Текст книги "На пределе фантазии"

Служба караульная

Это был мёртвый город, разделённый на районы; и вокруг каждого – высокий, с колючкой наверху, забор и плюс ещё один забор – уже вокруг всего города. Чисто убранные улицы, здания, в окнах которых были лишь стёкла, а за ними – ничего. И – ни единой живой души, лишь иногда появляются люди в белых комбинезонах, быстро пробегая из одного здания в другое.

С десяток вооружённых автоматами солдат шли строем по асфальтовой дорожке, ударяя каблуками в ритм «левой-правой». Они направлялись к местам постов, где должны будут сменить уже отстоявших своё время часовых. За строём шёл сержант, командуя чётко и громко, пусть и с небольшим акцентом:

– Раз, два, левой! Раз, два, левой! Выше коленки! Ход поубавили, а то с рельсов сойдём!

Этот строй больше напоминал паровоз, – солдаты отбивали так же дробно, как и колёса железнодорожного состава. Руки же их совершали круговые движения против часовой, словно толкатели в поездах.

– Так! Чего разогнались? Не видите, что впереди опасный поворот? Сбавили обороты! Гудок!

– Дуу, дуу! – истошно завопил Синий, предупреждая всех и каждого о приближении бешеного паровоза.

– Так молодцы, поворот прошли на отлично, а теперь ускоряемся. Впереди далёкая, и пока не видимая за чертой горизонта дорога на дембель!

И тут паровоз разогнался, пуще прежнего застучали колёса.

– Пары!

– Пшш, пшш! – зашипели ребята.

– Гудок!

– Дуу, дуу! – прогудел Синий.

– Впереди шлагбаум! – ещё громче заорал сержант Аминахун.

Это он часовому, что стоит впереди на посту, к которому и приближается локомотив. Тот в свою очередь, быстро спрыгнув с грибка, подбежал и перегородил дальнейший путь паровозу. Грибок – это небольшой навес для часового: столб, на котором прикреплён телефонный аппарат, и круглая крыша над ним. Впрочем, часовой уже довольно умело успел превратиться в шлагбаум, согнувшись буквой «г» и издавая звуки сирены.

– Сбавили обороты! Потихоньку остановились у шлагбаума!

– Тэк-тэк, тэк-тэк!

– Выпустили пары!

– Пшш! – постепенно затихая, зашипели ребята; вплоть до полной остановки паровоза.

– Вот и прибыли, товарищи пассажиры, к первой станции. Забрать одного пассажира, оставить другого. Остальным – оставаться на местах!

«Шлагбаум» вдруг разогнулся, и строевым шагом подошёл к сержанту:

– Товарищ сержант, за время несения боевой службы…

– Отставить! Брысь в вагон!

– Есть!

– Рядовой Мечтающий, на выход!

– Есть!

– К посту шагом арш!

– Есть!

– Паровоз! Кругом, шагом арш! Раз, два, левой… Выше коленки. Гудок!

– Дуу!

– Прибавить обороты!

Отдаляющимся стуком об асфальт паровоз утащился от поста, оставив на нем Прокла. Пост был оборудован вблизи высоких закрытых ворот, через которые вероятнее всего проходил настоящий, двигающийся по рельсам состав, а не тот, что в кирзовых сапогах и по асфальтовой дорожке; рельсы здесь были уже, чем на обычной железной дороге. Далее, по обе стороны от ворот, уходил забор с путаной колючкой поверху. Рельсы появлялись из леса, и уходили через ворота в огромное бетонное здание с большими, и так же закрытыми воротами. Само же здание походило на выстроенный людьми объект лишь со стороны поста; с других сторон это была всего лишь гора, покрытая землёй, травой, а на вершине даже росли деревья.

Прокл стал под грибок. Взяв в руки телефонную трубку, доложил:

– Рядовой Мечтающий на пост номер один заступил!

– Принято, – последовал ответ дежурного, сидевшего в помещении караула.

