Текст книги "Амазонки Моссада. Женщины в израильской разведке"

Шехаб, очевидно, понимал, что, если о его тель-авивских приключениях станет известно, его карьере придет конец.

– Вы приехали из Тель-Авива? – с тревогой спросил он. – Вы израильтянин?

– Да и да, – ответил Мориа, а затем спросил: – Где в Бейруте еврейский квартал?

– Почему вы спрашиваете?

– У меня есть родственники в Бейруте, думаю, они живут именно там.

Шехаб ухмыльнулся:

– Чушь! Вы хотите найти Шулу, верно?

Мориа не ответил.

– Не ходите туда днем, – посоветовал ливанец. – Идите лучше ночью, так безопаснее.

Они распростились, вложив в рукопожатие особый смысл: тель-авивские похождения Шехаба остаются тайной, а Мориа продолжает свою миссию.

По пути в Вади-Абу-Джамиль Мориа размышлял о странной встрече с Шехабом. Глава бейрутского Мухабарата не только знал Шулу Коэн, но и пытался защитить ее и агента израильской разведки… Мориа действительно посетил Шулу той ночью, насладился ее кулинарным искусством, расспросил о последних политических и военных событиях, а затем беспрепятственно покинул Ливан.

Тайные переходы через израильскую границу стали для Шулы привычными. Когда кураторы, офицеры военной разведки, вызывали ее в Метулу, она отправлялась в путь ночью в сопровождении своих верных помощников-контрабандистов. Из Метулы ее везли в Яффо и пропускали в «Кишле» – здание бывшей турецкой тюрьмы на площади Кикар-ха-Шаон, где теперь располагался командный центр 504-го подразделения ЦАХАЛа, отвечавшего за шпионов и агентов во вражеских странах. Ее дети даже не подозревали о ее поездках – верная подруга Линда всегда покрывала ее недолгое отсутствие. Спустя годы ее сын Ицхак был готов поклясться, что его мать ни разу не выезжала из Бейрута.

В один из визитов Шулу отвезли в Зеленый дом в Яффо – великолепное здание за высоким забором, которое раньше принадлежало богатому арабскому торговцу, бежавшему во время Войны за независимость. Зеленый дом теперь был штабом военной разведки. Шула поднялась по лестнице на второй этаж, и пара солдат сопроводила ее в кабинет, где она встретилась с самим главой разведки – полковником Биньямином Гибли. Это был высокий и по-своему привлекательный мужчина, умный и компетентный. У них состоялся долгий и обстоятельный разговор, во время которого Шула впервые почувствовала себя частью официальной, хорошо структурированной организации. Однако Гибли предупредил ее, что Израиль официально находится в состоянии войны с Ливаном, и, если ее задержат, это будет означать верную смерть.

Она не боялась рисковать.

Гибли попросил ее собрать информацию в первую очередь о сирийцах, их армии и их режиме. Сирия расценивала Ливан как своего рода вассальное государство, руководила его армией, а в Бейруте всегда находились сирийские генералы и чиновники. Гибли подчеркнул, что сирийцы опаснее ливанцев. Его помощник выдал Шуле специальный шифр для переписки, а также невидимые чернила и инструкцию по их использованию.

И еще кое-что ей дали. Кодовое имя – «Жемчужина».

Вернувшись в Бейрут, «Жемчужина» расширила свою сеть осведомителей в военной и гражданской сфере. Они снабжали ее ценными сведениями и получали хорошую плату за свой труд. На приемах Риада ас-Сольха она встречалась со старшими офицерами, в том числе и с начальником штаба сирийской армии, и пыталась вывести их на разговоры о службе. Но она не догадывалась, что сирийцы не доверяли ей и уже начали ее подозревать.

