Текст книги "Счастливая девочка растет"

Костёр

Бывает, что ты ждёшь чего-то не очень приятного и интересного, а получается всё очень хорошо. Но бывает и наоборот!

Несколько дней назад у нас был после ужина костёр. Уже темнело, нас, весь лагерь, привели на большую поляну, а там много толстых дров горит, и огонь поднимается высоко-высоко – это очень красиво и даже волшебно! Я никогда не сидела около костра!

Нас посадили вокруг него довольно далеко, по отрядам. Мы сидим, молчим, все смотрят на огонь и на искры, которые разлетаются от огня высоко и далеко в небо. Я смотрю и думаю: так можно долго-долго сидеть, смотреть на огонь, и в голове нет никаких мыслей – там всё время меняются картинки, это очень хорошо, спокойно, но совсем не скучно!

– Давайте что-нибудь споём! – вдруг предлагает какой-то женский голос.

Все кричат:

– Давайте! Давайте!

– У нас в отряде Ниночка замечательно поёт! – слышу Наташин голос. – Ниночка, спой “Рябину”!

Вот ведь как я влипла со своим пением в поезде! Но придётся петь, отказаться просто невозможно! И я начинаю петь, радуюсь, со мной пытаются петь несколько голосов, но сразу перестают – им очень низко, у меня низкий голос, я, правда, могу петь и очень высоко, но “Рябину” мне нравится петь низко. Девочки низко не поют, а мальчишки, по-моему, вообще не умеют петь – они умеют только драться и плеваться!

Я пою – хорошо петь, когда тебе никто не мешает! И вдруг на втором куплете вступает голос – низкий, хороший и поёт очень чисто. Я сразу начинаю внимательно и сильно искать, откуда идёт голос, кто поёт? И нахожу. Это взрослая женщина, я её не знаю, может, на кухне работает, но поёт хорошо. Она видит мой взгляд и так радостно мне кивает – я тоже ей киваю и сразу стучу себя по груди и показываю два пальца, потом указательным пальцем на неё машу и показываю один палец. Она улыбается, сразу кивает головой, и я знаю: она поняла, следующий куплет она поёт первым голосом, а я вторым.

Мы дома, когда поём вместе, часто так делаем – стучим себя по груди и показываем один палец. И все понимают: ты сейчас будешь петь первым голосом, если два пальца – будешь петь вторым. Так очень здорово, потому что иногда нужно укрепить первый голос, иногда второй, а иногда, когда песня длинная, хорошо просто меняться голосами.

И мы начинаем третий куплет (дома мы поём семь куплетов): “Грустно, сиротинке, я стою, качаюсь, как к земле былинка, к тыну пригибаюсь!” Как хорошо у нас получается! Голоса почти сливаются, я убираю звон из своего голоса, убираю силу – и тогда они сливаются. Никогда не пела с чужим человеком, а вот, оказывается, можно очень хорошо петь, надо только немножко под него подстроиться. Хорошо получается на два голоса – жаль, мы уже начинаем предпоследний куплет. Мы всё время смотрим друг на друга, и вдруг она стучит себе по груди и показывает два пальца: она хочет, чтобы в последнем куплете первый голос пела я! Я киваю головой.

И вот начинается последний куплет. Я не убираю из голоса звон и силу, не убираю – это первый голос, и кажется, что наши голоса взлетают вместе с искрами и огнём высоко-высоко! Спели. Все хлопают и кричат!

Потом мы поём вместе с ней на два голоса “То не ветку ветром клонит”, “Куда, куда, тропинка милая, куда ведёшь, куда зовёшь?”. И я думаю: всем ведь сейчас, наверное, хочется попеть, надо придумать что-то для всех.

И после “Сулико” я предлагаю, громко предлагаю:

– Давайте все вместе споём, все-все, – я возьму повыше, и все смогут петь. Будем петь “Ночь тиха”.

И я начинаю:

 
Ночь тиха, не видна в небе луна,
Как усталый солдат, дремлет война.
 

И тут уже, по-моему, все-все поют:

 
Только вдали за рекой
Где-то боец молодой
Песнь поёт, и звучит тихо она.
 

