Текст книги "Ошибка канцлера"

Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство тори

– Милорд, царь Петр умирает.

– Умирает? Отчего? В последних петербургских депешах не было и намека на его недомогания.

– Тем не менее последнее полученное нами сведение говорит, что 22 января у его комнаты во дворце воздвигли алтарь и императора причастили.

– Последствия той, осенней, простуды?

– Анализ событий заставляет ответить отрицательно. К тому же симптомы болезни совсем иные. Хотя в Петербурге строжайше запрещено говорить на тему этой болезни, крики больного слышны на улице через двойные закрытые и завешенные рамы.

– Крики?

– Да, император испытывает, вероятно, нечеловеческие страдания. Его мучит рвота и боли живота.

– Мнение врачей?

– Оно держится в столь глубокой тайне, что даже наш министр ничего не сумел узнать о нем.

– Или само по себе его молчание в сочетании с сообщаемыми симптомами болезни дает основание для определенных выводов, которые министр не решается доверить бумаге. Но подождите, мы же можем восстановить жизнь Петра за последние месяцы.

– Само собой разумеется, милорд. Это не составляет ни малейшего труда.

– В таком случае начнем все-таки с той давней простуды. И попросите сюда прийти нашего врача мистера Лендмура. Итак…

– К вашим услугам, милорд. По имеющимся у нас сведениям, 27 октября 1724 года император возвращался в Петербург после поездки в Новгород и Старую Руссу.

– Маневры?

– Осмотр соляных заводов, которым Петр придает очень большое значение.

– Дальше.

– На следующий день после приезда состоялся обед у Павла Ягужинского, во время которого пришло известие о пожаре на Васильевском острове. Император, по своему обыкновению, отправился принимать участие в его тушении.

– Простудился на пожаре?

– Нет, после пожара император благополучно возвратился во дворец, а утром, то есть 29 октября, отправился водой в Сестербек. На пути его судна встретилась севшая на мель шлюпка с солдатами. Многие солдаты не умели плавать, и Петр участвовал в их спасении.

– В ледяной воде?

– Вот это и вызвало простуду, о которой сообщил наш резидент. Однако чтобы справиться с ней, Петру понадобилось всего два-три дня. Второго ноября он смог вернуться в Петербург.

– Это не говорит о выздоровлении.

– Не говорило бы, милорд, если бы 5 ноября император не пропировал всю ночь на свадьбе у одного немецкого булочника.

– Невероятно! Хотя, возможно, это не худший способ поддерживать свою популярность в народе.

– Цена достаточно обременительная, ибо на пожарах и в зимней воде речь идет уже о здоровье и жизни.

– О, Петру надо отдать должное – он ничего не делает для виду. Но меня интересует, естественно, не свадьба булочника, а обручение старшей цесаревны.

– Ему помешали дворцовые события, связанные с Вилимом Монсом.

– Только снова прошу вас оставить романическую подоплеку этой истории. Сформулируем так. Император решил заняться тотальной ревизией действий своих подчиненных и любимцев. После окончания войны с Ираном и заключения Константинопольского договора с Турцией у Петра оказались развязанными руки для внутренних дел. Что же касается деятельности Вилима Монса, она, по-видимому, не отличалась добросовестностью.

– Материальные интересы всегда стояли для этого красавца на первом месте.

– Как и у его сестры. Мне припомнилась причина ее разрыва с императором. За спиной Петра Анна Монс позаботилась о подготовке брака с бароном Кайзерлингом.

– Не вижу в этом ничего необычного. Каждая фаворитка в конце концов приобретает супруга, который придает высокой связи необходимую добропорядочность или достойный конец.

– Обычно для всех, но не для царя. Петр, судя по всему, действительно любил эту женщину, более того – мечтал о браке с ней.

– Но откуда же смазливой немочке было знать, что царь способен на такое безумство, как брак с Екатериной?

– Откуда! В этих вопросах женщина обязана обладать шестым чувством, иначе ее проигрыш неизбежен. Да-да, совершенно верно – Петр, узнав о переговорах с Кайзерлингом, пришел в неистовство, подверг Анну домашнему аресту чуть ли не на два года и, хотя отказался от дальнейшей связи с ней, продолжал ревниво наблюдать за каждым ее шагом.

– Но ведь и барон Кайзерлинг проявил редкое постоянство.

– Анна Монс была очень хороша собой, она носила титул царской фаворитки. К тому же барону ничто не грозило – он не был русским подданным, но прусским посланником. Ссора с ним неизбежно приобретала бы политический характер.