Свои беседы с сирийцами она пересказывала в письмах, написанных невидимыми чернилами, и передавала в Израиль с помощью контрабандистов. Инструкции от ее кураторов поступали разными путями. Часто Шукри Мусса приносил ей невинные на первый взгляд письма, написанные шифром и содержащие вопросы и указания. Иногда местный аптекарь звонил ей и сообщал, что можно забрать прибывшее из-за границы «лекарство». Бедняга и не подозревал, что на этикетках флаконов были написаны невидимыми чернилами послания из Израиля. И был еще один способ передачи информации. Каждую пятницу в полдень вся семья Кишик собиралась за большим столом на праздничный обед. Шула включала радио, и все в абсолютной тишине слушали музыкальную передачу на иврите, которую транслировали из Израиля. Дети знали, что во время передачи нельзя говорить ни слова. Только годы спустя Ицхак узнал, что в песнях часто содержались секретные инструкции для его матери.

Шула не была одна. Она часто советовалась с мужем или обращалась к нему за помощью. Когда кураторы велели ей лететь в Стамбул на срочную встречу, ей нужен был правдоподобный предлог для поездки. Юсуф предложил ей посетить турецкого поставщика в Стамбуле и взять у него новые образцы кружев и вышивки для лавки Кишика. Этой легенды было достаточно. Юсуф уважал ее и никогда не спрашивал, куда она ходит и с кем встречается. А она ему и не говорила…

Но время от времени он пытался бунтовать и «наводить порядок» в своем доме. Он жаловался, что она почти не бывает дома, дети не видят мать, еду обычно готовит Линда и так далее. В конце концов, он видный член еврейской общины, нехорошо, что о нем и его жене ходят разные слухи. Но Шула стояла на своем и прямо говорила ему: это ее жизнь, и она не намерена что-либо менять. В конце концов славный Юсуф сдавался под ее напором, а по вечерам, вернувшись домой, спрашивал: «Ну, Шула, стоит ли мне принять таблетку валиума, прежде чем ты расскажешь мне, как прошел твой день?»

Шула понимала, что ее положение в высшем обществе Бейрута было довольно необычным. Конечно, Ливан за годы французского правления модернизировался: половина граждан были христианами, воспитанными на западных ценностях и обычаях. И тем не менее ливанское общество в основном было традиционно арабским. Место женщины было дома, на кухне и с детьми. Для ливанцев странно и необычно было видеть красивую элегантную женщину, которая разговаривает с мужчинами на равных, курит сигареты на людях, повсюду ходит одна без стеснения и страха. А она к тому же была богата и готова платить хорошие деньги за военную и политическую информацию. Слухи распространялись по Бейруту, и многие офицеры и крупные чиновники не удержались от соблазна стать агентами Шулы.

Шула очень гордилась тем, что удается перевозить все больше евреев через ненадежную ливанскую границу. То, что началось с одного эмигранта Винклера с корабля «Трансильвания», превратилось в крупное и серьезное предприятие. Шула оставляла эмигрантов на ночь или в синагоге, или в некоторых еврейских домах, включая свой собственный. Она арендовала автобусы, которые доставляли эмигрантов в несколько пунктов отправления недалеко от границы, где ждали проводники. Она часто посылала свою дочь Кармелу к общественному таксофону, позвонить по определенному номеру и продиктовать цифры тому, кто возьмет трубку: «Двадцать… Пятнадцать… Тридцать два…» Так она передавала сведения о том, сколько человек в этот день перешло границу. Иногда Ицхак звонил матери и сообщал: «Товар прибыл», – это значило, что группа евреев двинулась в путь. Следователи Мухабарата, прослушивавшие телефон, засыпали мальчика вопросами, но тот делал вид, что ничего не понимает: «Я помогаю отцу в лавке, звоню матери и говорю, что пришла партия товара…»

Иногда случалось, что местная полиция задерживала эмигрантов, но после взятки от Шулы их сразу отпускали. Тем не менее иногда приходилось импровизировать. Например, однажды она планировала вывезти в Израиль семьдесят детей. Все было готово: дети ждали в синагоге, автобус стоял на углу улицы Жорж-Пико, проводники готовились встречать их у границы. Но тут в дверь Шулы постучал молодой парень, член местной организации самообороны. «Нас засекли! – выдавил он задыхаясь. – Похоже, Мухабарат что-то заподозрил. К синагоге подтянули оперативников. Детей отправлять нельзя!»

