Текст книги "Америка: Без царя в голове"

Священная собственность

Один из высших руководителей Российской Федерации в нулевые годы рассказывал мне, как впервые прилетел с визитом в США вместе с группой политиков, чиновников, общественных деятелей и журналистов. В состав группы входило даже несколько летчиков-космонавтов. После окончания переговоров, проходивших в Чикаго, хозяева решили отвезти своих российских гостей на одно из Великих озер – Мичиган. Все погрузились в большие черные машины и в сопровождении полиции отправились на озеро. Причем не просто на озеро (Чикаго стоит на его берегу), а в какое-то конкретное место, где был красивый вид и ожидалась захватывающая рыбалка. Ехать пришлось довольно долго, но в конце концов озеро показалось между деревьями. Рукой, что называется, подать. Но кортеж неожиданно остановился, и американцы начали что-то оживленно обсуждать, указывая куда-то руками. Выяснилось, что на подъезде к озеру они увидели табличку с надписью, гласящей, что дальше начинается частная собственность, и остановились. Было очевидно, что в лесочке, отделявшем от озера дорогу с остановившимся кортежем, нет ни людей, ни строений: он просматривался насквозь. Между соснами виднелось озеро, к которому вела хорошая асфальтированная дорога. Берег озера, по словам американцев, являлся публичной собственностью. Но подъехать к берегу здесь можно было только по этой дороге. Именно на ней стоял знак «Частная собственность», который и остановил колонну правительственных машин. Россияне не могли понять, почему нельзя взять и проехать. Это заняло бы всего пару минут, никаких камер в лесу, естественно, не было. Тем более что это был официальный кортеж в сопровождении полицейских машин. Однако американцы категорически отказались ехать напрямик и принялись обсуждать другой путь к берегу.

Выяснилось, что придется сделать крюк миль в 25–30, чтобы оказаться на другой стороне этого леска. Несмотря на полное недоумение россиян, их все-таки повезли в объезд. Никто из высокопоставленных и наделенных большой властью американцев не захотел нарушать границы частных владений, даже в ситуации, когда этого никто не заметил бы. Не решились это сделать и сопровождавшие кортеж полицейские. Потом выяснилось, что они хотели связаться с владельцем этого небольшого леса, но не смогли его разыскать. Если бы связались – разрешение было бы получено наверняка. Пока кортеж ехал по окружной дороге, члены российской делегации обсуждали (естественно, по-русски) вопрос о том, можно ли было просто «не заметить» предупреждение о частной собственности и, наоборот, что будет, если поставить фиктивный знак с таким предупреждением, благо знаки эти продаются в любом хозяйственном магазине и стоят копейки (то есть сущие центы).

Эта история произвела такое впечатление на моего знакомого политика, что и через два десятка лет он рассказывал мне ее с мельчайшими деталями, как будто все случилось вчера. Он был потрясен тем, с каким уважением американцы, в том числе обладавшие всей полнотой власти, отнеслись к частной собственности. Я передаю здесь эту историю не только потому, что она является хорошей иллюстрацией американской жизни. Такой неожиданный американский «урок» оказал большое влияние на систему ценностей российского политика и даже его дальнейшие политические инициативы.

Американцы доверчивы, и на бытовом уровне их легко ввести в заблуждение. Действительно, подобную табличку с надписью можно купить в любом хозяйственном магазине, а то и в ближайшей аптеке. Но, мне кажется, связанные с такой покупкой неизбежные махинации и обманы (пусть и мелкие) вынудят американца излишне напрягаться, то есть усложнять свою жизнь. А стоит ли, если гораздо проще действовать «по инструкции»? Кроме того, еще в детстве каждый американец впитал церковные проповеди и родительские поучения о том, что обманывать нехорошо. Конечно, позже неизбежно придет определенный – и немалый – цинизм взрослой жизни. Состоится знакомство с политикой, манипулированием и интригами. Однако общие установки менталитета неизменны: будучи пойманным на лжи, американец рискует потерять доверие сограждан навсегда.

