Текст книги "Девушка, которая ушла под лед"

Глава 3

Я спала, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Я держала сама себя. Тело тянули в разные стороны невидимые силы, а в самом центре мозга нарастал зуд – тот, который возник от жужжания белого экрана на стене. Только сейчас экран был выключен. Я терла кожу головы, но источник зуда сидел слишком глубоко. Чувство непонятного притяжения усилилось. Гул в мозгу стал мучителен. Зажмурившись, я мотала головой по подушке.

К ощущению, что тело сейчас разойдется по невидимым швам, добавилось другое: меня очень сильно влекло в определенном направлении. В коридор. Налево. Я оставила попытки уснуть. Вылезла из-под одеяла, стала босыми ногами на пол и вышла из палаты. Притяжение становилось все сильнее, и я больше не боролась с ним. Зуд в голове разрастался, пожирал пространство, вышел за пределы черепа, спустился вдоль шеи, охватил плечи, стек по рукам и наполнил кончики пальцев.

И пальцы, не в силах побороть его, задрожали, задергались. Они тряслись с огромной, неестественной частотой, противоестественно изгибались. Я шла по коридору. Наверное, будь я в состоянии осознавать происходящее, мной бы овладел страх. Но я ничего не понимала. Мысль была только одна: о двери в конце коридора, которая звала меня, будто скрывая ответ на вопрос, который я еще не задавала.

Я дошла до двери – и не остановилась. Я распахнула ее. Внутри на кровати лежал человек. Именно человек – и никак иначе: я не понимала, мужчина это или женщина, подросток или старик. У человека была выбрита голова, а из черепа, сзади, торчала трубка. Серая кожа казалась сморщенной и отекшей одновременно. Я подошла ближе. За спиной захлопнулась дверь. От пола тянуло холодом, поэтому я переступала с ноги на ногу. Человек задрожал. Сначала несильно, еле заметно; затем задергался – как мои пальцы. Дрожь превратилась в конвульсии, от которых заходила ходуном кровать и приборы. Включилась сирена. В палату, задевая меня, влетели врачи и медсестры. Зазвучали приказы.

– Дефибриллятор! – крикнул кто-то.

– Что происходит? – заорала я.

Одна из медсестер попыталась вытолкнуть меня из палаты, даже не взглянув, кто я есть.

– Здесь нельзя находиться!

– Что со мной?

В дверях появился доктор Логан.

– Дилани! Что ты здесь делаешь?

– Разряд!

Один из медиков пытался запустить пациенту сердце. Тело подскакивало на кровати. Сирена выла.

– Что со мной? Что?

Доктор Логан с расстояния вряд ли мог заметить, что со мной что-то не так. А вот с человеком на кровати явно творилось страшное.

– Выведите ее! – потребовал кто-то.

Доктор Логан схватил меня за плечи и вывел из палаты.

– Что, Дилани? Что с тобой?

А я не знала, как объяснить про зуд, про притяжение, про то, насколько я потеряна. Не понимала. Поэтому я просто подняла и показала трясущиеся в безумном танце руки. По лицу катились слезы.

Доктор Логан положил мне ладонь на спину, пытаясь направить по коридору в сторону от палаты. Но я не сдвинулась с места. И тогда он взял меня на руки, как мог бы взять отец, и отнес в мою палату. Он положил меня на кровать, дрожь начала отступать, откатилась от пальцев вверх, к шее. Пальцы замерли. Зуд в голове превратился в легкий гул и совсем стих. Осталось только чувство натяжения, но оно уже казалось мне привычным. Сев на кровати, я переводила взгляд со своих ладоней на открытую дверь. Доктор Логан пролистал мою историю болезни и что-то записал на чистой странице. Затем дал мне таблетку снотворного и оставался рядом, пока я не заснула.

Утром он все еще сидел рядом со мной. Может, конечно, он выходил ночью. Но сейчас был в палате. И родители тоже пришли.

– Судороги, – произнес доктор Логан уверенным, серьезным голосом, выработанным за долгие годы постановки диагнозов.

– Что-что? – уточнила я.

Он выпрямился.

– Полагаю, у тебя судорожный синдром.

Его слова вселяли надежду.

