Текст книги "Непрожитые жизни"

Глава 3
Апельсиновая муза

Я не люблю рисовать. Нет, не потому, что не получается или лень. Ну, представьте: хирургу от Бога предложат печь хлеб. Подозреваю, что он скажет примерно так: «Но я не хочу печь хлеб! Найдите того, кто любит это ремесло!». Но если все же настоять и заставить-таки врача напрячься и приготовить булку, то я не завидую тому, кто будет ее пробовать. А также я не завидую пациенту, который ждет спасительной операции, а хирурга нет на своем месте. Вот так же и я не хочу тратить время на «рисовальное» насилие, ведь меня ждут мои любимые, еще ненаписанные строчки!

Но есть проблема. Я не умею отказывать. Вернее, постоянно ощущаю страх кого-то обидеть. А подруги меня уговаривают пойти в клуб художников. И какие гениальные аргументы приводят: «Ты раскроешься по-новому, только попробуй!» или «Твоя жизнь изменится, в ней появятся краски!», или «Все умеют рисовать, все могут», или «Рисование – это уникальная медитация, не пропусти!», или «Мы тоже не художники, мы – врачи, преподаватели, юристы, но рисование наполняет нашу жизнь радостью!» и прочее, и прочее.

Аргументы не убедили. Но мне не хватает железной хватки хирурга, чтобы раз – и отрезать: «Простите, подруженьки, не хочу, но вам желаю отлично провести время!».

И… соглашаюсь. Иду в клуб как на казнь. Заживо сжигают одним своим присутствием в моей сумке карандаши, краски и холст. Мама, спаси! Но подруги подхватили меня под ручки и с довольным видом ведут на Голгофу открывать во мне спящий талант художника.

Пришли. Приготовились выражать себя через изобразительное искусство. Момент истины настал. Рисовать или не рисовать? Вот в чем вопрос. Я расположилась позади всех, трусливо поджав хвост.

Задание такое: на изящном столике лежит одинокий апельсин. Его нужно изобразить так, чтобы рассказать о сакральной сущности себя. Апельсин – как проекция души. Кстати, весьма интересное задание.

Начали. Щебетания подруг закончились. Все углубились в творчество, освещая свой глубокий внутренний мир вдохновением от одиноко лежащего апельсина.

Проходит час. На моем холсте – пустота. Такая наполненная моим немым ответом очаровательная пустота: не буду рисовать! Буду писать. Бросаюсь к сумке, достаю тетрадку и ручку – моих неизменных спутников.

Подхожу к подруге Валентине. Что я вижу на ее холсте? Ну, конечно! Красиво сервированный стол. В середине – изящная ваза. В ней – горка апельсинов, со вкусом уложенная умелой рукой. Валя – жрица уюта и красоты в доме.

Так, а теперь к Любе. О, вот это чувственность, вот это огонь! На холсте Любы женская рука, держащая сочную дольку апельсина, со всей страстной нежностью прикасается к губам возлюбленного, приглашая испробовать этот плод. В этом вся моя подруга, которая свято верит, что мир спасет только любовь. Поэтому Любу так и зовут. Одним своим именем она напоминает о самом главном и светлом, что есть в каждом человеке.

Ирина, дорогая моя подруга. Что же изобразила ты? И вновь на холсте вся суть нашего философа-лирика: рука, держащая апельсин. Такое ощущение, что еще чуть-чуть и героиня бросится писать стих о превратностях судьбы, о смысле жизни, о ночных грезах. Апельсин помогает найти слова, чтобы дать волю запрятанным глубоким чувствам, о которых никто даже и не догадывался. Сдержанность Ирины высвобождается в ее стихах и рисунках.

Подхожу к хрупкой фигурке моей феи-подружки. Алена. На ее холсте также рука, держащая апельсин. Но это вовсе не отражает философских чаяний. Да, рука держит апельсин. Но, посмотрите, что изображено на заднем плане? О, эта рука принадлежит путешественнице, которая сидит в кафе или ресторане за столиком с видом на саму Эйфелеву башню. Вот так-то. Это мечта Алены – посетить горячо любимую ею Францию.

