Текст книги "Ожидание слова…"

Нина Новикова
Ожидание слова…

© Новикова Н. Г., 2018

* * *

* * *

Ничего не случилось –

это просто зима.

Дней бесплодных унылость

тихо сводит с ума.

Оскоплённая радость

не тревожит ничуть.

Отголосками ада

воздух – серая ртуть.

Каждый вдох, как последний –

обжигает гортань.

Опустись на колени

и смиренною стань.

Всё покажется – лишне,

и дорога – пряма…

Тише, милая, тише –

это просто зима.

* * *

А на войне как на войне –

тут враг не дремлет,

быть нужно бдительным вдвойне

и твёрже кремня.

Шагая в бой не трусь, не ной,

будь Рэмбо круче.

Представь себе, что ты герой

сильномогучий.

Сжимая крепче меч и щит –

сильней Ахилла! –

запомни, ты не лыком шит,

боец не хилый.

Из пулемёта по врагам

свинцовым градом –

за жизни их гроша не дам,

так им и надо.

Но что такое? Я стою

от горя воя –

ты смертью храбрых пал в бою

с самим собою.

* * *

Тишина такая в доме, хоть кричи.

Кот приблудный сладко дремлет на печи.

Выплетает паутину паучок…

Мне б накинуть полушалок на плечо,

в пляс пуститься! Дура. Впору зарыдать.

Видишь – мимо почтальон прошёл опять.

Третий год идёт, а я всё так же жду –

ожиданьем отведу от нас беду.

И молиться научилась – только т-ссс!

Помню, как же, ты ведь ярый атеист.

Бабу глупую прости, но как по мне –

не бывает атеистов на войне.

И шепчу ночами «Господи спаси»,

и лампадка под иконою висит.

Тяжко скрипнет деревянная кровать –

жаль, детишек не успели нарожать.

От того и одиноко мне в ночи –

тишина такая в доме, хоть кричи.

* * *

Линялой тряпкой повис рассвет.

Мне не ответят ни «да», ни «нет»

ни ночь, ни утро, ни тусклый день.

А боль пронзает где ни задень.

Бредёшь на кухню, готовишь чай.

Давай-ка, грусть, – говоришь – прощай!

Бодришься… но, понимаешь – зря,

твой сон цветной растворит заря.

И не проснуться, и не уснуть.

В окно вползает сырая муть –

ты пьёшь её, продлевая ложь…

и ждёшь от жизни – когда помрёшь.

* * *

Снежный вечер нежно лечит

от простуды и хандры.

Плед пушистый в меру клетчат.

Серебристые шары

на колючих ветках ёлки

отражают свет свечей.

Звуки стихли, звуки смолкли.

В чашке чай погорячей –

греть холодные ладони,

грезить, плакать ни о чём.

В снежном сумраке утонет

дверь, что не открыть ключом.

* * *

Мы ещё не готовы к зиме…

Обманула бесстыжая осень –

первый снег, как накидку набросив,

убежала и скрылась во тьме.

Что ж теперь? Коротать день за днём,

согреваясь горячим глинтвейном,

ждать, когда теплый ветер повеет…

А пока – старый свитер зашьём.

* * *

– Пей и проваливай, – бармен устало сказал

и, до противного скрипа стакан натирая,

дал мне совет: – Ты не первая… И не вторая.

Просто прими эту жизнь как транзитный вокзал.

Кошкой ободранной выгнулся серый рассвет…

Надо идти. Отлепиться от шаткого стула.

Сдох телефон – батарейка злорадно мигнула,

тускло итожа бесчисленный перечень бед.

Дразнится эхо – асфальтовый стук каблуков,

маршем бравурным звеня, провожает до дома

/только б не встретить сейчас никого из знакомых!/.

Вот и дошла… А казалось, что так далеко.

* * *

Пусть канителью тянутся года –

Я не ищу глобальных потрясений.

Какая в этом, в сущности, беда –

Не замечать мельканья дней осенних.

Зачем пытаться подвести итог

Заведомо несбыточным мечтаньям,

Печалиться о том, чего не смог,

И возносить молитвы неустанно.

Кому? О чём? Уснуло божество.

Его будить – занятие пустое.

А жизнь моя вместилась в пару строк

И, на поверку – так немного стоит.

* * *

Нежностью плавится долгое утро

В белых сугробах постели измятой.

Можно быть глупой, можно быть мудрой,

Если запреты нелепые сняты.

Глиной податливой в сильных ладонях.

Неуловимой и всё-таки близкой…

Мы безрассудно друг в друге утонем,

Станем едины – и ныне, и присно.

Это так просто – держи меня крепче,

Не позволяя развеяться дымом.