Зелёный лес за высоким, колючим забором шуршал листьями, щебетали птички, жужжали насекомые, ярко светило солнце, прячась порой за редкими облаками, ползущими по голубому небу… А солдат Прокл стоял и мечтал о таком же нежном и тёплом лете, но только без сапог, формы и колючего забора. А ещё он представил женское тело, и его образ в этот миг был божественным. Постепенно картинка становилась всё более ясной, вырисовывалось нечто знакомое, черты становились узнаваемыми до боли… Да, конечно, это божественное имело имя: Нэля. Как же сильно он хотел бы увидеть её прямо сейчас! И может, тогда у него появились бы силы и смелость сказать всё то, что тысячу раз говорилось в мечтах… Но нет. Вот грибок, вот забор, на котором сверху путаная колючка, – Прокл быстро вернулся к реальности; что, впрочем, нисколько не помешало ему вновь мечтать и вспоминать.

На проводы Прокла Нэля пришла не одна; с Сирасиком. Сирасик был довольно близким товарищем Прокла, и бывшим его одноклассником, оставшимся однажды из-за плохой успеваемости на второй год. Когда началось застолье они сели рядом, и как-то отделились от шумной компании, проболтав весь вечер о своём; в перерывах между разговорами Нэля звонко смеялась. Каждый всплеск её смеха доносился до Прокла, пронзительно вонзаясь в сердце и страстной истомой напоминая о чувствах, которые он испытывал, и в коих хотел бы исповедаться непременно, но нужной обстановки, как, впрочем, и смелости, всё никак не находилось. Опрокинув уже не первую рюмку спиртного, и обретя смелость, Прокл наконец-то попытался пригласить свой объект вожделения на очередной танец, но ему почему-то отказали.

– Прокл, спасибо, этот танец занял Сирасик. Правда, Сирасик?

– Конечно. Извини, друг! – буркнул тот.

– Хорошо! – ответил Прокл и удалился прочь, в ожидании очередного подходящего момента и снова собираясь с духом.

Подзаправившись ещё несколько раз, Прокл совершил очередную попытку. Но едва он подошёл, как Нэля сразу встала, и ушла по каким-то своим делам. Тогда Прокл сел на её место, предложив Сирасику выпить с ним. Тот и без того был уже в хорошей кондиции, но от предложения выпить не отказался. Нэля где-то задержалась, и товарищи тяпнули ещё пару раз. После чего у Сирасика с Проклом началась бесконечная беседа об их хорошей и близкой дружбе, о том, как же они всё-таки друг друга уважают, и какие они всё-таки уважаемые люди.

– Вот как на духу мне скажи, скажи… – твердил Прокл.

– Скажу! – сильно икнув, ответил Сирасик.

– Что у вас с Нэлей?

– С какой такой?.. А-а, с Нэлей… Да ничего, а что…?

– Да вот, понимаешь, она такая… такая… Короче, я её…

– Что ты её?..

И в этот момент Нэля появилась. И была она не одна, а с высоким и симпатичным парнем. А как она улыбалась ему, а как она смотрела на него, утопая в его взгляде!..

– Вот шалава! Со щёголем каким-то… – очень раздосадовано произнёс Прокл.

– Да ты моих друзей оскорблять! – возмутился Сирасик.

– А ты, петух гамбургский, и вообще молчи!

– Что, кого…?

– Пошли, гамбургский, выйдем на улицу. Там и разберёмся! – предложил Прокл. А в душе такое отчаяние, досада: и при чём тут Сирасик?..

– Пошли! – уверенно ответил друг.

Они покинули квартиру, и вышли во двор. Бывшие рядом гости, даже не сразу поняли, что между парнями назрел конфликт. А те, кто заметил, несколько погодя вышли во двор.

– Ну, что! Давай, бей, давай! Жду удара! – разгорячено прокричал Сирасик, скинув с себя футболку и оставшись с голым торсом. Он выставил вперёд кулаки и смотрел зло, но все же от идущего вперед Прокла пятился.

– Да не хочу я драться!

– Боишься! Давай биться, а то я сейчас тебе просто так рожу разобью!

Сделав ещё пару шагов назад, Сирасик споткнулся, плюхнувшись мягким местом на круглую деревянную площадку карусели, и, ударившись, о железную втулку тыльной частью головы, закричал от боли:

– Ах ты, гад! Драться, да из-за чего!?

– Да люблю я её! – истошно проорал Прокл. Шагнув к карусели, он со всей силой крутанул её; так, как если бы от этой скорости зависел весь личный успех его дальнейшей жизни.

– А-а-а! А-а-а!

К этому времени половина гостей выбежала во двор – поглазеть на голосистую разборку. Остальные вышли посмотреть с балкона или уставились в окна, как, впрочем, и большинство жильцов всего пятиэтажного дома…

– Люблю я её… – еле шевеля губами произнёс Прокл, задрав голову к небу. Словно ища там помощи.