– И все пришло к благополучному концу.

– Я не назвал бы его благополучным. Анна действительно настояла на своем браке с Кайзерлингом, но заключить его смогла только через восемь лет, в 1712 году, сразу после венчания Петра с ее преемницей – нынешней императрицей. К тому же Кайзерлинг почти сразу скончался. Анна стала готовиться к новому браку, но умерла, не успев в него вступить. Учтите, императрице Екатерине было во всех отношениях выгодно изображать симпатию к семейству Монсов и тем самым не выпускать их из виду. Рассуждения Екатерины носили не политический, а чисто женский характер и потому отличались предельной практичностью.

– Тем не менее 16 декабря состоялась публичная казнь Монса. Как был сформулирован приговор?

– Как мы уже говорили, всяческого рода плутовство и растрата имущества императрицы.

– Конечно, это ни о чем не говорит – и тем не менее. Подумайте, Грей, неужели в наш просвещенный век царь Петр так публично бы признался в нанесенном ему супружеском оскорблении. К тому же прожитые годы несомненно охладили первоначальный пыл Петра к жене. Не забывайте, что раздражение против нее накапливалось год от года: ежегодные беременности и ни одного выжившего сына, постоянное заступничество за тех, кто разорял государственную казну, прежде всего за Меншикова, далеко не умное поведение в сватовстве дочерей, собственные огромные траты при известной скупости Петра. Не будем вдаваться в перечисление всех тех неудовольствий, которые неизбежно возникают в каждом супружеском союзе после почти двадцатилетней совместной жизни. К тому же, не надо этого забывать, Петр никогда не отказывал себе в развлечениях амурного свойства. Екатерина могла себе позволить не замечать этих вольностей, пока была молода, но она начала стареть.

– Милорд, вас начала занимать психология.

– Милый Грей, именно с нее начинается служба дипломата, его неуспех или блистательная карьера, особенно с женской психологии. Если вас заботит ваша собственная судьба, не пренебрегайте ею.

К тому же у Петра есть тяготение ко всякого рода научным опытам. Он непременно снимает посмертные маски с тех, кем дорожит, и вполне может распорядиться заспиртовать для своей Кунсткамеры голову того, кто стал, в его представлении, преступником или был им на протяжении многих лет. Но к делу. Что происходило после казни Монса?

– Двадцать четвертого декабря состоялось обручение старшей дочери царя Анны с герцогом Карлом Голштинским.

– Которые от лица своего будущего потомства отказались от прав на российский престол.

– Совершенно верно, милорд. В первых днях января в Петербурге происходили выборы нового князь-папы для Всешутейшего собора. Петр принимал в них самое деятельное участие. И это, пожалуй, последнее событие, о котором доносил наш министр.

– А теперь известие о причащении. Возможно, императора уже нет в живых.

Митава
Дворец герцогини Курляндской
Бестужев-Рюмин и нарочный Савка

– Вот и все, батюшка Петр Михайлыч, нету больше государя Петра Алексеевича, и правит империей Российской ее императорское величество Екатерина Алексеевна.

– Да погоди, погоди ты, Савка, толком-то расскажи, как такое случиться могло?

– Да чего уж в задний след-то рассказывать. Все одно не вернешь.

– Вернешь не вернешь, а жить-то дальше надо, соображать, за что хвататься. Белый свет-от как стоял, так и стоит, чай.

– Что ж, захворал, значит, государь.

– Отчего?

– Про то мы неизвестны. Захворал, и все тут. Слег. Соломку под окнами дворцовыми раскидали, чтоб шуму помене, потом и вовсе езду запретили. Оно конечно, не столько шуму – какой шум от саней-то, – сколько чтоб не задерживались, не слушали. Кричал, сердешный, больно кричал, сердце обрывалось. Причастили его, алтарь для молебнов неустанных о здравии у дверей опочивальни воздвигли. Алтарь алтарем, только с ним и проходу в государеву опочивальню не стало. Попы, известно, дело свое знают, как псы стерегут – не подойдешь, не заглянешь.

– Это какого было-то?

– Двадцать второго января, на другой день после престола Божьей Матери Отрады и Утешения. Еще спор был – одни толковали, надо бы молебен отслужить, а императрица только ручкой махнула. Да и то сказать, праздникам-то нашим она так и не научилась, все с подсказки одной живет.

– Так вроде полегчало государю?

