Текст книги "Скрываясь от гуронов. Достояние Англии. Книга IV"

Какое-то время он молчал, скрёб ногтями свою щетинистую щеку, потом пробормотал вдруг удивлённо себе под нос:

– Вот чума…

Но когда штурман снова заговорил, то голос его уже звучал спокойно и раскованно.

– Но рыбы зато здесь – великое множество, – сказал он. – Лосося, атлантической сельди и трески… В лабрадорских водах тьма-тьмущая тюленей и сейвалов – ивасёвых китов… Сам увидишь… Их легко узнать по очень высоким спинным плавникам…

– А мы с ними не столкнёмся? – спросил Роберт.

– Нет, куда там, – ответил штурман. – Они к себе не подпускают… За сейвалом измотаешься гоняться – он мало времени бывает на поверхности, к тому же быстр и изворотлив… Просто скаковой жеребец, а не кит…

И тут раздался голос вперёдсмотрящего, который кричал:

– Киты по левому борту!

– А ну, посмотрим… Сейчас я вынесу трубу, – сказал штурман Пендайс Роберту и враскачку, не держась за рейлинги руками, поспешил к себе в каюту.

Вернулся он к юнге довольно быстро и с трубой. Они встали по левому борту, скоро к ним присоединились мистер Трелони и доктор Легг со своими зрительными трубами. Незанятые матросы вахты сгрудились по соседству. Все изучали море. Первым китов обнаружил штурман Пендайс:

– Вон там фонтан, видите? – крикнул он и показал всем рукой направление. – Да это же сейвалы, будь я проклят!..

– А не финвалы? – с видом знатока спросил доктор Легг и со значением прищурил кошачий глаз, повернувшись к штурману.

– Никак нет, сэр, – ответил ему штурман укоризненно. – По фонтану же видно, что сейвалы…

– Ну, если по фонтану, – согласился доктор и опять уставился в море.

И тут штурман Пендайс сказал Роберту, протягивая ему трубу:

– А ну, юнга, дуй на фок-мачту!.. Из бочки всё лучше видно!

Роберт схватил зрительную трубу, закрыл её, закинул на ремне через плечо и бросился к фоку. Матросы тоже полезли на мачты.

Море сегодня было почти спокойное, небо чистое, и когда сейвалы проплывали рядом со шхуной на поверхности, Роберт видел в трубу все детали их мощного тела – удлинённой формы рыбовидное туловище, сухощавое, поджарое, с тёмно-серой спиной, с изящной и гибкой линией хвоста и заострёнными грудными плавниками. На спине китов ясно виднелся, красиво выделяясь над водой, правильно изогнутый и довольно высокий, – более двух футов, – плавник, который был темнее, чем спина. По спине и бокам сейвалов шли белые и светло-серые пятна. Роберт различил даже, что у одних брюхо было розоватое с белым, а у других – голубое. И они глубоко ныряли – Роберт видел на глубине их большие тела, несущиеся под водой, как стремительные призрачные тени.

– На них охотятся? – спросил он у вперёдсмотрящего.

– Не-а, – ответил матрос, не переставая вглядываться в море впереди по курсу. – Жира у них мало, меньше, чем у других китов, а попасть в них гарпуном труднее… Уж больно быстры…

– Ну и славно, – ответил Роберт, снова вглядываясь в резвящихся сейвалов. – Уж очень они хороши…

И тут вдруг вперёдсмотрящий, оглушив Роберта, изо всей мочи заорал:

– Парусник на горизонте!..

– Где? – донёсся до Роберта крик штурмана.

– В трёх румбах по нашей правой скуле!.. – выгибаясь от натуги, проорал вперёдсмотрящий и указал рукой направление.