Ну, и остался наш Леночек. Подхожу к ее холсту. Что имеет там место быть? Я не смогла сдержать улыбку. Нет, не потому что увидала там неумелые каракули: все очень даже красиво. Просто всегда радостный и счастливый внутренний ребенок Леночки так и просится наружу: желает выйти за пределы картины, чтобы поиграть, пошалить и повеселиться. На холсте – рука, которая пробует жонглировать апельсинами.

Ну, а что же я? Подхожу к мольберту, устраиваюсь, как могу, с тетрадкой и ручкой. Пишу. Ищу нужные оттенки слов, стираю лишние штрихи, подбираю цвета эпитетов и метафор, играю на контрасте сравнений.

Вот так меня посетила Апельсиновая Муза.

Глава 4
Ведьмочки

Воскресенье. Выходной. В этот день я всегда хожу в гости к своей лучшей подруге – Маринке. Ох, и затейница же она, хохотушка-веселушка, певчая птичка. Мы с ней как Винни Пух с осликом Иа (ослик – конечно же, я). Правду говорят: противоположности притягиваются. Я с комплексом Пьеро, всегда неуверенная в чем-либо, просто нуждаюсь в поддержке оптимиста по жизни. Поэтому каждое воскресенье забываю об одиночестве, о проблемах и окунаюсь с головой в новый мир – вечного детства вместе с Маринкой, которая называет себя ведьмочкой. Впрочем, этим словом она награждает и меня, но я еще не прочувствовала, что прошла инициацию в полном смысле этого слова. Я еще «Пьеро» и «Ослик Иа» – низшая ступень в эволюции человечества.

Это воскресенье началось с того, что меня вновь посетил хронический бронхит. Одышка, хрипота, слабость – придется весь день провести в постели. Да? Нет, не хочу. Собираю волю в кулак и вся такая простуженная еду к Маринке. Ищу спасения после тягостной недели.

Пока еду в автобусе, размышляю над тем, что сказала мне в прошлое воскресенье подруга. Оказывается, я не знаю, как это быть собой. У меня есть запрет на саму себя. Представляете? Я играю роли, прячусь в раковину, зарываю голову в песок, убегаю, подстраиваюсь, но не являю миру свой истинный лик. Маринка говорит, что где-то глубоко-глубоко во мне есть преинтереснейший субъект, и когда-нибудь он вырвется на свободу. Что ж, мне бы тоже хотелось посмотреть на это спрятанное сокровище.

Приезжаю к Маринке. Оказывается, у ее дочки день рождения. Моя подружка сказала, что взрослые на этом празднике жизни неуместны, поэтому я, Маринка и еще две наши подружки – Лола и Валя – отправляемся на гору Тугая (это было февральское воскресенье). Мой голос Ослика Иа хрипло промычал, что я не смогу подняться на обозначенную вершину в силу сложившихся трагических обстоятельств, но Марина была непреклонна: «Сможешь!».

Подруга собрала целую сумку чего-то, и наше паломничество на сакральную гору Горно-Алтайска началось… Шли мы долго. Я, естественно, позади всех, ругая себя за то, что, будучи больной, решилась на эту опасную авантюру. Поругав мысленно себя, я переходила к обвинению своей подруги: она, что, не видит, что я едва дышу, а вдруг подхвачу воспаление легких? Но, сжав зубы, я шла наверх. А гора, ой, какая высокая…

Мы поднялись на то место, окруженное небольшим леском, куда и хотела попасть Маринка. И что удумала эта ведьмочка? Мы втроем (я, Лола и Валя) аж рот открыли. Маринка раздевается донага и начинает купаться в сугробах. Температура воздуха – минус пятнадцать. А она прыгает, кричит, раскидывая снег, падая в него, купаясь в нем. Завораживающее действо.

И тут во мне преинтереснейший субъект зашевелился. Совершенно ни о чем не думая, я стала раздеваться. Лола, Валя и даже Маринка отговаривали меня, но я не слышала ничего из сказанного. Меня звал инстинкт. Какой? Не знаю. Но звал.

Раздевшись, не ощутила холода. Освобождение. Боже, я ведь могу делать все, что захочу! Это мое время!

