Текст книги "Не встречайся с Розой Сантос"

Глава 4

– Ой, простите!

Я не собиралась ни выкрикивать Алексу что-то в лицо, ни хвататься за его футболку, но непроизвольно сделала и то, и другое. Перед моими глазами промелькнуло воспоминание о том, как Майк сломал ногу. Я схватилась еще крепче, и темные брови Алекса слегка поползли вверх. К черту переломы, сейчас я просто умру от стыда.

Алекс посмотрел встревоженно, но ничего не сказал. Одной рукой он держал небольшое растение в горшке, а другой – мою руку выше локтя. Это растение поразило меня своим видом. Мята? Он отпустил мою руку, а я – его рубашку.

– Я впервые в жизни в бухте, – сказала я. Над головой снова прокричала чайка, и я вздрогнула. – Она же не призывает остальных чаек на меня напасть, правда?

Он взглянул на небо.

Прозвучал очередной гудок, прозвенел колокол, и кто-то внизу у доков закричал о свежем улове. Резкие черты лица Алекса привлекали к себе внимание. Он бездумно потирал большим и указательным пальцами листочек мяты. До меня донесся ее свежий запах, и я, не успев сдержаться, чуть наклонилась вперед.

Алекс посмотрел на меня сверху вниз.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он с тем же грубоватым оттенком в голосе, что и вчера вечером на собрании. И это почему-то задело меня куда больше, чем грубость старого рыбака.

– Ну, вообще-то, не то чтобы мне нельзя было сюда ходить.

– Я не хотел… – Он умолк и попробовал еще раз: – Ты ведь через месяц заканчиваешь школу, так?

Я хотела спросить, откуда он знает, но потом вспомнила, что все в городе об этом знают. Я задумалась, читает ли он, как остальные, блог viejitos.

– Да, – ответила я, и случилось чудо: он не спросил меня, куда я решила поступать. Нас обдувал легкий морской бриз, и листочки мяты в руке Алекса трепетали.

Но то, что он не спросил меня про университет, было так неожиданно и непривычно, что я против своей воли выпалила:

– И я поеду в Гавану!

Было очень приятно произнести это с такой уверенностью – это даже почти затмило страх того, что я ни с того ни с сего выболтала свою самую страшную тайну.

– На один семестр, по программе стажировки, – торопливо добавила я.

Алекс, казалось, даже впечатлился.

– Но с технической точки зрения я еще не… О господи, хлеб! – завопила я и бросилась к велосипеду, но, слава богу, он был на месте. Я прижала караваи к груди. Алекс по-прежнему стоял возле лестницы. – Ты не знаешь, куда здесь обычно привозят хлеб?

Он показал на дверь в нескольких футах от нас:

– В «Морскую звезду». Спроси Марию.

Ну конечно, нужное место прямо у меня за спиной.

– Еще раз извини, что в тебя врезалась. Может, увидимся завтра на собрании.

– Что, опять будет собрание? – спросил он с такой тоской, что я ухмыльнулась.

– Ну конечно, а ты как думал! Добро пожаловать домой. – И я отправилась в ресторан со своим хлебом.

Стены внутри были выкрашены светло-голубой, словно вытертой краской, а столы сделаны из старого дерева. На меловой доске значились блюда из пойманной сегодня рыбы, а большие окна были распахнуты навстречу соленому прохладному морскому ветру.

За стойкой стояла невысокая смуглая женщина, с мягкой улыбкой смотревшая на постоянного посетителя, сидевшего напротив себя. Но когда она увидела меня, ее улыбка словно примерзла к лицу. Это была миссис Акино – мы с ней никогда раньше не разговаривали, только иногда обменивались приветствиями.

– Я полагаю, это вам, – сказала я и протянула ей хлеб. Она оторвала чек и отдала мне, довольно откровенно меня изучая.

– Да-да, я спустилась в бухту. Шок, сенсация. В блоге viejitos будет аншлаг.

Она вдруг, неожиданно для меня, по-доброму рассмеялась:

– А ты такая же саркастичная, как и твой отец.

