Текст книги "Девушка, которая ушла под лед"

– Ну что ты так смотришь? Я старалась быть хорошей девочкой. Хорошей до тошноты.

– Ну, с Карсоном у тебя без проблем вышло быть хорошей.

Я откусила полпеченья сразу, чтобы избежать необходимости отвечать. Я нечасто оказывалась в ситуации как с Карсоном. Вернее, никогда не оказывалась. Серьезно. Такое было впервые. Но гордиться тут было нечем. Потому что, как точно подметил Деккер, застукав нас с Карсоном целующимися у него на диване в гостиной, Карсон Левин готов зависать с любой девчонкой.

Родители обычно не отпускали меня на вечеринки, но та была в честь моего семнадцатилетия. Деккер подарил мне ее. Подарил вечеринку. Пусть небольшую: несколько ребят из школы, в том числе тех, кто был на озере, и Жанна. Но на вечеринке присутствовали алкоголь и гости, поэтому родителей идея не привела в восторг – что уже само по себе делало эту вечеринку идеальным способом отпраздновать семнадцать лет.

Я налила себе второй стакан, Карсон увлек меня в гостиную. Я лежала на диване, он сверху, руки у меня под футболкой, когда раздалось покашливание – нас прервал Деккер.

– Извини, друг, – сказал Карсон, вскочил с дивана, одарил меня лучезарной улыбкой, бросил «Увидимся» и ушел в кухню к остальным.

Я заправляла футболку, не глядя Деккеру в глаза. Он рассмеялся гортанным смехом.

– Да-а, этого было не избежать. Ты здесь единственная, кто еще не путался с Карсоном.

Я бросила на Деккера быстрый взгляд и ушла домой. Впервые мы оказались с Деккером на вечеринке вместе, но что-то мне подсказывало, что не ему делать мне замечания.

И вот теперь Деккер смотрел на меня, будто ждал объяснений. Я жевала печенье.

– Деккер, останешься с нами поужинать? – Появилась мама: в одной руке средство для чистки ковров, в другой – освежитель воздуха.

– Не сегодня, а то родители говорят, что забыли, как я выгляжу, – сказал Деккер и развернулся к выходу, даже не попрощавшись. Я куснула печенье и помахала вслед хлопнувшей двери.

Я проснулась от того, что мои внутренности кто-то пытался вытянуть наружу. От плеч к рукам спускался зуд. Рядом с кроватью стоял будильник с красной подсветкой, но цифры дрожали и сливались. Я подкатилась ближе, почти уткнулась носом в дисплей, чтобы рассмотреть время. 2:03. Вылезла из постели, подошла к окну, прижалась щекой к ледяному стеклу. Снаружи его покрывал морозный узор, а изнутри запотевало пятнышко от моего неровного дыхания. Я оперлась ладонями о стекло и начала делать глубокие вдохи, чтобы унять зуд, избавиться от чувства притяжения. Но становилось только хуже. Ощущения нарастали. Пальцы замолотили по стеклу – как мелкий дождик.

Я отдернула руки. Дом в конце квартала привлек мое внимание. Дом семьи Мерковиц. Одноэтажный, он стоял на углу улицы у подножия холма. В детстве мы с Деккером любили кататься с этого холма на санках, а останавливались ровнехонько посередине заднего двора дома Мерковиц. С каждым разом съезжать с горки было все веселее, мы кричали все громче. Наконец открывалась задняя дверь. Мы расплывались в улыбках. Мистер Мерковиц делал вид, что мы ему мешаем, – грозил нам свернутой в трубочку газетой. Показывалась миссис Мерковиц, давала мужу шутливый подзатыльник – главным образом, чтобы нас повеселить, – и вручала нам пластиковые мисочки для снега.

Мы с Деккером набирали в них чистый свежий снег и отдавали миссис Мерковиц. Ритуал повторялся из недели в неделю, из года в год. Она посыпала снег ванильным сахаром и приглашала нас на зимний пир. Я всегда старалась умять угощение до того, как снег растает, но на самом деле в рот попадала только сладенькая ванильная водичка. Миссис Мерковиц перестала звать нас на пир пять лет назад, когда ее муж умер от сердечного приступа. Да и мы с Деккером почти сразу после этого перестали кататься на санках.

