Текст книги "О Родине, времени и о себе… Воспоминания, рассказы, стихи"

Воспоминания

Как интересно в детстве было обследовать окрестности нашей деревни. Начать хотя бы с глубокого оврага, который протянулся с одного конца деревни до другого. Обследовать его легче всего было со стороны реки Осетр. По поводу названия реки мы шутили, так как ловили на сделанные папой удочки из сломанного прута орешника, тонкой суровой нитки, грузила из кусочка свинца и поплавка из пробки с воткнутым в нее куриного пера, но ни разу не поймали осетра, а только всякую мелочь, хотя щук мы тоже видели. Как же вкусна была эта рыбешка, поджаренная бабушкой. Но я опять отвлеклась от основных воспоминаний. Все трое Таня, Галя и я уже учились в младших классах школы и знали, что можно найти отпечатки различных животных. Действительно, поднимаясь вверх по ручью, протекающему в овраге, мы находили «чертовы пальцы», окаменевшие отпечатки раковин и даже окаменевший кусочек дерева. Помимо этих находок нас поразило то, что кое-где склоны оврага были как бы выложены ровными камнями, словно кирпичами, а еще было множество каменных ядер от самых мелких до крупных, размером с кокосовый орех, которые дед использовал, как груз на квашеную капусту или соленые бочковые огурцы.

Помимо исследования оврага мы берегом ходили до села Большие Белыничи. Берег каменистый, в нескольких местах пересекаемый ручьями. Берег порос ивняком – удобное место для ловли рыбы. Вдоль тропинки тянется лес в основном широколиственный – дубняк – высоченные в три обхвата взрослого человека шириной столетние дубы. Идем, собираем лесную землянику, дикую клубнику по опушке. Вот и мост через реку, вернее насыпь и клади, оставшиеся от мельницы. А когда-то здесь была мельница и прочная земляная насыпь, по которой проезжали не только телеги, груженые зерном, но и полуторатонки с различным грузом. Переходим мы через реку и поднимаемся в гору. Гора крутая, поднимаемся с трудом. Первую остановку делаем у большого камня, очевидно принесенного сюда когда-то ледником. Камень такой большой, что кажется на нем можно было бы поставить настоящий жилой дом. Отдохнув, поднимаемся выше, делая следующую остановку у колодца – здесь одно удовольствие попить холодной водицы в такую жару. Подъем продолжается и вот мы у цели нашего путешествия – в магазине: нам поручено купить хлеба и сахара, а за керосином придется идти в следующий раз. Продавщицей здесь красавица Нинка из крайней избы нашей деревни, но нам она не делает никаких поблажек, а порой и обсчитывает. Домой с грузом мы идем другой, более короткой дорогой мимо деревни Пески, проселочной дорогой, а затем лесом. Вот мы и дома.

Забыла сказать, что под магазин был приспособлен чей-то кирпичный дом c пристройкой и подвалами, наверное конфискованный или оставленный бывшими хозяевами в неспокойные революционные годы. Что еще вспоминается? То, что эту дорогу практически ежедневно и в любую погоду приходилось преодолевать почтальону Полине, которая жила в соседней деревне Косовой, что была еще дальше нашей деревни вверх по реке, а за корреспонденцией ей приходилось ходить в почтовое отделение Б. Белыничи. Совсем плохи стали дела, когда половодьем снесло клади через Осетр. Тогда переходить через реку приходилось, перепрыгивая с одного крупного камня на другой. Мне было жаль Полину и жителей наших небольших деревень, которым надо было с таким трудом перебираться через реку, чтобы попасть в магазин, на почту и на кладбище, а детям в школу. И, несмотря на то, что изменились границы сельских административных районов и наши деревни перешли в ведение Алферьевского сельсовета, а Б. Белыничи, по другую сторону реки – к Авдеевскому, все равно время от времени приходилось перебираться через реку.