Роберт, закрыв трубу, собрался спускаться вниз, а вперёдсмотрящий сказал ему доверительно:

– Оставайся… Сейчас мы сменим курс… Лучше нам ни с кем не встречаться…

****

Гудзонов залив, самое обширное внутреннее водное пространство в мире, является, дорогой читатель, частью Северного Ледовитого океана, и он более полугода скован льдами. Через Гудзонов пролив Гудзонов залив связан с Атлантическим океаном, а на севере, через сложную сеть проливов в Канадском Арктическом архипелаге, Гудзонов залив соединён с открытой частью Арктического бассейна. Эти проливы доступны для судоходства всего в течение трёх месяцев в году. В остальное время года они забиты дрейфующими льдами. Здесь бывают частые туманы, а бури затрудняют навигацию даже поздним летом. Специалисты говорят, что быстрому замерзанию воды способствует её низкая солёность, и по всему заливу поэтому дрейфуют самые разнообразные льды – льды из самого залива, льды из Северного Ледовитого океана и льды, принесённые сюда из многочисленных окрестных рек.

Залив огромен, но мелок: максимальные глубины протянулись через середину залива с юго-запада на северо-восток. Берега здесь – повсеместно извилистые и низкие, и лишь на северо-западе полуострова Лабрадор находится скальная береговая гряда. Зимой температура воздуха над заливом опускается до —40°С. Северные берега Гудзонова залива – это бескрайняя арктическая тундра. На юге залива протянулся пояс северных хвойных лесов. Восток залива – это край высоких скалистых утёсов, а на западе Гудзонова залива раскинулись болотистые равнины, по которым с сентября по ноябрь бредут к замерзающим водам залива белые медведи, чтобы охотиться на тюленей…

Приблизительно так о Гудзонове заливе рассказал джентльменам капитан за вечерним чаем недели через две плавания.

– Хорошенький же здесь климат, – подытожил мистер Трелони.

– Да уж не Африка, – подтвердил капитан. – Но эти земли тоже славятся обилием рыбы и диких дверей…

– Значит, будем охотиться, – сказал доктор и довольно потёр ладонью об ладонь.

– Да, конечно… На белых медведей, – саркастически хмыкнул мистер Трелони.

– А что? – задорно ответил доктор и вдруг осёкся, увидев суровое лицо капитана. – Ну, хорошо… Пусть не на белых, они очень большие и страшные, а на других медведей другого цвета…

– Да, говорят здесь весьма медвежисто, – хрипло отозвался штурман.

И тут вперёдсмотрящий из бочки крикнул:

– Киты по правому борту!

Джентльмены оглянулись, выхватили свои подзорные трубы, закрутили головами и сначала почти ничего не увидели. Дни в последнее время стояли холодные и туманные, а сейчас к тому же стало темнеть. Вода казалась свинцовой, и по этим свинцовым волнам едва тащилась «Архистар». За ней гнался туман. Он плотной стеной тянулся за шхуной по морю.

Тут вперёдсмотрящий снова крикнул:

– Киты по левому борту!

Джентльмены бросились к левому борту. А потом они увидели или, скорее, поняли, что «Архистар» буквально ввалилась в скопление китов. Киты ходили вокруг шхуны группами по четыре-пять голов в каждой, и были они удивительно спокойны и непугливы, они просто не обращали на шхуну никакого внимания, и было их страшно много на этом небольшом пространстве моря.

– Чёртова задница! – потрясённо воскликнул штурман. – Да этих финвалов голов триста!

Капитан приказал обстенить паруса, и шхуна медленно встала, а когда топот ног команды стих, джентльмены услышали китов. Именно услышали, только это был не рёв и не голос китов, а скорее их могучее фырканье – очень характерный и довольно сильный звук, напоминающий звук выпускаемого под большим давлением пара. Эти звуки окружали шхуну со всех сторон и ясно слышались в густеющем тумане.

– Первый фонтан, который выпускает финвал или, как по-другому его называют, сельдяной кит после длительного погружения – самый мощный, – сказал капитан. – И напоминает он довольно стройную колонну высотой до тридцати футов, расширяющуюся в верхней части. Длится такой выдох до пяти секунд. В спокойном состоянии сельдяной кит выпускает до шести таких выдохов с интервалом до шестнадцати секунд и находится он у поверхности до двух минут.

Тут капитан покосился на явно взволнованного штурмана и сказал:

– Я думаю, мистер Пендайс, этим китам нет до нас никакого дела… Они, скорее всего, кормятся рыбой… Перестаньте беспокоиться… Я уверен, что они нас не потопят…

– Но, сэр, – начал, было, говорить штурман.