Шула вспомнила, как в один из приездов в Израиль ей дали урок секретных военных приемов под названием «Примеры и реакции». Каждый разведчик, отправляясь на задание, должен был ответить на несколько вопросов «Что делать, если?..» – объяснить, как будет действовать, если во время миссии что-то вдруг пойдет не так. Что же делать?

Шуле надо было действовать быстро. Она велела водителю автобуса немедленно уехать и припарковаться около пляжа. Затем она поспешила в лавку Хасана и купила семьдесят две разноцветных свечи. «Зачем тебе так много?» – спросил араб-торговец. «На праздник Хануки», – ответила Шула и побежала в синагогу. По пути она встретила рабби Хески – он направлялся на кошерную скотобойню[15]15
  Для того чтобы мясо было кошерным, при его производстве обязательно должен присутствовать еврей, иногда раввин. – Прим. пер.


[Закрыть]. «Скотобойня подождет, – твердо сказала она. – Пойдемте со мной, это дело жизни и смерти».

Они вошли в синагогу, выстроили детей в два ряда и раздали каждому по зажженной свече. Затем раввин и Шула, тоже со свечами в руках, встали во главе двух рядов. «Сейчас мы устроим шествие в честь Хануки[16]16
  Ханука – восьмидневный праздник в декабре, когда евреи зажигают свечи в традиционных подсвечниках.


[Закрыть], – объявила она. – Мы пройдем по улицам и будем петь ханукальные песни, которые мы выучили в школе».

Процессия вышла из синагоги и двинулась по улицам Бейрута. Дети во весь голос распевали ханукальные песни. Удивленные лица выглядывали из окон еврейского квартала, ведь до Хануки было еще две недели! Завидев поющих, несколько оперативников подошли к Шуле и спросили, что происходит. «Мы празднуем Хануку», – ответила она. Оперативники мало что знали о еврейских праздниках, но слышали, что Хануку отмечают незадолго до Рождества. Они прошлись следом за детьми, но скоро песни и крики им надоели, и они оставили шествие в покое. Когда процессия достигла пляжа, офицеров Мухабарата уже не было. Дети погасили свечи, сели в автобус, и операция продолжилась по плану.

Однако положение ухудшилось, когда власть в Египте захватил полковник Гамаль Абдель Насер. Он начал очень враждебную политику по отношению к Израилю. Узнав о нелегальной эмиграции из Ливана, он надавил на ливанские власти, чтобы ужесточить пограничный контроль. Шуле пришлось искать альтернативу наземным переходам, и она стала организовывать переправы по морю. Она наняла нескольких рыбаков, которые набирали полные лодки нелегальных эмигрантов и выходили в открытое море, где израильские военные корабли уже ждали «груз», чтобы доставить в Израиль. Играя в кошки-мышки с ливанскими спецслужбами, Шула иногда делала ошибки. Однажды, когда она руководила погрузкой эмигрантов на лодки, ее засекли и приговорили к 38 суткам ареста. Но благодаря своим связям она очень скоро оказалась на свободе и вернулась к работе как ни в чем не бывало.

Через несколько дней после ее освобождения к ней в дом ночью тайком пробрался посетитель. Это был Хаим Молхо, пожилой мужчина, который участвовал в операциях Шулы по перевозке еврейских эмигрантов. Сильно встревоженный, он рассказал Шуле, что один из проводников попал в засаду ливанской армии на обратном пути из Израиля. При обыске солдаты нашли в его кармане записку, адресованную Шуле. Она разволновалась, но не выдала свой страх и спокойно обсудила с Молхо, как им отвечать полиции в случае ареста. Молхо действительно задержали, когда он вернулся домой, а утром перед домом Кишик остановилась черная полицейская машина. Офицер и два солдата увезли Шулу в штаб Мухабарата. Ее привели к офицеру по имени Жорж Антон, христианину-марониту. Он обращался с ней учтиво, называл ее «мадам Коэн» и после непродолжительного допроса отпустил, но попросил снова к нему наведаться через пару дней – и повторил это несколько раз. Шула стала навещать его дважды в неделю, с красивой прической, макияжем и одетая с иголочки. Он для проформы задавал ей пару вопросов, а потом они вместе пили кофе и обсуждали всевозможные темы.