Я очень люблю эту песню – мы часто её дома поём, и у нас очень хорошо всё звучит и хорошо всё получается. Я всегда бываю так счастлива, когда мы дома все вместе поём! И сейчас я счастлива – как это замечательно, когда поёт много много людей, и мне кажется, что, когда мы сейчас пели все вместе, все были счастливы.

Какая я была дурочка – не хотела петь в вагоне, не хотела петь у костра…

А это так прекрасно!

Эллочка помогла

Со мной случилась одна неприятность. У нас в лагере был замечательный костёр, всё было так неожиданно и чудесно! На следующий день Ёлка меня похвалила, она ужасно смешно сказала: “за организацию мероприятия”. Мы с ней страшно хохотали, но вообще Ёлка не так уж и часто хвалит – и мне было очень приятно. А после мёртвого часа весь наш отряд с Наташей пошёл в лес – правда, мы ушли недалеко. Я здесь почти каждый день бываю одна или с Ёлкой, но всё равно, прекраснее леса на свете только музыка.

Мы сели на полянке рядом с Бабушкиной, и я стала рассказывать, как мы с Ёлкой в Свердловске, в эвакуации на “Уралмаше”, летом ходили в лес. Вот мы шли первый раз. Идём по узкой дорожке, а со всех сторон чудный лес с цветами, бабочками и земляникой. Одна бабочка пролетела от меня совсем близко, низко и полетела в лес. Я за ней – и наткнулась на колючую проволоку! Я очень удивилась, потому что её не заметила. Оказалось, что по всей дороге слева и справа натянута колючая проволока и в лес войти нельзя. Я расстроилась, даже остановилась, а Ёлка стала меня утешать и сказала, что после войны её снимут.

Наташа внимательно слушала и сказала, что я очень хорошо рассказываю. После ужина мы с Ёлкой поболтали, вспомнили Свердловск, наши прогулки в лес. В общем, получился чудный день! Сыграли отбой, мы пошли в свои палатки, девочки сразу стали играть в “мертвяков”, а я пощупала простыни – ух какие они были холодные и влажные! Завтра пойду в камеру хранения и возьму там из своего чемодана кофточку, буду в ней спать. Села на кровать близко от подушки – сейчас от моего тепла здесь немножко нагреется. Сижу, спать хочется, но и нагреть хочется! Вдруг в палатку входят две женщины – одна незнакомая, а вторая – та, с которой мы вчера пели у костра. Они меня сразу видят, быстро ко мне подходят, та, с которой мы пели, берёт меня за руку и говорит:

– Ниночка, мы уже небольшой костёр разожгли, пойдём попоём!

Я ужасно растерялась, сижу как дурочка и молчу. Та, которая со мной пела, говорит:

– Не бойся, мы с вожатыми договорились… мы немножко, пару песен.

Встаю, иду за ними. Приходим к костру – он не намного меньше вчерашнего, но вчера вокруг него сидели мы, а сейчас сидят взрослые.

Та, с которой мы пели, садится, сажает меня рядом и говорит смущённо:

– А меня тоже Нина зовут.

Я почему-то обрадовалась и говорю:

– Как здорово – обе Нины!

И мы начинаем петь, мы поём много разных песен, и русских народных, и военных. С Ниной хорошо петь, а теперь мы ещё сидим рядом – это правильно для пения на два голоса, быть рядом. Нам иногда подпевают. Но я чувствую, что со мной что-то не то, не сразу чувствую, но всё сильнее и сильнее: очень жарко груди, очень холодно спине и как будто немножко тошнит. Нина замечает что-то и говорит:

– Давай спинку потру, зябко тебе?

Какая-то вожатая (Наташи нет) говорит:

– Ниночке спать пора, да и прохладно, иди спать!

Я встаю, улыбаюсь всем и говорю:

– Спасибо, так хорошо попели! Спокойной ночи!

Они чуть не хором мне отвечают:

– Это тебе спасибо!

Иду в лагерь, даже бежать не могу, захожу в палатку… а все уже спят.

