Текст книги "Оборванные струны"

Цвет волос не проблема. Волосы всегда можно покрасить и стрижку любую сделать. Никогда не красилась… Но почему бы не попробовать?

Я опустилась на пуф, не отрывая взгляда от зеркала, привычным уже движением закинула ногу на ногу, чуть развернулась боком, чуть растопырила пальцы правой руки, удерживая воображаемую сигарету, в левой у меня был бокал… Прищурилась, приподняла подбородок. А ведь я действительно в жизни красивее, чем на экране, права продавщица…

Продавщица, продавшая… Нет! Это не я. Не я на диске, не я на фотографиях, не я в кадрах фильмов. Я не убивала, и я не актриса, что бы ни утверждал Интернет, кто бы в чем меня ни пытался убедить. Посмотреть эту семиминутную короткометражку и доказать. Еще раз внимательно пересмотреть – и сделать окончательный вывод, что так не бывает.

И опять я не заметила, как наступила ночь. И опять предприняла бессмысленную попытку дозвониться мужу. Был свежезаваренный чай, какой я терпеть не могу, а день мой закончился так же, как вчерашний: в полном изнеможении я ускользнула от призрачной реальности в сон, надеясь, что новое утро хоть что-то изменит.

Я проснулась от смеха, от собственного смеха, и рассмеялась уже наяву: все очень просто, решение подсказал сон. В этом сне я принимала зачет у студентов – была никакой не актрисой, а самым обычным преподавателем. А рассмеялась потому, что один из них, Иван Скуратов – его прототип абсолютно реален, прекрасно помню этого олуха! – рассказал анекдот. При свете дня анекдот оказался совсем не смешным и каким-то туповатым, как и сам Иван, но суть не в этом. Я поняла, что нужно делать, где отыскать доказательства моей непричастности к преступной деятельности актрисы. Элементарно: найти диплом об окончании университета!

Вскочила с постели, раздернула шторы – все как вчера, только бодрость и энергия били через край даже не по-вчерашнему. Диплом с прочими документами у меня аккуратно хранится в секретере в коробке из-под конфет. Мысленно перекрестившись, открыла дверцу. Коробка была на месте. Уже почти совсем не волнуясь, откинула крышку.

Паспорт. Ну да, это я, Зимина Ксения Александровна, двадцати восьми лет, обычная скромная женщина, цвет волос, правда, не виден – фотография черно-белая. Страховое свидетельство – тоже мое… Следующий документ поверг меня в ужас. Это была сберкнижка со счетом в десять с половиной миллионов рублей. У меня никогда не было и не могло быть таких денег! По определению не могло! И сберкнижки никогда не было, только карточка.

Потрясенная, я подошла к окну, чтобы лучше рассмотреть. Это какая-то ошибка! Но имя мое…

И… Нет, все правильно: десять с половиной миллионов.

Я так разволновалась, что даже о дипломе на какое-то время забыла, да и вообще обо всем. Стояла со сберкнижкой в руке и все пыталась представить, сколько это – десять с половиной миллионов, что можно купить на десять с половиной миллионов? Представлялось смутно, фантазия просто отказывалась работать. Попыталась перевести сумму в доллары, затем в евро – но и это не помогло: я понятия не имею, как тратить такие деньги и что вообще они означают. Не привыкла, не знаю. Потому что их у меня ведь никогда не было и быть не могло…

У меня не могло, а у Ксении Зиминой, актрисы, наверняка могло. Я отбросила сберкнижку, как какую-то опасную ядовитую гадину, и ринулась к секретеру. Мне нужно найти диплом; если я его не найду…

Диплома в коробке не оказалось. И нигде не оказалось. И не было ни одного учебника, ни одного пособия, ни одной малюсенькой брошюрки по моей специальности, не было даже ни одного словаря. Я выгрузила из шкафа все книги, но, кроме художественной литературы, не нашла ничего.

Впрочем, никаких театрально-киношных книг и журналов тоже не обнаружила. Это почему-то меня окончательно доконало, хотя должно было бы обрадовать. Совершенно без сил я опустилась на пол посреди разоренной библиотеки. Что делать дальше, не представляла.