Она догадалась, что красивый и образованный Антон просто влюбился в нее. Он снял с нее все обвинения (Молхо приговорили к нескольким месяцам тюрьмы, а затем выслали в Израиль), пригласил ее на ужин в шикарный ресторан в соседний городок Бхамдун и признался в своих чувствах. «Мы с тобой оба действуем в одной сфере, – откровенно сказал он. – Но у тебя больше дерзости, а у меня – опыта. Вместе мы можем быть идеальной парой». Шуле он тоже нравился. Антон рассказал, что сирийский Мухабарат очень заинтересовался ею и поручил ему расследовать ее деятельность. Он поспешил добавить, что ответил сирийцам, будто никаких улик против нее не найдено. Однако он подчеркнул, что знает, что она работает на Израиль. Антон даже свозил ее туда, где планировалось построить главный арсенал ливанской армии; более того, он сказал, что хотел бы встретиться с ее кураторами. Потом он отвез ее домой в Бейрут и на прощание поцеловал в щеку. «Мы идеальная пара», – смущенно повторил он.

Шула держала себя в руках. Она не могла допустить, чтобы чувства помешали ее миссии. Ухаживания Антона могли быть ловушкой – однако она не сомневалась в его искренности. Она немедленно связалась с Яффо и попросила о срочной встрече. Через несколько дней Гибли теплыми объятиями приветствовал ее в Зеленом доме. В его кабинете ждали еще несколько офицеров Моссада. Шула описала им свои встречи с Антоном. Потрясенные, они тут же поручили ей новую миссию – доставить влюбленного на встречу в Стамбул. Вернувшись в Бейрут, Шула убедила своего поклонника лететь с ней в Стамбул, а оттуда на следующий день в Рим, где Антон должен был встретиться с офицерами Моссада. По пути они переночевали в отеле «Палас» в Стамбуле. За ужином он снова говорил о своей любви. Потом проводил ее в номер. Оба чувствовали себя неловко и напряженно. Что произошло той ночью? Со слов Шулы, они спали в разных номерах…

В Риме Антон познакомился с людьми из Моссада и стал их агентом. Шула на той встрече не присутствовала. По возвращении они продолжали встречаться не реже раза в неделю в течение многих лет. Она никогда не рассказывала своей семье об Антоне.

В конце 1954 года из Египта пришли тревожные вести. Газеты сообщали, что полиция разоблачила молодежное еврейское подполье, которое проводило диверсионные операции в Каире и Александрии. Одиннадцать юношей и одна девушка, Марсель Нинио, предстали перед военным судом и были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Марсель получила 15 лет тюрьмы, а двое ее товарищей были повешены. Суровые приговоры стали для Шулы зловещим напоминанием о том, что ее тайная карьера в Бейруте может закончиться точно так же – ужасной смертью.

Действительно, не раз она подвергала себя смертельной опасности.

Например, в то утро вскоре после рождения Давида, ее седьмого ребенка.

День начинался замечательно. На рассвете Шула сбегала к своему другу Абу Зику, чтобы вместе спланировать отъезд к границе двух групп эмигрантов, сирийской и ливанской. Потом поспешила домой, где у нее была назначена следующая встреча. Она искупала и покормила младенца и дождалась, когда в дверь постучат особым образом. Пришел Сулейман из Клеята, опытный проводник, который должен был провести группы эмигрантов через границу. Шула подала ему кофе по-турецки и его любимое печенье, но не успели они разговориться, как кто-то начал колотить в дверь. Сулейман знал, что его не должны видеть в этом доме, поэтому быстро спрятался в одной из внутренних комнат.

Шула открыла дверь. Перед ней стоял один из ее самых важных агентов, Абу Алван, занимавший высокий пост в правительстве. Шула пригласила его войти и быстро приготовила его любимый напиток – сладкий чай с шалфеем. Абу Алван достал из кармана сверхсекретный документ, украденный им из кабинета премьер-министра, и торжествующе вручил его Шуле.