Летом верным спутником миссис Мерковиц стал кислородный баллон на колесиках. Она сидела в кинотеатре, а он стоял в проходе. Она выбирала продукты, а он катался с ней в тележке. И все говорили, что ее смерть от эмфиземы – лишь вопрос времени.

Из окна мне было видно, что дорожка к дому не расчищена от снега. И даже входную дверь замело. Мне нужно было туда. Мне нужно было раскидать снег, постучать в дом и попросить миссис Мерковиц приготовить зимний пир. Даже не успев осознать происходящее, я намотала на шею шарф, вставила ноги в дутики и вышла на улицу. И вот я стояла перед домом – по колено в снегу, лишь слабо удивляясь, что я сюда явилась. Конечно, в такое время миссис Мерковиц спит. Но ноги упорно несли меня к дому.

На крыльце мелькнула тень. Человек прошел под самой стенкой, замер на мгновение на крыльце и скрылся за углом. По спине пробежал холодок, но я все равно сделала еще несколько шагов к дому. Источник притяжения был внутри. Я была уже совсем близко.

Здесь. Это здесь. Именно сюда меня тянуло. На углу лежала тень, а ведь ее не могло там быть. Ни кадки с растением, ни забытого ящика, чтобы заслонить лунный свет. Я направилась прямо к тени – не столько из любопытства, сколько потому, что не могла иначе. А тень скрылась за домом. И я погналась за ней, прямо в чем была: зимние дутики на ногах, шарф на шее и фланелевая пижама.

Я вошла на задний двор: здесь было совсем темно, потому что лунный свет не проникал из-за елей и разросшихся кустов. Звук шагов. Я пошла быстрее. Мне нужно увидеть, что там впереди. Что влечет меня к себе, притягивает. Я замерла, прислушалась, но звук колотящегося в груди сердца заглушал все остальные. И тут снег заскрипел у меня за спиной.

Я развернулась, выбросив вперед дрожащие руки, чтобы защититься.

– Дилани!

Отец. Передо мной стоял отец и кутался от холода в домашний халат.

– Там есть кто-то, – сказала я, указывая в темноту, где проявились силуэты садовой мебели на пустой террасе.

– Никого там нет.

Но я не слушала его. Забравшись на выложенную кирпичом террасу, я искала признаки присутствия человека. Притяжение не исчезало. Меня тянуло в это место.

– Зачем ты сюда пришла? – спросил отец.

– Не знаю… Я… уснуть не могла.

Он кивнул.

– Да, доктор Логан предупреждал, что такое может быть. Идем со мной.

– Ладно, – согласилась я, но ноги отказывались повиноваться.

Отец потер лицо обеими руками и шагнул ко мне. Я отвернулась и смотрела в темные окна, обыскивала взглядом пустой двор, пытаясь вновь увидеть тень. Я понимала, что зрелище странное: вот я стою посреди ночи на заснеженной траве без каких-либо очевидных причин. Но еще более странно, что и другой человек вот так, без причины, бродит по улице посреди ночи. Может, именно из-за этого я проснулась? Может, мое подсознание уловило его присутствие неподалеку от дома. Кто он? Вор? Вуайерист? Или даже хуже?

– Здесь был кто-то, – не унималась я.

На этот раз отец не ответил. Он просто сгреб меня в охапку, поднял на руки, как маленькую девочку, и понес домой. Усадил меня на диван в гостиной, но я вскочила – притяжение не унималось.

– Сварю нам шоколад, – сказал папа.

Я подошла к окну, раздернула шторы. Ночь – тихая, неподвижная. Казалось, что пространство между нашим домом и домом в конце улицы заполнено вакуумом. Я прижалась ухом к холодному стеклу в надежде услышать шаги. Тот мужчина – это был мужчина, никаких сомнений – сейчас где-то ступает по снегу. Отошел как минимум на квартал. Задержав дыхание, я вслушивалась, пока не поверила, что слышу, как скрипит снег под его подошвами. Я слышала звук, но знала, что его на самом деле нет.