– Ну что мы можем сделать? Взлететь? – перебил его капитан. – Они окружили нас и взяли в кольцо… Ну, прикажите принести побольше фонарей на палубу…

– Ах, сэр, в том-то и дело, что ничего не можем сделать, – жалобно проговорил штурман. – Сколько добра в море пропадает… Какая манипуляция…

И штурман Пендайс бросился выполнять приказание. Скоро шхуна осветилась так, как никогда, наверное, до этого не освещалась. Зрелище получилось необыкновенное. И вокруг призрачно освещённой шхуны кругами ходили киты – это было видно в наступающих сумерках, когда небольшой ветер разгонял туман. Финвалы ныряли, показывая голову, гладкую круглую спину со спинным плавником, они выгибали всё тело, выгибая хвост, но не вытаскивая из воды его лопастей, и хвостовой стебель медленно исчезал в воде, словно вращаясь. Перед нырянием они делали последний продолжительный вздох, набирая запас воздуха.

Поднимались на поверхность финвалы очень отлого, выставляя напоказ, в одной плоскости, всё своё огромное тело, но ещё раньше, чем появлялась голова, появлялся фонтан воды и воздуха, и только потом показывалась верхняя часть головы с открытыми дыхалами и верхняя часть спины. На поверхности моря, вдохнув свежего воздуха, они двигались плавно, и все их движения были наполнены удивительно естественной грацией, а рядом ныряли, вздыхали, поднимались и исчезали в тумане другие такие же киты.

– Какие удивительные животные, – зачарованно прошептал мистер Трелони.

Ему никто ничего не ответил. И тут со стороны квартердека они услышали хриплый голос штурмана, который напористо говорил кому-то:

– Дурья башка… Да сало кашалота гораздо толще и твёрже, чем сало полосатика…

– Зато финвал крепче на рану, – задорно ответил штурману боцман Бен Ганн.

– Да твой финвал сразу тонет после загарпунивания, как отдаст концы, – явно горячась, вскричал штурман.

– Зато из его хвостовых плавников получается отменное заливное, – не сдавался боцман.

– А кашалот, мать твою так! – вскричал штурман Пендайс, потом замялся, видимо, не зная, что ещё сказать, наконец, он нашёлся с ответом и выпалил. – А кашалот красив, как новая посудина с золотом в трюме…

Боцман на это уже ничего не ответил, видимо, сражённый последним доводом штурмана, а, может быть, спор просто затих, отнесённый ветром. Улыбающийся Платон опять поднял фонарь над головой джентльменов, но уже совсем стемнело, и в море ничего не стало видно.

****

Всё время этого перехода погода была относительно ровной, не смотря на климат, но потом настало утро, когда мистер Трелони проснулся от страшной качки. Он поспешил вылезти на палубу. До самого горизонта пронизанные пеной мутные волны шипели, пучились и громоздились одна на другую. Ветер срывал и относил в сторону их белые гребни, но волны снова упрямо лезли всё выше и выше, почти загораживая небо, по которому низко, над самой водой, словно норовя зарыться в неё, проносились рваные тучи. И это небо было такое серое, холодное, а море такое сердитое и взлохмаченное, что невольная печаль и робость сковали душу сквайра, чуткого на всякие впечатления. На подгибающихся от качки валких ногах он поспешил взобраться на квартердек.

– Доброе утро, мистер Трелони, – громко приветствовал его капитан.

Платон поклонился сквайру, одной рукой держась за рейлинг. Доктор Легг, который тоже находился на квартердеке, спросил у мистера Трелони почему-то строго:

– Проснулись, сэр?

Тут шхуна, треща и стеная, наискось поднялась на очередную мутную гору, голые мачты и реи её накренились, бушприт повис над бездной и спустя мгновение рухнул вниз. Громада воды обрушилась за кормой. Мистер Трелони едва удержался двумя руками за рейлинг: у него подкосились ноги в коленях.

– Это буря? – спросил он у капитана.

– Слегка болтает, – небрежно ответил ему капитан и успокаивающе улыбнулся.

– Мы дрейфуем? – опять спросил сквайр.

– Стараемся… Совсем не хочется со всего маху налететь на камни островов залива Джеймс, – ответил капитан и добавил, стараясь перекричать ветер и скрип такелажа. – Но вы бы шли к себе в каюту, сэр… Здесь вам делать точно нечего. Берите доктора и идите… Это приказ.