Он насладился своим чаем и ушел. Тут Шула услышала крики молодых людей из еврейской самообороны и поняла – к ней в который раз идут с обыском из Мухабарата. Она сильно испугалась: пусть раньше у нее ничего не находили, но на этот раз она держала в руках украденный секретный документ.

Нужно было действовать быстро. Она побежала в комнату, где прятался Сулейман, и попросила его покинуть дом. Затем она бросилась в свою комнату, все еще сжимая документ в дрожащей руке.

Куда бы его спрятать, лихорадочно думала она. Она знала, что, если его найдут оперативники, – ей конец. Она осмотрелась. На прикроватной тумбочке лежала куча детских пеленок. Шула засунула документ между ними и тут почувствовала, что локтем кого-то задела. Она обернулась и увидела знакомого друза, служившего в Мухабарате. Он незаметно проник в дом и вошел в ее комнату, не дожидаясь разрешения. За ним последовали два сирийских офицера, семь ливанских солдат и Диб Саадия, глава еврейской общины. Все они ворвались в ее комнату и окружили Шулу. Офицер-друз оттолкнул ее и схватил пеленки. Очевидно, он видел, как она вытащила из них руку, в ужасе подумала она. Она замерла. Шула чувствовала, что ее жизнь висит на волоске: если документ найдут, это будет доказательством того, что она шпионка, а шпионов в Ливане вешали. Она уже воображала, как петля затягивается у нее на шее, и в душе начала молить Бога о спасении.

Офицер вытащил руку из кучи пеленок. В руке ничего не было! Неужели ее молитвы были услышаны? В приливе уверенности Шула повысила голос на офицера.

– Как вы смеете, – закричала она, – вламываться к женщине, которая только родила и сидит с ребенком, и устраивать у нее беспорядок?! Да еще и привели с собой целую ораву солдат, будто к какой-то преступнице!

Офицер остался неколебим.

– Куда вы спрятали документ? – закричал уже он на нее.

– Какой еще документ? – не унималась она. – Ничего я не прятала!

Офицер рявкнул на солдат, и они разбежались по всей комнате, переворачивая мебель, подушки и одеяла и раскидывая одежду. Один из них смел на пол все, что было на прикроватной тумбочке, включая пеленки, но документа видно не было.

Это чудо, подумала она, чудо с небес. Благодарю Тебя, Боже, благодарю Тебя! Но беды на этом не закончились. Следующую угрозу таили… благие намерения главы еврейской общины. Он добродушно обратился к солдату: «Эй, хабиби (дорогой), разве ты не видишь, у хозяйки грудной ребенок, она устала. Прояви уважение, сложи пеленки на место».

Боже мой, подумала она, только не это! Почему этот болван открыл рот именно сейчас? Но солдат нагнулся, подхватил все пеленки разом и свалил на тумбочку. Шула закусила губу. И в третий раз документ не показался.

Офицер-друз был вне себя.

– Где вы спрятали документ? – снова прокричал он.

– Вам должно быть стыдно! Так вы обходитесь с ни в чем не повинной женщиной? С солдатами и оружием! Побойтесь Бога! – яростно набросилась на него она.

– Вы поедете с нами в штаб, – сказал офицер.

– Вы ничего не нашли, – возразила она, – и не имеете права меня задерживать как преступницу. Я готова взять такси и приехать в штаб позже, после того как выкупаю и покормлю ребенка.

О том, что она это уже сделала, сотрудники Мухабарата, конечно, не знали. Выбора у них не было, они вышли из комнаты и оставили ее наедине с ребенком. Тогда она запустила дрожащую руку в кучу пеленок и сразу же нашла документ! Она сложила его, сунула в бюстгальтер, а когда переодевалась в ванной, спрятала в потайной щели над окном.

Через час она в зеленом платье без рукавов прибыла в штаб-квартиру секретной службы. Она вошла уверенно и с улыбкой, еще не зная, что ее ждет. Офицеры сначала попытались ее уговорить: «Умм Ибрагим, мы уважаем то, что вы делаете для своего народа и своей страны. Просто отдайте нам документ, и мы больше не будем вас беспокоить. Мы знаем, что он у вас. Скажите, где вы его спрятали, или отдайте его нам, и мы расстанемся друзьями».