– Но ведь тряслись только пальцы…

Я подняла кверху ладони, как будто в доказательство сказанного.

Эпилепсия – это не красиво. У Карсона была эпилепсия. Я училась во втором классе, он ходил в третий – и на перемене у него случился приступ. Он бился в припадке прямо на асфальте.

– Девчонкам нельзя! – Во втором классе именно этими словами Деккер отказывался со мной играть, а я была совершенно на нем помешана.

Он тогда решил, что в школе ему положено играть только с мальчиками, а мне – исключительно с девочками. И я придумала выменивать право поиграть с ним на перемене на что-нибудь ценное. Например, отдавала ему свой шоколадный кекс. Или разрешала ему выбрать, какой мультик мы будем смотреть дома. Отдавала место у окна в автобусе. В тот день я прихватила из дома пачку его любимого печенья с шоколадной начинкой. Конечно, я дружила и с девчонками, но с Деккером было гораздо веселее – это раз, а два – никто не понимал меня так хорошо. Но он задирал нос и делал вид, что меня не замечает.

Уже тогда Карсон был явным лидером. Высокий, белокурый, зеленоглазый, всегда получавший то, что хочет. Он не привык слышать «нет» ни от мальчишек, ни от девчонок. И я тоже, как правило, шла у него на поводу. Как правило. В тот день Деккер вывел меня из себя. Он сидел на асфальте скрестив ноги, пытаясь спрятаться за спиной Карсона.

– Ты мне обещал, Деккер, – потребовала я.

Деккер, немного замешкавшись, начал вставать.

– Он никуда не пойдет, – вмешался Карсон и сделал шаг в моем направлении.

– Не лезь, урод! – выкрикнула я и оттолкнула его. Если честно, не очень сильно.

Карсон улыбнулся и отступил. Открыл рот, но так и не успел ничего сказать. Закатив глаза, рухнул на асфальт. Его тело, обычно такое ладное и уверенное, нелепо дергалось на земле. Все замерли. И тут меня оттолкнули. Жанна подлетела к брату, бухнулась возле него на колени и повернула его набок.

– Позови взрослых! – заорала она, глядя на меня. Но я не пошевелилась: только стояла и смотрела. За взрослыми побежал Деккер.

Прошло десять лет, а этот случай до сих пор был одним из самых страшных в моей жизни.

Доктор Логан заговорил:

– Чаще всего судороги имеют мало общего с тем, как их показывают в кино. Внешне человек замирает, смотрит в одну точку, а в это время в мозгу у него начинаются судороги. Иногда конвульсии затрагивают только одну часть тела. Например, у тебя это руки.

– Судороги можно купировать?

Ведь болезнь Карсона явно купировали, потому что больше припадков я не видела, да и не слышала, чтобы они случались. И вдруг сообразила, что остаться на второй год в третьем классе Карсону пришлось именно из-за судорог. Накатила паника.

– Можно. При помощи лекарств. Чаще всего. Но пока мы не выясним, что речь именно о судорожном синдроме, лекарства я назначать не буду.

По выражению лица доктора Логана было ясно, что он твердо решил найти ответ.

– То есть у меня снова начнут трястись руки и тогда вы дадите мне лекарство?

Он улыбнулся уголками губ.

– Думаю, все несколько сложнее. Нужно сделать электроэнцефалограмму. ЭЭГ. Завтра утром я прикреплю к твоей голове несколько датчиков, и мы будем наблюдать за мозговой активностью. Только тебе нельзя ложиться спать сегодня. Мозг нужно подвергнуть воздействию стресса. Если повезет, мы спровоцируем еще один приступ судорог.

Я вцепилась в свои длинные белые волосы.

– Я не дам их сбрить!

Доктор Логан засмеялся.

– И не давай. Брить не будем, но перемазать – перемажем. Правда, хороший шампунь легко избавит тебя от всех последствий.

Какие пустые вещи меня волнуют! Что я за дура? Цепляться за волосы и переживать, когда только чудом все мое тело еще не разлагается в могиле. У того мужчины из кабинета физиотерапии не работают ноги. У женщины на коляске течет изо рта слюна. Переохлаждение могло привести к ампутации. Кислородное голодание могло оставить меня в состоянии комы, с атрофией мышц и пролежнями. Самовлюбленность – не про меня. Я не наряжалась в обтягивающие дизайнерские платья, не наносила тонны макияжа, но я по-настоящему любила свои волосы. Выбор стоял между жизнью и смертью, и такая привязанность к волосам выглядела нелепой. Но и поделать с собой я ничего не могла.