Но ведь я точно знаю, что не сошла с ума, и точно знаю, что не актриса. Я не убивала этого человека, я с ним незнакома.

Значит, нужно продолжать искать доказательства. Перерыть весь дом, но найти хоть что-нибудь. Если предположить, что кто-то проник ко мне в квартиру, украл диплом и все книги по специальности… Бред какой-то! Зачем кому-то ко мне проникать? Красть пособие по введению в английскую филологию, а взамен подбрасывать сберкнижку с десятью с половиной миллионами? Но все равно, если такое предположить, то он, этот кто-то, не смог бы уничтожить все следы моей личности (той или, на худой конец, иной). Он не мог предусмотреть всего. Какой-нибудь полупустой тюбик с засохшим гримом, случайно попавший на антресоль, или карточку с французскими местоимениями, залетевшую под ковер в спальне, он попросту пропустил бы.

Мой дом напоминает разгромленную крепость. Некий таинственный враг неизвестным науке способом проник в нее и взял штурмом. Потому что прежде чем приступить к поискам доказательств, я плотно зашторила окна, закрылась на все замки – хорошо укрепилась. Но враг все равно проник. Враг этот – мое безумие. Шкафы отодвинуты от стен, с кровати сброшена постель, диван и кресла представляют собой вообще уж жалкое зрелище: обивка местами распорота, местами грубо изрезана. Я сижу на куче тряпья, выброшенного из шифоньера, и отчаянно пытаюсь понять, кто же я такая. Никаких доказательств не нашлось. Совсем никаких. Ни тех ни других. Альбом с фотографиями мой таинственный похититель тоже унес с собой. Мне было бы легче, если бы я оказалась актрисой, если бы это было доказано.

Не доказано ничего.

Реальность не скользкая ледяная дорожка, реальность – зыбучий песок. Мой темно-серый строгий костюм, в котором я ходила в университет на работу, обнимает рукавами бирюзовое платье – то, с фотографии в баре, с моего персонального сайта. Лиловый топ зацепился бретелькой за пуговицу «больничного» халата. Белые шорты – я никогда не носила шорт, даже в детстве! – делят ложе с черными джинсами – в этих джинсах я была, когда покупала диск с «Эпилогом». Квартира разгромлена, у меня нет сил хоть что-то поправить. Я сижу на куче тряпья… Мне не найти ответа!

Позавчера я купила диск. А до этого все было так просто и ясно. Наступили каникулы, открылась бездна свободного времени, об этом времени я так давно мечтала! Где же прошла трещина, почему я ее не заметила? Не сразу же реальность раскололась и не сама по себе. Я помню, как проснулась утром, наполненная энергией и бодростью, раздернула шторы, сварила кофе… Но и вчера я ведь была точно такой же… и сегодня. Эти три утра ничем не отличаются друг от друга – абсолютно ничем. Не в этом ли дело? Может быть, все продолжается то, первое, утро? А разгром в квартире объясняется просто: кто-то, некий неведомый враг, влез и устроил бардак. Он искал ценные вещи, но не нашел – откуда же здесь взяться ценным вещам, доходы мои невелики? – и, разозлившись, устроил погром.

Я прилегла на куче тряпья, закрыла глаза. Все очень просто, хоть и доставит немало хлопот: убирайся теперь после этого незадачливого грабителя! Но ведь можно попросить о помощи. Позвонить Вике, ну и пусть она на меня за что-то обиделась, или мужу, ну и пусть мы в разводе. Позвонить, попросить… Я перевернулась на бок, не открывая глаз, нащупала на полу мобильник.

– Привет! Это я. Не узнал?

– Конечно узнал! Как поживаешь?

– Прекрасно! А ты?

– Ничего, поживаю!

– Это хорошо, это самое главное. А я, собственно, чего звоню. Кто-то пробрался ко мне в квартиру и учинил страшный разгром. Мне нужна твоя помощь, ты не мог бы приехать?