У каждого свой акцент

Когда я приехал в Соединенные Штаты в конце 1980-х годов, английского языка я практически не знал. В Московском университете я изучал французский. Но, к моему большому удивлению, никакой особой проблемы незнание языка для меня не создавало. Американцы фантастически толерантны к другим языкам и к плохому английскому. И даже если вы едва говорите по-английски, они будут внимательно слушать и пытаться понять хоть что-то. А если не поймут, то винить в этом будут, как правило, себя, а не ваш плохой язык. Расскажу один курьезный случай. Через три месяца после приезда в Вашингтон я должен был прочитать в одном из больших американских учреждений серьезную лекцию. Организаторы были уверены, что я свободно говорю по-английски. Я их не разубеждал, потому что делать это было уже слишком поздно.

Поскольку за пару месяцев английский не выучишь, я с тоской готовился к двухчасовому позору. Мой ассистент, который, к счастью, говорил на двух языках, помогал мне готовить лекцию, но он не мог прочитать ее за меня и тем более ответить на вопросы. Я хорошо помню, что вышел на трибуну с кучей каких-то бумажек, где русские слова были перемешаны с английскими, указана транскрипция некоторых слов, которых я не знал в принципе, проставлены ударения и т. д. Читал я лекцию запинаясь, сам не очень понимая, на каком языке говорю. Временами у меня и вовсе прорывались русские слова. В общем, кто плохо знает иностранный язык, тот поймет ужас моего положения. В течение первых 15 минут своего спича я от стыда боялся поднять глаза и посмотреть на аудиторию. А когда наконец все же взглянул на слушателей, с еще большим ужасом увидел, что все они внимательно меня слушают и даже что-то записывают. Для меня до сих пор остается загадкой, что они слышали и что записывали. Я бы сам за собой не смог записать собственную лекцию. Однако мои слушатели стремились получить от меня новую информацию и очень старались понять мой английский. Я же, в свою очередь, не понимал их вопросов и искал взглядом помощника, который всячески, в том числе жестами и мимикой, пытался мне объяснить, о чем идет речь. Во многих других странах меня наверняка быстро согнали бы с трибуны, да еще и освистали.

После этого случая я окончательно уверовал, что американцы относятся к плохому произношению и к другим языкам толерантно. И в этом нет ничего удивительного, потому что в США как минимум четверть страны говорит с акцентом. Кроме того, существуют региональные диалекты: на Восточном побережье, в центре Америки, на юге и на западе говорят по-разному. А уж как говорит афроамериканское меньшинство – это вообще отдельная история, их часто очень трудно понять. Если в таких условиях каждому предъявлять претензии по поводу знания языка, то все остановится. Первые пару лет, например, для меня большой проблемой было говорить по телефону. Ведь телефон искажает голос, ты не видишь человека, движения его губ, жесты и выражение лица. А когда нарываешься на другом конце, например, на латиноамериканца, выходца из Индии или Пакистана, который сам говорит с большим акцентом, – вообще ничего не разобрать. Поэтому я завел правило встречаться со всеми лично и разговаривать, глядя в глаза: так было гораздо проще. И все же никто никогда мне не говорил, что у меня плохой английский или что я говорю с акцентом и меня трудно понять. Впрочем, сам я это очень хорошо осознавал. В книге «Америка… Живут же люди!» я подробно описал, как осваивал английский язык со всеми его особенностями. Процесс не столько сложный, сколько смешной, стыдноватый и непредсказуемый, регулярно приводящий к комическим ситуациям и неожиданному, хотя и неверному, пониманию собеседника.

Надо сказать, что в Соединенных Штатах есть закон, запрещающий дискриминировать людей по причине плохого знания языка. Правда, для того, чтобы получить американское гражданство, все-таки придется продемонстрировать хотя бы самое элементарное знание английского.

Честно говоря, сейчас проблема языкового непонимания начинает вставать довольно остро в больших корпорациях, где работают сотни тысяч людей, или в армии, где очень много представителей национальных и этнических меньшинств, поскольку для мигранта поступить на службу в армию – значит упростить себе получение американского гражданства, заработать хороший социальный пакет не только для себя, но и для своей семьи. Банки тоже все охотнее нанимают в свои офисы носителей различных языков, чтобы привлечь в число клиентов представителей национальных меньшинств. И в рекламе теперь часто пишут: в офисе, мол, есть люди, которые говорят по-испански, по-английски, по-немецки и по-русски. Потому что одного английского уже недостаточно. И врач, у которого в офисе присутствует говорящая по-русски медсестра, имеет возможность привлечь больше клиентов, поскольку многие, даже очень хорошо знающие английский выходцы из стран бывшего СССР могут не знать медицинской терминологии.