– Полегчать не полегчало, а поутих маленько, в сознание вошел, о престоле беспокоиться начал.

– Да говори же ты побыстрее, не тяни!

– Да чего ж тянуть. Так и говорю – беспокоиться начал. Сказывали, императрица к нему: мол, воля твоя какая, – а государь головой только качает, чтоб Анну Петровну позвали.

– А Меншиков что же?

– Какой там Меншиков – ему строго-настрого путь в государеву опочивальню заказан был.

– После тех денег нерасследованных, што ль?

– Ну да, гневался на него государь, лютым гневом гневался. Чем бы тот гнев кончился, кабы жив остался, не угадать.

– «Кабы», «кабы», да вот помер же, а Меншиков живой – от престола не отступится.

– Где отступиться! Ему бы радоваться, что гроза над головой разошлась, а он во власть вцепился так, бояре-то все только руками развели.

– Вот-вот, пока разводили, Александр Данилович, гляди, все угреб по своей мысли.

– Тогда-то еще неизвестно было. Кинулись Анну Петровну искать, да чудно штой-то – не так дворец велик, а без малого полтора часа найти не могли. Словом, замешкались, ан государь-то уж без языка. Хотел чего цесаревне сказать, чтобы волю его последнюю записала, а сил, гляди, нет. Доску аспидную тогда знаками подать велел, на доске писать принялся: «Отдать все…» Да только на том рука-то ослабла, и сам государь памяти лишился. Чего хотел, о чем думал, все с ним осталося.

– А догадки какие были?

– Знамо дело, не без догадок. Так полагали – об Анне Петровне думал. К ней сердце-то его лежало.

– Дописать, значит, не смог… А дальше что?

– А дальше как положено. Через пару ден, на Перенесение мощей Федора Студита, колодников ради его императорского здравия из тюрем выпустили видимо-невидимо. Девиер постарался – у него в полицмейстерской канцелярии петербургской давно все забито было. Только и колоднички не помогли. Двадцать восьмого, на преподобного Ефрема Сирина, в шестом часу пополудни, Господь государя и прибрал. Отмаялся, царствие ему небесное.

– Да это все без тебя попы скажут. И поскладнее твоего и до Бога доходчивее. Ты мне лучше растолкуй, как с Екатериной Алексеевной-то вышло.

– Поминать неохота. Еще государь у себя в опочивальне лежал, без памяти, но дышал еще, а в соседнем апартаменте совет собрался, кому на престол вступать. Алексей Васильевич Макаров свидетельствует, что нет, мол, завещания. Было, да государь волю свою последнюю изменить решил, старое завещание, мол, изничтожил, а нового составить перед болезнью и не успел.

– Как – не успел? Больше всего о престоле пекся – и не успел!

– Оно и всем сомнительно показалося. Только и преосвященный Феодосий помалкивает, вроде ничего о завещании не слыхивал, а Меншиков с ходу и выкликни: быть императрицей Екатерине Алексеевне. Советчики-то не соглашаются, помалкивают, а светлейший свое. Мол, было дело в дому у купца какого-то там немецкого, будто называл государь супругу свою. Еще там где-то слово обронил. Все спорить-то и боятся, а согласия тоже не дают. Вот так оно тянулось, тянулось, а там, глядь, преображенцы подоспели, все ходы-выходы во дворец да в залу заняли. Меншиков кричит: «Виват, императрица Екатерина!» – они за ним вслед. Так и выбрали, рта не раскрывши.

– Ну и прокурат Александр Данилович, ну прокурат, слов нет!

– Какие уж, батюшка, слова. Теперича такие дела пойдут, только держись!

Рассказ о последней воле

Ветер над заледенелыми колеями. Ветер на раскатанных поворотах. Ветер в порывах острого, мерзлого снега. И одинокая фигура, плотно согнувшаяся под суконной полостью саней. Быстрей, еще быстрей! Без ночлегов, без роздыха, с едой на ходу, как придется, пока перепрягают клубящихся мутным паром лошадей. «Объявитель сего курьер Прокофий Матюшкин, что объявит указом ее императорского величества, и то вам исполнить без прекословия и о том обще с ним в Кабинет ее императорского величества письменно рапортовать, и чтоб это было тайно, дабы другие никто не ведали. Подписал кабинет-секретарь Алексей Макаров».