Но там её не было. Да и вообще – в животе заурчало; желудок просил еды, любой, пускай и не самой вкусной и привлекательной. По небу пролетела пара уток, – видимо, где-то неподалёку находится водоём. Дичь сразу представилась в готовом жареном виде, но только в голодной фантазии Прокла больше напоминала курицу, – такую аппетитную, сочную, что даже слюнки потекли. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда: от всех любовных мук и воспоминаний ничто так не отвлекало в армии, как вечное желание что-нибудь съесть.

– Дзэн, дзэн! – зазвенел висящий под грибком телефон.

Прокл взял трубку:

– Рядовой Мечтающий на связи.

– Ты что, тело бесхребетное, совсем всякий страх потерял?! – прокричал дежурный, что находился у пульта связи в караульном помещении.

– Что случилось, товарищ ефрейтор?

– Что случилось! Третья мировая война, товарищ солдат! Вы проспали доклад, который должны доносить до моего слуха каждые полчаса!

– Рядовой Мечтающий, на посту номер один без происшествий…

– Поздно солдат! Вас объявили предателем Родины, и вы приговорены к расстрелу. Из-за вашего несвоевременного доклада я был вынужден поднять по боевой тревоге всю дивизию. А там дошло и до главнокомандующего всей нашей доблестной армии, так как пост, который вы охраняли, есть самый секретный и важный для нашей страны. А коль охраны на нём не стало, то решение оказалось одно: поднять вверх ракеты, и направить их на потенциального врага. Поздравляю вас! Вы стали причиной третьей… – Тут связь на мгновенье оборвалась, и послышался голос сержанта.

– Кончай придуриваться, дежурный! Короче, Мечтающий, кончай там о бабах и маминых пирожках мечтать! Ещё раз пропустишь доклад, и пипец тебе!

– Есть не пропускать доклады, товарищ сержант!

– А о бабах будем думать мы, и о своих, и о ваших, дух ты бесплотный… А думать нам можно потому, что на гражданку мы вернёмся раньше, и любить будем их всех. Да так горячо и страстно, как ты, солдат, будешь нашу любимую Родину здесь беречь, стеречь и охранять. Ты понял, рядовой? Не слышу ответа!

– Так точно!

– Конец связи! – закончил на этом сержант, и положил трубку.

– Есть конец связи, – ответил Прокл, и подумал вслух. – Да, весёлые здесь ребята… Одно понять не могу: мою-то он как собрался любить? Во-первых, он далеко мне не земляк, да и щёголь у неё, – всем щеголям щёголь. Впрочем, не важно. У каждого, наверное, свои фантазии…

– А-а-а, А-а-а! – продолжал кричать Сирасик, постепенно убавляя звук. И карусель вскоре тоже сбавила обороты вращения.

– Эй, пацаны, вы что творите?! – подходя с распростёртыми руками, произнёс один из приглашённых приятелей. Обхватив Прокла и приподняв, он предложил: – Давай лучше бороться, кончайте тут всякой ерундой заниматься!

Когда Прокла приподняли, ему открылся лучший обзор толпы, вышедшей посмотреть на его причуды. За всеми стояла и Нэля, вместе со щёголем. Он ей что-то на ухо шепнул, она – мило улыбнулась; помотала головой, они развернулись, и вернулись в подъезд. И как только эти двое исчезли, из подъезда появились его родители – прорываясь через толпу, они направились к карусели, чтобы угомонить сына.

Как только ноги Прокла оказались на земле, он крепко обхватил приятеля-борца, и попытался побороть его. Глухое отчаяние владело его душой, и – досада на самого себя. Но вслух он только и сказал, что:

– Какой же ты олух гамбургский…

К этому времени Сирасик перестал кричать, – карусель остановилась. Парень попытался выбраться из неё, но как только оказался на ногах, его заштормило так сильно, что он не смог удержаться, и изо всех сил шлёпнулся на землю тем самым многострадальным местом, что уже познакомилось с каруселью. Упавший громко икнул, и, несмотря на всё пережитое, слова Прокла расслышал. Несколько подумав, возмутился:

– Я не гамбургский, сам такой!