Повторю то, что не устаю повторять. Американцы давно создали в своих обычных публичных школах замечательную систему изучения английского языка для детей из семей, недавно переехавших в Америку и не говорящих ни слова по-английски. Два или три раза в неделю по часу в таких классах – и через год ваши дети свободно изъясняются на английском. Более того, если они пошли в американскую школу не слишком поздно (по моим личным наблюдениям, не позднее 10–11 лет), велика вероятность, что говорить на английском они будут без акцента и американцы будут принимать их за своих. Я знаю много семей, в том числе выходцев из бывшего СССР, в которых дети говорят на английском языке гораздо лучше родителей и зачастую служат им переводчиками в общении с Америкой. Главный фокус этих школьных уроков, в частности, заключается в том, что каждый год в специальном классе собирают всех новых учеников, независимо от возраста, страны прибытия и т. д. Объединяет их то, что все они существенно не дотягивают до языкового уровня одноклассников-американцев. В одном классе английского языка могут сойтись шести– и десятилетние школьники из совершенно разных стран, у которых нет общего языка, кроме еще незнакомого им английского, и они должны его освоить, чтобы понять друг друга. В общем, система весьма эффективная, проверенная многими поколениями иммигрантов и иностранных рабочих в Америке, а у меня лично вызывающая восхищение.

Учитель спрашивает ученика: «Сколько времени может находиться человек без скафандра в космическом безвоздушном пространстве?» Знаете, что отвечает самый умный ученик? «Практически вечно».

* * *

Звонок: «Доктор! У меня срочное дело. Мой маленький сын проглотил лезвие бритвы!» Доктор: «Успокойтесь! Вы что-нибудь уже предприняли?» – «Да, я пока побрился электрической».

Дружить по-американски

Американцам, как и всем остальным народам, не чужды дружеские отношения. Правда, они не совсем такие, к каким привыкли мы, россияне. Не хуже или лучше – просто другие. Само понимание дружбы в Соединенных Штатах иное. Американская дружба не подразумевает, что вы, к примеру, можете в три часа ночи приехать к другу с бутылкой водки и сказать: «У меня вот такая проблема. Давай посидим, выпьем, поговорим». Тебя просто не поймут, а то и вызовут полицию. Сочтут алкоголиком или психом, пошлют к психотерапевту или в Общество анонимных алкоголиков. Кстати, американцы не стесняются своих взаимоотношений с этим обществом и открыто заявляют: «Да, я член Общества анонимных алкоголиков, хожу на занятия, лечусь от этого». Пьянство в Америке – не грех, не преступление, а болезнь, и американцы относятся к ней спокойно. Более того – многие гордятся тем, что лечатся. А те, кто прошел все этапы борьбы с собственным алкоголизмом и завязал навсегда, часто сами становятся менторами и помогают другим. Заметьте, и здесь американцы опять находят возможность похвалить себя: бросил пить – гордись этим и не скрывай своей гордости. То же самое относится к наркоманам, шопоголикам, клептоманам и жертвам любой другой болезненной зависимости. Что же касается дружбы, то она, подобно прочим сферам жизни, тоже эволюционирует, становится все менее американской – и более привычной, если хотите.

Несколько лет назад в рамках одного университетского курса, посвященного глобальной политике и безопасности, я поднял тему взаимного непонимания и различного смысла одних и тех же понятий в России и США. В группе были и американцы, и студенты, родившиеся и выросшие в России. Мы, в частности, беседовали о дружбе и сошлись на том, что действуем в рамках дружеских отношений по-разному. Например, американцы говорили, что будут помогать другу готовиться к экзамену, а россияне – что при необходимости будут искать возможность потихоньку передать другу правильные ответы на экзамене. Американский друг предложит тебе стакан воды, когда ты придешь к нему домой. Российский – приготовит чай и поставит на стол печенье и бутерброды. Или, скажем, если ты заболеешь, то американец принесет тебе из магазина банку с куриным супом, а российский приятель не задумываясь притащит все, что найдет у себя в холодильнике, да еще попросит свою бабушку приготовить огромную кастрюлю борща, половину которого он заставит тебя съесть с чесноком и рюмкой водки. Помню, немало споров в аудитории вызвал следующий пример: американский друг спокойно воспримет откровение о том, что ты гей, и будет его молча «переваривать», а российский друг будет долго убеждать тебя, что ты не гей, просто еще не встретил «свою девушку», и даже попытается найти для тебя подходящую кандидатуру на эту роль.