Маринка побежала одеваться, а я заняла ее ведьмовское место. Вначале приняла снежный душ, закидывая себя снегом сверху донизу. Пар шел от моего разгоряченного тела. Отогревалось сердце, выходили из ледяных оков мои мечты. Затем я начала… прыгать из сугроба в сугроб, иногда падая плашмя в ложе из снежинок.

Я чувствовала, как высвобождается моя спящая доселе энергия. И я побежала. Сначала вниз горочки, затем вверх. Подруги продолжали кричать, что пора одеваться, иначе беда. А я бежала от деревца к деревцу и не могла остановиться.

Какая одышка? Дышала всем телом! Всею душой! Возможно, впервые со времен счастливого волшебного детства.

Ощутив первые признаки холода на теле, побежала скорей вытираться огромным махровым полотенцем, став ножками на подготовленное Маринкой покрывало. Действительно, ноги замерзли быстрее всего.

Оделась и почувствовала: хочу продолжения банкета. Подошла к Маринке, открыла ее огромную сумку и увидела ледянку. Подруга ответила, что эта ледянка предназначена для небольшой горочки, что находится чуть подальше отсюда. Я возмутилась: «Какая еще горочка?! Поехали с Тугаи, вдвоем!».

Маринка внимательно посмотрела на меня, улыбнулась и… согласилась.

Лола и Валя, узнав о нашем сумасшедшем мероприятии, ушли, не пожелав присутствовать при этой «дебильной затее» (как они изволили выразиться).

Маринка была тормозом в нашем тандеме, вернее, ее попа (благо, она была подходящих для этого дела размеров). Я села впереди подруги на ледянку – была движущей силой. Благословясь, мы отправились вниз.

Восторг! Бешеная скорость! Скат с высоченной горы! Снег летит в лицо. Хохочу, широко открыв рот, а в него набивается еще больше снега. От этого еще смешнее.

Мимо нас летят, изящно огибая нашу пару скейтбордисты и лыжники. Скорее всего, не встречали они на своем спортивном пути такую «дикую парочку»!

Несмотря на космическую скорость, мы смогли вовремя остановиться, использовав попу Марины и наши ноги «на все сто». Жить-то хочется! Да еще как хочется!

Пришли домой румяные, счастливые, с блестящими от радости глазами, умытыми телами и душами. Маринка заварила травяной чай. Пили его много, с медом. Я призналась, что хрипота и одышка прошли, словно их и не было. Ура!

Маринка вновь внимательно на меня посмотрела и задумчиво произнесла:

– А все-таки занятная ведьмочка из тебя вышла…

Глава 5
Невозможное

До этого дня во мне жила уверенность, что на свете есть вещи, которые не могут быть просто потому, что быть такого не может. Как же я ошибалась…

Упомянутый день был днем накануне Ивана Купалы. Вернее, это был поздний вечер. Днем же я со всей тщательностью собиралась в поход в горы. А вечером пришла в гости к подруге, чтобы переночевать у нее. Утром следующего дня планировалось с нею вместе отправиться на автовокзал.

Сидим, пьем чай. Время – одиннадцатый час. Звонок от соседки, нашей общей подружки: «Что сидим? Кого ждем? Канун Ивана Купалы. Поехали с нами на речку праздновать!». Нас долго уговаривать не пришлось, мы легки на подъем.

Приехали на машинах за город, к речке Маймушке. Среди нас было несколько женщин и детей, и один мужчина. Зато какой! Настоящий волхв (так, кстати, он себя сразу при знакомстве и обозначил).

Уже в полной ночной темноте разожгли костер. Волхв Александр стал объяснять нам о старинных традициях купальской ночи. Мы лили масло в разгоравшееся пламя, затем сыпали туда же зерно. Все это, действительно, имело глубокий сакральный смысл. Зерно означало жизнь, богатство и здоровье Рода. Мы стояли вокруг костра, и каждый произносил речь. Кто-то желал здоровья себе и своим близким, кто-то – счастья всей планете, кто-то говорил о любви и так далее. В итоге, высказались все. На душе тепло, легко и радостно. Чувствовалось, что нечто значительное и важное произошло, что-то волшебное, чудесное и… невозможное.