Что предстояло делать, знал на память – кто бы рискнул доверить действительно важные дела бумаге! – а вот с чьей помощью, этого не знал и он сам, личный курьер недавно оказавшейся на престоле Екатерины I. Секретная инструкция предписывала, начиная с Ладоги в направлении Архангельска высматривать обоз: четыре подводы, урядник, двое солдат-преображенцев и поклажа – «ящик с некоторыми вещьми». О том, чтобы разминуться, пропустить, не узнать не могло быть и речи. Такой промах немыслим для доверенного лица императрицы, к тому же из той знатной семьи, которая «особыми» заслугами вскоре добьется графского титула. И появится дворец в Москве, кареты с гербами, лучшие художники для благообразных семейных портретов, а пока только бы не уснуть, не забыться и… уберечь тайну.

В шестидесяти верстах от Каргополя – они! Преображенцы не расположены к объяснениям. Их ждет Петербург, и тоже как можно скорее, а всякие разговоры в пути строжайше запрещены. Но невнятно, не для посторонних ушей, сказанная фраза, вынутый и тут же спрятанный полотняный пакет, и обоз сворачивает к крайнему строению деревни – то ли рига, то ли овин. Запираются ворота. Зажигаются свечи. Топор поддевает одну доску ящика, другую.

А. Матвеев. Портрет Петра I. 1720-е гг.

Совсем не так легко преображенцам подчиниться приказу Матюшкина, но на пакете, показанном уряднику, стояло: «Указ ее императорского величества из кабинета обретающемуся обер-офицеру иль унтер-офицеру при мертвом теле монаха Феодосия». В грубо сколоченном ящике – холст скрывал густой слой залившей щели смолы, – под видом «некоторых вещей» преображенцы спешно везли в столицу труп. Лейб-курьеру Матюшкину предстояло провести самый тщательный осмотр – нет ли на нем повреждений и язв. Но доверие даже к курьеру не было полным. Кабинет требовал, чтобы результаты осмотра подтвердили своими подписями все присутствовавшие.

Снова перестук забивающих гвозди топоров, растопленная смола, холст, вязь веревок – ящик готов в путь. И опережая преображенцев, растворяются в снежной дымке дороги на столицу сани кабинет-курьера. Рапорт, который он увозил, утверждал, что язв на «мертвом теле» не оказалось.

Первый раз за десять суток бешеной езды можно позволить себе заснуть: поручение выполнено, а до Петербурга далеко. Только откуда Матюшкину знать, что его верная служба давно не нужна, что той же ночью, в облаке густой поземки, его сани разминутся с санями другого курьера, как и он напряженно высматривающего направляющийся в столицу обоз: четыре подводы, солдаты-преображенцы, ящик…

Сержант Воронин далек от царского двора, но приказ, полученный им из самой Тайной канцелярии, вынуждал хоть кое в чем приобщить его к таинственному делу: «Здесь тебе секретно объявляем: урядник и солдаты везут мертвое чернеца Федосово тело, и тебе о сем, для чего ты посылаешься, никому под жестоким штрафом отнюдь не сказывать… Буде же что с небрежением и с оплошностью сделаешь, не по силе сей инструкции, и за то жестоко истяжешься». Угроза была излишней. Кто в России тех лет не знал порядков Тайной канцелярии, неукротимого нрава руководивших ею Петра Толстого и Андрея Ушакова. Да разве бы тут обошлось дело штрафом!

Воронин встречает преображенцев на следующий день после Матюшкина. Теперь все зависит от его решительности. Ближайший на пути монастырь – Кирилло-Белозерский. Воронин во весь опор гонит обоз туда. Следующий отчет составлен с точностью до четверти часа. Двенадцатого марта 1726 года «в 5 часу, в последней четверти» приехали в монастырь и объявили игумену приказ о немедленном захоронении. В «9 часов, во второй четверти» того же дня (три часа, чтобы выдолбить могилу!) ящик, записанный в церковных ведомостях уже как тело чернеца Федоса, погребен около Евфимиевской церкви. Настоящее имя, фамилия, возраст, происхождение – все это остается неизвестным. Ни молитвы, ни отпевания – груда звонкой, мерзлой земли в едва забрезжившем свете морозного утра. Участники последнего акта подписывают последнее обязательство о неразглашении. С чернецом Федосом кончено.

Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство вигов

– Итак, первой заботой новой императрицы, как любящей матери, стала забота о судьбах дочерей. Я бы сказал, что свадьба цесаревны Анны была совершена вопреки всем правилам придворного этикета. Через четыре месяца после смерти императора – неслыханно!