Дух же Прокла совсем обмяк, а вместе с ним и его силы. И пьяному приятелю-борцу ничего не стоило сделать бросок, и самому обрушиться сверху на упавшего. Крепко ударившись спиной и затылком о землю, Прокл на миг потерялся, в глазах всё поплыло.

Он помнит крутящуюся карусель, силуэты людей, потом появившуюся закуску на той самой карусели, повсюду бутылки со спиртным, всё время кто-то о чём-то говорил, хохотали; его обнимали, играла какая-то музыка, кто-то ругался, где-то лаяла собака, телу стало холодно, стемнело, и – лишь на мгновение неотчётливое лицо Нэли, попрощавшейся с ним:

– До свидания, Прокл, хорошо тебе отслужить. Пока!

– Давай!

А потом сразу – звон будильника, от которого в голове возникла боль, и всё совсем перемешалось. И вот он уже снова в своей кровати, в родной квартире. Ему надо быстрее одеваться, армия ждёт. Он так и вышел из квартиры, никого не потревожив…

– Дзэн, дзэн!

– Рядовой Мечтающий на связи.

– Паровоз подошёл?

– Какой паровоз?.. Никак нет!

– Который по рельсам ходит, остолоп! Ладно, сейчас к тебе наш ключник на пост придёт, так что встречай. Как только паровоз к воротам подойдёт, мне сразу доложи, чтобы я сигнализацию отрубил. Понял?

– Так точно!

– Да, и ещё: ты хоть вблизи паровоза не стой, когда он через пост будет проходить. Если, конечно, хочешь ещё после армии девушек радовать…

– Так точно!

«О чём это он?» – так и не понял Прокл.

– Эй, часовой!

– Стой кто идёт! – прокричал Прокл, на мгновение испугавшись. Приготовившись ко всякой неожиданности, он вскинул автомат, и всмотрелся в того, кто окликнул его.

– Ефрейтор Замков, с сопровождением! – ответил ключник.

– Позывной! – потребовал Прокл. Хорошо запомнив, что говорилось в караульном уставе о том, что к часовому так просто не подойти. Вводную на позывной меняли каждый день; в этот день позывным была цифра шестнадцать. Прокл продолжил: – Девять!

Ключник немного замешкался, – то ли у него было плохо с математикой: нужно было назвать цифру, которая в сложении или вычитании получила бы шестнадцать, то ли просто забыл вводную.

– Девять! – повторил Прокл.

– Да погоди… Это семь! – наконец ответил ключник.

– Проходите, – разрешил Прокл.

Замков вместе с сопровождением, – а это был рядовой Обдолбаев, зашли на пост; в руке Замков держал большую связку разных ключей. Он был полным, с отросшими не по-армейски волосами и густой щетиной на жирном до блеска лице. При ходьбе он сильно сопел, пыхтел, потел, и переваливался с ноги на ногу. По возрасту он выглядел намного старше остальных, и как-то совсем не походил на солдата.

– Привет! – только и успел сказать Обдолбаев, как истошно завопил гудок приближающегося состава, уже давно сбавившего обороты. Степенно остановившись перед воротами, теплопаровоз выпустил пары.

– Что встал! Докладывай в караул, что парик пришёл, – скомандовал ефрейтор Замков, ласково обозвав париком дизельный паровоз, а сам направился к воротам здания.

– Хорошо, – ответил Прокл, схватив трубку. – Рядовой Мечтающий, на пост номер один парик… тьфу! – паровоз пришёл. На посту без происшествий!

– Хорошо, скажи Замку, что вырубил. Пускай открывает. Как только ворота закроете, мне сразу доложить!

– Есть!

– Долбанный, что встал? Ко мне! – уже открыв все замки в воротах, прокричал Замков на Обдолбаева, до сих пор остававшегося рядом с Проклом.

Обдолбаев бегом поспешил на помощь, и вместе они открыли ворота. Теплопаровоз тронулся.

– Отошли подальше, оружие на изготовку! А то вдруг враг не дремлет, и решит завладеть нашим мирным атомом, – скомандовал ефрейтор Замков. Сам он был не вооружён, и остался рядом с рельсами. Прокл же с Обдолбаевым, наслушавшись историй от бывалых солдат о вреде радиации, отошли назад шагов на десять, держа, как и наказал ключник, автоматы наизготовку.