– Без проблем! Жди, скоро буду.

Я открыла глаза. Воображаемый телефон выпал из разочарованной руки. Никуда я не звонила, струсила. Может быть, наберусь смелости к ночи и тогда позвоню?

Надо бы встать и хоть немного прибраться – генеральная уборка сейчас мне не по силам. Повесить в шкаф одежду и расставить книги.

Поднялась, потянулась, как после сна, нарочито зевнула. Отцепила от пуговицы халата и подняла за бретельки топ. Покачала на пальце – не мой это топ, а впрочем… Скомкала и прижала к лицу, вдохнула, надеясь уловить запах, надеясь пробудить воспоминания. Не пахнет ничем, ни мной, ни другой, чужой женщиной, лишь порошком, как любая недавно выстиранная вещь. А что, если примерить? Прихватив и шорты, я подошла к зеркалу.

Новый наряд сидел на мне идеально – за это время я немного похудела, выглядела даже лучше, чем на фотографии. Придвинула стул, удобно устроилась, привычно закинув ногу на ногу, представила, что сижу на скамейке во дворе, с банкой пива и сигаретой. Вдыхаю дым и, немного подержав его во рту, выдыхаю, делаю глоток из банки – похоже на газированный квас, в общем, совсем не противно. Хорошо бы попробовать настоящего пива.

В топе и шортах я вышла на улицу и не почувствовала себя неуютно. Смущало только, что туфли плохо сочетаются с новым нарядом, здесь бы подошли какие-нибудь легкие босоножки на низкой подошве. Вошла в мини-маркет, в котором всегда покупаю продукты, и прямиком направилась к холодильнику с пивом – оказалось, что я прекрасно знаю, где он находится, а ведь раньше не обращала на него внимания, спроси меня: ты знаешь, где в твоем маркете такой холодильник? – ни за что не сказала бы. Но это ничего не значит – запомнила бессознательно, только и всего. Взяла банку «Хольстена», подумала и прибавила к нему еще и «Баварию», рассудив, что в Баварии должны варить хорошее пиво.

Сигареты и зажигалку купила прямо у кассы – откуда-то я тоже знала, что все это продается именно там, – заплатила за пиво и вышла на улицу.

Первоначально я планировала сразу же вернуться домой, но теперь поняла, что эксперимент доводить нужно до конца. Одно дело – в своей квартире выпить немного пива и раскурить сигарету, совсем другой вопрос – прямо здесь, на улице, на глазах у прохожих. Для меня это абсолютно невозможно, для той, для актрисы, – вполне естественно.

Недалеко от магазина был небольшой сквер. Туда-то я и направилась, нашла пустую скамейку, открыла банку «Баварии» – как легко, без всяких затруднений у меня это получилось! – достала из пачки сигарету, чиркнула зажигалкой, прикурила. Осторожно вдохнула дым, прислушиваясь к своим ощущениям, – ничего особенного, и совсем не тошнит. Глотнула из банки – вкус вполне приятен.

Сигарету я докурила почти целиком, а пива выпила почти полбанки. Голова слегка закружилась, и я поняла, что это состояние мне не только знакомо, но и нравится. Я пила и курила. То есть я пью и курю. И не смущает нисколько, что пью и курю я на улице. И прохожих тоже не смущает – они попросту не обращают на меня никакого внимания: идут себе – проходят мимо, на то они и прохожие.

Так, не смущаясь, допила все пиво до конца и закурила новую сигарету. Меня не пугало, совсем не пугало то, что вот так сидеть, пить и курить на улице могла только Ксения-актриса, а я не могла, – меня сейчас ничего не пугало, а только веселило.

Один из прохожих все-таки обратил на меня внимание – молодой парень, лет двадцати пяти, остановился возле моей скамейки:

– Закурить не найдется?

Я протянула ему пачку. Он прикурил, опустился рядом. Узнает? Попросит автограф? Улыбнулась ему, снисходительно-благосклонно, как, очевидно, и должна улыбаться знаменитость своим поклонникам. Но, кажется, парень понял меня не так.