И так далее. Понятно, что все это в немалой степени стереотипы, однако особенность стереотипов, как известно, именно в том, что они не полностью являются фантазией: в их основе всегда лежит частичка правды. Кстати, в другом своем курсе, посвященном глобальной журналистике, я учил студентов не только узнавать, разоблачать стереотипы, но и создавать их. На мой взгляд, для журналистов важным умением является и то и другое.

К американцу, как я уже говорил, нельзя заявиться с бутылкой водки в середине ночи, зато можно приехать и пожить три месяца – тебя не выгонят. Тебе надо где-то пожить, дружище? Живи, ради бога. При этом никто не будет лезть тебе в душу и расспрашивать, почему ты не хочешь или не можешь жить у себя дома, что случилось и т. д. Тебе предоставят отдельную комнату и пригласят пользоваться всем, что есть в доме: кухней, верандой, спортзалом, телевизорами и музыкальными центрами. Если нет отдельной комнаты – предложат жить в проходной или где-нибудь под лестницей, оборудуют спальное место в подвале или на чердаке. Если и такой возможности нет – положат на диване прямо в гостиной или столовой. А если и это невозможно, потому что у хозяина маленькая квартирка, – без раздумий бросят матрац на пол рядом с собой. Так или иначе, но найдут тебе место под крышей и посадят за общий стол. А не хочешь – питайся отдельно сам, никто слова не скажет. Я и сам так жил у друзей несколько раз в первые годы своего пребывания в Америке.

Кстати, это правило американского гостеприимства распространяется не только на друзей или родственников. Американцы легко дают кров просто знакомым и коллегам, малознакомым людям, а то и совсем незнакомым – например, по просьбе друзей или соседей. Я не раз попадал и в такие ситуации. Однажды много лет назад я переехал в Вашингтон работать в местном университете. Выяснилось, что дом, который предполагалось снять для меня, еще не готов, там идет ремонт. Малознакомый мне университетский профессор в своей воскресной церковной группе бросил клич: не хочет ли кто-нибудь просто приютить молодого (тогда) московского политолога и историка, который очень плохо (тогда) говорил по-английски. Сразу нашлось немало желающих – и я поселился в престижном районе американской столицы Дюпон-серкл в семье коренных вашингтонцев. Такая семья, кстати, сама по себе была большой редкостью. Хозяева жили на третьем этаже, а мне отдали второй этаж. Первый этаж был общим – гостиная, кухня, столовая, библиотека и т. д. Это был дом, который теперь не часто увидишь в Америке: без спортзала и домашнего кинотеатра, но с комнатой-библиотекой, где полки книг уходили под потолок.

Рекомендация пожилого университетского профессора положила начало одной из самых долгих, надежных и интересных дружб, которые сложились у меня в США. Я прожил в этом доме почти год, но даже когда наконец переехал в свое жилье по соседству, мы продолжали общаться регулярно, очень тесно и почти по-родственному. Представители высшей американской академической, военной и административной, а в общем и целом – интеллектуальной элиты, входившие в эту семью, оказались в чем-то похожи на своих советских и российских коллег. Разве что они были более привычны к свободе и комфорту, имели больше денег и, соответственно, возможностей писать книги, ездить по миру и растить больше детей. Которые впоследствии, конечно же, шли в хорошие университеты и укрепляли «мягкую силу» как отдельно взятой семьи, так и всего Вашингтона. Так, в семье моих хозяев детей было пятеро, хотя в доме с родителями уже никто не жил, да и в Вашингтоне проживал только один сын. Остальные разлетелись по всему миру, что весьма типично.

Мне было очень интересно наблюдать жизнь высшей американской элиты изнутри, с позиций почти что члена семьи. Отношение ко мне – русскому – было более чем уважительное. Кого я только не встречал в этом доме! Именно там я ближе познакомился с президентами Картером, Никсоном и Бушем-старшим. Именно там впервые встретил Бжезинского и Киссинджера, Джона Керри, Хиллари Клинтон и Джона Маккейна, а также множество других представителей американского и мирового истеблишмента, культурной элиты и академических кругов. Встретил я там и многих легендарных звезд Голливуда – от Клинта Иствуда до Робина Уильямса, большого энтузиаста благотворительности и помощи нуждающимся. Можно сказать, что я провел не одну сотню часов за столом со звездами Голливуда, американской индустрии развлечений, американского бизнеса и даже спорта.