Мистер Трелони молчал, сжав губы. Доктор Легг ухмыльнулся, протянул к нему руку и сказал:

– Ну, если приказ – значит приказ… Берите меня, мистер Трелони…

Они ушли. На квартердеке остались капитан, Платон и рулевой Скайнес, который был, как всегда, в своём синем, «морском», платье. Из весёлого, общительного и доброго до простоты парня он за прошедшие годы превратился в весёлого, общительного и доброго до простоты мужчину, который уже больше не напивался до беспамятства. Сейчас Скайнес изо всех своих могучих сил пытался удержать рулевое колесо – ветер всё время менял направление. Иногда ему помогал Платон, и тогда они являли собой гармоничный контраст двух разных типов мужской красоты – высокий, мускулистый Платон и высокий плечистый, но сухой и жилистый рулевой Джон Скайнес.

– Кажется, ветер стихает, – прокричал Платон.

Капитан посмотрел в море. За кормой до самого горизонта по-прежнему катились мутные серые валы, бушприт всё так же резко вздымался вверх, а через несколько секунд уже целился в самое основание вала: волны так же взмётывались горами и обрушивались вниз ревущими водопадами, но теперь облака пены и водяной пыли летели прямо к небу, как при взрыве.

– Да, стихает, – пробормотал капитан и утвердительно покивал в ответ, глядя на Платона.

Скоро ветер стих настолько, что на «Архистар» поставили паруса. Шхуна снова неслась заданным курсом и спустя какое-то время вошла в залив Джеймс, крупный залив в южной части Гудзонова залива…

Залив Джеймс, дорогой читатель, занимает видное место в истории Канады больше благодаря деятельности старейшей торговой корпорации, называемой Компания Гудзонова Залива, штаб-квартира которой и сейчас находится в канадском городе Торонто. В течение нескольких столетий Компания контролировала рынок пушнины в английской части Северной Америки и самостоятельно исследовала земли вокруг Гудзонова залива. Она являлась фактическим правительством на этой обширной территории, известной как Земля Рупперта, названной так в честь принца Рупперта (1619—1682), официального основателя Компании. В 1670 году английский король Карл II предоставил Компании монополию на эксплуатацию всех рек, впадающих в Гудзонов залив. Компании принадлежало более трети всей территории современной Канады и незначительной части США.

Берега залива Джеймса были наиболее пригодны для колонизации, чем все остальные области Гудзонова залива, потому что канадский климат известен холодной зимой и влажным прохладным или умеренным летом с большой продолжительностью дня. На берегу залива Джеймса был основан первый транспортный пост для торговли мехом – Руперт-Хаус, деятельность которого была более чем успешна. Руперт-Хаус стал входными воротами британской колонизации в Северной Америке.

Впервые залив Джеймс привлёк внимание европейцев в 1610 году, когда Генри Гудзон исследовал большой залив, названный в его честь. Сам же залив Джеймс получил своё название по имени английского капитана Томаса Джеймса, который более подробно исследовал этот район в 1631 году. В средней части залива имеется группа островов, из которых самый крупный, – остров Акимиски, – располагается ближе к западному берегу залива…

«Архистар» шла вдоль восточного побережья залива Джеймс. Целыми днями на ней не знали покоя: ставили паруса, делали повороты, брали рифы, шли галсами. Капитан хватался за каждую возможность продвинуться вперёд, чтобы выиграть тёплые дни у надвигающейся осени. Береговая линия восточного побережья, иногда хорошо видная с палубы в подзорные трубы, была извилистой. Она состояла из многочисленных бухт и бухточек, заросших лесом, в котором высокие силуэты тёмно-зелёных елей резко контрастировали со светлой зеленью редких лиственных деревьев. Тут и там среди леса виднелись серые скалы и россыпи камней.

Сегодня утром доктор Легг и мистер Трелони вышли на палубу на разминку по фехтованию на саблях и теперь отдыхали. Доктор, в который раз, покосился в сторону особо настырной чайки, одиноко летящей и орущей за кормой, и сказал:

– Правительству Новой Франции удивительным образом недоставало дальновидности… Если бы оно не конфисковало меха у Радиссона и Грозейе66
  Пьер-Эспри Радиссон и Шуар де Грозейе – франко-канадские мехоторговцы и исследователи Северной Америки.