Тогда я уже была студенткой и решила помочь жителям, написав в газету, кажется «Сельскую жизнь» фельетон, как оба сельсовета смотрят друг на друга исподлобья, но ничего не предпринимают для постройки моста. Когда я вернулась из деревни в Москву, меня ожидало казенное письмо из редакции газеты. В нем говорилось, что если меня этот вопрос до сих пор волнует, я должна позвонить по такому-то телефону. Я не преминула это сделать и услышала в ответ, что сейчас уборочная страда и не до мостов. Вот я уже на пенсии, а воз и ныне там. Мало того и по камням теперь не перебраться, а только в брод, а течение у порогов очень сильное. Причем брод довольно глубокий, порой вода доходит вплоть до шейки. Ни тогда, ни сейчас никому до этого дела нет. Вот такие дела.

Однако все течет, все изменяется. В девяностые вместе с развалом Союза стали разваливаться совхозы и колхозы, и руку к этому приложил и наш Всесоюзный научно-исследовательский институт экономики сельского хозяйства. Помню с каким восторгом рассказывал о своих успехах в этом деле один из руководителей подразделения В.П.Арашуков. Я же про себя возмущалась, что это очередное головокружение от сомнительных успехов, как и в те времена, когда порой людей насильно сгоняли в колхозы.

Вскоре, после развала совхозов, никому уже не нужны были ни скотные дворы, ни коровники, ни луга, ни пахотные земли.

Строения разнесли по кирпичику для своих нужд бывшие колхозники и работники совхозов, а поля и луга заросли сорняками. Сломали и бывший кирпичный магазин, куда мы в детстве ходили за продуктами. На его месте вырос чей-то современный дворец. А новый магазин построили не так далеко от прежнего – панельный с большими стеклянными окнами короб. Но кое-что есть и хорошее: там, где прежде возле реки паслись коровы, останавливаются на отдых с семьями в палатках туристы. Тут же на отмелях приютились цапли. Не знаю хорошо ли это или плохо, появилисьвыдры, бобры, которые строя запруды, валят огромные старые ветлы. А печалит меня больше всего то, что в детстве в реке было полно белых лилий – кувшинок, из которых мы плели себе венки.

Теперь их нет и в помине, а растут только желтые лилии, которые кажется называются кубышками. Они тоже по-своему красивы, но с белыми их не сравнить. Совершенно правильно, что их занесли в «Красную книгу». Из лесных цветов я больше всего люблю майский ландыш – это нежный с нежным ароматом цветок. Слышала, что его также занесли в «Красную книгу». Хочу посоветовать любителям природы перенести несколько кустиков ландыша с корневищем в затененное место вашего садового участка: это может быть северная сторона вашего дома или тень дерева, можно и яблони и через несколько лет этот участок будет радовать вас нежным ароматом. Еще я не знаю от чего это зависит, но на моем участке в деревне растут грибы – подберезовики, белые, козлята, маслята, сыроежки, синюшки, толкачики, свинушки – съедобные грибы и еще полно разных поганок, включая красные мухоморы.

Может быть потому, что в свое время мы обсадили наш участок молодыми березками и дубками. Теперь это взрослые деревья, а вокруг молодая поросль. А может быть потому, что набрав грибы в лесу, перебирая их дома, червивые грибы мы крошили и разбрасывали их под нашими деревьями.

Что еще вспоминается из нашего деревенского детства?

В детстве мы проводили там все лето. Когда мы были совсем малышня и ходили по грибы в ближайший овраг, который прозывался Хлюпины вероятно потому, что там были болотца и вода под ногами хлюпала. Однажды на проезжей дороге мы встретили двух огромных собак и стали их подзывать к себе: «собачка, собачка…», но они нас не послушались. Когда же мы пришли домой с грибами и рассказали про этих собак, взрослые подробно расспросили нас, как выглядели эти «собаки», и предположили, что это были волки.

Детские обиды

Мама меня куда-то ведет и ругает прилюдно, а я упираюсь. И неважно, каков повод, но это запомнилось на всю жизнь.