И эта простая фраза совершенно выбила меня из колеи. Она произнесла это так легко, словно мой отец все еще где-то существовал. Когда я была маленькой и мы с мамой жили вдвоем, далеко от Порт-Корала, она тоже говорила о нем с легкостью. Рики Гарсиа был парнишкой из приемной семьи, он любил читать комиксы и ловить рыбу, был маленького роста, как и я. Но чем старше я становилась, тем меньше мама мне о нем рассказывала. Истории больше не слетали у нее с языка, а лишь изредка появлялись как награда за что-то, словно драгоценности из тщательно оберегаемой шкатулки.

Я хотела спросить о нем эту женщину, но голос мне не повиновался.

– Он был неплохим парнем. Ты на него похожа. – Теперь, казалось, миссис Акино не могла найти слов. Она передала мне две коробки с выпечкой. – Pastelitos[29]29
  Выпечка (кексы или пирожные)


[Закрыть] в обмен на хлеб. Скажи мистеру Пенья, что наш пекарь готов сделать еще для фестиваля.

Я взяла коробки и почти уже вышла за дверь, но обернулась:

– У моего… моего отца был свой пирс, верно? – Я знала, что он работал и держал свою лодку где-то здесь.

Миссис Акино кивнула:

– Самый последний в доке С. Он все еще принадлежит ему. – Удивление, должно быть, ясно читалось на моем лице, потому что она улыбнулась: – Рыбаки – суеверный народ.

Ну да, уж мне ли не знать.

Снаружи бухта по-прежнему бурлила энергией и жизнью. Я увидела Алекса на лодке – он нес какой-то канат, и мне стало интересно, куда он дел свою мяту. Он бросил веревку на какой-то ящик и, подняв голову, глянул в мою сторону. Тут я поняла: я не сказала ему, что нельзя никому рассказывать про Гавану. В сером небе заворочался гром, и мне на голову упали первые капли дождя. Я бросилась к велосипеду и помчалась наперегонки с дождем обратно в магазинчик.

Вернувшись туда, я схватила фартук и пошла к кассам, жалея, что Ана на репетиции. За второй кассой стояла Паула – еще одна двоюродная сестра моей подруги.

– Как дела, зубрила? – спросила она, приветливо улыбаясь. Пауле было двадцать, она работала здесь неполный день и одновременно училась на ветеринара. Ко мне она относилась, как к младшей сестренке, но не слишком снисходительно, так что в целом я не возражала. – Где ты была?

– Доставляла хлеб.

Я подумала, не написать ли Ане – но она, скорее всего, как раз сейчас увлеченно стучит на барабанах.

У Паулы негромко играло радио, что-то в стиле реггетон. Она развернула финиковый леденец на палочке и засунула в рот. Посмотрела на меня, и ее короткие светлые кудри слегка качнулись.

– А куда?

– В бухту, – машинально ответила я.

Улыбка Паулы стала еще шире. Она вынула изо рта конфету и указала ею на меня.

– Ты ходила в бухту? – произнесла она обвиняющим тоном.

– Как видишь, и море меня не поглотило. Да, сама в шоке. Ты знаешь кого-нибудь из семьи Акино? – Ана ведь говорила, что они старше, чем мы.

Паула пожала плечами:

– Я училась в одном классе с Эмили. Слышала, она теперь работает на каком-то большом курорте. Ну, и говорят, что Алекс вернулся. – Она ухмыльнулась, разглядев что-то в моем лице. Я сложила руки на груди, затем расплела, потом заново повязала фартук. – Вау. Роза ищет парней на доках. Не думала, что доживу до этого дня.

– До какого дня? – К кассе подошел Фрэнки с корзиной. На этой неделе волосы у него были ярко-фиолетовыми.

– Роза интересуется парнями, – сказала Паула.

– Вовсе я не интересуюсь парнями, – завела я глаза к потолку.

Пока Паула пробивала ему стейки и крупы, он повернулся ко мне:

– И кто же этот парень?

– Господи, да никто! – воскликнула я. – И вообще, мне уже не десять лет, могу и с парнем поговорить.

Все знали, что я никогда ни с кем не встречалась. У меня не было времени. Иногда случались поцелуи на вечеринках или походах в кино с компанией, но ничего такого, о чем стоило бы говорить.

– А Мими знает?

– Нет, конечно. Роза познакомилась с ним на пристани, – произнесла Паула таким тоном, словно это постыдный секрет. Фрэнки, казалось, был шокирован:

– Я видел, как ты ехала на велосипеде. Думал, у тебя доставка, а не свидание!