На следующий день всё прекрасно – вкусный завтрак, нас здесь очень хорошо кормят, так мы с Ёлкой считаем. Потом мы опять с Наташей и всем отрядом гуляем по опушке леса. Лес всегда разный – вот ты входишь в него в том же месте, но что-то изменилось! Он всегда разный, но всегда прекрасный! После обеда мы с Ёлкой обсуждаем, какой сюрприз приготовить Мамочке с Папой на родительский день. После ужина я иду в камеру хранения, и мне выдают там мою кофточку – теперь спать будет теплее.

Играют отбой, и почти с последней нотой в палату входит Нина с другой женщиной. Я так и села на кровать. Они быстро подходят, Нина берёт меня за руку, улыбается, тащит к выходу и при этом говорит:

– Со всеми договорились, Ниночка, не волнуйся – сейчас от души напоёмся!

Мы опять поём у костра – теперь я в кофточке и спине не так холодно, но быстрее, чем вчера, мне становится не по себе: опять жарко груди, спине всё равно холодно и тошнит сильнее, чем вчера. Мы уже довольно долго поём, и я вдруг понимаю: надо скорей идти и ложиться. После очередной песни я встаю и говорю:

– Большое спасибо, но мне уже пора! Спокойной ночи!

Все сразу засуетились, громко мне говорят разное: “Конечно, иди спать!”, “Это тебе большое спасибо!”, “Наверно, замёрзла”, “Спокойной ночи!”.

Машу им рукой и тащусь в лагерь. Медленно иду – тошнит. Пришла – все спят. Вот хорошо, думаю, а то мне сейчас совсем не хочется разговаривать! Я снимаю кофточку, кладу её на подушку – подушка холодная и влажная, не хочется на неё ложиться. Раздеваюсь и ложусь.

Утром просыпаюсь от горна – побудка, быстро одеваюсь, подгоняю девочек, бежим на линейку, рапортую Тасе. Но помню всё, что было вчера вечером, – ив груди помню, и в голове помню! Надо что-то придумать, так я больше не могу, но и жаловаться взрослым нельзя: Нина же не виновата, что я… слабоватая оказалась. Надо посоветоваться с Ёлкой.

После завтрака встречаю её и всё рассказываю. Я никогда не видела Ёлку в таком бешенстве!

– Вот чертовки! Дуры толстые! Идиотки! – Она сквозь зубы просто шипит, глаза у неё светлеют и леденеют, а ноздри – как у Мамочки, когда она очень сердится.

Но вдруг лицо у неё становится растерянным, она хватает меня за руку и быстро спрашивает:

– Как ты себя чувствуешь? Сейчас как ты себя чувствуешь?

– Неплохо! – говорю и улыбаюсь, чтобы она так не расстраивалась.

– “Неплохо!” – повторяет она мрачно.

Она меня очень внимательно оглядывает, опускает голову, думает. Я жду.

Ёлка поднимает голову. Я так рада – у неё обычное лицо, только немножко тонкие глаза.

– Сделаем так! – Она говорит очень спокойно, и я понимаю, что всё будет теперь хорошо. – Сегодня сразу после ужина не жди отбоя, а сразу иди в палатку, там какие-то девочки уже будут обязательно. Ты им скажешь: “Девочки, я сегодня немножко устала и сейчас лягу спать”. И быстро ложись!

– А если девочки начнут… что-нибудь про… лазарет? – Я расстраиваюсь, потому что зачем мне лазарет?!

– А ты им ответишь, вернее, засмеёшься и скажешь: “Ну какой лазарет? Просто я вчера не выспалась!” И они это знают, потому что вчера заснули, а тебя ещё не было.

– И позавчера меня не было, – добавляю я и смеюсь.

– Ух, чертовки! – Ёлка опять становится мрачная, но ненадолго. – Значит, повторяем: сразу после ужина приходишь в палатку, предупреждаешь девочек, что просто очень хочешь спать, быстро ложишься… ну а засыпаешь ты в ту секунду, когда кладёшь голову на подушку!

– Они придут, обязательно придут… и начнут меня будить, – говорю.

Тут у Ёлки становится такое лицо… оно всё больше морщится, и она через хохот с трудом говорит:

– Ну… пусть… будят!

Мы обе хохочем.