Мои одноклассницы Аллочка и Светка, я их катала на своих санках, обещали покатать меня после того, как я их покатаю, а сами убежали, не исполнив обещанного. Успокаивала себя мыслью, что не дам им поиграть с живым белым медвежонком, которого мне, может быть, привезет в подарок с Севера старший брат. С этой сладостной мыслью о мести и уснула.

Мама моей старшей подруги Вики, когда мы с ней играли в песочнице, вдруг подошла, обняла и поцеловала меня. А мне было неприятно, что неродной мне человек меня целует. Царапнуло и то, что Вика, став старше, перестала с нами играть, предпочтя нам мальчиков. А мы еще так тянулись к ней…

Болезненно врезалось в память, как сбила машина во дворе девочку-старшеклассницу, играющую в классики. Первое сильное потрясение от чужой детской смерти.

А второе – когда однажды мама выпроваживала меня маленькую погулять на улицу, а я хотела остаться дома… А позже мы с мамой услышали рассказ соседей, что именно в это время выбросилась из окна генеральша, оставленная мужем. Она разбилась насмерть. Я этого не видела, к счастью.

На Новый год в Красном уголке домоуправления устроили елку, а Снегурочкой была девочка Ира, не блистающая красотой и на наш детский взгляд чересчур бледная и тощая. Мы роптали. А вскоре после Нового года Иры не стало. Ее мама, зная о смертельном заболевании дочери, устроила ей этот маленький праздник…

Дети привезли мне из леса шишки сосны и сказали, что это ежата. Я потом долго плакала оттого, что они не бегают и что меня так жестоко обманули.

Слезы были частыми спутниками моего раннего детства по причине моей доверчивости.

Мозаика воспоминаний. После школы

После неудачной абитуры в пятьдесят шестом году я поступила на курсы стенографии, за папин счет. Чем привлекла меня эта профессия?

Самым интересным мне казалось тогда то, что я смогу записывать свои секретные мысли тайным шифром, который смогу читать только я.

На курсах стенографии и машинописи у нас были хорошие преподаватели: мы повторяли грамматику, нас обучали слепой десятипальцевой технике печати на машинке, это умение давалось только благодаря постоянным тренировкам. Самым интересным был алфавит и особые правила сокращения слов, часто встречающихся сочетаний букв и целых слов и словосочетаний.

Например – рога (нарисованные вилочкой) означали крупный рогатый скот. Подчеркнутая буква «с» означала аббревиатуру СССР. Две подчеркнутые буквы «р» обозначали РСФСР. И так далее.

Директором курсов была Нина Сторчак, образ которой напоминал мне Василису Прекрасную. А Анфея Васильевна преподавала стенографию и была очень спокойной и доброй учительницей.

Закончила я курсы с хорошими оценками. Моя мечта стать учительницей начальных классов не сбылась, так как у меня даже не приняли документы в пединститут, ведь тогда действовало распоряжение Н. С. Хрущева о приеме на учебу в ВУЗ только по профилю работы. И мне пришлось искать работу машинисткой-стенографисткой.

Скорость записи у меня была не очень большая – до ста слов в минуту, а надо было сто двадцать.

Закончив курсы, я поехала в деревню, помочь родителям сделать заготовки на зиму. Но главное для меня было подышать свежим воздухом.

Там-то меня и застал звонок моего дядюшки Алексея Александровича Державина, что мне нужно выходить на работу машинисткой-стенографисткой в Главную инспекцию по земледелию Министерства сельского хозяй-ства РСФСР.

И закрутилась жизнь: я была втянута в общественную работу, меня избрали в комитет комсомола Главка. Заседания комитета проходили после работы. Принимала участие в драмкружке, где я исполняла рассказ А. П. Чехова «Злой мальчик», была ведущей чтицей в пьесе венгерского автора «Марика», сыграла Лилю, «у которой ветерок в голове», в современной пьесе. Помимо этого я писала заметки о нашей комсомольской жизни в многотиражку. Например, писала о соревнованиях сандружин района как участница этих соревнований. О проводах китайских студентов на родину после окончания московских вузов. А вскоре там началась культурная революция и неизвестно, что стало с этими молодыми специалистами. Принимала участие в субботниках, готовилась к майской и ноябрьской демонстрациям, украшая голые ветки деревьев весной бумажными цветами яблонь, а осенью настоящими яблоками, а потом с радостью участвовала в демонстрациях.