Она все отрицала. Тогда офицер кивнул одному из солдат в комнате, и тот с размаху ударил ее по лицу прикладом винтовки. Шула вскрикнула от боли. Еще вопрос – и еще удар. Она чуть не потеряла сознание. Солдаты набросились на нее, стали избивать и гасить зажженные сигареты о ее руки и ноги. Она продолжала кричать, но не сдавалась.

Ужасный допрос длился тринадцать часов. Наконец, ничего не добившись, офицеры отпустили ее. В четыре часа утра она побрела домой, избитая и вся в синяках.

Ее жизнь была спасена, но всякий раз, вспоминая, как друзский офицер засовывал руку в пеленки, она начинала дрожать. Позже она узнала, что ее арестовали по приказу сирийцев, подозревавших ее в шпионаже на высшем уровне.

И все же через несколько дней Шула вернулась в Яффо. Со времени ее последней поездки произошли большие перемены. Полковник Гибли больше не был начальником военной разведки, ее подразделение расформировали, а ее саму перевели в Моссад. Она познакомилась с новыми кураторами и с самим рамсадом, Иссером Харелем – невысоким лысым мужчиной, которого называли «маленький Иссер». До нее дошли слухи, что Гибли уволили из-за причастности к грандиозному провалу в Египте, после которого как раз и судили подпольщиков в Каире. Шула невольно вспомнила о Марсель Нинио, единственной женщине среди обвиняемых, которая теперь гнила в египетской тюрьме.

Вернувшись в Бейрут, она возобновила свою тайную деятельность, несмотря на подозрения Мухабарата. На время полиция и спецслужбы оставили ее в покое. Но через несколько лет ей снова пришлось столкнуться со смертельной опасностью.

Однажды ночью в мае 1958 года одиннадцать евреев, участвовавшие в похоронах друга, были похищены мусульманскими ополченцами в Бейруте. Их увезли в мусульманскую часть города и спрятали. В те дни Ливан разрывала кровавая гражданская война между мусульманами и христианами. Еврейскую общину Вади-Абу-Джамиль держали в страхе мусульманские ополченцы, которыми командовал харизматичный и жестокий Абу Мустафа по прозвищу Тигр. Он был известен как преступник и убийца, а также как главный сирийский агент в Ливане. После похищения одиннадцати евреев общиной овладел страх; некоторые считали, что их уже нет в живых.

Группа женщин пришла к Шуле и стала умолять, чтобы она воспользовалась своими связями и спасла заложников. Она улыбалась им сквозь зубы. Обычно эти женщины, да и большая часть общины Вади-Абу-Джамиль, только и делали, что сплетничали об образе жизни Шулы, о ее работе на Израиль, которая «угрожала всей общине», о ее друзьях, поклонниках, мнимых любовниках, о ее открытых и тайных связях с преступниками… Доходило даже до того, что, когда «король разбойников» Булус подвозил ее на своем черном «шевроле», она просила водителя остановиться на углу улицы, а оттуда уже шла домой пешком.

И теперь эти же женщины, которые раньше поносили ее, прибежали к ней за помощью.

Шула согласилась. Она поняла, что, если не вмешается, одиннадцать заложников могут погибнуть. И она сразу же начала обзванивать своих знакомых. Ей удалось заполучить армейский джип с водителем, и вот, дождавшись темноты, она отправилась в глубину мусульманского Бейрута, где находилась штаб-квартира Тигра. Дорога лежала через руины и блокпосты под непрекращающийся грохот стрельбы. Жуткие вооруженные ополченцы выкрикивали угрозы, запугивали оружием, но все-таки пропускали красивую женщину на джипе. Водитель, молодой новобранец из северной деревни, от страха едва мог пошевелиться.