После ужина я бегу в палатку – там довольно много девочек – раскрываю кровать, надеваю кофточку и говорю:

– Девочки! Я очень хочу спать. А вы занимайтесь своими делами, как всегда.

– А ты не заболела? – спрашивает одна девочка.

– Что ты! – машу я рукой. – Я прекрасно себя чувствую, просто сегодня недоспала. Вы ведь заметили, все вчера заснули, а меня нет.

– Да-да! Мы заснули, а тебя не было! – несколько девочек сразу хором говорят.

– Ну вот! – радуюсь я. – Очень спать хочется, спокойной ночи!

И падаю на подушку.

Открываю глаза – надо мной очень много глаз. Ничего не понимаю, но по освещению понятно, что утро. Я моргаю глазами – глаза надо мной отодвигаются, я поднимаюсь на подушке, сажусь, прислоняюсь к спинке кровати – вокруг меня собралось очень много девочек, ну просто все, наверное. И у всех взволнованные лица!

– Что случилось? – спрашиваю.

– Ты что, не помнишь? – спрашивает одна девочка почти с ужасом.

– Что я не помню?

– Что вечером было!

– А что было вечером?

– Ты что, ничего не помнишь, что было, когда ты заснула?!

– Ну как я могу помнить, если я спала! – Я уже сердиться начинаю.

– Но ты говорила! Разве можно во сне говорить, если только не бредишь?

– И что я говорила?

Девочки молчат.

– Галя! – Я подружилась с одной девочкой, она спокойная и “рассудительная”. – Я ничего не понимаю! Расскажи мне, пожалуйста, что случилось, когда я заснула.

Галя садится в ноги моей кровати, девочки рассаживаются рядом, и она рассказывает:

– Ниночка, ты ведь вчера раньше легла? Раньше, и сразу заснула. А мы тут играли, разговаривали, и вдруг приходят эти женщины, которые к тебе раньше приходили, и только они входят, играют отбой. Та, которая с тобой пела, спрашивает: “А где же Ниночка?” Мы ей говорим: “Она спит!” А та, которая с тобой не пела, говорит: “Ещё рано, мы сейчас её разбудим!” – и громко говорит: “Ниночка, просыпайся!” Ты спишь и не просыпаешься. Та, которая с тобой не пела, садится к тебе на кровать и очень громко говорит: “Ниночка, просыпайся!” Ты спишь. Она начинает трясти тебя за плечи – ты не просыпаешься. Тогда та, которая с тобой пела, говорит: “Может, не будем её будить – очень крепко спит!” – “Подумаешь, крепко спит! Попоём – ещё крепче заснёт! – И опять начинает кричать: – Просыпайся!” – и трясти!

– А вы что? – спрашиваю.

– Мы сначала растерялись, а когда она сказала “подумаешь…”, мы решили позвать Наташу, – объясняет Галя. – Но эта, которая с тобой не пела, вдруг так разозлилась и говорит: “Сейчас она у меня быстренько проснётся!” Схватила тебя за плечи, посадила, к себе подтянула и как начнёт трясти и кричать: “Просыпайся! Просыпайся!” Мы очень испугались, а ты вдруг довольно громко и понятно, но с закрытыми глазами говоришь: “Пошли к чёрту!”

Я захохотала – остановиться не могу, так это всё неожиданно и смешно. Девочки тоже захохотали. И вдруг я смеяться перестала и думаю: неужели я могла так сказать?! Я спрашиваю у Гали:

– Неужели я их к чёрту послала? Ужас какой! Просто не верится. Взрослых людей взяла и послала к чёрту!

– Да-да! – хохочет Галя. – Ты очень чётко сказала: “Пошли к чёрту!”

– И что дальше было?

– Они обе так испугались… Эта трясти тебя перестала, руки отпустила, ты сразу бряк на подушку, на правый бок повернулась, спишь! – Галя очень довольна. – И они сразу убежали!

– Ну неужели ты ничего не помнишь? – удивляется одна девочка.

Тут я обозлилась и спрашиваю сухо:

– Неужели ты считаешь, что я могла наяву, то есть в сознании, а не во сне послать взрослых к чёрту?

– Нина очень хорошо воспитана, – говорит спокойно Галя. – Она нас хоть раз послала к чёрту?