Тонкие пальцы впиваются в плечи…

Сбивчивый шёпот – спасибо, любимый.

* * *

Утону в изумрудных водах,

гладким камнем упав на дно.

Пусть плывут надо мною годы,

пусть закаты сменяют восходы –

всё одно.

Бесконечно и неизменно

всё скрывает придонный ил,

наносное уходит с пеной.

Только берег моих откровений

не простил.

Не прощённая, не святая…

Сжался мир, посерел и пожух.

Но кричит, над водой летая,

и зовёт за собой птичья стая –

у хожу.

* * *

Нет меня. Нигде. Не ищи.

В скользких лабиринтах зеркал,

в клинописи тонких морщин –

ты во мне другую искал.

Находил. И снова терял.

Видел – совершенно не то.

Время тратил грешное зря,

Оживить пытаясь фантом.

Кольцами мне пальцы вязал,

спрашивал: Ну как ты, не жмёт?

Яхонт, сердолик, бирюза…

Липкие как липовый мёд.

Только воду не удержать –

Раскололся старый кувшин.

Пусть другая тушит пожар.

Нет меня. Нигде. Не ищи.

* * *

На старой иве листьев шёлк

о чём-то сонно шелестит.

Дождь погрозился и прошёл.

Блестит бревенчатый настил

мостков, нависших над рекой.

Луна, прищурив жёлтый глаз,

полночный стережёт покой.

Последний огонёк погас

в деревне, спящей на холме.

Ночной концерт даёт сверчок:

мелодию в притихшей тьме

выводит крошечный смычок.

Волна некошеной травы,

дождя напившись, полегла.

Глухое уханье совы

ночная поглотила мгла.

В реке сияет серебром

луны дорожка – в никуда.

Уткнувшись в берег, спит паром.

И льётся время – как вода.

* * *

С какой бы стати нам беречь

покой ночей, ночей осенних?

Но бережём…

Ненужность встреч

кладём друг другу на колени

и, улыбаясь, говорим

о пустяках, и о глобальном.

За слоем слой наносим грим,

живём в костюмах карнавальных.

На тонких ниточках висят

одежды пёстрые лоскутья,

но вовремя отводим взгляд,

сквозь пальцы ускользая ртутью.

Слова глотая жадным ртом

(не дать им вырваться наружу!),

всё оставляем на потом,

ночной покой боясь нарушить.

* * *

Да подумаешь! Просто убила любовь…

И не стоит рыдать – было вовсе не больно.

Из «любимой» стать снова обычной «любой» –

тривиальный сюжетец для песни застольной.

Мы усердно любовь закаляли, как сталь,

сохраняя приятные маски на лицах.

Но я вдруг поняла – ты смертельно устал…

Поневоле пришлось стать жестокой убийцей.

Для неё и хватило-то несколько слов –

оставалось немного, бедняге, до края.

Да подумаешь! Просто убила любовь…

И пожизненный срок в кандалах отбываю.

Джульетта не умерла

А хочешь послушать рассказ о повзрослевшей Джульетте?

О том как она любила, сильнее всего на свете,

немного побитый молью образ красавца Ромео.

Боясь показаться глупой, всегда перед ним робела.

Терпела его друзей, пирушки… ночные отлучки.

Соседки шептали в уши: «опять у какой-то сучки».

Рожала детей. Жаль первенца – крохой похоронили.

Дурнела. А дни тянулись рутиной в придонном иле.

Но буря копилась в душе достопочтенной матроны.

Всё чаще томилась она на пресловутом балконе

во власти полной луны. В сплетении веток жасмина

ей мнился, ещё молодой – Монтекки. Нет и в помине –

мелькнула упавшей звездой их романтичная юность.

А как начиналось-то всё! Вот оно как обернулось.

Скрывалась за тучей луна и буря в душе стихала.

Джульетта смирилась. С тех пор не говорит стихами.

* * *

Змейками серпантина

Вьётся у ног позёмка.

Снежную сонатину

Вьюга выводит тонко.

Звонко под сапогами

Скрипнет доска крылечка.

Ровно гудит органом,

Дом согревая, печка.

Быстро забыв сугробы,

Снег на иголках тает,

В запахи сладкой сдобы

Свой аромат вплетая.

Ветви протянет гостья –

Ярко её украсьте! –

Нам перекинет мостик

Веры в добро и счастье.

Чистыми голосами

Звёзды поют бельканто.

Дом в ожидании замер:

Скоро пробьют куранты.

* * *

Отражаются звёзды в ярких каплях росы…

Между «рано» и «поздно» покачнулись весы.

И шальные созвездия лихо ринулись в пляс,

Между «где-то» и «здесь я» нарушая баланс.