Как-то моя фотография даже попала на страницы восьмомартовской праздничной многотиражки.

Летом нас направляли вожатыми в пионерлагеря после предварительной подготовки в одном из лагерей.

Я стенографировала выступления сотрудников Министерства, принявших участие в обсуждении книги Медынского «Честь». Мне доверили вручить ему лично расшифровку выступлений.

В Министерстве был актовый зал, в котором после работы показывали интересные новинки современной киноиндустрии и старые добрые фильмы. Так мы работали и отдыхали плечом к плечу.

Проработав два года, я уже по профилю поступила в Московский государственный экономический институт на факультет экономики сельского хозяйства. Все экзамены я сдала успешно… Экзаменационное сочинение по роману Михаила Шолохова «Поднятая целина» я написала на пять с минусом. В сочинении я использовала некоторые интересные мысли своего брата Володи, его сочинение попалось мне на глаза при подготовке к экзамену. Черновик сочинения я начала писать, используя стенографические символы, мне сделали замечание, что при оценке работы сравнивают черновик и беловик, и попросили переписать черновик.

Сочинение мне вернули лаборантки кафедры уже после окончания института. Там была пропущена всего одна запятая…

Позднее племянники благополучно потеряли мое сочинение при подготовке к экзаменам, а так было бы приятно прочитать еще раз идеально написанное сочинение…

Воспоминания – 2013 год

Я – пожилая. Пожилая? А Зельдин, которому 98 лет? Он еще играет в театре, танцует и поет. Или моя свекровь, которой более 100 лет. Она прожила тяжелую жизнь: во время войны одна растила малолетних детей, работала в больнице, а после работы возделывала огород, чтобы прокормить семью. А мне будет всего 75 лет в этом году. Как говорят в нашем Университете искусств, пенсионер – это лишь третий возраст.

Теперь мне часто не спится, и воспоминания роятся в моей голове: мысленно я переношусь то в детство, то в юность, то в недавнее прошлое… Кому нужны мои воспоминания? И нужны ли они? Но ведь то, что я вспоминаю, уже стало историей. Пусть моей, но и моей страны тоже.

Кое-что из школьной жизни

Я училась в школе №76 Киевского района Москвы с 1946 по 1956 год. Моей первой учительницей была Вера Николаевна. На мой взгляд, она не была старой, но и молодой тоже. В нашем классе «А» учились дети разных сословий и обеспеченности. У нас было много детей офицеров, прошедших войну. И жили мы в бла-гоустроенных домах, построенных для офицеров, недалеко от Киевского вокзала. Напротив наших шестиэтажных кирпичных корпусов с лифтами стояли деревянные двухэтажные и одноэтажные домишки, возможно, построенные еще при царе, и в них, как правило, жили люди менее обеспеченные, чем офицеры в то время.

Но что значит обеспеченные? Я помню, что у мамы было только два выходных платья: одно летнее – шелковое, а другое шерстяное, купленные в магазине, и очень красивые. Поэтому я считаю, что напрасно хают советскую одежду известные модельер В. Зайцев и историк моды А. Васильев. Дома мама ходила, одетая по-домашнему, т. е. в халате, ведь прислуги не было и все, как говорила одна из героинь фильма «Белое солнце пустыни», должна была делать одна: и готовить, и стирать, и убирать, и за детьми смотреть, и по магазинам ходить, и т. д. Да и у меня была только школьная форма на выход, а дома халат. Папа и братья – офицеры, прошедшие войну, и летом и зимой ходили в военной форме, продолжая служить или учиться в военных академиях, – зимой и летом одним цветом. Папа даже надо мной посмеивался, когда я уже училась в старших классах: зачем тебе нужна летняя и зимняя обувь, ведь я в любую погоду ношу одни и те же сапоги.