Когда доктор Логан уже был на пороге палаты, я остановила его вопросом:

– Скажите, а тот человек… ну, который был ночью… с ним все хорошо?

Но доктор вышел, сделав вид, что не услышал меня. Громко хлопнула дверь.

С вечера у меня по очереди дежурили родители. Мы смотрели кино. Мы играли в слова. Я пыталась читать «Уловку-22», но через пару страниц сильно заболела голова и поплыли слова. Принимать лекарства было нельзя, чтобы не повлиять на результаты исследования. Ныли ребра. Раскалывалась голова. Тело трещало по швам.

А когда силы бороться со сном кончились, появился Деккер, хотя вечером он отсидел в школе все уроки.

– Моя очередь, – сказал он.

Мама поцеловала меня в лоб, затем чмокнула в лоб Деккера.

– Мы вернемся к началу ЭЭГ. Звони, если что.

Деккер сел на стул, где до него сидела мама, закинул ноги на кровать.

– Итак, два часа ночи. По телику ничего интересного, кафе закрыто. Что будем делать?

Я потерла лицо руками и простонала:

– Спать хочу…

– Можно подумать, ты первый раз не спишь ночью.

– То было ради уроков.

– Так что, займемся домашним заданием? – Деккер скорчил гримасу отвращения.

– Я пыталась, если честно. – Я прижала к груди «Уловку-22». – Нужно прочитать, а я не могу. Голова начинает болеть, – пожаловалась я и с улыбкой вручила книгу Деккеру.

Он отшатнулся, мотая головой.

– Я не читаю книги по программе. Это противоречит моим убеждениям.

Моя улыбка стала еще шире.

– Ну, ради нашей дружбы.

– Поверить не могу, что упросил родителей отпустить меня к тебе ради вот этого, – возмутился Деккер, но книгу взял. Он сел лицом ко мне, коленями уперся в краешек кровати. И начал читать.

После первой страницы посмотрел на меня.

– Чувствую себя дураком.

– Тсс, ты идеален.

Я слушала. Нет, не так: я смотрела. Смотрела, как Деккер водит глазами по строчкам, как движения губ складываются в слова, меня завораживало, как он, переворачивая страницу, проводит кончиком языка по уголкам губ, как он улыбается на забавных местах – тех же, которые вызывают улыбку и у меня, как он читает на полтона ниже, когда звучат слова персонажей.

Еще через пару страниц Деккер снова остановился.

– Эй, ты еще не уснула?

Я наблюдала за его губами, и он это заметил.

– Нет, я не сплю.

Деккер мог смотреть на меня как минимум тремя разными способами. Иногда он смотрел на внешнюю оболочку, как в тот раз, когда я впервые вошла в класс: широко раскрытыми глазами, дружелюбно. Он мог смотреть и мимо меня, как в тот день на озере: острым взглядом, в котором читалось раздражение. А мог смотреть в самую суть меня, когда хотел понять, о чем я думаю, что я чувствую. Именно так, как сейчас. Он прищурился, верхнее веко доходило до серой радужки. Мне казалось, что он роется у меня в голове, по крупицам собирает информацию.

Я махнула рукой.

– Ну читай же!

И Деккер вернулся к книге.

Доктор Логан пришел на рассвете.

– Готовься к путешествию, – сообщил он, хлопнул в ладоши и подождал, пока медсестры пересадят меня в коляску.

Я смотрела на него с недовольным лицом. Ни тебе красных глаз из-за недосыпа, ни помятой одежды. Он выспался. Он был бодр и весел. Даже кофе не пил: когда он нагнулся осмотреть швы на руке, я не почувствовала запаха.

– Прощайся со своим женихом.

– Это вы о ком? – Я на мгновение поймала взгляд Деккера и быстро отвела глаза. – Он не мой жених.

Деккер повернулся спиной и надел куртку. «Пока» я от него не дождалась.