– Скучаешь, подруга? – спросил он каким-то развязным тоном и положил руку на мое голое колено. Я брезгливо тряхнула ногой. Он рассмеялся, но руку не убрал. – Как тебя зовут?

– Ксения Зимина, – сказала я, ожидая, что он воскликнет: та самая?! Не воскликнул. По-моему, на него вообще никакого впечатления мое имя не произвело. Тогда я сама добавила: – Актриса кино.

– Актриса! – Он опять засмеялся. – И где же ты, актриса, снималась?

Я назвала все фильмы, перечисленные на сайте.

– Не, я такую лабуду не смотрю. А ты правда актриса?

– Правда, – подтвердила я обиженно: получалось, не такая уж я и знаменитость. – А с чего ты взял, что эти фильмы – плохие, раз не смотрел?

– Ну… – парень замялся, – я не сказал, что плохие. Да ты не обижайся, просто это не мой жанр, мне нравится фэнтези.

– Фэнтези! – передразнила я и задумалась: а какого жанра мои фильмы? Надо сегодня же выяснить. Вот приду домой, сразу этим и займусь. Наберу в Интернете. «Эпилог», например, можно отнести скорее к триллеру…

Я вдруг словно очнулась. Откровенный наряд стал меня ужасно смущать, мое поведение показалось верхом безрассудства. Что подумал обо мне этот парень, за кого принял?

– Извините, мне нужно идти. – Я поспешно поднялась со скамейки, схватила пакет, крепко прижала его к себе, будто там была не обыкновенная банка пива, а некая постыдная улика, и ринулась из скверика прочь.

Дома я поскорее переоделась в свою обычную одежду и немедленно приступила к уборке.

Привычная домашняя работа меня успокоила, хоть и изрядно утомила. Голова прояснилась, и, когда загружался компьютер, я не чувствовала ни нетерпения, ни капельки страха, никакой неуверенности в себе, просто хотела получить информацию – собрать ее как можно больше. Вошла на «свой» сайт. Думала разузнать все о фильмах, в которых якобы снималась, но отвлеклась на фотографию, на ту самую, которую сегодня пыталась приладить к себе. Топик, шорты, сигарета, банка пива… Кстати, пьет она не «Баварию» и не «Хольстен», судя по цвету и оформлению банки. А что? Навела курсор на фотографию, щелкнула мышкой, чтобы увеличить, – и тут произошло нечто такое, отчего и страх, и неуверенность в своем рассудке вернулись: экран на секунду померк, потом сделался ярко-красным, и на этом багровом, окровавленном фоне появилась надпись: «Введите пароль». На секунду задумавшись, я впечатала имя мужа. Конечно, ничего не выйдет – пароль неверен… Пароль оказался верным, красное с экрана ушло, вернулась фотография – и вдруг она ожила, зашевелилась, заговорила… Моим голосом заговорила.

– Привет, Ксюха! – Рыжая помахала мне с экрана, рыжая мне улыбнулась. – Странно обращаться к самой себе, странно вообще с самой собой разговаривать, но делать нечего. Будем считать, что это зарубки на память. Потому что бывают моменты, когда действительность ускользает, и трудно вспомнить, кто ты есть на самом деле, какая ты. Сейчас-то все ясно: я – это я, но откуда мне знать, что я буду думать об этом завтра. Мне говорили, что последняя моя роль была просто блистательной, и о предыдущей что-то подобное говорили. Но ведь сыграть блистательно – это значит полностью отречься от себя. Не только на экране, но и в жизни. Я чувствую, что превращаюсь в кого-то другого, в абсолютно не похожее на себя существо – в чужую женщину. Неизвестно ведь, как далеко зайдет процесс. Возможно, я в ней растворюсь без остатка, возможно, забуду, что я – это я.

Я сидела не шевелясь, впившись взглядом в экран. В голове зароились какие-то обрывочные картинки. Мне казалось, что я действительно что-то припоминаю. Рыжая сделала большой глоток из банки, глубоко затянулась и выпустила дым.