После завтрака встретились с Ёлкой. Я всё ей подробно рассказала, и мы долго хохотали.

– Теперь они к тебе больше не придут! – сказала Ёлка.

– Ты уверена? – Мне очень хотелось ещё раз это услышать.

– Абсолютно уверена. Так же, как я уверена в том, что никто не сможет тебя разбудить, если ты этого не хочешь!

Я обрадовалась, но мне было неудобно перед Ниной – мы так хорошо с ней пели. А я её к чёрту послала! Я сказала Ёлке, она подумала и ответила:

– Нина хорошая, она поймёт: это не ты сказала, а кто-то из глубины твоего сна!

Мэри

Как всё здорово! И в лагере было хорошо, и домой вернулись – это замечательно, я скучаю без дома, особенно скучаю без Мамочки и Анночки. Анночка так обрадовалась, и я её сразу научила делать “ласточку” и “кольцо”. У нас опять в лагере не было никаких кружков, но было много свободного времени, и мы друг другу показывали, кто что умеет.

31 августа был самый наш любимый праздник – годовщина свадьбы Мамы и Папы. Бабушка сделала очень много вкусных вещей, а мы с Ёлкой и Анночкой нарисовали праздничный весёлый плакат. И пришли, конечно, Садовские и Соболевы. Я показала им, как я стойку делаю. Дядя Миша сказал, что это ерунда, а не стойка, потому что я её об дверь делаю. Тётя Зина сказала, что он “дурак” и просто завидует. Папа хмыкнул, а Мамочка очень смеялась!

А сегодня 1 сентября 1945 года. Я иду в третий класс, в новую Ёлкину школу. Она на Безбожном переулке, почти у самой Мещанской, туда идти совсем недалеко – Банный, Капельский и Безбожный. По Безбожному ходит трамвай, и на последнем вагоне сзади мальчишки висят!

Я очень радуюсь новой школе – в Железнодорожной, когда ушла Мария Григорьевна, стало плохо, а теперь всё будет очень хорошо!

И вот я в новой школе, сижу недалеко от дверей, меня туда учительница посадила – по-моему, она хорошая и добрая. Я разглядываю девочек – хорошие девочки, улыбаются, разговаривают, но ко мне ещё никто не подходил. Ладно, потом со всеми познакомлюсь. Первый урок – арифметика, с арифметикой здесь у девочек не очень, ну и там было не очень! Я разглядываю девочек и вдруг вижу какую-то странность у одной. Она сидит на первой парте, в ряду, который у окна, но сидит не у окна. У неё красивые светлые волосы, они как-то непонятно все сверху собраны, а оттуда много локонов, локоны струятся вниз, до лопаток – они очень аккуратные и ровные. Очень красивая причёска! Но я ни в одной школе – а я уже учусь в четвёртой школе: две простых, две музыкалки – и два раза в лагере была – ни разу не видела такой причёски… у девочки! Учительниц тоже таких не видела. Меня вызывают к доске, я быстро пишу всё что надо, учительница меня хвалит, ставит пятёрку, я сажусь на место.

Звенит звонок. Сейчас, думаю, пойду знакомиться. И тут происходит странная вещь: учительница выходит из класса, а все девочки не идут, а просто бросаются к девочке с локонами, облепляют её так, что она и не видна, но сразу слышится шипящий гул: жу-жу-жу-жу-жу! Я смотрю – в классе за партой сижу только я, все остальные около той, с локонами.

Плохо дело, думаю, надо приготовиться – к чему, правда, не знаю, но чувствую, что-то будет! И сразу приготовилась. Девочки на меня всё время оглядываются, потом опять туда носами. Это смешно! По-моему, уже скоро переменка кончится, а они всё жужжат! Вдруг одна девочка отходит от этой плотной кучи, идёт ко мне. Ага, началось! Я выпрямляюсь, как Мамочка, откидываюсь немного на парте и делаю, как Ёлка, кривую голову. Девочка останавливается около меня, с ноги на ногу качается и молчит. Я тоже молчу, но сразу вспоминаю: где-то мы это читали – в Америке мужчины кладут ноги на стол, – и я думаю: вот здорово было бы сейчас ноги на парту положить, и усмехаюсь. У девочки в глазах то страх, то нахальство. Я молчу и спокойно на неё смотрю. И она наконец говорит, нахально говорит:

– Мэри сказала, чтобы ты к ней подошла!