[Закрыть], придравшись к отсутствию у них лицензии, те не переметнулись бы к нам… И Компания Гудзонова залива никогда бы не была создана…

– А дальновидность правительства здесь совсем не причём, – ответил ему мистер Трелони, пожимая плечами. – Всё это простая человеческая алчность… Почему не конфисковать меха, если можно конфисковать?..

– Смотрите, мистер Трелони, какие тут леса, – заметил доктор через некоторое время. – А севернее были всё камни и пустоши… Охота здесь, наверно, отменная…

– Я вижу, вам не терпится, мой друг, взять в руки мушкет, а к поясному ремню прикрепить рог с порохом, мешочек с пулями, нож и огниво, – отозвался сквайр с улыбкой.

– Мне не терпится опять испробовать этот специфический, ни с чем несравнимый, горьковато-сладкий вкус дичи, запечённой с ягодами в земле, – мечтательно ответил доктор. – И я очень жалею, что сейчас не весна, чтобы пойти на глухарей-петухов на току…

– И охота вам убивать бедных глупых птиц, мясо которых к тому же имеет горький привкус хвои? – насмешливо спросил сквайр.

– А его можно спрыснуть красным сухим вином, – тут же заспорил доктор. – И нашпиговать свиным салом…

– Кто здесь говорит о красном вине? – вдруг раздался весёлый голос капитана: он незаметно подошёл к джентльменам, увлечённым беседой.

Доктор и сквайр обернулись. Доктор, увидев перед собой капитана, опешил от неожиданности.

– О красном вине? – вскричал он и возмущённо поспешил добавить. – Никогда!.. Мы говорили о свином сале!..

– Ах, о сале? – переспросил капитан и понимающе глянул на сквайра.

Мистер Трелони с приятной улыбкой ответил ему:

– Насколько мне помнится, капитан, о сале мы тоже говорили…

И тут доктор Легг перешёл в наступление.

– Ах!.. Да какая разница!.. – беспечно отмахнулся он и спросил. – Вы лучше мне вот что скажите, капитан… А если всё-таки Боб Стамп не будет нас ждать в намеченной бухте?..

– Будет, – уверенно ответил ему капитан, сверкнув голубыми глазами. – Я писал ему из Бристоля ещё до наших сборов… Письмо ушло с надёжным человеком на «Лизарде», который благополучно прибыл в порт Нью-Йорка…

– А если Боб Стамп письмо не получил? – не унимался доктор.

– Если не получил, то завтра мы об этом узнаем, – ответил капитан и нахмурился. – Завтра мы прибудем в намеченное место…

На следующий день «Архистар» вошла в условленную бухту на восточном побережье залива Джеймс, и все с нетерпением стали ждать появления на берегу старого проводника. Но Боб Стамп не объявился в заветной бухте ни в этот день, ни через три дня, и тогда капитан решил высадиться в бухте форта Руперт и наведаться в посёлок в поисках проводника – местного охотника, хорошо знающего окрестные леса.

****

Джентльмены вошли в полутёмную таверну. Она была пуста, и только на одном столе, едва освещая пространство, одиноко горела лампа. За этим столом сидел один единственный посетитель, по виду простой охотник. Чувствовалось, что он сидит так давно и намерен сидеть ещё долго. Ничем съестным в таверне не пахло. За стойкой стоял кабатчик и удивлённо пялился на вошедших. За его спиной виднелись тусклые ряды давно и безнадёжно порожних бутылок, видимо выставленных здесь «для красоты».

Джентльмены подошли к стойке. Кабатчик заулыбался и приветственно затряс головой. У него была массивная красная физиономия, изрытая оспой, и рот в табаке. Впрочем, сейчас он жевать табак перестал и смотрел настороженно на вошедших. Симпатии кабатчик не вызывал, но выбирать не приходилось, и капитан, покосившись на ряд развешанных над бутылками оленьих и лосиных рогов, заговорил с ним.

– Здравствуйте, уважаемый хозяин, – произнёс капитан и спросил. – Скажите, почему ваш посёлок так безлюден?.. Что у вас тут случилось?..