Наконец Шула добралась до штаба Тигра – грязной аптеки, приспособленной под полевой госпиталь. Она предстала перед Тигром среди трупов, оторванных частей тел и истекающих кровью раненых. Тигр, красивый и обаятельный мужчина, окруженный телохранителями, не мог поверить своим глазам: хорошенькая молодая женщина в европейской одежде, да еще еврейка, осмелилась сама явиться в его командный пункт!

«Как ты посмела?» – спросил он. Она объяснила, что хочет освободить заложников.

Он с неподдельным удивлением произнес: «Тебя так волнует их судьба, что ты рискнула прийти сюда одна? Я никогда не видел ничего подобного! Более того, я не встречал ни одного мужчины, который бы осмелился на такой поступок. А ведь ты – женщина!»

Женщина… Мало того что она уговорила Тигра отпустить заложников, так он еще и познакомил ее со своей матерью, которая очень доброжелательно отнеслась к Шуле. Когда она, целая и невредимая, вместе с освобожденными евреями вернулась в Вади-Абу-Джамиль, ее друзья не могли поверить, что она встречалась с самим Тигром, ведь эта ночная затея могла закончиться ее смертью.

После той ужасной ночи арабские друзья Шулы стали называть ее не «мадам Шула», а «месье Шула». Они говорили, что это на вид она красивая и обаятельная женщина, а на самом деле не уступит силой и храбростью мужчине!

Одним из лучших агентов Шулы был Мухаммад Авад, высокопоставленный чиновник в Министерстве финансов. Это был красивый, обаятельный и элегантный мужчина, выглядевший моложе своих 55 лет. О нем ходили упорные слухи, будто он тесно связан с сирийской разведкой, но при этом работает и на египетские службы, и на всех, кто хорошо заплатит. Шула завербовала его, точнее, он первым связался с ней. Она не спешила ему доверять, но после того, как он принес ей список всех тайных агентов правительства в Бейруте под грифом «совершенно секретно», Шула начала принимать его всерьез. Он стал частым гостем в ее доме, подружился с ее мужем и детьми, помогал Ицхаку с математикой и часто обедал за их столом. Он открыто признался, что хотел бы работать на израильский Моссад. Шула помогла ему тайно вылететь в Израиль через Стамбул, где он встретился с экспертами Моссада и стал агентом. С тех пор Моссад ежемесячно перечислял ему зарплату на швейцарский банковский счет.

Авад сообщил Шуле, что египтяне хотели бы нанять ее и предлагали большие деньги. Она отказалась. Тогда однажды ночью к ней домой пришли двое незнакомцев и попытались завербовать ее в египетские спецслужбы. Она категорически отвергла их предложение и даже пригрозила вызвать полицию.

Они ушли, но через некоторое время, когда она поздно ночью возвращалась из казино Булуса, ее обстреляли из автомата из припаркованной у тротуара машины. Ей удалось забежать в ближайший двор, и ее совсем немного задело осколками. Машина же сорвалась с места и скрылась. Шула связалась с Антоном. Он предположил, что нападавшие, вероятно, были сотрудниками египетских служб, которые хотели отомстить за резкий отказ.

Несколько месяцев спустя Жорж Антон сообщил ей, что решил покинуть Ливан со своей семьей и найти новую родину. Он принял такое решение, потому что ненавистные ему сирийцы получили контроль над Ливаном и его секретными службами; а значит, у него больше не было будущего в этой стране. Шула была потрясена. Антон и ей советовал уезжать из Ливана и увозить семью, потому что положение становилось все более опасным.

Она отказалась: она была на пике активности. Она завербовала в свою сеть офицеров армии и высокопоставленных чиновников, многих из которых доставила в Израиль с пересадкой в Стамбуле. Другим она устраивала встречи с офицерами Моссада в Риме или Люцерне в Швейцарии. В Бейруте у нее были влиятельные друзья: президент и премьер-министр, магнаты, лидеры христианских фалангистов и мусульманских ополченцев. Прощаясь с Жоржем, она сказала ему, что не уедет из Ливана.

Это была роковая ошибка.