В музыке есть очень много разных… действий, они обозначаются знаками. Есть такое действие – пауза, в это время никто не поёт и не играет. И я делаю паузу. У неё глаза бегают и моргают, и сама она не может стоять – качается и вихляется. Я паузу закончила и говорю спокойно:

– Если Мэри надо, она может сама ко мне подойти!

Девочка вздрагивает, поворачивается и бежит к Мэри.

Звенит звонок – переменка кончилась, но они всё равно там жужжат. Входит учительница и строго говорит:

– Почему вы не на своих местах?

Все быстро рассаживаются. Учительница другая, ведёт русский язык, она тоже хорошая и добрая, всё время улыбается, зовут Ксения Кузьминична. Седые волосы у неё собраны в большой пучок, глаза голубые, а платье тёмно-синее с белым воротничком. Она вызывает по очереди двух девочек – они читают из учебника. Первая неплохо читает, вторая спотыкается. Потом учительница вызывает меня, я выхожу к доске, она спрашивает очень ласково:

– Как тебя зовут?

– Нина, – говорю.

– Ниночка! – Она говорит это так ласково, что непонятно, как дело дальше пойдёт. – Почитай нам, пожалуйста, из этой книжки про осень! – И протягивает мне книжку.

Я беру книжку – она для взрослых, мелкий шрифт, но я уже много таких книжек читала – и читаю про осень. С выражением читаю. Она внимательно слушает и одновременно очень внимательно меня разглядывает.

– Спасибо! – вдруг говорит и берёт у меня книжку. – Ты хорошо читаешь! У тебя здесь учится сестра? – И улыбается такой улыбкой, что я немножко пугаюсь. Кажется, что на её лице что-то защёлкнулось, и непонятно, как это расщёлкнется обратно.

– Да, Элл очка, она в шестом классе учится! – Я знаю, она сейчас будет говорить, какая Ёлка умная и какая она отличница, но всё равно это приятно.

– Эллочка, – говорит учительница торжественно, – лучшая ученица в классе! И я уверена, что ты тоже будешь лучшей ученицей в классе! – Она расщёлкивает свою защёлкнутую улыбку и просто мне улыбается.

Ну уж нет, думаю, нам дома хватает одной отличницы! А у меня совсем другие планы. И улыбаюсь.

– Садись, Ниночка! Пять!

Я сажусь на место и думаю: две пятёрки ни за что, а потом будете тройки ставить из-за одной помарки. Ладно, пока всё хорошо!

На переменке выхожу в коридор – какой он широкий, длинный, окна большие, мне очень нравится эта школа. В коридоре много девочек – они смеются, разговаривают, иногда подпрыгивают, правда, никто не бегает. Ну ничего, я буду бегать – они привыкнут. Я иду, подпрыгиваю, всё разглядываю – здесь можно хорошо, очень хорошо побегать!

Вдруг чувствую, на меня кто-то смотрит. Я иногда чувствую, что на меня смотрят, и всегда ищу – откуда смотрят, кто смотрит? А тут искать даже нечего – не очень далеко, вижу, стоят две девочки, одна, по-моему, из нашего класса. Они видят, что я смотрю на них, прижимаются друг к другу плечами, головы чуть опускают и идут на меня. Мне становится смешно – сейчас вы у меня, как два мячика, разлетитесь!

Я делаю костяное лицо, наклоняю голову и быстро иду прямо на них, как будто я целюсь между ними. Не успеваю дойти – они отскакивают в разные стороны, а я иду дальше и подпрыгиваю. И почти сразу ко мне сзади подбегает одна из этих девочек, про которую я решила, что она из нашего класса. Она запыхающимся голосом говорит:

– Я тебя спросить хотела…

Я улыбаюсь ей и спрашиваю:

– Как тебя зовут?

Девочка как будто пугается или смущается, но тихо говорит:

– Валя.

– А меня зовут Нина, – говорю. – Что ты спросить хотела?