– О каком этикете вы собираетесь говорить, когда Меншиков должен любой ценой укрепить свое положение. Как только цесаревна Анна стала герцогиней Голштинской, она перестала представлять опасность и для него, и для императрицы Екатерины.

– В силу подписанного по воле отца отречения от прав на престол.

– За своих будущих потомков именно от герцога Голштинского. Если бы этот брак не состоялся, никаких запретов над Анной не тяготело бы, и она вполне – и притом с большим успехом! – могла сама стать претенденткой на отеческий престол.

– Впрочем, надо сказать, что внешняя сторона была относительно соблюдена: день бракосочетания выбран сообразно празднованию иконы Владимирской Божьей Матери, покровительницы царствующего дома. Нельзя же было ждать еще год этого праздника! Кроме того, герцог сделан членом вновь учрежденного Верховного тайного совета. Его влияние, судя по всему, может оказаться очень значительным.

– Почему бы и нет, раз сам он не пользуется ни малейшей популярностью ни среди народа, ни тем более среди гвардии. Отношение к голштинцам, судя по донесениям нашего министра, у русских самое отрицательное. Давая известное положение герцогу, Меншиков ровным счетом ничего не теряет и даже приобретает, поскольку сама Анна неизбежно отходит на второй план в качестве жены.

– Остается Елизавета.

– С младшей цесаревной все проще и сложнее. Ее не успели узнать, но она такая же дочь Петра и в силу одного этого непременно приобретает популярность. К тому же у нее общительный, веселый нрав и умение разговаривать с простыми людьми, особенно с солдатами.

– Вариант, выдвинутый самой Екатериной, – замужество Елизаветы с собственным племянником, сыном казненного царевича Алексея.

– Вы явно преувеличиваете возможности Екатерины. Вряд ли она могла прийти к проекту, осуществление которого потребовало бы нарушения всех канонических церковных правил.

– Монархам не так трудно добиваться исключений.

– Несомненно. Но Екатерину трудно по самому складу ее характера и мыслей назвать монархиней. Она плывет по течению, которым управляют те, кто держит новую императрицу в руках. В данном случае о замужестве Елизаветы с будущим Петром II подумал, как считает наш министр, Остерман, но оказался в меньшинстве.

– К сожалению.

– Возможно, вы и правы. Попытки вести дальнейшие матримониальные переговоры с Францией также успеха не имели.

– Я считаю, французскому министру в Петербурге положительно не хватает удачи. Несмотря на свою ловкость и наблюдательность, Кампредон не добился до сих пор никаких результатов.

– Французская корона заинтересована в союзе наследника своего престола со второй дочерью принца Валийского.

– С согласия русских Кампредон пытался предложить тот же вариант герцогу Бурбонскому.

– Бесполезная затея, имея в виду, что герцог заинтересован в союзе с немецкой принцессой. Правда, Кампредон не упустил момента, когда расстроился предполагаемый брак Людовика XV с английской принцессой, и не его вина, что французское правительство остановило свой выбор на этот раз на Марии Лещинской.

– Если быть женщиной, можно уверовать в несчастливую звезду младшей цесаревны. Очередное сватовство вполне может также стать неудачным.

– Принц Карл Август Любский?

– Положим, здесь требования совсем не так высоки.

– А молодые как будто увлечены друг другом.

– Даже так? Хотя вообще в этом нет никакой нужды.

– Да, наш министр сообщает из Петербурга о личном характере возникших между ними до обручения отношений.

– Однако существенно то, что ни в одном из вариантов интересы английской короны не были предусмотрены.

– Более того, милорд. Присоединение правительства к Венскому союзу никак не может быть выгодно для нашего короля.

– Еще бы, союз короля испанского, добивающегося от нас возвращения Гибралтара, короля прусского и императора римского!

– В выигрыше именно этот последний. Австрийцы поддержали Меншикова в его фантастическом плане захвата русского престола. Идея завещания власти сыну царевича Алексея Петровича с обязательным условием женитьбы на одной из меншиковских дочерей – это поразительно по наглости.

– И безошибочности результата, хотите вы сказать. Самое любопытное, что этому не стала возражать Екатерина, совершенно забывшая об интересах собственных дочерей.

– Во-первых, милорд, вряд ли эта пышущая здоровьем, сорокалетняя женщина стала думать о последней воле. К тому же она не лишена здравого смысла простой крестьянки: надо дожить до того времени, когда власть снова станет предметом наследнических споров, и бог весть когда еще это произойдет.