По краям небосвода разошлись берега –

Катит млечные воды своенравно река.

И Луна, разевая в восхищении рот,

Заварным караваем пробирается вброд.

От бессонности ночи занимается день,

Разрывается в клочья ощущение «где».

Звёздный мир в заоконье полон тайн и чудес,

Но будильник трезвонит – начинается «здесь».

* * *

Остывает закат в синем коконе туч,

Тени от фонарей прорезаются чётче…

Взгляд, упершийся в спину, сурово колюч.

Я оставлю в прихожей на полочке ключ

И шагну в полумрак наступающей ночи.

Каждый шаг – словно сотни впиваются жал –

Непростая прогулка по лезвию бритвы…

Неприкаянный пёс до такси провожал,

Хвост печально поджав. Опадали, кружа,

На брусчатку слова позабытой молитвы.

Пересохшие губы в беззвучной мольбе

Что-то шепчут, но звук не прорвётся наружу.

А беспечный художник кладёт на мольберт

Чистый лист и, забыв обо мне… и себе,

Пишет вместо весны внесезонную стужу.

Весенний авитаминоз

По утрам хулигански орут воробьи:

– Чем не радость? Чив-чив! Пере(чив!)зимовали!

Всё проснулось, всё дышит, готово к любви…

Кроме, разве что, самых древних развалин.

Я древней Карфагена, древней пирамид.

С головой укрывает сугроб одеяла –

Это правда, во сне – ничего не болит.

Мне бы вечность проспать. Да и этого мало.

Это просто весенний авитаминоз…

После долгой зимы нелегко отогреться –

Тают медленно иглы снежных заноз

Приблизительно где-то в области сердца.

* * *

И что осталось на пепелище?

Печные трубы да сплошь – зола.

А ты приходишь, всё что-то ищешь,

добра не помня, не помня зла.

Бродячей псиной оскалив зубы,

Вопьётся в сердце тебе тоска –

беги отсюда, не то погубит,

всё потеряешь, что отыскал.

Не возвращайся на пепелище –

пусть порастает скорей травой.

И ты навеки здесь будешь лишним.

По крайней мере, пока живой.

* * *

А мне немного от жизни нужно –

Всего лишь утром встречать рассвет.

И в дождь, как в детстве, бежать по лужам.

Ловить губами пушистый снег.

Найти счастливый цветок сирени.

Малины спелой нарвать в ладонь.

Смотреть как вечер рисует тени,

И как в камине горит огонь…

Да, мне немного от жизни нужно –

Часов старинных услышав бой,

Сплетать минуты в узоры кружев.

И просто рядом идти с тобой.

* * *

Закружились в карусели летних дней

И умчались прочь обрывки фраз и мыслей.

Показалось, или правда холодней

Золотится в чаше солнца терпкий рислинг?

Это август… Собирает виноград,

Давит в прессе, разделяет жмых и сусло.

Он войти со мною вместе был бы рад

В реку жизни, изменяющую русло.

По течению невидимой реки

Уплываем к тем краям, где правит осень.

Только здравому рассудку вопреки,

Ветер песню разудалую разносит.

* * *

Ты купил мне билет на открытую дату

И сказал: буду ждать, несмотря ни на что.

Но опять без меня перевозчик крылатый

Улетает. А я – за барьером из штор,

От себя глупо спряталась в шорохе складок,

И веду бесконечно-бессмысленный спор.

Бросить всё. В твой рассвет убежать из потёмок?

Но не ближе рассвет, как за ним ни беги.

Тает призрачный след – исчезающе тонок,

И вокруг темнота – в ней не видно ни зги.

Только слабость моя отзывается стоном:

– Береги то, что есть! Береги. Береги…

С каждым днём неподъёмнее тяжесть привычки,

Всё труднее решиться на «да» или «нет».

Мимолётный огонь. Обгоревшая спичка –

Мой прообраз на много непрожитых лет.

Что поставлю в конце незакрытых кавычек?

Ты купил на открытую дату билет…

* * *

Невесома и прозрачна

Поздней осени улыбка.

Скоро, скоро – срок назначен,

Ты уйдешь в тумане зыбком.

Оголёнными ветвями

Вслед тебе деревья машут.

Мир – полотна Пиросмани, –

Черной краской фон окрашен.

Белым, белым покрывалом

Черноту зима укроет.

Только ветер-запевала

Не найдет никак покоя.

Задувает, завывает

И заводит мыслепесни –

Без конца они, без края, –

Зимовать мне с ветром вместе.

* * *

Лукавишь, детка, сама с собой,

прикрывшись верой в чужого бога –

а шарик вовсе не голубой,

в лесах не сыщешь единорога.