Я перегнулась через стойку, в отчаянии оглядела проходы между полками и крикнула:

– Эй! Кто-нибудь хочет рассчитаться?

– Не слушай нас, – расхохоталась Паула. – Встречайся с кем хочешь.

Фрэнки неуверенно кивнул. У него на лице было написано, что ему очень не хочется соглашаться.

– Ну, может быть, только на всякий случай совет: не с парнями, у которых есть лодки.

Иногда мне казалось, что вся эта история с проклятьем существует только в моей голове. Словно это предостережение нарочно выдумано, чтобы я сосредоточилась на собственных жизненных целях. Мои мать и бабушка слишком многим ради меня пожертвовали, чтобы я думала о чем-то еще, кроме собственного будущего. Я должна чего-то достичь, чтобы все эти потери, жертвы и боль оказались не зря.

Но сейчас проклятье смотрело на меня из глаз моих друзей. Это оно превратило весь город в непомерно тревожного родителя, испуганного, что я вот-вот упаду в море. И даже мысль о моем появлении на берегу до смерти напугала старого рыбака и встревожила ребят. Может быть, идти к морю значило дразнить нечто гораздо более древнее и буйное, чем я сама? Нечто, коллекционирующее человеческие кости, как ракушки, и порождающее ураганы. Мне тоже уготовано найти там свою боль, как это случилось с моей матерью и abuela.

И все равно, после того как я побывала в бухте, во мне бурлило беспокойное любопытство. Теперь я знаю, откуда мой отец в последний раз вышел в море. Там, на пристани, о нем вспоминали не без скорби, но с достоинством. И я завидовала тому, как легко они обходятся со своими призраками.

К концу моей смены дождь все еще шел. Я уже была недалеко от дома, когда ветер усилился. Тогда я подхватила свой лонгборд и бросилась бежать. Пробежала последний квартал и взвизгнула, когда, уже почти у крыльца меня нагнала вспышка молнии и раскат грома.

А когда я подняла голову, на ступеньках стояла, глядя на меня, моя мать.

Глава 5

Она была здесь, но это не означало, что она дома. Дома у нее не было. Не имело значения, что она родила меня в маленькой больнице в другом конце нашего города и укачивала, сидя в качалке на крыльце, под шум таинственных морских ракушек. Это место домом она не считала. Я не сомневалась в том, что мама нас любит – просто она была не то потерявшейся русалкой, не то упавшей с неба звездой, которую мы не способны удержать.

– Привет, – сказала она, стоя на крыльце под фонарем.

Я кивнула в знак приветствия и прошла мимо нее, чтобы открыть дверь своим ключом. У нее больше не было ключа. И она никогда не звонила. Телефоны отказывались передавать ее звонки. Она и наш дом были как враждующие подростки; дом всегда знал, что она вернулась, и все попросту выходило из строя. Еда подгорала, свечи гасли и – самое ужасное – мой ноутбук никак не мог поймать вай-фай. В общем, возвращение мамы домой было столь же опасно, как ретроградный Меркурий.

– Я закончила ту работу в Аризоне. Те ужасные подсолнухи, которые заказчики просили сделать на стене в кухне… Я их сделала. – Она стряхнула дождевые капли со своего желтого пальто, стоя на пороге, а я прошла дальше в дом, зажигая свет по пути. Она собрала длинные темные волосы в узел на затылке. – Когда ты подстриглась? – спросила она с любопытством.

Я бросила сумку на кухонный стол и резко вздохнула:

– Я не стриглась.

Она медленно спустила свою сумку с плеча на диван.

– А… – тихо сказала она.

Вот именно. Я открыла ноутбук и начала щелкать мышкой. Мне нужно было выйти в интернет – для учебы и для того, чтобы исчезнуть с этой кухни. Но одновременно с этим мне хотелось остаться здесь. Хотелось, чтобы я могла просто обнять свою мать и ощутить на лице ее фиалковый запах и тепло солнечного света. И чтобы она задала миллион вопросов о том, что случилось за день, и выслушала каждый ответ с неослабевающим вниманием, потому что она – моя мать.