А потом началось настоящее праздничное действо! Мы водили хороводы: вначале против часовой стрелки, затем – по часовой. Поиграли в «ручеек», когда цепочки пар, стоявших друг за другом, высоко подняв руки, пропускали того, кто бежал в живом коридоре. Бегущий должен был разбить пару, выбрав себе того, кто пришелся по душе. Мужчина у нас был один, поэтому эта игра прошла чисто символически, даже больше для забавы. А потом мы прыгали через костер! То-то смеху было!

После прыжков мы отдышались и стали петь. Кто-то первый вспомнил любимую песню. Голос его уходит в ночную тьму, освященную щедрыми летними звездами да отблесками костра. Кто знает слова – подхватывает, сливается голосами в унисон. Кто-то просто слушает, склонив голову на колени или покачиваясь под ритм душевной мелодии. Хорошо…

Потом пришло время откровений, историй из жизни. Каждый захотел рассказать о себе, поделиться своими мечтами, надеждами, планами. Было заметно, как мы, ведая то или нет, вдохновляем друг друга, ускоряем мысль, придаем сил для следующего жизненного рывка.

А потом вновь начались хороводы, танцы, смех, шутки, частушки. Весело отбивали дробь, кружились, плясали от всей души. В это время костер все гас, гас. Наш волхв аккуратно собрал дорожку из углей. Она получилась длиною метра полтора, небольшая. Никто из нас прежде по углям не ходил. Кто осмелится?

Пример подал волхв, кому же еще бы выпала такая честь! Александр был врачом, поэтому вначале объяснил происходящее: рассказал и о мерах предосторожности, и о пользе раскрытия энергетических точек на ступнях.

После лекции началась практика. Александр легко, просто и весело пробежался по угольной дорожке, сначала в одну, затем в обратную сторону. Глаза его горели магическим огнем, он счастливо улыбался. Ну, как не решиться повторить этот подвиг?! И мы все по очереди осваивали это искусство хождения по раскаленным углям.

Как же это волшебно! Вначале быстро идешь по горячей дорожке, а затем ступни охлаждаются в мягкой прохладе травы, покрытой ночной росой. Божественно! Процедуру эту мы повторили по нескольку раз каждый. Это было время сакрального высвобождения прошлого, болезней, тревог. Всю боль забирала матушка Земля, очищала нас, готовила к жизни новой.

Вот уже четыре часа. Угли погасли, разговоры стали тише. Все сразу почувствовали, что пора вернуться домой. Только об этом подумали, и пошел дождь. Вначале мелкий, неуверенный, а затем частый, сильный, ливневый, купальский. Мы быстро попрощались друг с другом и побежали к машинам.

По дороге домой мы с подругой стали обсуждать предстоящий поход. Очевидно, что наши планы срываются. Жаль… Неожиданно для себя я выпалила:

– Да, это невозможно: пойти в поход в дождь. Но также было еще несколько часов назад для нас невозможно пройтись по углям! Может быть, и нет его, этого невозможного в природе? Может, это все выдумки?

Подруга молча рулила, размышляя о сказанном мною. Затем, улыбнувшись, она повернулась на мгновение ко мне. И по этой ее улыбке и мимолетному, но столь красноречивому взгляду я поняла: мы точно пойдем в поход. Несмотря ни на что. Невозможное возможно!

Глава 6
Невидимка

Вы знаете, как это больно быть невидимой в толпе? Идешь среди многих тысяч людей, в центре шумного города… Вы знаете, как одиноко чувствует себя женщина, когда неумолимый возраст – скоро сорок – светит, словно ослепляющая фара проезжающей мимо машины?

Красиво одеться, уложить волосы, повторить на дорожку: «Я самая обаятельная и привлекательная», – скажете вы? Да, иду в своем самом красивом (и, безусловно, дорогом) сарафанчике, на шпильках (благо, со стройными ножками повезло), с милой, под цвет туфель сумочкой… Чувствую за собой шлейф нежных духов… Кудри романтично развеваются на ветру… Впору писать картину маслом.

Нет, никто не оборачивается, ни один из встреченных мужчин не одарил своей восхищенной улыбкой… Невидимка в толпе…

И возраст здесь совсем не причем. Все это началось с самого детства. Помню, мама часто повторяла мне, когда я крутилась перед зеркалом в своем красном платьице в горошек (мне было около пяти): «Ну, чего вертишься? Рано тебе красоту наводить! Главное – порядочность!».

