешака. Только правда – она в другом: в связи.

Сначала звала она звонким голосом, далеко разносящимся по полю в ночи:

– Папенька! Папенька! – а потом хрипеть стала и слова неразборчиво произносить, но занятие свое не бросала.

Я, как и предлагал изначально, с правого фланга стал искать, а потом в левый перешел. Там вся конница полегла. Отец Раты господином был, на коне ездил, глупо его среди пеших воинов искать. Но девушке ничего не докажешь. Волк почернел. Белая шерсть его в крови вымокла по самые кончики ушей, подозреваю, я выглядел не лучше. Отца Раты мы под утро нашли. Умер он с мечом в руке, но не на лошади. Она рядом лежала надвое перерубленная, на переднюю часть я присел устало. Волчонок сразу на землю плюхнулся, в глазах тоска смертельная. Голову с лап поднять не может.

Мой топор тоже неподъемным грузом стал. Выкинул бы давно, да не смел – имущество-то хозяйское. Вот и принес. Кряхтя, поднялся, подошел к телу, уронил рядом топор. Теперь все. Прощай, грузило. Легче стало. Вернулся к трупу лошади, присел. Попытался картину боя восстановить. Судя по вдавленному в грудь панцирю, отца Раты в прыжке минотавр сбил с седла. Попрыгал по нему немного и лошадь топором рубанул. Боевой конь, видно, хотел защитить хозяина.

Все.

Короткий бой. Быстрая смерть. Повезло.

Волчонок ухом запрял, глаз не открывая. Я обернулся, к нам медленно подходила Рата. Плащ ее снизу коростой от крови покрылся, потерял эластичность и теперь не сгибался, стоял колом, волочась следом. Девушка бегло посмотрела на отца своего, на то, как шлем разворотило копыто минотавра, и, не моргая глядя на нас, спросила:

– Чего сидим?

– Так нашли, – попытался возразить я. Рата еще раз посмотрела на убитого.

– Кого?

– Так отца твоего.

– Не он, – пробормотала девушка и развернулась. – Пошли. Нет его здесь.

Я нехотя встал. Поднял волчонка, прижимая к груди. Руки чугунные, ели сгибались. Ныли от нестерпимой боли. От рези в мышцах глаза заслезились.

– Топор забери, – не оборачиваясь, сказала Рата.

– А куда мы идем? – спросил я, возвращаясь за топором. Намучился, пока поднял из крови.

– Дальше искать будем, – сказала категоричным тоном девушка и добавила: – Но не здесь. Я знаю, он к реке ускакал. Спасся!

Я вздохнул. Волчонок попытался заскулить, но примолк, поймав взгляд обернувшейся суровой девушки. Она еще ниже капюшон натянула и бодрым шагом пошла к лесу, откуда мы вышли, словно и не бродила всю ночь среди трупов.

Меня же к горе минотавров тянуло. Я посмотрел на быстро удаляющуюся фигуру Раты и побрел к пирамиде, жезл захотелось поближе рассмотреть. Не мог я загадку неразрешенной для себя оставить.

– Куда? – спросила девушка, когда обернулась и поняла, что за ней никто не идет.

Я не ответил, бормоча под нос:

– Зачем пирамида? Зачем жезл на вершине? – на самом деле я, конечно, хотел не свихнуться на поле брани и старался не думать, почему иду, обходя завалы, поэтому и твердил слова, как молитву.

Рата еще кричала, только я не слышал ее, подняв голову, смотрел на вершину и понимал, что подняться по обрубкам тел воинов и боевых коней никогда не смогу. Жезл все еще мигал. Тревожно, импульсивно, завораживающе, призывно.

Звал к себе Боженьку.

Я хотел положить щенка на землю, но он возразил и всеми силами стал барахтаться лапами, не позволяя. Густые капли крови полетели мне в лицо, и я замер, чувствуя холод мертвых тел. Медленно утерся и снова посмотрел на пирамиду.

На вершину я не полезу, но что мешает мне рассмотреть поближе корень? Злой, чужой, неуместный. Порождение жезла. Чуждый элемент в моем мире.

В моем ли?

Я потянулся к искрящемуся канату, волчонок предостерегающе тявкнул, но в этот момент я напоминал упрямую Рату – захотелось попробовать и довести мысль до конца, вдруг пойму что-то важное для себя.

Не понял.

Корень треснул пламенем, стоило мне до него дотронуться, и я далеко отлетел, выпуская из рук волчонка. Ударился обо что-то мягкое. Сознание задрожало, вспышка все еще прыгала в глазах, но я увидел крутой рог, который пикой протыкал утреннее небо. Ничего себе потрогал корень – мог бы и на такой рог насадиться. Вот и мне повезло. Хоть и не понял ничего, и не выяснил толком, но жив остался. Висел бы сейчас, как бабочка.

Рог задрожал. Я думал, в глазах зарябило от вспышки – вон как голова мучительно болит, но нет. Рог перестал дрожать. В камне, в глубоких складках и буграх, глаз открылся. Завращался, ища что-то.

Нашел.

Меня.

Замер на миг, черный зрачок сфокусировался, и рогатая голова начала медленно поворачиваться. Губы обнажили большие клыки.

– Мясо, – пробормотало чудовище хрипло, облизываясь кровавым языком, – ты пришло.

– Ага, – отозвался я и проверил, не оторвался ли топор при падении.