Отошла от окна. Шторы опустились. Рывком я снова раздернула их. Потому что в доме на углу шевелилась ткань занавесок. Как будто кто-то метнулся к окну, выглянул и быстро задернул шторы. Старая женщина с кислородным баллоном не могла проявить такую прыть.

– Папа, там… я видела… – выдавила я, дрожа от холода.

Но он не ответил, а только начал растирать мне руки. И прекратил, только когда в кухне запищала микроволновка.

Папа вернулся с кухни с продолговатой белой таблеткой. Такие мне давали в больнице.

– Чтобы легче заснуть, – сказал он и, усадив меня на диван, вручил кружку горячего шоколада.

Я пила маленькими глотками, а кружка дрожала у меня в руках. Потом папа включил телевизор, и мы смотрели «Телемагазин» до самого рассвета, первые лучи которого окрасили комнату в красновато-бронзовый. Я начала проваливаться в сон. Горячий густой шоколад согрел меня изнутри, но хотелось холодного, пахнущего ванилью снега. От одной только мысли о нем рот наполнялся слюной. И чтобы отогнать воспоминания, я пила шоколад.

Глава 5

Когда я проснулась, мама стояла возле дивана, уперев руки в боки. «Телемагазин» сменили новости. Она смотрела на отца, который похрапывал на диване в пижамных штанах и халате. Потом перевела взгляд на меня, свернувшуюся калачиком с другой стороны дивана – в дутиках, пижаме и шарфе. Глянула на деревянный кофейный столик и две пустые кружки. Но ничего не сказала. Молча взяла кружки, ушла в кухню и разбила на сковороду яйца.

Дом ожил. Его наполнили жилые запахи, движение, звуки и тепло. Он перестал напоминать выстывший склеп, ощерившийся сосульками. В голове проскочила мысль отказаться от завтрака, но уже через мгновение я сидела за столом. В последнее время я стала набирать вес. Фигура у меня была не спортивная, на тренировки меня не тянуло, поэтому я просто старалась следить, что я ем. Вернее, я ела все подряд, а потом мучилась чувством вины.

Бросив взгляд на часы над камином, я кинула в рот очередной кусок.

– Ешь не спеша, а то снова будет тошнить, – ласково попросила мама.

– Я опаздываю.

– Куда? Моя хорошая, ты сегодня не пойдешь в школу. Еще слишком рано, – сказала мама, наклонив голову набок.

Я раздраженно бросила вилку. Она звякнула о тарелку.

– В понедельник итоговые контрольные. Я отстала на две недели. Мне надо на занятия.

– Милая, сейчас твои оценки интересуют меня меньше всего.

– А меня интересуют! Знаешь, какая у нас с Жанной теперь разница в баллах? Да никакой! Вернее, одна сотая. Поэтому я иду в школу.

– Не идешь.

– Деккер меня отвезет.

– И с Деккером ты больше никуда не пойдешь.

Как специально раздался звонок в дверь.

Мы вместе бросились открывать, но мама меня опередила – все же у нее ребра были целые. От шума проснулся папа. Мама распахнула дверь, я высунулась из-за ее плеча. На крыльце в потертых джинсах и утепленной рыжей кожанке стоял Деккер. Он втянул шею в плечи, чтобы хоть немного спрятаться от пронизывающего ветра.

– Доброе утро, Джоанна, – поздоровался он. – Привет, Дилани, – добавил с улыбкой, заметив меня на заднем плане. А когда оценил мой наряд, сделал шаг назад. – Мне мама сказала, что ты сегодня не пойдешь в школу, но я решил проверить. Не хотелось случайно уехать без тебя.

– Две минуты! – крикнула я, бросаясь к лестнице.

Но мама поймала меня за руку.

– Сегодня она никуда не пойдет. Но спасибо за заботу, Деккер!

Дверь захлопнулась. Я подошла к окну. Деккер садился в золотистый минивэн, доставшийся ему от родителей. Конечно, я постоянно подкалывала его за машину, но по крайней мере у него была машина. Он завел двигатель и бросил последний взгляд на наш дом. Я махнула ему через окно. Он улыбнулся и что-то сказал, но нас разделяли два слоя стекла и почти пятнадцать метров ледяного воздуха, а по шевелению губ было ничего не понять.