Первые семь лет моей жизни мы вместе путешествовали в поисках дома. Останавливались в крупных городах и горных деревушках, но всегда держались подальше от моря. И каждый раз, когда мы ненадолго приезжали к Мими в Порт-Корал, после отъезда я очень скучала. Наконец, когда мне исполнилось семь, мама решила, что мы можем остаться здесь насовсем. Мы, как всегда, жили в одной комнате. Когда я пошла в третий класс, она сама отвела меня в школу.

Но через пару лет она исчезла.

Мама возвращалась примерно с той же регулярностью, что морской прилив. Но чем старше я становилась, тем сложнее было вычислить ее появление по лунным фазам или календарю.

Она просто появлялась на крыльце, словно буря на горизонте. И всегда стучала – меня это страшно раздражало. Она возвращалась всегда восторженная и со множеством историй, ее подарки взрослели вместе со мной – например, когда она рассказывала мне про контрацепцию или шла со мной в магазин, чтобы помочь выбрать лифчик побольше размером, – но потом снова исчезала.

Любовь и отношения с матерями – это сложно. Поэтому я осталась сидеть за кухонным столом, а она расположилась в соседней комнате.

Дверь открылась, и вошла Мими. Она совершенно не удивилась появлению мамы. Может, догадалась по испортившейся погоде. Может, она умеет распознавать разницу между обычными осадками и плохими предзнаменованиями – примерно так же, как ее колокольчики отличают сильный ветер от надвигающейся опасности.

– Hola[30]30
  Привет.


[Закрыть], – сказала она и вошла со своими сумками на кухню. Остановилась, подставила щеку, и мама ее чмокнула. – Tienes hambre[31]31
  Ты голодная?


[Закрыть]?

– Просто умираю, – ответила мама и села у кухонной стойки, а Мими принялась готовить. Так всегда бывало, когда она приезжала в Порт-Корал в перерывах между заказами. Ее карьера художницы началась и пошла в гору после того, как она нарисовала залитое звездным светом парижское кафе на стене кофейни в Филадельфии, где она работала баристой, когда мне было пять. У нее имелся простенький сайт, где можно было купить ее картины, она ездила по всей стране, выполняя заказы. И наверняка еще рисовала граффити в свободное время. Ее жизнь – постоянное движение.

– Мими, что это значит? – Я повторила жест старого рыбака. И должна вам признаться, что найти жест в гугле было довольно сложно.

Моя abuela возмущенно фыркнула, а мать рассмеялась.

– Что? – требовательно спросила я.

– Это старый охранный знак, – сказала мать. – Для защиты от зла.

– Один старик сделал так в мою сторону.

Они обе разом прищурились – можно было практически услышать щелчок.

– Какой старик? – спросила мать таким голосом, словно была готова тут же наточить нож или сварить ядовитое зелье.

– Ну, там, на набережной.

На лице мамы появилось любопытство.

– Где именно на набережной?

Я отвела глаза.

– Ну, типа, в самом конце…

– Ты хочешь сказать, в бухте?

Мими яростным взглядом посмотрела на маму:

– Ты тоже туда ходила?

Та вполголоса выругалась.

– Я только что приехала. И кроме того, мне уже не семнадцать.

Мими снова взглянула на меня:

– Что ты там делала?

– Отвозила доставку. – Я подошла к холодильнику и достала оттуда банку ананасовой газировки. – Для магазина. – Я отхлебнула и посмотрела на нее.

Мими и моя мать обменялись тяжелыми взглядами. Я нахмурилась, снова чувствуя себя ребенком.

– Кстати, мне, возможно, придется опять туда пойти из-за фестиваля, – выпалила я.

Мама подняла брови:

– Ты организуешь Весенний фестиваль?

– Ну, по большей части этим занимается миссис Пенья, но каждый немного участвует. Мы будем собирать деньги, чтобы спасти бухту от перестройки каким-то девелопером.

– Ничего себе. – Мама по-настоящему удивилась. – Даже в Порт-Корале что-то меняется.

Мими положила на стойку кусок мяса и принялась отбивать его колотушкой. Оно весь день мариновалось. Лук и давленый чеснок уже шкворчали в оливковом масле. В животе у меня заурчало.

Мама ровно посмотрела на Мими.

– Если все участвуют, то что тогда делаешь ты? Колдуешь, наверное?