Но ждёшь чего-то – в такой-то день,

такой-то месяц, такого года…

Твой идол мёртв – догола раздень

и брось пустой деревяшкой в воду.

Утонет остов – богат улов! –

того, что было столпом когда-то,

и, захлебнувшись в потоке слов,

кричишь безмолвно – не виновата!

За баррикадой тяжелых штор

жуёшь бездумно остывший ужин.

Плетёт паук в темноте узор…

Над ним назойливо муха кружит.

* * *

Сбежали в страхе тараканы

из головы.

Я карта старшего аркана –

иду на вы!

Не достаёт моей повозке

колёс судьбы.

Пусть мягко спать, но стелят жёстко –

горох, бобы.

От дьявола уносит башню –

не страшен суд.

Искать в потёмках день вчерашний

свечу несут.

Доверясь случаю слепому,

теченью лет,

играет в кости сам с собою

в шкафу скелет…

* * *

Какая долгая зима…

сковала все движенья льдом

и заключила в каземат

перчаток, шапок и пальто.

Хребты деревьев, серый снег –

стандартный заоконный вид.

И время тает в полусне,

душа стихами не кровит.

А календарь сулит весну –

мол, подожди, сейчас, вот-вот –

тепла пригоршнями плеснут,

растает надоевший лёд.

Я жду… Я терпеливо жду

когда пройдёт анабиоз

и стылых будней череду

омоет дождь весенних слёз.

* * *

Народная мудрость – не плюй в колодец,

Иначе, вылетит – не поймаешь.

Сбежал Пиноккио от Коллоди

И стал цветущим поленом в мае.

Но вот брутальные лесорубы

Пришли и срубили под самый корень.

Жизнь к деревянным бывает грубой –

Теперь ты знаешь… такое горе.

Сидел бы в каморке у папы Джепетто,

В стотысячный раз считал свои сольдо…

А нынче – врунишкина песенка спета,

осталась горсточка стружек – и только.

* * *

Выйди из дома – на улице падает снег.

Белые хлопья летят, как небесная манна.

Тени прохожих, домов очертанья туманны –

Снега зимой, как обычно, хватает на всех.

Просто иди в никуда, ни о чём не мечтай,

В небо пустыми глазами смотри отрешённо,

Мост (пред?)последний считай безнадёжно сожённым.

Ветром разорванный снег исполняет регтайм.

Шарфом укутай лицо – как наложенный жгут

Он остановит текущие слёзы (от ветра?).

Просто надейся – идёшь направлением верным.

Просто ты знаешь – тебя уже больше не ждут.

* * *

Иду по тонкому, подтаявшему льду –

трясусь от страха,

но блаженно верю в чудо.

Звездой ведомая на берег твой иду.

Ты, знаю, ждёшь – призывно машешь мне оттуда.

Ты затопил в своём уютном доме печь.

Огонь потрескивает,

лёгкий запах дыма.

Я так устала. Я пришла. Хочу прилечь.

И здесь останусь. Навсегда. Неотвратимо.

Мы здесь оставшиеся проведём года,

мы здесь научимся любить,

беречь друг друга.

Освободится ото льда в реке вода,

когда подует долгожданный ветер с юга.

Музыка ветра

Молодость музыкой ветра звенит:

«динь» – пустотелый бамбук,

«доннн» – ускользающий звук…

Скоро ты станешь богат, знаменит.

Хрупкие трубочки, тронь – разобьёшь,

ветер запутался в них –

«дзень» – поиграл и затих…

Пусть не богат, но всё так же хорош.

Цветом лиловым окрашена грусть,

ветра покой нарочит,

музыка ветра молчит…

Ну и пусть, знаешь всё сам наизусть.

Звон обещания – светлая ложь, –

шумом остался в ушах,

молодость тихо ушла…

Не знаменит, и что ж?

Просто живешь.

Пешка

Затянуты постромками условностей,

по чёрно-белым клеточкам скользя,

все смотрят, удивляясь /что за новости?/,

как пешка превращается в ферзя.

А ей хватило бесшабашной смелости

дойдя до края, заглянуть за край,

спросив у бездны, разомкнувшей челюсти:

– За белых или черных? Выбирай…

* * *

Не буду ворошить

остывшее кострище.

Последние гроши

раздам голодным нищим.

С собою примирясь,

уйду дорогой длинной,

разбрызгивая грязь

дождём размытой глины.

За синий горизонт

ведёт меня дорога:

где грозовой озон,

лужайка-недотрога,

деревья крепче стен,

надёжней крыши – небо,

И я одна совсем…

А большего – не требуй.

* * *

Слов труха осыпалась прахом

порождая глухое молчание.

Посмотрю в темноту без страха –

заждалась, говоришь?