– Я хотела тебя спросить: тебе нравится… Мэри? – Она опять то ли смущается, то ли пугается. – Она у нас в школе самая красивая!

Вспоминаю лицо Мэри – оно какое-то немножко кукольное и совсем незапоминающееся, смотрю на Валино лицо, мне становится её жалко, и я понимаю, как я могу ей помочь.

– У Мэри очень красивые волосы, – говорю, – а причёска такая красивая – я ни у одной девочки такой красивой причёски не видела, только на картинках! – И я говорю правду, действительно ни у одной девочки не видела такой красивой, необыкновенной причёски.

Валя так радуется, как будто её очень похвалили… или что-то очень хорошее подарили. Она хватает меня за руку, тащит к окну и начинает вперемешку рассказывать, что у Мэри мама генеральша, папа генерал, у них есть домработница, а у мамы есть синий шёлковый халат с большими красивыми цветами, она его утром надевает и целый час делает Мэри локоны на щипцах…

– На каких щипцах?! – Я так удивляюсь, что даже Валю перебиваю. – Я знаю только щипцы для сахара!

– Я не видела, но есть специальные щипцы для волос, чтоб локоны делать! – Валя так радуется, что даже опять хватает меня за руку. – Я Мэри всё расскажу, что ты сказала… ты сказала ещё… про картинки…

– Я сказала, что “ни у одной девочки я такой красивой причёски не видела, только на картинках!”.

Мне очень жалко Валю и почему-то жалко Мэри. Наверное, потому, что ей из-за этих локонов приходится на целый час раньше вставать.

Дома я всё рассказываю за обедом. Нас только четверо – Папа на работе, Ёлка во второй смене, Мишенька ещё в коляске.

– И докуда же у неё локоны? – спрашивает Анночка.

– Лопатки почти закрывают, – говорю.

– Как красиво! – восхищается Анночка.

– Да-а! – задумчиво говорит Мама. – И как только этой девочке разрешают в школе ходить с такой причёской, сейчас с этим очень строго.

– Папа – генерал! – говорю. – Мама – генеральша!

– Генеральша – это серьёзно! Это очень серьёзно! – смеётся Мамочка.

– Почему? – спрашиваю.

– Понимаешь, Нинуша, – объясняет Мамочка, – во время этой войны генеральшами…

– Вавочка, “диван”! – спокойно, но строго говорит Бабушка.

– Да что же это такое за “диван”! – кричу я. – Вы последнее время так часто говорите вдруг, на самом интересном месте, “диван” – и всё, разговор прекращается! Что это значит – “диван”?

– Нинуша, не кричи, пожалуйста! – Мама недовольна. – Обо всём можно поговорить без крика. “Диван” – это сокращение поговорки: “Диван перед маленькими детьми!” Когда в компании в разговоре участвуют взрослые и дети, а дети неглупые и понимают всё, о чём идёт речь, иногда взрослые забываются, как я сейчас. И тогда кто-то из взрослых напоминает: в разговоре участвуют дети и тема, которая сейчас возникает, не детская. Для этого существует такая смешная фраза: “Диван перед маленькими детьми!” – это быстрое напоминание тому, кто забылся.

И тогда я говорю то, что давно хотела сказать, но как-то не получалось, случая не было. А сейчас как раз про это, и я говорю:

– Мамочка, Бабуся, как я хочу скорей вырасти, стать большой, взрослой, сидеть с вами за ужином долго-долго, обо всём разговаривать без всяких “диванов”, ложиться спать когда захочу, чтобы у меня была интересная работа – у Папы же очень интересная работа… И ещё много всего. Я очень хочу поскорее вырасти!

– Нинуша! – У Мамочки почему то становится печальное лицо. – Тебе плохо живётся?

– Замечательно! – Я хватаю Маму за руку. – Я замечательно живу!

– Девочка моя, не спеши вырастать! – Мамочка гладит меня по руке, потом обнимает. – Детство – это самая золотая пора жизни! Не спеши, не спеши, моя родная!

Мне так хорошо, когда Мамочка меня обнимает, но я думаю: как это – не спешить! Я очень, очень хочу поскорее вырасти и я буду спешить!

Я буду очень спешить!