Она специально употребила это слово, чтобы позлить Мими, но та не клюнула на наживку, а просто положила кусок панированного мяса в кипящее масло. Мими – curandera, знахарка. Она выращивает травы у себя в саду и делает из них чаи, зелья и настойки, но она никогда не называет себя колдуньей. Это слово используется стариками, очень редко и всегда в негативном смысле. Но я слышала, как люди шептались так про маму. Иногда поздно ночью, когда она бывала дома, раздавался стук в дверь, и по ту сторону оказывалась чья-нибудь скорбная фигура. Тогда мама садилась за старый деревянный стол и раскладывала карты. Она прекрасно владела языком заклятий и диалектами разбитого сердца.

– Ты хотела бы сделать что-то конкретное? – спросила я у Мими. – Может, небольшую лавочку с пучками трав и какими-нибудь настойками?

– No sé, mi amor[32]32
  Не знаю, милая.


[Закрыть]. Посмотрим.

– Мими, фестиваль через три недели.

Мими шлепнула мать по руке, тянувшейся к первому готовому стейку.

– Oye[33]33
  Эй.


[Закрыть], не надо меня торопить.

Мама сунула в рот кусочек мяса, который ей удалось отщипнуть.

– Ну, а у тебя самой какой проект? – спросила она.

– Пока не знаю. Все мне твердят, что надо думать об учебе – как будто я не отличница еще со времен детского сада!

– Моя талантливая Роза! – пылко сказала мать, и я сделала над собой усилие, чтобы не разозлиться.

– Можно устроить турнир по домино с viejitos в качестве тренеров, – предложила я. – Ксиомара может давать уроки сальсы и бачаты. И угощать всех pastelitos и кубинскими сэндвичами – такой оммаж Хемингуэю, и еще устроить конкурс, кто поймает самую большую рыбу.

– Все это очень… по-кубински, – отметила мать.

Моя улыбка погасла. Мне стало некомфортно от необходимости отстаивать перед ней свою идею. Я откашлялась:

– Ну, bodega все это спонсирует, ну и в нашем городе действительно много людей латиноамериканского происхождения, не только с Кубы, так что все логично.

– Латиноамериканского происхождения? – переспросила Мими, уперев руку в бедро.

– Обобщающий термин, – сказала мать.

Мими подняла глаза к потолку:

– Eso no es un palabra[34]34
  Нет такого слова.


[Закрыть].

– Это просто выражение, не заморачивайся, – сказала мать, а потом ухмыльнулась: – Ты заметила, как она размахивает руками, когда сердится? Того и гляди, самолет приземлится.

Мими расхохоталась, и даже мне пришлось подавить смешок.

Потом мы все вместе поужинали bistec empanizado[35]35
  Стейк в панировке.


[Закрыть]. Моя мама сидела напротив меня, свернувшись на стуле, и улыбалась, пока Мими рассказывала ей последние сплетни о соседях. Дождь снаружи начал утихать, и я погрузилась в уют нашего совместного ужина. Интересно, как долго она пробудет здесь на этот раз?

– Какие у тебя завтра занятия? – спросила мама, вставая, чтобы сварить кофе. Мими отнесла тарелки к раковине.

– Завтра воскресенье, – сказала я. – Хотя на самом деле это неважно, потому что они все онлайн.

– Я бы так не смогла. Мне нужен внешний контроль, – заметила она совершенно серьезно.

У Мими вырвался резкий смешок. Он тут же оборвался, но мы успели его услышать.

И вся установившаяся легкость разлетелась в один миг, словно упавшая на пол тарелка. Ножи и вилки злобно клацали, пока Мими мыла их в раковине. Мама насыпала сахар в железную чашку, просыпав часть на стойку – кто-нибудь потом уберет. Она плеснула в чашку первую порцию жидкости и принялась быстро стучать ложечкой, размешивая сахар в горячем эспрессо и взбивая возмущенную пену – обязательный атрибут кубинского кофе. Губы Мими сложились в тонкую линию – знакомая гримаса раздражения.

Казалось, кто-нибудь сейчас взорвется. Что называется, добро пожаловать домой.

Я взяла свой ноутбук и поднялась на ноги.

– Пойду доделаю кое-что.