Так встречай меня!

Посмотри – узнаёшь, конечно?

Я вернулась из долгого странствия

ручейком, а не бурной речкой,

разбивавшей плоты, хулиганствуя.

Пусть молчание, став наградой,

не взрывается с лёгкостью пороха.

Я себе молчаливой рада…

А слова? Опадут с тихим шорохом.

* * *

Да, я такая же. Такая же, как прежде.

Мне не к лицу рядиться в белые одежды.

В науке жизненной – полнейшая невежда –

такой не выдержать естественный отбор.

А ты, как в юности мечталось, стал халифом –

и не на час. Ты покорил вершину лихо.

Теперь азарта и страстей бурленье стихло,

и в твой словарь не входит слово «мутабор»

А я жую свою растительную пищу,

в моих карманах потихоньку ветер свищет,

в глаза знакомые смеются: «Вот дурища –

всё нараспах, и даже двери без замка».

Тебе ночами ничего уже не снится,

и всё равно: быть в Сыктывкаре или в Ницце, –

в руках журавль ничем не выгодней синицы.

И ты боишься, что остался в дураках.

* * *

Чёток нефритовых бусины

мерно, бездушно стучат.

Губы до крови искусаны,

стынет жасминовый чай.

Перелицовано ветхое

рубище старых обид.

Слова инъекция меткая –

жжёт, но уже не болит.

Выплесну горечь холодную.

Слабость мою не суди –

это не я. Непогодою

вызван тоски рецидив.

* * *

Беспечно листвой шелестя,

плывет невесомое лето…

Но осени близкой приметы

рекламой пестрят в новостях.

Не в срок пожелтевший листок

и сок переспелой малины

напомнят об осени длинной,

бредущей с котомкой пустой.

Капризен у августа день

в предчувствии скорой утраты –

то солнце, то дождик закрапал,

рождая круги на воде.

* * *

Жизни моей полотно –

серая гамма гризайли,

день или ночь – всё одно.

Вот оно, кажется, дно –

камень к ногам привязали

цепкие плети теней.

Может ли быть холодней?

Ряской покрылась вода,

и не пробиться сквозь толщу

заводи тихой пруда.

Помню, твердили – «горда»

и убеждали – «будь проще».

Стану смиренно пуста,

свята моя простота.

Алым кармином закат

выкрасит фон поднебесья.

Мне бы вернуться назад

в яркий, запущенный сад –

слепну от серости здесь я.

Краски смешай, мастихин –

станут цветными стихи.

* * *

Не отпустить на волю

слёз солонее соли.

Спрятать в карман гордыню.

Пахнут ладони дыней –

их аромат тревожит

до дрожи.

Под лепестками кожи

бурный поток стреножен.

Сброшено покрывало,

катит девятым валом –

вырваться на свободу

без брода.

Засухи жар бесплодный –

жадно глотаю воду,

зная, что не напиться.

Времени колесница

катится по ухабам –

так надо.

* * *

Ночь. Попрошайка дождь

дробно стучит по окнам,

плачет: «душа промокла»,

ломаный просит грош.

Утро. Под стук дождя

неба туманный сумрак,

серое время суток

хочется переждать.

День. Некрасив и слеп,

тёмен наполовину.

Дождь посильнее хлынул,

пляшет на крышах стэп.

Вечер. Прогонит прочь

ветер тугие тучи.

Солнца закатный лучик –

ясная будет ночь.

* * *

Расфрантился октябрь, барахла понабрав в секонд хэнде.

Треплет ветер насмешливо аляповатый прикид.

Скоро сменит зима межсезонное модус вивенди,

Придавая окрестностям благопристойнейший вид.

А пока в сумасшествии красок заходится осень,

Редкий солнечный луч распаляет её докрасна.

Взгляд насупленный неба суров, неприступен и грозен:

это ж сколько забот и хлопот всем до зимнего сна.

Птичьим стаям готовы на юг проездные билеты,

Беспокойно галдят – да пора бы сбиваться в косяк.

Грустно машет рукой уходящее в прошлое лето.

А на ветках /смотри-ка!/ зелёные листья висят.

Книжная девочка

Книжная девочка. Хвостик, забавная чёлка.

Юбочка в складку и туфельки без каблука.

Сверстники? Скучно! Друзья примостились на полке –

В их переплетах витала она в облаках.

Ей посвящали баллады свои менестрели,

И объявлялся во славу принцессы турнир.

Бальные залы шелками нарядов пестрели…

И становился реальностью сказочный мир.

Выросла девочка. Хвостик, забавная чёлка…

Туфли на шпильках и офисный строгий костюм.

Сказки забыты – от глупых фантазий нет толка.