Живя в этом доме, я стал понимать как масштаб американской благотворительности, достигшей почти каждого уголка планеты, так и значение этой благотворительности для роста могущества и влияния Соединенных Штатов. Я встретил в этом доме людей, которые бросали все – и уезжали на многие годы в самые глухие африканские провинции работать врачами и медсестрами, ирригаторами и инженерами, учителями и проповедниками. Бывали и обратные случаи: я свел в этом доме знакомство с людьми, которые приезжали отовсюду для работы в Америке и с Америкой. В этом же доме я несколько раз сидел и спорил за одним столом, а потом курил на крыльце с Иосифом Бродским. Именно там я познакомился и провел некоторое время с Альфредом Шнитке, европейскими художниками и писателями, философами и даже супермоделями. Не буду называть имена, чтобы избежать пафоса. Мне стало гораздо понятнее, как работает Вашингтон и на чем – хотя бы отчасти – базируются американские влияние и репутация в мире. Частное гостеприимство легко переходит в политическое и культурное влияние.

Это крайне удобная и приятная черта американского образа жизни. Тебе дают все, что нужно для жизни, но не заставляют выворачивать в ответ душу и не нагружают собственными проблемами. Повторюсь, что, при всей привычке к удобствам и комфорту, у американцев, даже принадлежащих к элите, еще очень сильны элементы культуры и быта первопроходцев. Так, они запросто лягут спать на полу или даже в машине, без стеснения сядут за руль в буквальном смысле развалюхи на четырех колесах, лишь бы она ездила, и сами будут часами копаться на своем участке, стричь траву и чистить домашний бассейн. Единственное обязательное ограничение допустимой свободы – необходимость ежедневно принимать душ, чистить зубы и менять белье и одежду (одним словом, базовый набор гигиенических процедур). Я помню, как моих друзей, приехавших из России, поражали белоснежные носки американских бомжей, заполняющих ежедневно парк недалеко от Белого дома в ожидании приезда передвижной кухни, которая привозит им бесплатную еду.

Техасец и житель Нью-Йорка едут в поезде в одном купе с Джулией Робертс. Внезапно поезд въезжает в туннель и купе погружается в темноту. Неожиданно раздаются два звука – поцелуя и пощечины. Поезд выезжает из туннеля. Техасец и Джулия Робертс сидят как ни в чем не бывало, а житель Нью-Йорка потирает щеку. Он думает: «Видимо, техасец поцеловал Джулию, а она по ошибке дала мне пощечину». Джулия Робертс думает: «Видимо, житель Нью-Йорка хотел поцеловать меня, а поцеловал по ошибке техасца, который дал ему пощечину». Техасец думает: «Как все замечательно! Следующий раз, когда поезд попадет в туннель, я снова изображу звук поцелуя и ударю по физиономии этого пижона из Нью-Йорка!»

* * *

– Вот раньше у нас в Техасе ковбои убивали друг друга на дуэлях из-за женщин! А сейчас?

– Да, вы правы! Не те теперь женщины пошли…

Если у жителей России случаются проблемы в жизни, в большинстве случаев они прибегают к универсальному средству – разговору по душам с близким другом. Такие разговоры периодически бывают нужны и американцам – но они для этого ходят к психотерапевтам. Я бы даже сказал, что они сильно злоупотребляют психотерапией. Психотерапевты, кстати, зарабатывают большие деньги (мне лично не очень понятно на чем). В США особенные критерии ненормальности: то, что во многих странах считается нормальным или пограничным состоянием, в Соединенных Штатах считается проявлением болезни, которую надо лечить. И врачи с удовольствием выписывают своим пациентам всякие антидепрессанты. Это целая индустрия!