Доктор Логан поставил на меня датчики. Голова мерзла, волосы были липкие. Я краем глаза поймала в зеркале свое отражение, затем решила рассмотреть себя повнимательнее. Да я ходячий подопытный кролик. Из головы торчат провода – точно у Медузы горгоны. Они подключены к небольшой коробочке. Когда медсестра прикрепила последний датчик, я ощутила зуд.

Я подняла ладони над головой.

– Зудит внутри.

Доктор Логан хмыкнул.

– Что ты чувствуешь? Зудит? Или просто неприятно? – уточнил он, как будто я не понимала разницы между словами.

– Это зуд, – повторила я. – Зуд внутри головы.

Где-то в глубине мозга. Как и накануне, я ощутила, что натяжение нарастает, перерождается в притяжение, обретает направление. Постепенно оно превратилось в сильное, непреодолимое влечение.

– Мне нужно идти!

Я вцепилась в проводки, подведенные к моей голове.

– Тише, тише, успокойся.

Доктор Логан взял меня за запястья, не давая оторвать датчики.

– Мне нужно…

Зуд разрастался, достиг шеи. Я запрокинула голову, попыталась спустить ноги с кровати.

– Куда ты идешь?

– Мне нужно… – повторила я, потому что притяжение стало очень сильным, зуд охватил плечи. В коридор. Направо…

Зуд спустился к рукам, достиг кончиков пальцев, превратился в жжение. Пальцы задергались, выламываясь под неестественными углами, – зуд пытался найти выход. Доктор Логан ослабил хватку и наблюдал за безумным танцем моих рук. Затем глянул на показание прибора, нахмурился.

– Это не судороги, – констатировал он и уставился на меня. Будто ждал, что дрожь прекратится сама по себе.

Я встала, потянула за собой провода, попыталась оторвать датчики. Доктор Логан нажал какую-то кнопку над кроватью и обхватил меня руками. Могло бы показаться, что он меня обнял, только вот я не могла шевельнуться. Я была почти как в смирительной рубашке. В палату кто-то вошел, я почувствовала укол в предплечье, перед глазами все поплыло. Мне стало смешно, я, наверное, даже захихикала. А потом погрузилась в темноту.

Мелинда мыла мне голову. Шампунь ужасно вонял химией. В салоне, куда ходили мы с мамой, обычно пахло кокосом и мятой. Но тут был не салон… Запах шампуня напоминал средство для мытья унитазов, а по консистенции походил на штуку, которой мама смазывала мне порезы. Я лежала на кровати на спине, ноги под подушкой, а голова свешена с краю. В висках пульсировала кровь. Хотелось верить, что положение вниз головой не усугубит состояние моего мозга.

Родители вышагивали по палате, как дикие звери по клетке. Доктор Логан стоял у дверей. Я смотрела на все это вверх тормашками, от чего начинало мутить, поэтому я просто закрыла глаза и слушала разговор, пока медсестра кончиками пальцев втирала в кожу головы шампунь.

– Мы должны забрать ее домой. Обязательно, – сказала мама. – В интернете пишут, что нет ничего хуже больницы и здесь нечего делать, если нет угрозы жизни. А так в больнице можно заболеть еще сильнее. Правда ведь?

Доктор Логан неловко молчал. Наверняка врачи ненавидят интернет. Заговорил папа:

– Я общался со страховой компанией. Если мы проведем здесь еще некоторое время, то и возвращаться ей будет некуда – придется продать дом из-за долгов.

Вот теперь я узнавала папу. Наверняка завел в «Экселе» специальную табличку, куда вносит все расходы за последние две недели. Думаю, там даже есть колонка для трат на кофе и шоколадки из аппарата. Интересно, он планирует оформить налоговый вычет?

– У нее ЭЭГ без особенностей, но меня смущает дрожь в руках. Было два эпизода, и оба раза она была очень возбуждена, – сказал доктор Логан.

Я откашлялась. Возбуждена? Так это называется? Да я полностью теряла над собой контроль. Мне давали успокоительное. Успокоительное!

– Она ведь идет на поправку. Я вижу, что ей гораздо лучше. Я буду заботиться о ней дома, – сказала мама.