Но отчего-то всё чаще приходит на ум:

Жить без мечты – в подземелье скитаться без света.

Всё-таки верит: в один из обычнейших дней

Вместо «тойоты» к подъезду подкатит карета.

Принц? Непременно!

Пусть даже на белом коне.

Время уборки

Весна – это время вселенской уборки:

смывается накипь, сдираются корки…

И прячутся вглубь, в гардеробные норки,

дубленки и шубки из норки.

Запрыгнула кошка на полку неловко.

И вдруг с антресоли упала коробка,

а в ней белоснежным блеснуло. Обновка?

Нет – в юность жемчужная тропка.

Атласное платьице для выпускного…

И стопки конспектов – напомнили снова

чернильные синие ночи – основа

дипломного и курсового.

Ах, сколько их было – крылатых прожектов!

В мечтах облетала все стороны света,

природа свои раскрывала секреты,

и ждали вопросов ответы.

Но время, увы, не текло, а летело.

Вокруг все твердили, что – дело есть дело,

и сжался мой мир до разумных пределов,

а папка мечты – опустела.

Укатанным сивкам – пологие горки,

и звезд золотистые сливки прогоркли.

О прошлом вздохнув, продолжаю уборку,

захлопнув открытые створки.

Ветер в лицо

Молодость. Ветер в лицо. И пустые карманы.

Мчишься на красный, не зная, что есть тормоза.

И никакой поворот не покажется странным –

вдруг там дорога, ведущая в дальние страны?

«За» или «против»? Руками обеими – «за»!

Не притворяться большой и солидной фигурой,

крепким заслоном стоящей залётным ветрам,

и не искать ни халявщины, ни синекуры.

Новый виток серпантина – ну что там, авгуры?

Тем, кто назад повернул и сбежал, – «стыд и срам».

Что ж ты, дорога, всё чаще маячишь привалом?

Северный ветер снегами занёс перевал.

Грустно вздыхая: «ах, если бы молодость знала»,

вроде горишь, но уже не взатяг, вполнакала –

жар бесшабашной езды навсегда миновал.

Можно бы стать постояльцем дорожных мотелей.

Но, оказавшись для них беспокойным жильцом,

я отмотаю назад – за неделей неделю…

Ключ зажигания, газ и… Ну что, полетели?

Снова дорога. И снова мне ветер в лицо.

Корни и ветви

Глубоко проникали корни в почву.

Мы врастали друг в друга днём и ночью,

и в сплетенье ветвей

стены строили долго, верно, прочно.

Поливали свой сад водой проточной,

не страшил суховей.

Распустились зелёной дымкой почки.

Звонкий смех – слышишь? Это наша дочка –

всех дороже, милей.

Подрастёт и помашет нам платочком,

будет письма писать короткой строчкой:

«мам и пап, всё о’кей!».

От побега дождёмся мы росточков.

Но не будем на этом ставить точку –

наш закат всё алей.

Даже скалы нещадно время точит

и в песок превращает в час урочный –

мы прочнее камней.

Не гадаю, не верю, а знаю точно:

после ягодок будут вновь цветочки –

краше, ярче, пышней.

* * *

Укрой меня от одиночества,

От ледяных объятий ночи –

Когда шагнуть за край захочется,

И не помогут мысли-строчки.

Когда разбита, обесславлена.

Среди былых друзей – изгоем.

Когда закрыты окна ставнями,

И лунный пёс бессильно воет.

Одно твоё прикосновение –

И сгинет прочь мой сонный морок.

И станет утро откровением

Усталой женщине за сорок…

* * *

Расскажи, ну как там без меня?

Холодно?

Зато вполне спокойно…

Море из песка – барханов волны

Ветер прихотливо изменял,

Обжигал нещадно ураган…

А сейчас?

Стабильная статичность.

Да, конечно, это так практично –

На привычном месте каждый гран.

Отчего же хмурая тоска,

Заставляя слушать «Наутилус»,

Всё плотней сплетает паутину

И никак не хочет отпускать…

Иероглиф

На лист мелованной бумаги

ложится слово – иероглиф…

Мой сон, мучительно уродлив,

трясётся в древней колымаге.

В нём сакура не расцветает,

не осыпает лепестками

поросший мхом лежачий камень.

И не гнездятся птичьи стаи.

Мой сон безумием наполнен.

Ответа нет – что стало с нами?

Слова прочерчены следами

улиток на замёрзшем склоне.

* * *

В сугробы закутанный город

шагает по скользкой брусчатке,

мечтая о теплых перчатках

и чашке кофе в бистро.

Ожог от январского солнца

оставил в душе отпечаток.

Бутылкой вина непочатой

пылится месяц без снов.