Мне пришлось уступить маминому решению. Родители поговорили за закрытыми дверями, потом папа ушел на работу. Мама готовила к обеду лазанью, что-то напевая себе под нос. Я приняла душ и сидела у себя в комнате, наблюдая, как вращаются планеты на модели Солнечной системы под потоком теплого воздуха из вентиляции в потолке. Солнце закручивалось и раскручивалось на нитке. Я медленно дышала и радовалась, что все ощущения были самыми обычными. Никакого притяжения. Никакого зуда. Никакой дрожи. Просто обычная девчонка, которая не пошла в школу, потому что приболела. Иногда я проваливалась в сон, потом просыпалась и радовалась, что лежу на своей собственной домашней кровати.

Меня разбудил хлопок входной двери. С улицы послышались голоса. Пришлось вылезти из уютной постельки и подойти к окну. На углу стояла мама и разговаривала с соседями. Они смотрели на полицейскую машину, заехавшую к дому миссис Мерковиц. А потом появилась скорая c выключенными сиренами.

Но раз сирены выключены – ничего страшного не случилось, врачи не спешат. Вот медики вытащили носилки, разложили их и покатили к дому, подняли по ступенькам.

Мама с соседками сбились в кучку, а когда врачи с носилками вышли из дому, женщины взялись за руки и опустили головы. Беcформенная груда на носилках была укрыта белой простыней с головой. Медики катили носилки медленно, очень тихо и спокойно. Потому что спасать было поздно. Она была мертва.

Я встретила маму у двери.

– Она умерла?

К горлу подступил ком. То ли от жалости, то ли от страха. Как бы там ни было, состоял он из апельсинового сока и яичницы.

– Да, конечно, умерла. Не расстраивайся.

– Когда? Когда она умерла?

– Не знаю точно. Каждое утро ей звонит сын, чтобы проверить, как дела. А когда она не ответила и на третий звонок, он обратился в полицию и попросил их заглянуть к матери.

Я вспомнила тень, которую видела накануне.

– От чего она умерла?

– От эмфиземы, естественно. И… от переохлаждения.

– От переохлаждения?

– Да, похоже, она забыла закрыть на ночь окна. Но, если честно, никто и не ожидал, что она переживет зиму. Потому сын и звонил каждое утро.

– А я никогда не видела ее сына…

А вдруг это он был во дворе ночью? Может, охотится за наследством? А шторы? Получается, никто не трогал их изнутри – это ветер шевелил их. Ветер, ледяной ветер наполнял дом и убивал ее.

– А полиция не хочет со мной поговорить?

Мама скривилась так, будто съела целый лимон.

– А с чего бы полиции с тобой говорить?

Папа не рассказал ей?

– Но ведь я видела… Ночью. В ее дворе.

– Думаю, это плохая идея, – сказала мама, посмотрев на меня так, что стало ясно: разговор окончен, и принялась тереть тряпочкой и без того сияющую столешницу.

Она нашла какое-то практически невидимое пятнышко, но от того еще более непобедимое и сконцентрировала на нем все усилия: движения стали медленнее, окружности, по которым двигалась тряпка, меньше. Она смотрела в окно, и, похоже, мысли ее были очень далеки от злосчастного пятна.

Выронив тряпку, мама повернулась ко мне. Я копалась в шкафчике.

– Дилани…

– М-м… – промычала я, потому что рот был набит соленой соломкой.

– Никому не рассказывай, что было ночью.

– Почему? – спросила я, выплюнув фонтан крошек, но мама не заметила.

– Просто не рассказывай…

Тряпка так и осталась лежать на столе, а мама уставилась в окно.

Папа вернулся домой значительно раньше ужина и вел себя непривычно. Родители шептались, хлопали дверки ящиков – а я сидела у себя в комнате и пыталась нагнать пропущенные две недели школы. Получалось так себе.

Затем раздался стук в дверь. Зашли родители. Сели на мою кровать. Я развернулась к ним на стуле.

– Дочка, мы хотим поговорить о том, что случилось ночью, – сказала мама, глядя на папу в поисках поддержки.

– Давайте.