А я знала, что мне не лучше. Я открыла глаза и поймала взгляд доктора Логана. Но, кажется, он не понял, что я хочу сказать. В конце концов, я висела вниз головой, а из-за силы притяжения довольно сложно изобразить на лице панику и недоверие. А может, я и преуспела, просто доктор Логан слишком мало меня знал, чтобы понять.

– Давайте выйдем и обсудим все вне палаты, – сказал он.

Шаги стихли. Мелинда смыла с моих волос шампунь, вытерла голову полотенцем. Я осталась одна.

Через десять минут решение было принято. Меня отпускают домой.

– С моей стороны претензий к твоему здоровью нет, – сообщил доктор Логан. – Конечно, остаются ребра, но это не моя специализация в любом случае. – Он подмигнул. Я прищурилась.

Еще несколько часов прошло, пока в больнице оформляли необходимые документы. Мама прочитала мне конец «Уловки-22». Я поняла, что моя реабилитация – та самая «уловка двадцать два». И еще кое-что поняла. Смерть – это конец. Только это не конец. Конец – это не смерть. Отсутствие жизни – это конец.

Доктор Логан сказал, что я должна являться на ежемесячную консультацию, что, возможно, потребуется повторить МРТ или ЭЭГ – в зависимости от симптомов. Похоже, мне удалось избежать каких-либо длительных неврологических последствий. Если не считать дрожи в руках. Но, кажется, врач полагал, что она пройдет сама по себе. Мне бы не хотелось, чтобы приступ случился в школе. У меня и так имидж ботанички. Быть ботаничкой с трясущимися руками мне совсем ни к чему.

Когда родители ушли в больничное кафе, чтобы купить еды, я добралась до телефона и набрала единственный номер, который помнила наизусть, кроме своего собственного.

– Меня отпускают домой, – медленно произнесла я в трубку.

– Слава богу! – выдохнул Деккер. То ли по телефону он не почувствовал, насколько мне страшно, то ли знал меня не так хорошо, как я думала. – Не волнуйся, – добавил он. – Я буду ждать тебя.

Я вздохнула с облегчением и повесила трубку, чтоб не сказать слова, о которых потом буду жалеть. Например: «Я очень боюсь».

Вернулся доктор Логан дозаполнить какие-то бумаги и предупредить о возможных побочных эффектах.

– Давайте не забывать, что Дилани все же перенесла травму мозга. Пусть ее нынешнее стабильное состояние не вводит вас в заблуждение. Наблюдайте: головная боль, переутомление, приступы депрессии или гнева, нарушение сна, проблемы с памятью и речью – может случиться что угодно. Но все можно корректировать лечением.

Родители кивнули, явно слушая доктора вполуха, и подписали все бумаги. Мелинда помогла мне пересесть на коляску.

– В последний раз, – сказала она, заправила мне за ухо выбившуюся прядь волос и вывезла меня в коридор.

Я попрощалась с голубой палатой, последнюю неделю служившей мне домом. В холле родители поблагодарили Мелинду за помощь.

– Я хочу сам забрать ее отсюда, – сказал отец.

Он покатил меня по длинному узкому коридору, в дальнем конце которого виднелась распахнутая двустворчатая дверь. Мама шла рядом, положив руку мне на плечо. На снегу ослепительными бликами играло дневное солнце. Тело и разум сопротивлялись. Я не хотела уходить из больницы. Я была не готова вернуться домой. Но они толкали меня вперед, к свету в конце туннеля.

Глава 4

– Роднуля, просыпайся. Мы дома. – Мамин голос выдернул меня из забытья.

– Смотри-ка, кто здесь! Сюрприз! – Это уже папа.

На ступеньках крыльца сидел Деккер, а рядом стояла лопата. Вся лужайка была покрыта свежим снегом, но на дорожке к дому не было ни снежинки. Светло-серый дом на фоне белого двора казался темным и мрачным. С карниза над крыльцом мелкими хищными зубами свисали сосульки. Дом ждал меня, чтобы поглотить.

Деккер распахнул дверцу машины и просунул внутрь руки.

– Я держу тебя, – сказал он.

Опираясь на него и стараясь не дышать, я выпрямилась. Главное было не беспокоить грудную клетку сильнее, чем это было необходимо.