Вообще, говорить о своих проблемах только с профессионалом – чисто американская особенность. Потому что друг в лучшем случае тебя поймет и пожалеет, а тут нужен, как считают американцы, объективный взгляд, четко объясняющий, почему у тебя эта проблема возникла и что делать, чтобы от нее избавиться. Причем почти все проблемы американцев, как выясняется во время бесед с психотерапевтами, сводятся к ошибкам родителей. Твои мама и папа, дескать, сделали что-то неправильное, ты даже не помнишь, что именно, но обязательно вспомнишь, если будешь ходить к психотерапевту. Мы это «раскопаем». Твои родители тебе навредили – и как только ты вспомнишь, как именно они это сделали, тебе сразу станет легче жить. И американцы регулярно посещают психотерапевтов сами, часто посылают к ним своих детей. В определенной степени это, на мой (безусловно, дилетантский) взгляд, есть перекладывание ответственности на врача и нежелание самостоятельно принимать какие-то решения. Молодые люди в узком кругу могут, конечно, поплакаться друг другу, но обратите внимание: даже во всемирно известном сериале «Друзья» (Friends) герои ведут доверительные разговоры в основном по личным поводам – влюбился, разошелся. Никакие фундаментальные вопросы своей жизни они при этом не поднимают. А в сериале «Два с половиной человека» (Two and a Half Men) любые попытки рефлексировать без участия психотерапевта являются поводом для жестоких шуток. Кстати, данные специалисты нередко сами становятся комедийными персонажами на экранах.

Жившие в России американцы рассказывали мне о своем удивлении по поводу российского подхода к этому вопросу. По их словам, большинство россиян в психотерапию не верит, утверждая, что витамины, спортзал, активная интимная жизнь, насыщенная культурная программа и определенное количество алкоголя гораздо более эффективны против депрессии, чем какая-то химия. Однако в США к психотерапевтам ходят и мужчины, и женщины, и дети – порой даже целыми семьями. Моя бывшая американская жена, как только у нас возникли первые семейные неурядицы, стала настойчиво предлагать нам обоим сходить к семейному психологу, чтобы попытаться решить начинающиеся проблемы. Как бы завлекательно это ни звучало, но я отказался. Я считал, что два образованных и умных человека способны разобраться в своих проблемах сами. Будучи носителем русской культуры и менталитета, я не верил в возможности постороннего человека научить меня жить с моей женой. В конце концов, все мы проходили этап «советов» другим в личной жизни в советское время и прекрасно знаем, чем это кончилось. Кроме того, мне казалось, что оплачивать подобные беседы с психологом – значит попросту выбрасывать деньги на ветер. А час такого приема стоил тогда, почти два десятилетия назад, если я не ошибаюсь, 300 долларов. В результате моя семья развалилась, и одним из аргументов бывшей жены в суде было обвинение меня в том, что я не согласился пойти к семейному психологу. Это в глазах американцев стало свидетельством того, что я не желаю спасать отношения, раз не готов всерьез вложиться в исправление наших взаимных ошибок. Мне, конечно, такое и в голову не приходило. Возможно, я был не прав. Мы развелись. Замечу попутно, что развод оказался в сто раз дороже сеансов с семейным психологом. Я потерял тогда и дом, и деньги. Наверное, с моей стороны это было не самое лучшее бизнес-решение… Зато появился «опыт – сын ошибок трудных».

Женщина приходит к психиатру и говорит: «У меня муж совсем сошел сума. Он, когда пьет кофе, съедает чашку, из которой только что пил, и оставляет только ручку». Психиатр говорит: «Да, слушайте, это надо лечить. Он совсем больной, потому что ручка – самое вкусное».

* * *

«Психоаналитики такие идиоты, – жалуется один пациент другому. – Мой, например, после шести месяцев работы со мной пришел к выводу, что я влюблен в свой зонтик! Смехотворно! Да, я испытываю огромную симпатию к своему зонтику, нам очень хорошо друг с другом. Он тоже относится с искренней теплотой ко мне. Но влюблен?!»

* * *

Пациент заходит в офис к своему психотерапевту и говорит: «Доктор, моя жена считает, что я сошел с ума, потому что я люблю сосиски!» Доктор отвечает: «Это нонсенс! Я, например, тоже люблю сосиски». Пациент: «Замечательно, доктор! В таком случае вы должны прийти как-нибудь ко мне в гости и осмотреть мою коллекцию!»

* * *

«Я влюблен в свою лошадь», – признается пациент психиатру. «Ничего страшного в этом нет, – отвечает тот. – Многие люди испытывают симпатии к животным. Я, например, очень люблю свою собаку». «Но, доктор, – перебивает пациент, – я испытываю физическую тягу к моей лошади». «Хм, – доктор не знает, что сказать, – а у вас кобыла или жеребец?» «Конечно, кобыла! – гневно восклицает пациент. – Вы думаете, я извращенец, что ли?»