Мы всегда были сыты, хотя большого разнообразия пищи не было: щи, борщ, куриная лапша, картошка, каша, яичница, колбаса. Правда, первое всегда было с мясом, а когда и тушеная картошка с мясом на второе, также тушеная квашеная капуста с колбасой – мама ее называла солянкой – к картофельному пюре на второе. К праздникам мама жарила на сливочном масле пирожки с капустой и яйцом, с рисом и яйцом, с вареньем. Часто был винегрет с селедкой. Последнее, как говорили папины племянники Кулевские из Зарайска, было «фирменным» блюдом, которое подавалось и в праздники гостям. Деликатесом в праздники считались консервы: шпроты в масле и рыбные консервы в томатном соусе – вкуснятина. Очень редко была красная икра и еще реже черная паюсная и зернистая икра, ну и, конечно, «краковская» копченая колбаса и ветчина.

Как питались дети из деревянных домиков, что были напротив наших корпусов, не знаю. Знаю только, что вместо шерстяной формы: коричневых платьев и черных передников, они носили форму из сатина или штапеля, т. е. подешевле. Поэтому родительский комитет школы, а может быть, класса, состоящий из матерей обеспеченных семей, собирал деньги, чтобы как-то поддержать семьи наших менее обеспеченных одноклассников. Наша школа была женская, ведь тогда было раздельное обучение: одни школы обучали только девочек, в других учились только мальчики. Лишь когда мы учились в старших классах, произошло объединение школ. В нашем классе появилось несколько мальчиков. Из маленьких домиков были Вера Хинчина, Наташа Бессонова, Нина Коршунова, Чубарова, Сапунова – гимнастка, которой гордилась школа, Галя Яковлевская. Как сложилась их дальнейшая судьба, не знаю.

В нашем классе учились и родственники известных артистов. Поговаривали, что Эмма Макарова – племянница Тамары Макаровой, Таня Александрова – родственница режиссера Александрова, а Лариса Кадочникова – дочь самого красивого артиста того вре-мени – Павла Кадочникова, (помните фильм «Подвиг разведчика»? ) Кстати, говорили, что потом, когда он развелся с женой тоже актрисой Ниной Алисовой (давний фильм «Бесприданница», где она сыграла главную роль Ларисы), Лариса стала носить фамилию матери, как и ее брат Вадим Алисов. Брата Ларисы никогда не видела, но знаю, что он стал известным оператором кинофильмов. Когда Лариса сменила фамилию, учителя, пока не привыкли, вызывали ее по прежней фамилии, а ученицы смеялись, что такой у нас нет.

Как-то, уже будучи взрослой, слушала передачу об артисте Кадочникове, но даже упоминания о Нине Алисовой и ее детях Ларисе и Вадиме не было.

Хотя по окончании школы Лариса вновь стала носить фамилию Кадочникова и стала актрисой (снялась в ряде фильмов, в том числе в фильме «Тени забытых предков»). Училась я и с Олей Гореловой. Она тогда снялась в картине «Кот в сапогах» в роли принцессы, но не зазналась. Не знаю, был ли ей родственником артист Детского театра Горелов, но она говорила: «Да». Этот артист тогда нравился многим девочкам. Мама Оли преподавала в старших классах кажется психологию, а после смерти прежней директрисы стала директором нашей школы. Ее звали Верой Васильевной, а прежнюю Евгенией… Отчества и фамилии не помню. Помню только, что в почетном карауле у гроба стояли старшеклассницы.