Кабатчик сплюнул табачную жвачку прямо себе под ноги, утёр рот тыльной стороной ручищи и повторил:

– У нас?.. Случилось?..

Тут он почему-то посмотрел мимо и как бы сквозь джентльменов, к ним за спину. Мистер Трелони и доктор резко обернулись. Капитан чуть скосил глаза – одинокий охотник за своим столом повернул к ним голову и, отсмеявшись тихим, беззвучным смехом, резко и громко сказал:

– У нас тут случилась оспа!..

Мистер Трелони оторопел. Доктор Легг внимательно присмотрелся к говорящему. Капитан сделал к нему шаг и остановился.

– Да, оспа! – как-то лихо провозгласил охотник и добавил. – Но вы можете уже не бояться – все кто мог, у нас уже умерли!..

Он опять засмеялся, а потом улыбка вдруг застыла на его рябом лице. Так он и сидел с окаменевшей улыбкой на бледных губах и смотрел на джентльменов, и тех от этой улыбки всё больше брала оторопь. Они молчали, не зная, что делать.

– Так оспа у нас была уже давно, – поспешил успокоить всех кабатчик. – А этот у меня теперь каждый день сидит… Да и то сказать – других-то клиентов почти не осталось…

– Как давно была оспа? – быстро спросил доктор Легг и пытливо посмотрел на кабатчика.

Глаза кабатчика остекленели в задумчивости. Потом он разлепил красные губы и пробормотал почти в тревоге:

– С месяц, кажись…

– А когда умер последний больной? – опять спросил доктор Легг, не давая кабатчику опомниться.

– Так с месяц, кажись, – невнятно пробубнил тот.

Доктор Легг отвернулся от кабатчика. Джентльмены опять посмотрели на охотника.

– Да, а я теперь тут сижу каждый день, – громко и по-пьяному вызывающе сказал охотник. – И зовут меня Джо… Джо Смит моё имя…

– Очень приятно, мистер Смит, – ответил капитан, представился сам и добавил, помедлив, словно бы нехотя. – Я капитан шхуны «Архистар»… Из Англии…

– Из Англии, – повторил охотник без всякого интереса, не переставая пьяно улыбаться своей страшной улыбкой.

Капитан подошёл и медленно сел за стол напротив охотника.

– Мистер Смит, нам нужен проводник, – сказал капитан и повторил для ясности. – Нам нужен человек, который хорошо знает здешние места…

– Я не могу, – тихо ответил охотник. – Попробуйте спросить у Индейца Корли… Он живёт на ближнем озере…

– А по-английски он говорит, этот индеец? – спросил капитан.

Охотник недоумённо наморщил чистый лоб, как это обычно делают только очень доверчивые, искренние, но недалёкие люди, и какое-то время молча, тяжело соображая, смотрел на капитана. Потом он пьяно заулыбался и сказал:

– Да, говорит, конечно… Индейцем его прозвали, потому что он был женат на индеанке. А вообще-то он белый… Только живёт на озере, на отшибе… Один…

– Его жена умерла от оспы? – спросил мистер Трелони.

– Не, давно уже, – ответил охотник и посмотрел куда-то в сторону, чувствовалось, что этот разговор начинает ему надоедать.

– Так где, вы говорите, это ближнее озеро? – спросил капитан, вставая.

Охотник неловко приподнялся, держась за стол, и произнёс:

– Пойдёмте, я вам покажу, куда идти…

Он встал и неожиданно оказался высокого роста. Махнув приглашающе рукой джентльменам, он направился к выходу.

Как только джентльмены и охотник скрылись за дверью, кабатчик выскочил из-за стойки и лихорадочно заметался по залу, стуча своими грубыми подкованными сапожищами. Чувствовалось, что мысли в его голове не дают ему стоять спокойно, да к тому же он, видимо, не знал, что ему делать и как теперь быть.

Пометавшись так какое-то время, кабатчик застыл на месте, уставившись глазами в одну точку, а потом вдруг сорвал с себя передник, швырнул его на пол, пару раз со злостью втоптал в него каблук, потом забежал за стойку и присел за ней. Выскочил из-за стойки он уже в широкополой потрёпанной шляпе и с мушкетом в руках. И скоро, погасив одинокую лампу на столе, он стал закрывать таверну на массивные запоры, а закрыв, тут же закинул мушкет за спину и пошёл прочь быстрым шагом.