И вот теперь на горизонте сорок, а я все еще чувствую то самое мамино: «Рано!» Да, одеваюсь, как женщина, причем как красивая женщина, но не чувствую, что платье – это моя вторая кожа. Оно мне как корове седло – как нечто инородное, накинутое на меня с чьего-то барского плеча.

С детства стесняюсь своей наготы. Помню, мне было лет шесть. Я переодевалась в своей комнате. Была в одних трусиках. Мне нужно было найти свою пижаму. Не найдя ее, выскочила из комнаты и бросилась в кухню, крича маме, что ночной одежды нигде нет. В коридоре я встретилась с тяжелым, суровым взглядом отцовских глаз. Он пребольно скрутил мое ухо, затащил в кухню и прокричал на всю квартиру (мне тогда казалось, что на весь мир!): «Ты видишь эту бесстыдницу?! Так то ты, мать семейства, воспитываешь свою дочь? Срамота, стыд и позор!».

С тех пор я не запускала в ванную маму, когда нужно было принять утренний или вечерний душ. Мылась всегда одна, как затравленный зверек, озираясь и прислушиваясь к тому, что происходит за плотно запертой дверью.

Было мучительно переодеваться (в моей комнате не было двери). Перед тем, как снять с себя одежду, я тщательно подготавливала смену, а затем бежала смотреть, где находятся домочадцы, не зайдут ли ненароком?

В итоге, мои подруги недоумевали, почему в баню на даче я хожу одна, не приглашая их, приехавших в гости, с собой. На эти вопросы мои родители не давали ответа, хмуро смотря друг на друга, видимо, догадываясь, какую травму они причинили мне, невинному ребенку, маленькой девочке.

И вот эта девочка выросла, но так и не познала ни первого поцелуя, ни крепких мужских объятий, ни страстного слияния в жарком танце любви. Я стеснялась всего и всех. И стала невидимкой в толпе… Родители уже махнули на меня рукой, не ожидая внуков от единственной дочери. Зато с сыном им повезло: недавно родился третий малыш-крепыш в семье брата.

Вот о чем я размышляла, пока шла по раскаленному асфальту шумного и многоликого города в своем красивом (и, безусловно, дорогом) сарафанчике. Мое тело жаждало отдыха (на шпильках далеко не уйдешь), и я решила где-нибудь присесть, перевести дух. Все места в парке были заняты, а одна замечательная и свободная скамеечка, что ближе всех к прохладной свежести фонтана, была, наверное, такой же невидимкой, как и я.

Я вновь задумалась о своей судьбе (а о чем же еще, позвольте, осталось мне думать?), но меня отвлек шум от подлетающих ко мне голубей. Вскоре я узнала причину этого птичьего скопления подле моих ног. Пока я глазела на голубей, ко мне подсела старушка. Она еще не сделала никакого движения, а птицы буквально облепили ее со всех сторон. Видимо, привыкли к тому, что старушка регулярно их кормит. Так и есть, пожилая женщина извлекла из своего кармана кулек с крошками и щедро рассыпала свой дар голодным птичкам. Те дружно принялись поглощать долгожданное яство.

Теперь я внимательно оглядела ту, что сидела рядом со мной. Весьма примечательная леди солидного возраста! Одета в какое тряпье. Бомж? Вряд ли. От нее не несет всем спектром ароматов, что неизменно сопровождает бомжа. Наоборот, эта старушенция окружена каким-то ореолом лесных запахов: хвои, цветов, трав, грибов, чего-то еще неведомого мне. Может, она, как это сказать, «того», ненормальная? Ну, и тут так сразу и не сделать вывод. С собой бессвязно она не бормотала, была абсолютно спокойной, взгляд ее был вполне разумным, осмысленным. Интересно…

– Ну, что ты, милая, маешься? Ведьма я, ведьма…

Так и есть: старушенция «того», не совсем в себе. А, может, и вообще не в себе. Пойду-ка я, пока не начался какой-нибудь интересный монолог. Мне своих ненормальностей хватает.