– И вот пока я в твердой памяти и незамутненном рассудке, хочу предупредить себя, будущую: верь мне, а не ей, ты – это я, не она. Наверное, она в конце концов так завладеет мною, что начисто сотрет мое прошлое, а взамен предложит свое. Она коварна, она хитра. Представит доводы в свою пользу, меня очернит. Не верь, ничему не верь!

Рыжая Ксения снова сделала глубокую затяжку, грустно мне улыбнулась, качнула ногой.

– Одно доказательство у меня уж точно есть: пароль введен правильно.

Изображение замерло, снова превращаясь в фотографию. Грубо нажав на кнопку, я выключила компьютер и бросилась прочь из этой комнаты, от этого кошмара.

Прошло много времени – во всяком случае, успело совершенно стемнеть, – когда я осознала, что лежу на кровати в спальне. Привычным движением провела ладонью по правому боку и рассмеялась: мне стало легко-легко.

– Да, рыжая стерва, – сказала я громко и отчетливо, будто она находилась в этой самой комнате, – пароль – аргумент в твою пользу весомый, но и у меня есть доказательство: шрам от операции.

Глава 2
Расследование Андрея Никитина

Сомнений больше не оставалось: с Балаклавом что-то случилось. Вот уже неделю он не подавал никаких признаков жизни: не звонил, не отвечал на настойчивые звонки, не открывал дверь своей квартиры. Никто его не видел и ничего о нем не знал. Последний раз удалось выйти с Вениамином на связь в прошлый вторник, 4 июня. На работу он не явился, Андрей рвал и метал, но вот часа в три Балаклав наконец соизволил откликнуться.

– Извини, Андрюха, – проговорил он каким-то задушенным голосом, – я сейчас не могу разговаривать, созвонимся позже.

И отключился. Больше о нем не было ни слуху ни духу.

Сначала Андрей подумал, что у него очередная душевная драма – время от времени с Венькой такое случалось. С женщинами ему почему-то катастрофически не везло.

– Меня девушки не любят, – плаксиво, тоном Паниковского, жаловался он Никитину за бутылкой водки, когда проходила первая волна горя.

И Никитин неизменно отвечал незамысловатой грубоватой шуткой:

– Зато баня у тебя через дорогу, да и ванная имеется.

Они распивали бутылку – если драма оказывалась не очень тяжелой, или две – если Венькино сердце было разбито всерьез, и на этом обычно все заканчивалось. Вениамин переживал свои поражения бурно, но и отходил довольно быстро. Чтобы окончательно избавиться от любовного бремени, уходил с головой в работу – результатом всегда являлась какая-нибудь новая, особо заковыристая программа. Донжуаном Венька был никаким, зато программистом классным. В общем, компьютерные технологии от любовной неудачливости Балаклава только выигрывали.

Правда, прошлым летом Вениамина скрутило по-настоящему. Он даже в отпуск отпросился, на целый месяц. И на водку Андрея не пригласил. Переживал беду в одиночестве, не жаловался, не плакался, ничего не рассказывал. И потом еще долго ходил какой-то пришибленный. Но и тогда не пропал же без всякого предупреждения!

Первые два дня Никитин, хоть и настойчиво пытался дозвониться до Веньки, не особенно беспокоился: перебесится и объявится. В пятницу был уверен, что Вениамин позвонит сам и пригласит его в свою берложку – в холостяцкой квартире Балаклава был немыслимый беспорядок – или появится у его двери с бутылкой водки. К субботе заволновался всерьез. А в понедельник к поискам пропавшего компьютерщика подключил своего милицейского друга майора Илью Бородина. Ни в больницах, ни, к счастью, в моргах Балаклав обнаружен не был, не задерживался милицейскими патрулями за разнузданное, пьяное поведение в общественных местах. Словом, пропал бесследно. Во вторник, когда стало ясно, что случилось нечто по-настоящему страшное, Никитин не выдержал и решился проникнуть в Венькину квартиру при помощи… ну да, обычной воровской отмычки. Пользоваться этим бесчестным инструментом Андрею было не привыкать – не в воровских, конечно, целях, – но он еще никогда не вторгался таким способом на личную территорию своих друзей. Ему было очень неудобно перед Венькой, но как иначе он мог хоть что-то узнать?