Я стояла на дорожке перед домом. Кожа. Моя кожа – первое, что я ощутила. Вернее, я ее больше не ощущала: она стала обычной. Исчезло натяжение, перестало казаться, что меня разрывает на кусочки. Может, мама и права насчет больниц.

– Рон, занеси вещи, а я позабочусь о детях.

Мама одарила Деккера лучезарной улыбкой, а меня чмокнула в лоб и только потом открыла ключом дверь.

– Ну, пора возвращаться к обычной жизни, – заключила она.

Я замерла на пороге. Внутри дом выглядел безупречно, но пах как нежилой: древесина и штукатурка. Потому что на самом деле именно из этого дом и состоит. Пока меня не было, дом умер.

– Забавный запах, – констатировал Деккер, который не отличался тактичностью.

– Я сейчас испеку печенье. И сразу станет веселее, – сказала мама.

Деккер понес мои сумки наверх в комнату, а я стояла у подножия лестницы и собиралась с духом. Он вернулся и обнял меня за талию.

– Я тебя отнесу.

– Не смеши меня!

Я, конечно, была ниже Деккера, но значительно плотнее. В прошлом году я перестала расти – впрочем, рост у меня был вполне приличный, хоть для модели и не хватило бы. И с тех пор прибавляла только в объемах. В раздевалке девчонки, не очень-то скрываясь, шептались, что я разжирела. Однако и парни, тоже не очень-то скрываясь, шептались, что я стала аппетитной. Такой поворот меня устраивал.

– Ты считаешь меня слабаком?

Деккер весь состоял из мышц. Сухой, крепкий. Идеальное тело для бега. Идеальное тело, чтобы скоротать время за игрой в баскетбол, пока я заканчиваю очередной проект в библиотеке. Идеальное, ловкое тело, которое умеет держать равновесие и не плюхается в замерзшее озеро. Но все же не настолько идеальное, чтобы таскать мою задницу на второй этаж.

Я улыбнулась и погладила его щеку ладонью.

– Дело не в тебе.

И, схватившись за перила, сделав глубокий вдох, двинулась по ступенькам. Было, конечно, тяжело, но почти не больно. Когда лестница осталась позади, я широко улыбнулась Деккеру.

– Вот видишь, все восстановимо и поправимо.

Но он смотрел на меня с недоверием.

Моя комната выглядела точно так, как раньше. Нежно-лавандовый цвет стен показался мне каким-то детским. На краю стола лежала тетрадка с домашкой по английскому. Над кроватью висела подвижная модель Солнечной системы, которую мы с Деккером сделали в средней школе. Этот мобиль был нашим общим проектом, а потом я упросила Деккера отдать его мне. Он, впрочем, не сильно возражал. На белых полках стояли награды за успехи в учебе и семейные фото в рамочках. Ленточки за участие в фестивалях науки были приколоты прямо к стене. Фотка с Деккером из выпускного альбома висела над туалетным столиком, справа от зеркала.

Деккер заметил, что я рассматриваю стены.

– Все в порядке?

– Как будто я все время была здесь.

В комнату проник запах шоколада и орехов макадамия: я как раз заканчивала раскладывать по местам вещи. Деккер доставал содержимое второй сумки. Открытки с пожеланиями выздоровления он распихал по всем свободным ящикам. Конечно, потом придется все перекладывать, но мне грех жаловаться. Художественные книжки и учебники он водрузил на стол высокой, опасно покосившейся стопкой. Одно мимолетное движение – и учебник французского съедет на настольную лампу. Я принялась по одной расставлять книги на полках – каждой свое место.

– Ну сказала бы мне, что делать!

– Я сама быстрее справлюсь, – ответила я, помещая «Уловку-22» в раздел, обозначенный буквой «Х».

– Ну, чтобы расставить книжки по алфавиту, не обязательно быть нейрохирургом. Пусти меня.

С этими словами Деккер обхватил меня за талию и оттащил от полок.

– Мне не трудно. Я же пью обезболивающие. Меня уже тошнит от безделья, – протараторила я и повернулась к Деккеру лицом.

Он не выпустил меня…

– Послушай…

– Дилани! – Мама распахнула дверь. Деккер убрал руки. – К тебе гости.

У мамы за спиной стояла целая толпа.