Однажды я была в гостях у Оли и меня удивило, как она играет по нотам на пианино. После этого родители купили мне пианино марки «Красный Октябрь», но я была медлительной девочкой и не успевала подготовиться к очередному уроку. Так что успехов не было никаких и занятия пришлось прекратить, ведь родителям приходилось платить за эти уроки. Кроме этого была еще одна причина. Моим первым учителем музыки был Николай Семенович, рекомендованный генеральшей – мамой Люды Небучиновой, которая уже училась у него. Я училась тогда в 4—5 классах средней школы. Мне сейчас приходится признаться в том, в чем мне было стыдно признаться тогда даже родителям. Мне приходилось заниматься музыкой на дому у преподавателя. Во время занятий Николай Семенович повадился гладить меня по груди, приговаривая, чтобы я расслабилась. Мне это было противно и я, напротив, сжималась. Пришлось бросить такие занятия, ничего не говоря родителям. Потом у меня была учительница музыки, которая преподавала кажется в «Гнесинке», но по виду была баба бабой. А ее муж – слесарь-водопроводчик – даже в телогрейке выглядел интеллигентом.

В младших классах у нас были уроки пения. Нас собирали в актовом зале – все четыре класса, и учитель пения вызывал к роялю солистов – двух Лен – Серую и Добрынину. Они были запевалами, а мы, сидя на стульях, должны были подпевать: «То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, край родной, навек любимый, где найдешь еще такой?..» или: «У дороги чибис, у дороги чибис. Он кричит, волнуется чудак: «Ах, скажите, чьи вы, ах, скажите чьи вы и зачем, зачем идете вы сюда?». Я переживала, что не умею петь и меня осмеют и потому только шептала эти слова. Были у нас и уроки физкультуры, которые продолжались и в старших классах. Я не отличалась ловкостью и спортивностью, а вот Сапунова участвовала даже в районных соревнованиях по гимнастике.

В младших классах нас всем коллективом водили в кинотеатр на Арбате (теперь это Старый Арбат), но как назывался этот кинотеатр уже не помню. Если шел фильм, где были страшные сцены, например в фильме про Василису Прекрасную и злого Кощея, я зажмуривалась, и лишь когда по ходу фильма понимала, что все хорошо, открывала глаза. Помню сцену, как огромный паук, затаскивая Ивана в свои страшные сети, задавал ему вопросы, от правильного ответа на которые зависела жизнь Ивана. Вот эти вопросы и на всякий случай правильные ответы: «Что самое дорогое на свете?» – «Жизнь!», «Что самое мягкое?» – «Рука», «Что самое сладкое?» – «Сон». Если подумать, то так оно и есть. Еще мы посещали Детский театр, что возле Большого, и смотрели много хороших спектаклей, но мне почему-то запомнился один – «Горе – не беда», он почему-то был гораздо интереснее фильма-спектакля, увиденного мною гораздо позже по телевизору. Кстати, и недавно прошедший по телику фильм «Раз, два – горе не беда», 1988 года, совсем-совсем не то содержание. А я до сих пор помню несколько фраз из того спектакля из моего детства: «Возьми мое добро и горе-злосчастье в придачу» и «Комара убивать – свою кровь проливать». Именно в этом спектакле, кажется, и играл любимый артист детей – Горелов.

Мне вдруг вспомнилось, что еще до школы папа достал нам троим, Тане, Гале и мне, билеты на елку в Колонный зал Дома Союзов. Взрослых в зал не пускали, и мы, ребятня, были впервые предоставлены сами себе без родителей и растерялись, поэтому наверно я не помню ни представления, ни хоровода вокруг елки.

Но забыть, что в коридорах Колонного зала мы вдруг встретили Кота в сапогах, который всех нас погладил по головкам, невозможно. Кроме того помню, что на очень красивые билеты с отрывными талонами (корешками) нам выдали подарки в красивых коробках.

В дальнейшем мне пригодились мои любимые сказки и страшные истории из рассказов Конан Дойля и Эдгара По – я их рассказывала на ночь детишкам в пионерлагере, где была вожатой в младшей группе.