Имелось и еще одно обстоятельство, по которому проникнуть в квартиру Балаклава было просто необходимо. В четверг на электронный адрес агентства «Инкогнито» пришло письмо.

Собственно, интересно было не само письмо, весьма немногословное: «Подробности при встрече», а ссылка на фильмовый ролик и указание пароля: FLEUR. Это была любительская съемка, запечатлевшая самое настоящее преступление.

Мужчина и женщина – судя по всему, муж и жена – приехали на пикник, чтобы отпраздновать день рождения. Сначала все шло своим обычным праздничным чередом, а потом вдруг женщина застрелила мужчину. Поднялась с бокалом вина в руке, очевидно чтобы произнести тост – слов ее расслышать не было никакой возможности, потому что неистово лаяла собака, – и выстрелила. Пистолет она выхватила из кармана пиджака – странно, неужели муж не заметил, что у нее в кармане? Собака, русский спаниель, в истерике носится по поляне и заглушает слова. О чем она ему говорила? За что убила? Почему выбрала для убийства такое неподходящее время и обстановку? И почему он ничего не заподозрил, почему запросто согласился стать жертвой, почему не заметил пистолета у нее в кармане? Стильный костюм, приталенный, довольно короткий пиджак с небольшими карманами – очень похожий есть у Насти. Пистолет не мог быть незаметен, пистолет должен был выпирать. Странно…

Впрочем, во всей обстановке пикника одни сплошные странности. Стол накрыт белой праздничной скатертью, совершенно неподходящие закуски, пепельница. Фирменная пепельница бара «Арина», узнал Андрей, они там несколько раз бывали с Бородиным. Странно, все до невозможности странно. И если у этого преступления имелся свидетель (который, очевидно, все и заснял), почему он не заявил в милицию, зачем обратился к нему?

«Подробности при встрече». Ни подписи, ничего. Никаких подробностей Андрей, кстати, так и не узнал, потому что и встречу никто не назначил и сам в офис не явился. Кто он – его новый заказчик? Просто свидетель-аноним, случайно заснявший преступление и теперь опасающийся мести со стороны убийцы? На анонима не очень похоже: письмо послано с конкретного адреса. Андрей даже хотел сам туда написать, но потом передумал – решил перестраховаться: мало ли что?

В общем, странностей было хоть отбавляй, но Никитин всей этой ситуацией проникся лишь отчасти – мысли его занимал Вениамин. А сегодня ночью он вдруг подумал: а не связано ли его исчезновение с этим странным письмом? С одной стороны, конечно, мысль совершенно абсурдная: как Балаклав может быть со всем этим связан? Но с другой…

В общем, с самого утра, не заезжая в офис и никого не предупредив, Никитин отправился на взлом квартиры Вениамина.

Но сначала он все-таки позвонил в дверь – не потому, что на что-то надеялся, а просто из деликатности: ну не мог он вот так сразу, вот так беспардонно вторгнуться на Венькину территорию. Конечно, никто не отозвался. Тогда он толкнул дверь, опасаясь самого худшего, – дверь, к счастью, не поддалась. Пора было приступать к взлому, но Андрей еще немного помедлил. Перед глазами вдруг очень отчетливо возникла картина:

Венька, растрепанный, в замызганных семейных трусах, сердитый, оттого что его внеурочно разбудили, сидит на табуретке в позе какого-то восточного божка, ворчит и не желает окончательно проснуться. Это было тысячу лет назад, еще до «Инкогнито», еще до того, как Балаклав приобрел официальный статус – в те далекие времена он выполнял различные заказы на дому и вел преимущественно ночной образ жизни. Андрей уважал его распорядок и обычно никогда не приходил раньше двух, но тут дело оказалось срочным, и он заявился с самого утра. Сейчас он вспомнить не мог, в чем именно заключалось дело, но картинка с сонным, сердитым Венькой проступила так отчетливо, и так жалко стало его, этого несчастного, лохматого обормота, что невыносимо заныло в груди – то ли в сердце, то ли в душе. Он достал свое хитрое приспособление для взлома, извинился перед другом и приступил к работе. Хилый, самый простой, какой, наверное, существует в природе, Венькин замок поддался сразу, и от этого Андрею стало почему-то еще больней. Этот чудик вечно покупал себе придурковатые игрушки: то кружку с особым ковриком с подогревом, чтобы не остывал кофе (как будто кофе обязательно пить за компьютером), то какую-то светящуюся елочку, соединенную с процессором (для чего она нужна, Андрей так и не понял), а надежным замком обзавестись не озаботился. Такой замок не то что любой злоумышленник влегкую мог открыть, любой пацан, любой шпаненок без всяких затруднений свободно проник бы. И возможно, проник… Венька сидел за компьютером и ничего не слышал. Удар настиг его на боевом посту. Голова опрокинулась на стол, монитор залило кровью.

Андрей встряхнулся, отгоняя новую, вымышленную, но тоже абсолютно отчетливую картинку. Толкнул дверь, вошел в прихожую. Вдохнул воздух, пробуя его на вкус, – нет, того, страшного, запаха нет. Обошел маленькую балаклавскую квартирку: кругом ужасный беспорядок, но беспорядок обычный, Венькин. И главное… ну да, картинка его оказалась ложной.

Напряжение спало. Страх и внезапно накатившее на него умиление этим обалдуем сменились раздражением. Он пнул подвернувшийся под ноги балаклавский ботинок и со всего размаху плюхнулся в компьютерное кресло – этакий модерновый трон с черт знает какими наворотами (лучше бы замок нормальный поставил!). Да с чего он вообще так разнервничался? Ну что может приключиться с этим оболтусом? Кому он сдался, каким таким страшным дядям? Ушел в загул по причине очередной в сердце раны из-за какой-нибудь дуры, а они тут с ума сходят, милицию подключили. Вот вернется – он его уволит без всякого сожаления. Избавится раз и навсегда, возьмет себе нового, нормального компьютерщика.

В ярости Андрей стукнул кулаком по столу – и тут произошло нечто такое, отчего он прямо-таки похолодел: монитор щелкнул и загорелся. Венькин компьютер спал и от сотрясения по столу проснулся. Ну да, он же слышал звук – легкое дыхание работающего вентилятора, – но не придал от волнения ему никакого значения. Это уже было пострашней всего. Балаклав не мог уйти из дому, не выключив компьютер. Забыть поесть – запросто, забыть вовремя явиться на работу – никаких проблем, забыть самого себя в своей берлоге – да сколько угодно! Но оставить компьютер включенным он просто физически не мог. Неотключенным оказался и Интернет – что уже выходило за рамки здравого смысла, понимаемого по-балаклавски. Компьютер уснул на The Bet – при каких таких ужасных обстоятельствах Вениамин допустил бы такое кощунство, как открытая почта? Словно дверь, оставленная нараспашку в святая святых… Внизу плыла надпись о непрочитанном письме. Андрею представилось, что письмо это посмертное. Он не смог заставить себя его открыть.

Да, посмертное, и надеяться не на что. Веньки, конечно, нет уже в живых. Ни при каких других обстоятельствах он не оставил бы компьютер… и Интернет… и почту. Все произошло здесь. И нужно встать и тщательно обследовать квартиру. Венька не сдался бы без сопротивления, и, даже если все потом хорошо замыли, не может не остаться следов. Нужно подняться и обследовать…

Но подняться было невозможно, и искать следы невозможно, и невозможно поверить… Вечно взъерошенный, вечно небритый, такой беззащитный. С дурацкими шутками, с паскудным характером. Как часто Венька доводил своего начальника до кондрашки, временами тот просто готов был компьютерщика пристукнуть! Ну как, как искать следы его смерти? Невозможно…