Только я поднялась со скамьи, как бабулька вновь стала вещать:

– Да не бойся, ты! Чего всполошилась? Я помочь тебе пришла. Вот строптивица! Ой, намаюсь я с тобой…

Старушка сокрушенно покачала головой. Потом довольно властно сказала:

– Сядь, говорю тебе, коли хочешь замуж выйти. А если тебе судьба невидимки по нраву, ступай себе с Богом. Я никого не держу.

И вот тут-то я смекнула, что неспроста, ой, неспроста эта бабулька со мною заговорила. Да еще о чем заговорила?! В изумлении и в полнейшем недоумении (не до ума мне тогда было!) присела на скамью.

– Вот так-то лучше. Нечего отмахиваться от помощи судьбы. Не для того ента помощь тебе дается. А теперь слушай и вникай разумом своим. Да запоминай, что сказываю.

Старушка погрузила свою руку в карман и достала небрежно скомканный тетрадный листок. Развернула, подала мне и начала объяснять:

– Это карта того места, где живу. Деревня Сосновка. Затем столько-то километров по лесу. Пойдешь одна. Не бери с собою много барахла. Не люблю я этого у себя в дому. Приедешь на три дня. Все уразумела?

У меня, конечно же, было немало вопросов:

– Бабушка, а сколько километров идти по лесу? Здесь только отмечено, как дойти до Сосновки…

Она посмотрела на меня, словно на умалишенную, усмехнулась и сказала:

– Оставь свое беспокойство. Как зайдешь в лес, ноги сами тебя к моей избушке приведут. Все, некогда мне с тобой лясы точить. Завтра в путь отправляйся, не засиживайся в невестах.

Задорно хохотнув, старушенция накинула на себя какую-то тряпку (не то платок, не то просто кусок старой материи) и ни мало, ни много – исчезла.

Может, я на солнце перегрелась? Может, все это мне показалось? Может, я сплю и вижу? Нет, ясно чувствую терпкий лесной аромат, который все еще витал вокруг меня, словно пытаясь мне сказать, что все было в яви и все было достаточно серьезно.

Долго уговаривать себя пуститься в эту авантюру не пришлось. Я собрала вещи (как и предупреждала бабуся – предметы первой необходимости), купила билет на самолет (нужно было добраться вначале до административного центра, а затем уже на автобусе – до Сосновки), натянула футболку и джинсы, обулась в кроссовки (а в чем еще по лесу топать?) и отправилась в ночь.

Перелет, несколько долгих томительных часов в душном автобусе, заполненном людьми, как мне тогда казалось – сверху донизу. И вот я в Сосновке. Деревня была небольшой: пара улиц со старыми, уставшими домами, магазин и медпункт. Вот и вся Сосновка. Каков контраст после города?

За деревней было поле. За полем – светлая милая речушка. Тишь да гладь, божья благодать – вокруг ни души. После пыльной дороги я с удовольствием окунулась в это чудо, чтобы освежиться (благо, купальник взяла). Вышла из воды нехотя, хотелось подольше нежиться в этой чистой теплой воде. Но… дело близилось к вечеру. А мне еще шагать через лес. Боязно: вдруг мои ноги не смогут довести до избушки, вдруг я включу логику и все испорчу? Но раз уж рискнула отправиться в эту глушь, то будь добра довести дело до конца. Терять-то мне нечего!

Переодевшись в чистую футболку, кое-как натянув на себя прежние джинсы и кроссовки, накинув на плечи легкий рюкзачок, поспешила войти в лес, который был сразу же за речушкой. Перешла на другой берег по бревнышку, легко и просто.

Страшно было войти в лесное царство. Там было гораздо темнее, чем в чистом поле. Вечер неумолимо надвигался, а я ведь только начала свой путь.

Лесная тишина вначале показалась мне зловещей. Пройдя вглубь леса еще немного, я привыкла к этой тишине: ни птичка не прощебечет, ни зверек не покажется. Даже ветер и то здесь не проявлял свое могущество. Тишина…

Иду, бреду, куда глаза глядят. Конечно, были мысли повернуть назад. Но уже поздно: дорогу к деревне уже не найду, далеко ушла.