У себя в комнате я принялась напряженно вышагивать перед своим алтарем, стоявшим на небольшом ночном столике. А в глубине дома мама и бабушка начали ссориться.

– Она вернулась, – поведала я фотографиям отца и деда. Молчание. Впрочем, какого ответа я ожидала от этих мужчин у себя на столе?

Я ведь совсем ничего о них не знаю. Как и о своей родине.

– Где то ужасное желтое одеяло с маргаритками? Оно мое любимое. – Из коридора раздался мамин усталый голос, и дверцы шкафчика с постельным бельем скрипнули.

– No me grites[36]36
  Не кричи на меня!


[Закрыть]! Где-то в шкафу, – крикнула бабушка из кухни. Я негромко включила радио.

– Его нет, – уже тише сказала мама. Было слышно, как она, роясь в шкафу, постукивает по стене, отделявшей коридор от моей комнаты, и сердится, ничего не обнаружив. Я достала из шкафа мягкую футболку для сна.

Мама крикнула:

– Не могу найти!

Я вытерла лицо салфеткой для снятия макияжа.

– Oye, pero оно там лежит, я видела! – огрызнулась Мими.

– Его тут нет, – тяжело и устало вздохнула мать. – Ладно, тогда возьму синее.

Я погасила лампу, залезла в кровать и свернулась клубочком под одеялом – желтым, с маргаритками. От него всегда пахло фиалками и солнечным светом.

Глава 6

Проснувшись, я увидела на полу своей комнаты соль. Я села на краешек кровати, сонно потирая глаза и пытаясь сообразить, откуда тут взялась эта зернистая субстанция.

В дверном проеме, опираясь на косяк, стояла мама. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам, а одета она была в короткий топик медового цвета, открывавший загорелую талию.

– Осторожно. Мими моет полы.

Я почувствовала сильный розмариново-лимонный запах. Мими не просто моет полы, она их драит. Я постепенно начала различать звуки музыки, которая меня и разбудила. По звучанию песня была похожа на старую кубинскую мелодию, с ритмом, под который легко можно кружиться в танце, несмотря на то, что в тексте шла речь о святых, духах и спасении. Кассеты Мими. Ее плеер был настолько древним, что не стоило удивляться – работал он так себе, но она считала это частью ритуала.

Обычно ее дни уборки меня успокаивали. Звуки и запахи свежести вселяли уют, но сейчас, глядя на напряженную позу матери, я задумалась о том, каково это, когда тебя каждый раз встречают таким образом.

– Судьба у меня такая. – Она пожала плечами и отвернулась. – Я перестала переживать по этому поводу лет в двенадцать. Кофе на кухне.

Я прошла по доскам, избегая залитых чистящим раствором щелей между ними. Мими была на середине прихожей – то есть уже практически закончила. Увидев меня, она тут же наклонилась проверить, надела ли я носки. Как будто я первый раз в доме, где присутствуют моя бабушка и швабра!

В гостиной курилось сандаловое благовоние, но в воздухе еще стоял запах шалфея, который Мими всегда зажигала первым. Я налила себе чашку кофе и включила ноутбук. Старичок пробуждался ото сна медленнее, чем обычно, а учитывая, что мама дома, он будет еще несколько минут ловить вай-фай, прежде чем загрузит мою почту. Я уселась поудобнее.

– Покажи свои фотографии, – попросила я.

С телефонами мама не дружила – постоянно их теряла, но свой цифровой фотоаппарат берегла как зеницу ока. Она включила его и подала мне. Я пролистала последние снимки. Здесь были кадры, которые она выкладывала в свой онлайн-фотоальбом, но не только. Огромные подсолнухи на стене чьей-то столовой. Поле, заросшее дикими цветами, рядом с художественной студией. Уставшие, но улыбающиеся ковбои со шляпами в руках. Порт, который так и манит выйти в море. Лимонные деревья, усыпанные плодами, звезды, мерцающие над заливом, тенистые переулки, покрытые слоем опавших лепестков…

Я подняла глаза: мать смотрела на меня, ожидая реакции, и грызла ноготь большого пальца.

– Очень хорошие фотографии, – сказала я. – И ковбои довольно милые.

Она с облегчением засмеялась.

– Это для школы в Остине. Их спортивной команде нужен был новый имидж. Слышала, что следующий матч по баскетболу они выиграли.