Набраться терпения – скоро

мороз /обещают!/ отпустит,

в прогнозе погоды для грусти

искать причину смешно.

Пути замыкаются в кольца,

зима приближается к устью.

И стало спокойно и пусто…

Склевали птицы пшено.

* * *

Вода не боится боли –

Бросаясь грудью на скалы,

Не слышно стона в прибое –

Свой берег она искала.

Не держат ее оковы –

Каналы, плотины, шлюзы:

Задача-то пустякова –

Избавиться от обузы.

И если клокочет буря,

А волны рвутся из стойла –

На фоне видимой дури,

Вода в глубине спокойна.

* * *

Я давно умерла. Правда, этого ты не заметил,

И по прежнему даришь бесплотному духу цветы.

Я давно умерла. И теперь за живых не в ответе.

Угомонно лежу под периной надгробной плиты.

Я давно умерла. Стала склепом фамильным квартира.

По привычке приносит журналы седой почтальон.

Мой приветственный флаг

ноябрём безнадежно застиран,

Но сгодилось на саван полотнище /ткань – чистый лён/.

Приходи помянуть – посидишь у меня в изголовье.

Белых лилий букет осыпается тонкой пыльцой.

И мне очень идёт

быть бесстрастно/холодно/безмолвной.

Я давно умерла. Ты заметишь… в конце-то концов.

* * *

Сонно сыплется с небес шелуха –

Звёзды-семечки лущит лунный клёст.

Я чернила уберу от греха –

Не февраль, еще не время для слёз.

Щёлк! – костяшками на счётах как встарь,

Засыпая серебро в закрома,

Подведёт мои итоги декабрь –

Плюс ещё одна всего-то-зима.

Соло рингтона

Сны предрассветные – тлеющей ночи посланники.

Их разрывает звонка беспощадная трель.

Что же ты, сердце,

Забилось неистово в панике –

Только б успеть дотянуться, ответить скорей.

Соло рингтона, звучащее эхом пророчества.

Жаром надежда нахлынула – вдруг это ты?

Пусть не коснуться –

Хотя бы услышать мне хочется

Голос любимый, спасающий от пустоты.

Ватными пальцами трубку беру телефонную –

Шорохи, треск и чужой, хриплый голос:

– Алло!

Это не ты…

– Вы ошиблись!

Сдержаться от стона бы.

Сон улетучился, болью затылок свело.

Облаком душным висит тишина окаянная.

Нервная дрожь пробегает волной по плечам.

Возле ночного окна я стою изваянием,

Боль унимая…

А хочется – в голос кричать.

Дуэт с одиночеством

Выпал неловко из рук и разбился на части

Мир безмятежный, и в небо захлопнулась дверь.

Смотрит девчонка-Луна, ухмыляясь щекасто:

– Кажется, раньше себя называла несчастной –

Вот интересно, а что же ты скажешь теперь?

Фоном ночному безумию – музыка Баха.

Замерли скрипки, протяжно вздыхает гобой.

Мир без тебя – и я в нём умираю от страха.

Панцирь надежной защиты рассыпался прахом.

Пёс-одиночество плачет дуэтом со мной.

Выть на Луну в полный голос (и к черту соседей!).

Вволю прочувствовать, как ты бывал одинок.

Маску сдирая привычную – «истинной леди»,

Я позвоню и (плевать мне на гордость!) приеду.

Только осталось решиться на этот звонок…

а капелла

Губы сжаты и холоден взгляд…

Шепчут стены: «Сама виновата».

Не вернуться (а надо ль?) назад.

Уходи – это просто расплата.

Наша музыка-боль не слышна –

Песня грусти звучит а капелла.

Не подруга тебе, не жена –

Спета, выпита и… опустела.

Верь не верь – не напрасна печаль:

Мы мертвы, только кажется – живы.

Будем врозь идеально звучать –

Вместе (жаль!) безнадежно фальшивим.

Без фальши

Потерян ключ скрипичный от замка,

Распроданы диезы и бемоли.

Но зритель ждет – минута до звонка.

На сцену? Нет! Наряд изъеден молью.

Мой костюмер при помощи мелка,

Наносит контур будущей неволи.

Кроит, сшивает бархат и шелка –

Но в них дышать невыносимо больно.

От света рампы слёзы на глазах,

Нещадно душат новые одежды.

Рождается… и отступает страх.

Ты рядом. Дайте музыку! Надежда,

Ликуя, зазвучала в голосах –

Не даст она сфальшивить нам, как прежде.

Прости

Встречай, я еду! Ночь спешит к рассвету.

Одна в купе, гадаю по билету,

А поезд в чистой памяти летит…

В дремоте, под колес речитатив,

Надуманными кажутся все беды.