Вернувшийся назад охотник нашёл таверну тёмной и запертой. Нисколько не удивившись и даже не огорчившись, охотник развернулся и побрёл куда-то качающейся походкой сильно пьяного человека.

****

Дом Индейца Корли у озера был сработан на века и напоминал, скорее, крепость, чем дом. Сложенный из огромных брёвен, он имел несколько хозяйственных пристроек и маленькие оконца-бойницы, забранные теперь ставнями. Было пасмурно, к тому же вечерело, и все подумали, что при свете солнца этот дом, конечно, производит не такое угрюмое впечатление.

– Этот дом мне напоминает рубленые русские избы, – сказал доктор Легг. – Такой же мощный…

– Да, тот ещё домище, – отозвался сквайр, отводя взгляд от багров и вывешенных на просушку сетей и снова оглядывая дом. – Построен с размахом – леса кругом много…

Мистер Трелони и доктор стояли перед домом на едва заметной тропинке, по которой все и пришли сюда, и ждали капитана. Скоро капитан и матросы, обойдя дом кругом, вернулись назад.

– Дверь на замке… Никого нет, – сообщил капитан, подходя к сквайру.

Вдруг к ним откуда-то выскочил небольшой и необычный пёс с забавным коротким хвостиком, похожим на кисточку для бритья. Глубоко сидящие чёрные глаза его дико сверкали, хвост был вертикально поднят, шерсть была короткая, чёрная и густая. Он не издавал ни звука, а просто стоял настороже и смотрел на капитана, который оказался перед ним на тропинке ближе всех. Капитан молча разглядывал собаку и не двигался. Спустя какое-то время пёс завилял своим смешным хвостиком, подошёл к капитану и принюхался. Капитан присел на корточки и потрепал пса по шее и холке.

– Если пёсик такой милый, значит хозяин его неплохой человек, – произнёс мистер Трелони и сделал шаг к собаке, явно намереваясь её погладить.

– Я бы не советовал вам гладить Бумпо, – вдруг сказал кто-то за спиной джентльменов. – Это собака – для охоты на гризли…

Джентльмены оглянулись на голос и потянулись за оружием. К ним подходил высокий мужчина в обычной одежде канадского поселенца и в индейских мокасинах. Мушкет висел у него за спиной. Мистер Трелони сразу же передумал гладить пса, а капитан ответил мужчине, поднимаясь:

– Красивый пёс… Внешне напоминает помесь лисицы с терьером…

Капитан улыбнулся.

– Это индейская собака, – всё так же неторопливо проговорил мужчина, вглядываясь в капитана и протягивая ему руку для рукопожатия. – У меня была пара, но вторую недавно задрала рысь…

Капитан представился и спросил:

– Вы мистер Корли? Нам нужен проводник…

– Индеец Корли, – поправил капитана мужчина, пожимая руки мистеру Трелони и доктору Леггу, на матросов, стоящих поодаль, он даже не посмотрел. – А вы из фактории?..

– Нет, не из фактории, – ответил капитан. – Но нам нужен проводник на озеро Мистассини…

– А кто вам сказал про меня? – спросил Индеец Корли.

– В таверне… Джо Смит… По виду охотник, – ответил капитан.

– Так вы не из фактории? – в голосе Корли слышалось облегчение.

Капитан молча покачал головой и опять улыбнулся. И тогда Индеец Корли произнёс:

– Тогда входите и поужинайте со мной… Здесь новые люди – редкость… За едой и потолкуем…

Капитан бросил взгляд на запад, словно хотел за тучами увидеть солнце.

– Да, скоро стемнеет… Я вас провожу потом, – поймав его взгляд, сказал Индеец Корли и добавил. – Мы с Бумпо вас проводим…

Хозяин подошёл к двери и загремел запорами. Все по одному вошли в двери. Дом внутри оказался разделён на несколько небольших комнат, причём перегородки не доходили до стропил, и потолка в доме не было. Самая большая и первая при входе комната, видимо, служила хозяину и кухней, и столовой, и гостиной. В ней всё было чисто и опрятно. По стенам комнаты были развешаны оленьи рога. Самое видное место здесь занимал очаг, сложенный из крупных камней, обмазанных глиной. Джентльмены расселись на предложенные им стулья. Хозяин принёс из соседней комнаты скамью для матросов, потом он взял из поленницы дрова, и скоро в очаге разгорелся огонь.