– Что ты делала у дома миссис Мерковиц?

– Ничего. Я увидела что-то из окна и пошла посмотреть.

А еще у меня начало зудеть в голове, пальцы пустились в пляс, и я просто не могла не пойти туда…

Родители явно вели беззвучную беседу. И я даже вполне представляла себе о чем: «В два часа ночи? В пижаме?»

Мама прочистила горло.

– Папа говорит… Папа говорит, ты осматривала дом. Заглядывала в окна…

– Я? Нет…

– Ты не хочешь нам ничего рассказать, Дилани? – Отец запустил пятерню в волосы, но движение осталось незаконченным – прическа была намертво сцементирована гелем. – Не волнуйся. Мы готовы услышать что угодно. Мы не будем ругаться.

– Я что-то заметила там. Я же уже сказала. – Совершенно непонятно, что еще они хотят от меня услышать.

Мама вскинула в воздух руки.

– Скажи, это ты открыла окна?

– Что я открыла?

– Окна в доме. У нее были открыты окна. Защелки подняты во всем доме, но створки оказались распахнуты только в ее спальне. И ты была там. Это ты их открыла?

– Нет! – Я вскочила, оттолкнув стул, так что он врезался в стол у меня за спиной. – Зачем?

– Может, она не помнит… – прошептал папа.

– Я не глухая!

Он посмотрел на меня.

– Возможно, ты забыла. Такое случается. Все нормально. Ты не виновата. Просто у тебя галлюцинации.

Вмешалась мама.

– Она бы все равно умерла.

Будто бы этот факт оправдывал убийство.

– Я не делала этого, – повторила я.

– Хорошо, хорошо, малышка. Все будет хорошо. Ты в безопасности. Мы защитим тебя.

Они ушли, а я разрыдалась. От злости. От бессилия. Да как так можно! Я не делала этого. Я бы помнила, что открыла окна. Я бы помнила, что убила человека. Я бы знала… Я бы…

В памяти всплыло, как в последний раз меня пытались защитить. Тогда меня привязали за руки к кровати. Подступила тошнота. Я бросилась вниз по лестнице, схватившись за живот, и вылетела на улицу в чем была.

– Дилани! Дилани, стой! – кричал вслед отец, но я не слушала.

Я смотрела под ноги, поэтому даже не поняла, на что налетела в метре от двери.

– И я тебе рад. Эй, что случилось?

Я зажмурилась от потока ледяного воздуха, обжегшего лицо. Подняла глаза и увидела Деккера.

– Да все случилось!

Он схватил меня за руку и затащил через двор к себе домой. Планировка была такой же, только если у нас везде лежали ковры и веяло теплом, то в доме Деккера было очень мало мебели и деревянные стены оставались пустыми.

Мы стояли внутри, сразу возле входной двери. Руки Деккера были засунуты в карманы джинсов – а больше я ничего не видела, потому что до смерти боялась поднять на него глаза. Как и Деккер, я не очень-то любила показывать слезы.

– Ладно… – Деккер раскачивался на пятках. – Пусть ты взбесишься, но я все равно это сделаю, – сказал он и, подавшись вперед, раскрыл объятия и притянул меня к себе.

Он держал меня осторожно, бережно, понимая, что я не люблю обниматься, но, когда я обмякла у него в руках, он прижал меня к себе изо всех сил.

– Они думают, я сумасшедшая. Они не верят мне, – прошептала я, уткнувшись носом Деккеру в грудь.

– Просто они боятся, – ответил Деккер, и слова, произнесенные ртом, завибрировали в грудной клетке. А потом я услышала, как часто забилось у него сердце. – Даже я боялся.

Я закрыла глаза. Последняя слезинка скатилась по щеке. Я успокаивалась от объятий Деккера, от его запаха – запаха кожаной куртки и ароматного мыла, которое он не менял с двенадцати лет. А когда я не ответила, Деккер откашлялся, и спросил:

– Блевать на меня не будешь?