Андрей рывком выдернул себя из кресла, опустился на корточки – очки затуманились, он сорвал их, яростно – чуть стекла не треснули – протер и снова надел. Осмотрел квадрат пола возле стола, пожалел и обрадовался, что не взял хотя бы лупы, передвинулся дальше. Квадрат за квадратом тщательно обследовал всю комнату. Подозрительное пятно обнаружилось на подоконнике, но понять, кровь ли это, было очень сложно: когда-то покрашенный белой краской, подоконник давно приобрел серо-желтый цвет с буроватым оттенком. Андрей послюнил палец и потер пятно – вокруг размазалась грязь, а с пятном не произошло никаких изменений. Если это и кровь, то очень старая, ну да, к этой ситуации она не имеет отношения.

Ни в коридоре, ни на кухне, ни в ванной тоже не выявилось ничего страшного. К счастливым выводам приходить было рано – в конце концов, Вениамина могли убить и вполне бескровным способом, – но все же Андрей несколько приободрился. Во всяком случае настолько, что смог вернуться к компьютеру и открыть письмо.

И тут он понял, что успокоился рано. Коротенький текст замелькал перед глазами, как предобморочные мушки: «Подробности при встрече». И ссылка, и тот же пароль. Никакой подписи. Число, время – все совпадало. Это была копия того самого письма с заснятым убийством, присланного в четверг на адрес агентства.

Значит, все-таки Венька со всем этим связан. Но как? Какое отношение он может иметь к этим событиям? Проводил собственное расследование втайне от всех? Зачем? Какой-нибудь его знакомый обратился к нему и попросил никому не рассказывать? Вполне вероятно, но почему тогда копию он послал в агентство? И… Да ерунда это все! Письмо пришло в четверг, а Венька пропал по крайней мере в среду – в последний раз откликнулся на звонок во вторник. Но как-то он все-таки связан, иначе письмо бы ему не прислали.

Без сомнения, связан. Либо с ситуацией, запечатленной на съемке, либо с этими людьми. С кем: с мужчиной? с женщиной? Почему он ничего не рассказывал? И это Венька, который больше двух дней не мог удержать никакого секрета (конечно, если это не касалось работы), Венька, обожающий изливать свою душу? Андрей знал всех его женщин – и лично, и по рассказам…

Стоп! А прошлогодняя Венькина драма? О ней-то он так и не рассказал, а переживал очень сильно и необычно для себя долго. Что тогда произошло? Не эта ли женщина-убийца виновница его страданий? Уж не с ней ли в прошлом году был у Вениамина роман? На съемке время года – лето. Андрей сначала почему-то был уверен, что снято это сейчас, то есть убийство «свежее». Но вполне может быть и прошлогоднее. Что же тогда получается? Предположить нетрудно. Вениамин и эта женщина вместе подготовили убийство – убийство ее мужа. Встретились и полюбили друг друга, первый раз в жизни Веньке повезло в любви. Но мешал муж. Возможно, он не дал бы развод, возможно, был настолько ревнив, что и сам бы убил, узнав о сопернике, – и его, и ее, возможно, он был богат, а они не захотели терять своей выгоды… Нет, нет, нет! Что угодно, только не это! Веньку трудно представить в роли убийцы или соучастника убийства, но в роли вот такой меркантильной сволочи представить просто невозможно. Но в любом случае муж стал препятствием, и требовалось его устранить. И они устранили, чтобы счастливо соединиться. Почему же тогда не соединились? В чем-то просчитались и ее посадили? Или выжидают время, как раз чтобы не просчитаться, чтобы не вызвать скоропалительной женитьбой подозрений?

Все это так не подходит Веньке, так не сочетается с его образом.

Ну хорошо, допустим, все так и было. Но ведь это произошло почти год назад. Почему же всплыло только сейчас? Кто он, свидетель преступления? Случайный прохожий – грибник, лесник, турист? Или человек не случайный – друг, заподозривший нечто неладное? Но все равно, зачем он ждал целый год? Шантажист, которому перестали платить дань? Вполне возможно. Но исчезновение Вениамина это не объясняет. Шантажист, даже очень раздосадованный, не стал бы ни убивать, ни похищать.