С пятого класса вместо одной учительницы Веры Николаевны, которая учила нас читать, писать и считать, появились педагоги по предметам. Так, русский и литературу преподавала Светлана Леонидовна. Однажды на уроке одна девочка, кажется Таня Александрова, назвала ее Светланой Светлановной, и весь класс рас-смеялся. Учителя истории звали Батурин Анатолий Кириллович, а сокращенно по первым буквам – БАК. Смешно, но недавно по телику я увидела человека с такой фамилией. Наш БАК организовал кружок истории, на который мы с удовольствием оставались после уроков, ведь он нам рассказывал легенды Греции и Древнего Рима после каждого урока – своеобразные сериалы. Еще мы с ним ездили на экскурсии в Бородино и в избу на Филях, где Кутузов проводил совещание перед боем. Много лет спустя, когда в моей школе уже в старших классах училась моя племянница Оля Майорова, она пригласила меня на спектакль художественной самодеятельности, в котором принимала участие. Спектакль шел, кажется, в клубе им. Горбунова, что у Киевского вокзала. Народу было много: учителя и ученики. Я оказалась в группе учителей и случайно подслушала их разговор об Анатолии Кирилловиче. Оказывается, он никогда не женился, так как очень любил свою маму, но и она, видно, очень его любила и не научила готовить. Поэтому после смерти мамы он питался в столовой, а на лето ездил руководителем кружка в пионерлагерь, где и питался. Меня специально не учили готовить, но я как-то сама научилась и, говорят, готовлю неплохо.

Математику нам преподавала Татьяна Сергеевна Ачкасова. Неплохой педагог. Но из-за большой нагрузки – нас было четыре класса по 30—40 человек, ей приходилось проверять контрольную примерно в 150 тетрадях, поэтому она не вникала в порядок действия, а просто ставила двойку, если ответ не совпадал с заданным. Дома брат проверял решение задачи по алгебре и не находил ошибок. Оказалось, что я близорука и, сидя на «Камчатке», т. е. на последней парте у стены, путала буквы «а» и «с» и т. д. Досталась же мне эта парта еще с первого класса из-за сравнительно высокого роста.

Меня пересадили на первую парту, и оценки повысились, но чтобы мне нравилась после этого математика, не припомню. Врач-окулист посоветовал приобрести очки, но я их не любила носить – некрасиво. Как-то сразу после очередной болезни меня вызвала к доске учитель химии Берта Наумовна. Я растерялась, ведь это она на предыдущем уроке знакомила учеников определять содержимое пробирок по запаху. Вещество было с характерным запахом, но назвать его я не смогла по известной причине. «Садись, два», – сказала Берта Наумовна, а я с ней начала спорить: «Если я никогда не нюхала йод, то я вам и не смогу его назвать йодом». Оказалось, что в пробирке был раствор фенолфталеина. Мне кажется, что я до сих пор помню его запах. На очередном уроке Берта Наумовна опрашивала кого-то у доски. Я, как известно, сидела на первой парте и в кабинете химии. Был задан вопрос о валентности алюминия. Не помню, знала ли я ответ на этот вопрос, но у меня на парте лежали три пальца. «Не подсказывайте», – закричала она на меня, назвав по фамилии. А мне кажется, что я и не думала подсказывать.

Учителем физики был у нас Тихон Михайлович Глаголев. Это был почтенного возраста седовласый мужчина с изборожденным глубокими морщинами желтым лицом – он много курил. С ним мы посещали планетарий, где слушали лекции не только по астрономии, но и по некоторым разделам физики. Помню, каким удивлением для нас всех было, когда нас осветили, кажется, ультрафиолетовым светом. В темноте, освещенная этим светом, наша одежда изменила окраску (свой естественный цвет), а белые воротнички и зубы засверкали необычайно ярким светом. После лекции все высыпали на улицу, и вдруг я увидела, как наш старый учитель в старых разношенных валенках переходит улицу в неположенном месте, то есть не по переходу. Мне стало жаль его и почему-то стыдно…

Как-то преподаватель истории Елизавета Степановна рассказывала о подавлении восстания Емельяна Пугачева А. В. Суворовым. Меня это поразило: «Как же такой великий полководец и вдруг подавлял восстание?» Елизавета Степановна усмехнулась и ответила, что он был гражданином своего времени и служил своему государю, выполняя его волю. Гораздо позже на одной из экскурсий в Бухару и Самарканд я узнала, что и известный маршал М. Тухачевский жестоко подавлял восстание в Средней Азии – даже до сих пор остались пробоины в крепостной стене.