Весной 1961 года Шула, как обычно, вылетела в Израиль через Стамбул. Процедура была простой: она вылетает из Бейрута в Стамбул по ливанскому паспорту, а затем летит в Тель-Авив по израильскому проездному документу. Как и много раз перед этим, на турецкой границе в ее паспорте поставили въездную визу, и она улетела в Израиль по своему израильскому удостоверению. Через неделю Шула вернулась в Стамбул. Турецкий сотрудник иммиграционного контроля удивился: он помнил, что она приехала неделю назад, но в ее паспорте не оказалось отметки о выезде. Это было странно. Если она уезжала из Стамбула и вернулась сегодня, где же выездной штамп? После долгих споров он все-таки проставил ей в паспорте отметку о въезде и выезде в тот же день.

Шула поняла, что со штампами могут возникнуть проблемы. Если ее паспорт будут внимательно проверять в Бейруте, сотрудники иммиграционной службы не поймут, куда и как она исчезла на неделю. В самый последний момент, когда уже началась посадка на рейс в Бейрут, Шула передумала. Она сочинила историю о том, что из-за происшествия с родственником ей непременно нужно остаться в Турции. Взволнованные бортпроводники и недовольные носильщики выгрузили ее вещи из самолета. Шула немедленно позвонила Шадми, агенту Моссада в Стамбуле, и объяснила ситуацию. «Не волнуйтесь, – сказал Шадми, – у нас есть специалисты, которые почистят ваш паспорт и удалят подозрительные штампы. Но это можно сделать только в Риме, там у нас лучше оборудована база».

Шула полетела в Рим, отдала паспорт местному представителю Моссада – и узнала, что документ можно «почистить» только в Израиле, а ей придется подождать в итальянской столице. Шула не была готова к тому, что ожидание затянется на несколько месяцев. Она скучала по семье и по своей деятельности. Она боялась, что ее сети развалятся, пока ее не будет в Бейруте. Но она ничего не могла сделать, оставалось только ждать. Эти месяцы Шула провела в гнетущем одиночестве. У нее было много времени подумать. Инстинкты подсказывали ей, что не следует возвращаться в Ливан. Может быть, лучше улететь в Израиль и вывезти туда семью? Но в конце концов она решила вернуться в Бейрут. Шула получила идеальный паспорт и отправилась в Бейрут с неким Миладом, которого Мухаммад Авад заботливо отправил в Рим ей на помощь.

Наконец-то она возвращалась домой, к семье.

9 августа 1961 года, 00:30. Громкий стук во входную дверь разбудил семью Кишик в Вади-Абу-Джамиле. Ицхак, в майке и коротких штанах, со звездой Давида на золотой цепочке, открыл дверь. Перед ним стояла большая группа вооруженных солдат и полицейских. «Где Шула Коэн?» – спросил офицер.

Шула была дома. Бежать было некуда. «Всю нашу улицу перекрыли солдаты и танки, – вспоминала ее дочь Арлетт. – Как будто у матери были крылья и она могла улететь». На Шулу надели наручники и увезли ее в местную тюрьму. Через два дня арестовали и ее мужа. В камере у Шулы было достаточно времени на размышления, и она пришла к выводу, что ее предал кто-то из своих.

Вскоре выяснилось, что предателем оказался не кто иной, как учтивый Мухаммад Авад. Его показания против Шулы заняли 319 страниц. Он и Милад стали главными свидетелями обвинения. Некоторые офицеры Моссада, прослышав об аресте Шулы, даже утверждали, что Авад с самого начала был внедренным агентом Мухабарата, но это заявление не выдерживало никакой критики. До этого он передавал Моссаду достоверные сведения и никак не мог столько лет быть двойным агентом. Один из офицеров секретной службы, которая арестовала Шулу, Сами эль-Хатиб, сообщил, что во время ревизии у Авада обнаружили весьма подозрительные финансовые документы. Его телефон поставили на прослушку и засекли множество звонков одной и той же женщине – Шуле Коэн. Когда полиция сообщила Аваду о своих находках, он сразу же раскололся и полностью сознался в сотрудничестве с Шулой и ее шпионской сетью. Возможно, он рассчитывал, что таким образом обеспечит себе безопасность, но ошибся. Он также оказался в тюрьме и через год умер от сердечного приступа.