По призрачно мерцающему следу

Неслась впотьмах, поводья отпустив.

Мой нрав был непокорен и строптив.

Встречай, я еду!

В стремлении самой всего отведать,

Меняла жизнь на мелкую монету.

Успев на нужной станции сойти,

Войду в твой дом и прошепчу: «Прости…»

И с нетерпеньем буду ждать ответа.

Встречай, я еду!

Романс в исполнении Чайной Чашки

Ты уехала в ночь – за иллюзией, вдаль поманившей.

А меня не взяла, впопыхах собирая багаж.

В жизни хрупкой моей наступило надолго затишье.

До краев наливается снов невеселых купаж.

Помню пальцы твои – их отчаянно сжатую тонкость

Согревала теплом и, касаясь припухлости губ,

Изливала свою бесконечно янтарную повесть.

Нашу близость, пожалуй, забыть никогда не смогу.

Вывел золотом вензель на тонком фарфоре художник –

И безликость украсилась именем нежным твоим.

Но бессмысленно жить, красотою блистая порожней,

Тишиной одиночества стелется пепельный дым.

Только что это, что? Трель звонка отзывается эхом.

Дверь входная открылась, и слышен твой голос: «Прости…».

С облегченьем вздохну – наконец-то решилась приехать,

И с надеждой смотрю на коробочку с надписью «Tea».

Тайна

(финальный аккорд)

Горячий чай в любимой белой чашке,

Неспешный разговор на кухне с мужем.

А за окном сибирский вечер, стужа –

В такой мороз быть путниками тяжко.

А мне спокойно – я люблю рубашки

Утюжить, и готовить легкий ужин.

Жизнь кочевая больше не тревожит

Цыганский дух, доставшийся от предков.

Рецепт для пирога дала соседка –

Попробую, он кажется несложным.

Пегаса – в стойло, до поры стреножив.

Летает? Да, бывает… Правда, редко.

Да мне самой взлететь сегодня впору

Воздушным шаром в тишине кристальной

(Я вскоре на него похожей стану!).

Неслышно поднимусь, раздвину шторы.

Ещё темно, но знаю – утро скоро, –

С рассветом поделюсь великой тайной.

P.S.

Все сложности окажутся простыми

Забавами и детскою игрою.

Для завтрака стол празднично накрою –

Иди скорей, покуда не остыло!

Шепну, уткнувшись ласково в затылок:

«А нас, к началу лета, станет трое».

* * *

За черным котёнком уйти в зазеркалье,

Натальную карту бить картой игральной,

И скажет тебе, заикаясь, Тарталья –

Не бойся, здесь все нереально.

Продажам иллюзий – оффшорная зона.

А воздух объявлен судьей вне закона –

Не умер никто от нехватки озона, –

На все отвечают резонно.

Бумажные розы в пластмассовой вазе,

С дареных колец позолота облазит,

И много дороже природных алмазов,

Здесь ценят искусные стразы.

* * *

В спорах рождается спорная истина…

Не прерываясь в потоке движения,

жизни на ноль перемножены мысленно

в первом (а может – втором)

приближении.

И опадают плоды перезревшие

с веток засохшего Древа познания.

стало быть, мы не такие уж грешные,

если ярмом заменили

изгнание.

В бурном течении утлым судёнышком

одолеваем пороги безвременья.

Жаждой иссушены души до донышка –

их заполняем и светом,

и теменью.

Руки в молитвенном жесте заломлены.

В силу небесную верили истово –

нет, не протянутой ждали соломины.

Благословенья

контрольного

выстрела.

Приговор

Просила последнего слова

в неправом и скором суде.

Ждала приговора иного –

Не ссылки в «ничто» и «нигде».

Не слушал законник суровый

мою покаянную речь.

Сползала тюремная роба

с повинно опущенных плеч.

И прочь увели под конвоем

туда, где забвения пыль,

где пёс-одиночество воет.

…Ты тоже когда-то там был.

* * *

Старые вещи, служившие многие годы,

стали ненужными, но не спешите в утиль

их отправлять, просто веянью моды в угоду, –

спутников верных на долгом житейском пути.

Изо дня в день окружали теплом и заботой –

от колыбели до первых морщин и седин.

Старые вещи родней и уютней. Да что там –

в дедовском кресле мы с маленькой дочкой сидим.

Вытерта шкурка из плюша на спинке собачьей –

верного друга для игр и подушки для снов.

Мамин котейко, чуть-чуть пластилином испачкан,

дочкою тоже любим – ну и что, что не нов.

Бабушкин ветхий комодик – «музейная редкость»,

в трещинах крышка и ящиков жалобный скрип.