В кухню вошла Мими, в одной руке – пучок сладко пахнущих трав и вязаная сумка, в другой – черный железный казанок. Она с громким звуком бросила все это на кухонную стойку, посмотрела на нас и возмущенно произнесла:

– Nadie me ayuda[37]37
  Никто мне не помогает.


[Закрыть].

– Я сделала кофе, – сказала мама.

– А я вообще только что проснулась, – пожала плечами я.

На Мими наши отговорки не произвели впечатления. Она зажгла уголек и бросила его в котел:

– В hierba[38]38
  Палисадник.


[Закрыть] полно сорняков. Пойдите прополите.

– А ты нам заплатишь? – поддразнила мама.

Мими возмущенно фыркнула, но ее губы слегка дрогнули в улыбке. Она бросила в котел несколько сушеных листьев, цветов и корешков, и пахучий дым поплыл по комнате. Мы все на мгновение замерли, наслаждаясь запахом ее домашних благовоний.

– У нас сейчас начнутся галлюцинации? – спросила мама.

– Вон! – приказала Мими, и мы, хохоча, выскользнули за дверь.

Мы пять минут лениво пропалывали палисадник, но потом в животе у меня заурчало.

– Я хочу есть.

Мама слегка качнулась назад на пятках:

– Я тоже. Пошли в bodega. Она разожгла свой ведьмин котел и даже не заметила потом, что нас нет.

Через десять минут мы остановились у витрины bodega, полной свежайшей выпечки. Раньше здесь никогда не продавали десерты.

– Откуда все это? – спросила я Джуниора, чуть ли не уткнувшись носом в стекло. Я чувствовала себя словно в выпуске своего любимого кулинарного шоу. «Три шоколада» со спелой клубникой. Лимонные творожные кексы с малиной и кремовыми розочками. Маракуйя со сливками. Кофейные булочки с мокко и корицей. Потом я заметила слойки. – Это тоже из ресторана в бухте, да?

Джуниор подошел к нам и кивнул:

– Ага.

Я указала на оставшиеся слойки – из воздушного слоеного теста, посыпанные сахаром, невероятно мягкие, с начинкой из гуавы и творожного сыра.

– Я беру их все.

– Ну ничего себе.

– Жаль, что я не могу попробовать по одному экземпляру всего, что тут есть, – сказала мама с мягким смешком.

Взгляд Джуниора стал слегка осоловелым – и отнюдь не из-за выпечки. Он положил в пакет остатки слоек и, подмигнув, добавил к ним одну кофейную булочку. Фи.

– А где твоя tía[39]39
  Тетя.


[Закрыть]? – спросила мама.

Джуниор пожал плечами:

– Ее сегодня целый день нет.

Когда мы уходили, вид у мамы был слегка расстроенный.

Мы ели на ходу, и никто из нас не нарушал повисшего благостного молчания. Мы направлялись на городскую площадь, а город вокруг постепенно просыпался. Лагерстремия цвела белым и розовым, а жараканды роняли на землю фиолетовые цветы. Papá Эль, как обычно, торговал домашним мороженым. Вкусы каждый день менялись, но там всегда было что-нибудь тропическое и сладкое. Наступила весна, и моя мать вернулась домой, но продолжительность только одного из событий можно было предсказать. Я вонзила зубы в слойку с начинкой из гуавы и сыра и откусила большой кусок.

– Зачем ты спрашивала про миссис Пенья? – поинтересовалась я.

– Хотела с ней повидаться, – просто ответила мама. – Если бы ты вернулась в город после долгого отсутствия, ты бы первым делом спросила про Ану-Марию, не так ли?

Иногда я забывала, что наши матери тоже росли вместе. Но я надеюсь, мы никогда не отдалимся друг от друга так сильно.

Когда мы вышли на набережную, ее шаги нисколько не замедлились. Но дойдя до книжного магазина, я струсила, как всегда. И, пока она не успела миновать мою личную точку невозврата, я быстро сказала:

– Давай зайдем?

Она отряхнула с рук сахар и вошла следом за мной. Прозвенел колокольчик над входом, и я окунулась в звуки потрескивающего огня в камине и запах еще теплого шоколадного печенья. Клара по полной наслаждалась уютом в скандинавском стиле.