Пришел весь мой класс. А я так устала. Нет, я была измотана. У меня вырвался вздох раздражения, которого вполне хватило бы, чтобы тот самый учебник французского рухнул на лампу. Хорошо, что я успела его убрать.

– Будь хорошей девочкой. Все волновались, – шепнул мне на ухо Деккер.

Я метнула в него красноречивый взгляд.

– Я всегда хорошая девочка.

Но, кажется, взгляд утверждал противоположное.

Карсон и Жанна уселись на мою кровать. Кевин и Джастин по очереди ударили кулак о кулак с Деккером в качестве приветствия и развалились на полу.

– Да наша девочка отлично выглядит! – заявил Карсон и похлопал ладонью по кровати рядом с собой, приглашая меня сесть.

Мне это показалось не очень уместным – сидеть на кровати рядом с Карсоном, тем более все уже наверняка были в курсе, что случилось тогда в доме у Деккера. Я вопрошающе глянула на Деккера: мол, серьезно ли он считает, что мне нужно быть хорошей девочкой, но он не смотрел на меня. Он смотрел на Карсона, и по глазам было не понять, о чем он думает. Я обреченно уселась между Карсоном и Жанной.

Карсон подался вперед и поцеловал меня: влажный, чмокающий поцелуй пришелся наполовину в щеку, наполовину в губы. Взгляд Деккера был прикован к моему рту, будто там остался след от поцелуя Карсона. Я чувствовала холодок на мокрых губах и на щеке и больше всего на свете хотела вытереться рукавом, но хорошие девочки так себя не ведут. Слюнявая отметина, впечатанная Карсоном, красовалась у меня на лице. Удушливой волной от шеи поднималась краснота.

– Боже мой, Дилани! Я ведь и правда решил, что ты умерла! – заговорил Карсон. – Но только представь, как бы мне все сочувствовали: последний парень, целовавший Дилани Максвелл. Да девчонки бы в очередь выстраивались меня утешить. – И он одарил меня одной из своих фирменных, разящих наповал улыбок.

Только Карсон мог одновременно говорить про мою смерть и других девчонок и при этом казаться очаровашкой. Я улыбнулась. Веду себя как хорошая девочка. И даже сильно стараться не приходится.

– Ну ты и поганец! – Жанна дотянулась через меня до брата и отвесила ему подзатыльник. – Дилани, если тебе нужна помощь с подготовкой к итоговым экзаменам, просто позвони мне.

Карсон тер затылок.

– Жанна, да ты заучка! Она ж только вышла из комы, а тебя волнуют ее оценки. Ну ты даешь!

Но говорил Карсон с улыбкой. Потому что, хоть они и были разными, он везде таскал сестру с собой. И обеспечивал ей прочное место в социальной иерархии. Поэтому Жанна могла позволить себе быть заучкой.

– Так что, ты придешь в этом году на мою вечеринку? В дом на озере? – спросил Джастин, откинув голову на лавандовую стену.

Он был тощий, долговязый, ничем не выделяющейся внешности, и я никогда не понимала, что в нем привлекательного. Возможно, срабатывало то, что рядом всегда были Карсон, Кевин и Деккер. Девчонки считали его классным только потому, что он был частью компании.

– Вряд ли…

– Как это вряд ли? Да ты обязана прийти! Ты же будешь главной темой всех разговоров! – возмутился Карсон.

– Ага, – подтвердил Джастин. – Ты обязана прийти. Это программа минимум.

И все оживились и стали обсуждать, кто придет, кто что принесет, кто приедет на каникулы из колледжа. И вдруг я поняла: я же их трофей, который теперь положено всем продемонстрировать. Как сказал Джастин, я им обязана.

Вдруг в комнату вплыла Тара Спано. Она тоже была на озере в тот день, но участия в моем спасении не принимала.

Она прямиком направилась к Деккеру.

– Привет, Дек! – поздоровалась она, лучезарно улыбнувшись, и коснулась его руки.

Статус Деккера явно вырос после того, как он вытащил меня из-подо льда. Не то чтобы Деккер сам по себе не был крут. Еще как был. Но это была популярность иного рода.