Действительно, я ни о чем не думала, ноги словно стали главной частью меня, моим мозгом. Кто их вел? Может, интуиция? Нет ответа.

По дороге мне попался родничок, который брал начало из подземного царства. И хотя мне очень хотелось пить, я не решилась попробовать сырой воды, не пропущенной через фильтр: мало ли, вдруг подхвачу что-нибудь некстати.

После утомительной ходьбы я сделала небольшой привал: съела бутерброд и, наконец, попила чистой воды из бутылочки (тогда я отфильтрованную воду из крана считала единственно чистой).

Подкрепившись, вновь отправилась в путь-дорогу. Сосны, кедры, осины, березки, неведомые кустарники, поваленные деревья – все это многообразие мелькало перед моими глазами.

Становилось все темнее, а фонарика у меня не было. Вытянув руки вперед, я, словно лунатик, бреду туда, куда глаза уже явно не глядят. Не было видно ни зги, как говорится.

Через какое-то время я увидала огонек впереди себя. Наконец-то, вот он свет в конце моего пути! Ура! И хотя, казалось, что приду к этому неведомому маячку быстро, я еще долго плутала, то и дело спотыкаясь о коряги.

Вот и источник света – огонек свечи, что была видна в окне избушки. Встречать меня вышла вначале просто тень, а затем ночную тишину пронзил (именно пронзил, потому что я уже успела отвыкнуть от звуков человеческой речи) голос уже знакомой мне бабульки:

– Ну, явилась, не запылилась. Проходи, милая.

Я уже было подняла ногу, чтобы ступить на первую ступень крылечка и вдруг почувствовала невидимую преграду. Не могу шагнуть вперед! Что за наваждение?!

– Ну, а что ты хотела? Не поздоровалась ни со мною, хозяйкой избы, ни с пространством, что тебя, кстати сказать, ждало. Вот так, по-басурмански хочешь войти?

Я опешила. Вначале ничего не поняла из сказанного, мой уставший ум слабо соображал, а затем, виновато улыбнувшись, произнесла:

– Здравствуйте, бабушка! Здравствуйте, пространство!

– Да какое это тебе пространство-то? Избушка это! Причем она такая же живая, как ты и я! Поклонись с почтением ей, авось, пустит тебя, глупую.

Я еще больше смутилась и едва слышно выдохнула:

– Прости меня, милая избушка! Долгого здравия тебе!

И поклонилась до земли. Откуда во мне взялись эти слова? Кто им меня научил? Или они всегда были во мне, просто ждали своего часа? И вновь нет ответа.

Несмело шагнула вперед. Невидимая преграда ушла. Ступенька за ступенькой я зашла на крыльцо и ступила за порог (дверь была широко распахнута). Вначале меня встретили просторные сени, на стене горели свечи и освещали пространство дальнейшего моего пути. Вновь порог. Вхожу в единственную комнату, в главные владения избушки. Оглядываюсь. Печь, расписанная диковинными цветами. На стенах висят пучки приятно пахнущих трав. Два окна с простыми занавесочками. Посреди комнаты стол с лавкой. В правом углу избы – кованый сундук, в левом – полати на одного человека. Умывальник, полки для посуды на стенах. Вот и все нехитрое убранство. А где ж я буду спать?

Старушка вновь прочитала мои мысли:

– Спать ты будешь на тех полатях, что увидала. Я же всегда отдыхаю на печке-кормилице.

Только она произнесла эти слова, как с печи прыгнул черный кот, который вначале тщательно вытянул свое гибкое тело, а уж потом подошел ко мне с важным видом. Несколько секунд он изучал меня, а затем равнодушно прошел мимо, словно после осмотра стал ясен диагноз. Интереса я больше никакого не представляла. Кот прыгнул на плечо к хозяйке и громко замурлыкал.

Я быстро умылась и легла на полати, даже не переодевшись в легкую ночную сорочку. Сон пришел сразу: я словно упала в какую-то темноту, которая бережно меня подхватила и унесла в царство сновидений.

Проснулась я на удивление рано: еще до восхода солнца. Ого, такого еще в моей жизни не было: чтобы самой подняться, как говорится, до петухов. Сладко потянулась, совсем как в детстве, от всей души. Какое блаженство! Обнаружила на своих ногах черный теплый комочек: это хозяйский кот разделил со мною ложе!