– Попробую поискать какие-нибудь книги по искусству. Ключевое слово – попробую, – сказала мама и ушла в дальнюю комнату магазинчика.

А я принялась бродить вдоль заставленных полок ближе ко входу. Они были в ужасном беспорядке, подборка книг постоянно менялась, поэтому поиски нужного часто превращались в какую-то игру в прятки. И вдруг, подняв голову, между романом в бумажной обложке и серией манги, стоявшей в неправильной последовательности, я увидела Алекса.

Я испуганно отшатнулась и присела, прислонившись спиной к полке и натянув юбку на колени. Но подождите. Почему я вообще прячусь? Я пришла сюда не просто так, а по определенной причине. Выбирать книги. Со своей матерью. О господи, здесь же моя мать, одетая в топик с открытым животом! Я чуть-чуть приподнялась, чтобы мне было его лучше видно.

Он стоял вполоборота и рассматривал заднюю часть обложки какой-то книги. В магазине становилось все жарче от огня в камине. Когда я сделала вдох, в горло попала пыль, и я сильно закашлялась. Алекс повернулся, и я присела ниже. Он поставил книгу, которую разглядывал, обратно на полку. С этого ракурса мне было не видно его лица, и я принялась торопливо искать между книжными корешками обзор получше.

Он наклонился, чтобы поднять коробку, которая стояла у него в ногах. Голубые линии его татуировки плавно двигались. Он что-то сказал Кларе, но я не услышала, что именно, потому что у меня оглушительно стучало сердце. Когда он двинулся к выходу, я бесшумно обогнула полку. И успела увидеть его улыбку, а потом врезалась в стопку книг.

– Ты в порядке? – хором спросили мама и Клара, бросаясь ко мне, чтобы помочь встать на ноги.

Я вскинула голову, но за Алексом уже закрылась дверь, и колокольчик весело звякнул ему вслед.

Я прижала руку к сердцу и поглядела на беспорядок, который устроила. В воздухе стоял запах старых книг и выпечки.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала я Кларе. – Я сейчас все соберу.

– О, не беспокойся, – ответила та и протянула мне печенье.

Я никогда не повзрослею. Я взяла печенье, чувствуя себя так, словно мне опять десять лет. Мама выглянула в окно; когда она снова посмотрела на меня, выражение ее лица было задумчивым.

Каждая из нас купила по две книги, и я съела еще одно печенье, а потом мы снова вышли на улицу.

– Мне казалось, должно быть наоборот, – дразнящим тоном заметила мать. – Ты чуть сквозь землю не провалилась. А ведь это наша судьба – обрекать парней на гибель.

Меня поразило даже не то, что она вообще об этом заговорила, а то, с какой легкостью она это сделала. Я повернулась и твердым шагом пошла обратно в сторону города, прочь от бухты. Мать догнала меня и взяла под руку, крепко прижимая к себе.

– Ну прости, – сказала она. Когда мама была так близко, ее присутствие прямо-таки сбивало с ног. Растрепанные волосы, мягкий запах духов, касание руки. – Расскажи мне про него. Ты миллион лет ни в кого не влюблялась.

На самом деле влюблялась. В одного старшеклассника на занятиях по высшей математике, который всегда открывал передо мной дверь, и в девушку из магазинчика с мороженым, у которой всегда были бейджики с разными именами и которая как-то раз сказала мне, что от меня пахнет клубникой. Просто моей матери не было рядом, чтобы об этом знать.

– Я вовсе не влюбилась, – сказала я.

– Он довольно симпатичный. И татуировки потрясающие.

– У него на татуировках море. – Я не верила своим ушам. – И у него есть лодка, мам.

– Правда? Какая?

Я подавилась лающим смешком.

– Господи, как ты можешь быть такой несерьезной?

– Несерьезной? Роза, ты слишком долго тут живешь, – вздохнула она и сошла с тротуара. Мы перешли дорогу. – Я так устала от этого проклятья и от тех, кто в него верит. Когда ты уедешь из Порт-Корала, все станет только лучше. Вот увидишь.

Мне не понравился тон, которым она это сказала. Словно я собиралась уехать навсегда.

– Кстати, – продолжила она, – ты писала, что скоро получишь ответ по поводу зачисления в университет. Когда крайний срок?