Сразу стало намного уютнее. Корли зажёг от лучины лампу и ушёл с ней куда-то, а воротившись с куском бекона, встал у стола и большим охотничьим ножом принялся строгать бекон прямо на огромную закопчённую сковородку. Стол и вся мебель в комнате была грубая, самой простой и незатейливой работы. Впрочем, на стене висели довольно неплохие настенные ходики, маятник которых исправно качался. Мистер Трелони достал свои часы и сверился с ними – часы хозяина показывали точное время. Скоро по комнате разнёсся запах жареного бекона и яичницы.

– Яйца – утиные… С озера, – сказал Корли, словно предваряя вопросы гостей.

Доктор Легг заулыбался и почему-то потёр нос, покосившись на свою медицинскую сумку, а Индеец Корли опять вышел из комнаты и спустя совсем короткое время вернулся с довольно объёмистой бутылью.

– Это – виски, – сказал он.

И тут капитан, придвигая свой стул к столу, удивительно весело спросил:

– Доктор Легг, а вы захватили свой докторский запас?

– Обязательно, капитан! – подтвердил доктор. – Мой запас у меня всегда с собой…

Доктор Легг потянулся, открыл свою сумку, достал оттуда заветную флягу и произнёс довольным голосом:

– А это – ром!..

– Медицинский, – саркастически, но с улыбкой, уточнил мистер Трелони со своего места.

Хозяин порезал крупными ломтями хлеб и, разложив на него яичницу, роздал всем. Ром быстро был разлит по стаканам и выпит. Потом пришла очередь виски, и капитан, выпив, спросил хозяина:

– Вы давно живёте в этих местах?..

– Да, я – старожил, – ответил Индеец Корли. – Живу среди индейцев уже давно… И индейцев хорошо знаю…

И хозяин, довольно откинувшись на стуле и не дожидаясь расспросов, стал рассказывать:

– Наверное, ещё многие из наших стариков помнят, как много зерна можно было купить у индейцев, особенно у тех, кто жил южнее, у Великих озёр… Они выращивали кукурузу и разводили свиней… Но пришедшие англичане и французы, чтобы согнать их с земли, уничтожили посевы, сожгли вигвамы и разбили каноэ… А от трупов зарезанных ими свиней, говорят, во многих местах начались даже эпидемии. Индейцы пошли на север, в леса, и из землепашцев превратились в зверобоев – добыча мехов стала их основным занятием…

Наверное, вы слышали о детской беспечности индейцев и их природной лени, якобы обрекающей их на вечный упадок… Не верьте… Ещё совсем недавно индейцы были хоть и диким, на наш взгляд, но обеспеченным и счастливым народом… Не было среди них нищих и брошенных на произвол судьбы. Они и сейчас деловиты и стремятся преодолеть трудности, а наследственные вожди – так те ещё и богаты… И никто не слышал о таких преступлениях среди них, как воровство, пьянство, убийство или измена супружескому долгу… Но с приходом нас, белых, этому наступил конец. Теперь индейские вожди сами спаивают своих людей, чтобы быстрее заключить сделку…

– Вы говорите о торговле мехами? – спросил мистер Трелони.

– Да, о торговле мехами… Сейчас всё подмяла под себя Компания, – ответил Корли. – Сейчас всё скупают пришлые скупщики… Торговля мехами, обогатив пушные компании, принесла индейцам одни лишь несчастья. Индейцы большую часть года ведут полуголодную, полную опасности жизнь в зимнем лесу, добывая драгоценные шкурки… И жизнь индейца ценится алчными торгашами из факторий не более, чем жизнь собаки. Управляющие факториями спаивают индейцев, чтобы за бесценок скупить у них меха… Сколько таких несчастных после двух-трёх дней пьяного угара возвращаются в лес обобранные и больные… Без запаса боеприпасов для промысла, а иногда даже в долгу у скупщика…