Я отстранилась и посмотрела на него. Наши лица разделяло пять сантиметров, не больше. Мне достаточно было встать на носочки, чтобы поцеловать его. Или я могла притянуть его голову к себе – и наши губы соприкоснулись бы. И он мог бы сделать то же самое. Он мог бы чуть нагнуться, совсем чуть-чуть, и поцеловать меня. Мог бы взять меня рукой за подбородок, приподнять его и коснуться моих губ своими. Но он не сделал этого. Поэтому я опустила голову и вывернулась из его объятий.

Через окно было видно, как подъезжает к дому машина мамы Деккера.

Я глубоко вздохнула и потянулась к дверной ручке.

– Кстати, Деккер, спасибо, что вытащил меня из озера.

Он скривился.

– Ты хочешь сказать: спасибо, что чуть не утопил меня?

– Ну, вообще, ты прав. Ты в тот день мерзко себя вел. Но ты меня не бросил, поэтому я тебя прощаю.

– Бросил… – прошептал он.

– Но вернулся.

Я шагнула на холодную улицу, а Деккер только смотрел, сжав челюсти, как я ухожу. Снова руки в карманах джинсов. Я закрыла за собой дверь.

– Привет, Дилани! – поздоровалась мама Деккера, увидев меня во дворе.

Я махнула в ответ, но не остановилась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она уже громче. Захлопнула машину и прислонилась к водительской двери, потуже затягивая пояс пальто.

Я повернула к ней голову, но так и не замедлила шаг.

– Спасибо, хорошо! Отлично! – крикнула я и взбежала на свое крыльцо.

Я приготовилась к очередному витку противостояния с родителями, но они вели себя так, будто ничего не случилось. Мама посыпала сыром лазанью, папа читал газету. А когда мы сели обедать, папа снова завалил нас какими-то непонятными цифрами, а мама пересказывала сплетни: у Марты Гарнер дочка в положении, а ведь она не замужем – дочка то есть, не Марта. Да и сын разорвал помолвку – тоже подкачал. Родители даже не вспоминали, как буквально полчаса назад обвинили меня в том, что тень у дома миссис Мерковиц – галлюцинация, что я в два часа ночи открыла окно в ее комнате и спровоцировала ее преждевременную (слегка преждевременную) смерть.

Я думала, что они поверили мне и изменили точку зрения. Ровно до того момента, как мама принесла мне в комнату чашку горячего шоколада. Закрыв учебник математики, я аккуратно спрятала калькулятор в ящик стола.

– Спасибо, мама.

Она поставила чашку на пробковую подставочку и положила рядом таблетку.

– Это тебе для сна, – сказала она и осталась стоять, глядя на меня. Затем, вытерев ладони о штаны цвета хаки, добавила: – И чтобы ты как следует отдохнула перед экзаменами в понедельник.

Умная мамочка, не поспоришь. Сунув таблетку в рот, я сделала глоток горячего шоколада. И улыбнулась. Улыбка не сходила с моего лица, пока мама не покинула комнату.

Она лгала. Таблетка была не для меня. Не для моего крепкого и спокойного сна. А для их сна. Для того, чтобы они уснули и не дергались: а вдруг я ночью выберусь из дома и устрою где-нибудь погром. Потому что мне, единственному ребенку четы Джоанны и Рона, чудом спасенному из-подо льда озера Фалькон, доверять нельзя.

Услышав хлопок двери в противоположном конце коридора, я выплюнула таблетку на ладонь. Пошла в ванную, почистила зубы, умылась и спустила таблетку в унитаз. Я обманула родителей. Теперь я источник их страха. Теперь мне нельзя доверять.

Засыпала я долго. Дом наполняли знакомые звуки, но они казались немного странными. Вот щелкнул котел отопления – дважды. А он всегда щелкал дважды перед тем, как в трубу выходил поток теплого воздуха? Мне казалось, раньше был один щелчок. Задребезжала оконная рама – в нижней части, – зазвенела под порывом ветра. Не помню, чтобы такое было раньше. А планеты на мобиле? Разве они всегда крутились против часовой стрелки? Скорее всего, я бы запомнила…

Казалось, что все изменилось. Все стало другим. Будто я оказалась в совершенно ином месте.

Я укрылась одеялом до самого подбородка, нащупала потрепанный уголок и вцепилась в него, подтянув к носу. И только после этого наконец уснула.