– Да лечил он тебя, лечил! Принесла ты с собою городской заразы немало! Вот и чистил тебя, Мурлыка.

Объяснение понятно. Погладила кота в благодарность за его неоценимую работу по очищению меня от «городской заразы». Мурлыка приоткрыл один глаз, словно спрашивая: «Ничего важного?». Затем, не найдя ни одной причины для полного просыпания, вновь заснул как ни в чем не бывало.

– Доброе утро, бабушка!

– Да не со мною нужно здороваться, а бежать к солнышку на пригорочек лесной! Ох, учить тебя надо, неразумную… Пошли со мной.

Бабуля ловко спрыгнула с печи, накинула на себя темную шаль и вышла из домика. Я последовала за нею.

Мы шли недолго, поднялись на небольшой холм. Ждали. Я не совсем понимала, что мы делаем, но все же доверилась бабушке.

Было довольно прохладно. Утро в лесу несло в себе чистоту и свежесть. Бодрость быстро вошла в мое тело, я проснулась окончательно.

Бабуля смотрела вверх, затем повернулась ко мне и ласково сказала:

– А теперь встречай свое доброе утро!

И действительно: показались первые лучики, вначале робко, затем набирая силу. Все выше и выше поднималось светило. Это было похоже на праздник рождения солнышка! Столько света вокруг! Заблестела радужными красками роса на травах и листочках, громче запели утренние птахи, стали распускаться цветы… Боже, как волшебно!

– Доброго утра всем! – не удержалась и прокричала я, улыбаясь всему миру.

– Да тише, тише, дитя, не пугай птичек и зверушек, – миролюбиво проворчала бабуля.

Мы постояли на холме еще несколько чудесных минуток, а затем неспешно отправились к избушке.

Бабуля принялась хлопотать по хозяйству: затопила печь, поставила чайник, заварила душистые травы. Затем попросила меня накрыть на стол: поставить мед, сушеные ягоды, грибы, нарезать хлеба, вытащенного из печной духовки. Это был самый вкусный завтрак в моей жизни! С таким наслаждением я еще не ела! В городе я буквально проглатывала завтрак на ходу. Даже не замечая, что ем и в каком количестве. В городе была необходимость. Здесь – удовольствие.

После завтрака бабуля стала давать наставления:

– Завтра тебе нужно будет уехать, нечего здесь рассиживаться. Поэтому сегодня ты сделаешь то, что освободит тело твое от запрета.

– От какого запрета, бабушка?

– Сама быстро поймешь. Ума для того много не надо. Иди сейчас с лес. Да сними ты эту одежду иноверную! Что ты как мужик ко мне пришла? Снимай брючины, вот мое платье. Оно, конечно, большое для тебя, но ничего, перетерпишь. Платье одно надень. Больше ничего. Зайдешь в лес, как можно дальше. Познакомься с тем, что тебя окружит, встретит. А то ты в прошлый раз с лесом-то не поздоровалась, тебя встречать-то никто и не вышел. Даже птицы не пели: потому что ты как чужая зашла. А ты своей стань! Как в лесу станет как дома, сними платье и иди дальше. Платье я потом сама найду. А ты ходи по лесу нагишом. И не ищи пути к избушке, я сама тебя найду и приведу. Все уразумела?

Я спросила с неуверенностью в голосе:

– Но как же вы… меня найдете? Я же буду без одежды… Я так не могу!

– Милая, да ты еще сама не знаешь, что можешь, а чего нет. Слушай ведьму. Для того мы и живем на Земле, чтобы вы ведали, что творите.

Ну, что тут сделать? Придется довериться.

Я переоделась, пока бабуля вышла за водой к роднику. На мне было только платье: я строго следовала инструкциям.

Вышла из уютной избушки и побрела по лесной тропинке. Вначале меня одолевали мысли: «А вдруг разденусь и встречу грибника или охотника?». На этот вопрос ответа не будет. Поэтому я решила просто наслаждаться прогулкой в никуда в этот яркий солнечный денек. Если не смогу снять платье – значит, не судьба, насиловать себя не буду. Смогу – посмотрим, что будет.