У него были очень темные – почти черные волосы, бледная кожа, глубоко посаженные глаза, а вечно опущенные уголки губ приподнимались, только если он улыбался. Но в старшей школе я впервые всерьез посмотрела на него как на парня. Если совсем точно, как только началась вторая неделя старшей школы.

Помню, в понедельник вечером я сказала ему «пока», когда мы вышли из школьного автобуса, а во вторник утром так и осталась стоять с открытым ртом вместо того, чтобы поздороваться. Повисла неловкая пауза. Когда из Деккера, вместе с которым мы строили снежные крепости, он превратился в Деккера, который смотрел на меня с прищуром и такой улыбкой, будто точно знал, что творится у меня в голове? Я весь день не разговаривала с ним – приходила в себя. А может, и два дня. Но к пятнице привыкла. Итак, он нравился девочкам, и я их прекрасно понимала. Только вот всегда думала, что уж Тара никогда не позарится на него.

Не успела у меня оформиться эта мысль, как Тара обратила на меня внимание.

– Ну иди же сюда! – воскликнула она, распахнув объятия.

Я попыталась поймать взгляд Деккера, чтоб понять, как быть. Я не любила обниматься в общем, а Тару я не любила в частности. Но Деккер так вытаращил глаза и кивнул в сторону Тары, что стало ясно: хорошая девочка должна это сделать. Поэтому я встала и подошла к Таре.

– Как я за тебя волновалась! – сообщила она, хотя ни разу не показалась в больнице и даже не прислала открытку.

После чего сжала меня в объятиях и начала раскачивать из стороны в сторону. Отозвались короткой, но острой болью сломанные ребра. И меня вырвало. По Тариной спине в бирюзовом свитере потекло желе из больничного буфета и непереваренный картофель фри, купленный в соседнем фастфуде. Я упала. И даже с пола заметила, что длинные темные волосы Тары все в остатках моего обеда.

– Супер! – восторженно произнес Карсон.

Жанна высунулась из комнаты.

– Миссис Максвелл, Дилани вырвало! – сообщила она в коридор.

Ко мне подскочил Деккер, подхватил меня под мышки и поднял на ноги.

– Ты как?

– В порядке…

Я посмотрела на Тару. Челюсть у нее ходила ходуном, но она понимала, что не может наехать на меня.

– Боже мой, прости меня, – извинилась я растерянно.

Тара знала, что к ней прикованы все взгляды. И она сделала именно то, что должна была сделать любая сучка в заблеванном свитере на глазах симпатичных парней. Она разделась. Под свитером у нее оказалась обтягивающая белая маечка.

– Не смертельно. Но если не возражаешь, я бы помыла у тебя голову, – сказала она с улыбкой во весь рот.

Влетела в комнату мама, осмотрела, не ушиблась ли я.

– Дилани, что случилось? Тебя тошнит? Голова болит? Ребята, давайте вниз. Я испекла печенье.

– Со мной все хорошо. Просто Тара слишком крепко меня обняла, – ответила я, еще раз подтверждая сама себе, что не зря обычно избегаю объятий.

Я нашла чистую футболку, почистила зубы, поболтала во рту ополаскиватель и только потом спустилась к остальным. Тара вытирала волосы моим полотенцем.

– Держи. – Я кинула ей серую футболку.

– Ну-у, Дилани… – протянула она, сначала улыбнувшись, потом хихикнув и смерив меня долгим взглядом. – Мы же разного размера.

Интересно, что она имеет в виду: что у нее грудь больше (истинная правда) или что талия тоньше (тоже истинная правда). Только вот если сложить наши параметры и поделить пополам, то мы наверняка носим один размер.

Тара прижалась полураздетым боком к Деккеру, который поглощал мамино шоколадно-ореховое печенье.

– Вот именно из-за него я по тебе больше всего скучал, – сообщил Деккер, демонстрируя надкушенный кругляшок печенья.

Все шутили, веселились и ели. Не по себе было только мне.

– Я плохо себя чувствую… – сказала я.

Намек поняла только Жанна.

– Да, нам пора, не вопрос. Ребята, подъем!

Она растолкала их и заставила подняться.

– До встречи. И я не шучу – звони.

Все ушли, но Деккер остался сидеть на диване и смотрел на меня, приподняв бровь.