Когда я училась в старших классах, нашу женскую школу слили с мужской для совместного обучения. Насколько это было правильным, не знаю, но таково было нововведение – реформа школы. Однако в нашем классе и в соседних мальчиков было мало. Вместе с нами теперь учились два Саши – Трапезников и Иванюк, два Владимира – Алимов и Бутов. Вот, пожалуй, и все. Поговаривали, что Бутов влюблен в какую-то девочку из соседнего класса. А в старосту нашего класса влюбился Саша Иванюк. Это было очень заметно.

Мне же нравились сразу два мальчика: Саша Иванюк – он был такой скромный – и, кажется, Телешов из другого класса, не знаю даже почему. Я это тщательно скрывала. Когда меня спросила одна из наших учениц Аля Родина, нравится ли мне Телешов, я его перепутала с Дмитриевым и ответила: «Нет», а она этому очень обрадовалась…

Спустя несколько лет по окончании школы я случайно встретила на улице Сашу И., который мне нравился, а он поведал мне о своей любви к Люсе К. А еще он рассказал, что нечаянно предал и тем испортил жизнь какой-то девочке… Мне же, наверное, он нравился еще и потому, что отлично выступал в школьной самодеятельности, играя роль влюбленного в водевиле Сологуба «Беда от нежного сердца».

Позднее, когда я работала в Министерстве сельского хозяйства, там проходило обсуждение книги Медынского «Честь» и меня попросили стенографировать выступления наших сотрудников. Некоторые из которых были беспризорниками, но их выучила и дала путевку в жизнь советская власть благодаря Макаренко и его последователям. В то время я считала, что писатели очень многое понимают, ведь не зря на совещании советских писателей на квартире у М. Горького И. Сталин назвал их «инженерами человеческих душ», повторив понравившееся ему высказывание Ю. Олеши, повторенное позже А. Толстым, и потому я рассказала писателю Медынскому о своей неразделенной любви к Саше. Выслушав меня, он сказал, чтобы я успокоилась, так как с больным шизофренией не стоит связывать судьбу – это очень тяжело. И этим меня успокоил.

В старших классах литературу нам стал преподавать Сергей Васильевич Смольянинов. Говорили, что прежде он преподавал в литинституте, как и дедушка Тани с Галей – Блинов.

Почему я вдруг о нем вспомнила? Сколько раз я получала у него за сочинения четверки и пятерки, но ни разу он меня не похвалил. А тут вдруг у меня попросила мое сочинение на дом одна из учениц, пропустившая несколько дней занятий в школе по болезни. Она вдруг мне сказала, что списанное у меня сочинение очень хвалил Сергей Васильевич… Вот такие новости.

Еще я помню, что первый телевизор появился в семье Гали Яковлевской. Ее родители были инженерами, и у нее была склонность к точным наукам. Галя, единственная в нашем классе, побывала в Артеке и рассказывала нам, как там проводила время. Галя училась неплохо, но я слышала, что в Артек направляют самых лучших. А тут, я думаю, ей путевку туда достали родители, как впоследствии и на елку в Кремль. Она пригласила нас к себе в квартиру «на телевизор». И для нас это было чудом, как в сказке: катится яблочко по тарелочке и показывает нам разные страны, города, людей… После этого я упросила папу купить телевизор и нам. Он купил «Темп» с черно-белым экраном. А дядя Коля «сделал» свой телевизор цветным, используя какую-то пластмассовую авиапленку, которую ставили перед экраном, создавая иллюзию цвета.