Теплопаровоз тихоходом прошёл через пост. Позади него был лишь один вагон, непонятной ромбообразной, а по углам округлой формы; в центре его красовался красный значок, посередине которого было нарисовано ядро, и три симметрично исходящих от него луча. Прокла завлёк этот значок, ему так и виделось, что его лучи продолжаются, плавно переходя из красного в фиолетовый, но это была лишь игра солнечного света. А потом он увидел в профиль лицо ключника: всё оно было теперь в язвах и мерзких гнойниках, волосы на голове сильно поредели, а во рту вместо зубов чернели уголья. Сердце ёкнуло. И тут из леса, через ворота, вбежала стая бешеных макак с жёлтыми копьями в руках. Часть из них резво забралась на вагон, а остальные с диким оскалом бросились в сторону Прокла. Сердце заколотилось, руки сильнее сжали автомат и… вдруг в глазах прояснилось. С ефрейтором Замковым всё в порядке, а это не макаки, а куча жёлтых листьев из леса разлетелось по всему посту. Только вот, откуда они взялись в начале лета?..

– Ты чего? – спросил Обдолбаев.

– Да так, привиделось, – ответил Прокл.

– Бывает! Это с голодухи, – пояснил умудрённый Обдолбаев.

Проследовав мимо поста, теплопаровоз заехал в здание и исчез из виду, оставив после себя лишь запах сгоревшей солярки.

– Рядовой Мечтающий, пост номер один. Паровоз на объекте, ворота закрыты! – доложил Прокл, как только ключник вместе с Обдолбаевым закрыли тяжелые створки.

– Принято.

Закрыв ворота и в здании, ключник с Обдолбаевым отправились в караул. Через некоторое время пришла новая смена; правда, уже не весёлым паровозом во главе с сержантом Аминахуном, а просто строем в два ряда, сменив Прокла, и оставив нового часового.

Посты менялись: когда приходилось ходить по периметру всего объекта, когда стоять и на других воротах, уже для проезда автотранспорта, а также внутри зданий объекта, проверяя пропуска у гражданских в белых комбинезонах, – трудяг мирного атома. Проходили сутки, и караул меняла другая рота; рота же Прокла возвращалась в часть, загрузившись в грузовики, где молодые бойцы хором пели одну за другой незатейливые армейские песни до тех пор, пока машина не доберётся до ворот части. Проходили сутки в части, обратно в грузовики и – в караул. Вот так и проходила служба Прокла.

Как-то в части

– Там, в джунглях, кругом растяжки. Шаг, запал вылетает, снаряд разрывает, а там собирай свои кишки на ветках пальмы! Кругом дикие племена, – не дай бог попасться к ним пленным, живьём сожрут, – начал свой жуткий рассказ Пипкин.

Свой рассказ он завёл в мойке столовой части, а в слушателях у него оказались Синий, Прокл и Баклушин. А ещё пяток их сослуживцев в это время мыли на кухне и в обеденной зоне полы. Всем им выпала честь в этот день заступить в наряд на дежурство по столовой. Но перед этим все те, кто находился в мойке, успели выкурить пару косяков марихуаны; естественно так, чтоб никто не заметил и не унюхал, а особенно – сержант, который был старшим наряда. Для некурящего Прокла это был первый в его жизни опыт, так что зацепило его крепко.

– А ты-то откуда такие подробности знаешь? – спросил Синий.

– Брат там побывал. Насмотрелся там… Как выпьет, так ночью бредит: ка-ак закричит! Меня к себе позовёт, и давай мне истории в деталях рассказывать… Жуть!

– Отличная штука, вот это зацепило! – похвалил уже выкуренный косяк Баклушин…

– Да, у меня тоже знакомый с кокосовой войны вернулся…

– Из-за каких-то кокосов… Да зачем они только нужны, погибать ради них!

– Оставили бы в покое этих диких, пусть сами свои кокосы жрут!

– Да вот, говорят, продукт этот больно полезен. И для еды его, и ткани из него всякой нужной вытянуть можно, и топливо, я слышал, сильное… Нам без него – никак! В мире еще столько других бабуинов на этот кокос зарится! Глядишь, соберут всё что можно, а там и на нас попрут…

– Лажа всё это… Пускай политики сами – автомат в руки, и в джунгли. А то ради такого полезного продукта столько пацанов простых там помёрло!

– Хорош базарить! О чём мы спорим? Идёт война, всё равно идёт!

– Точно, хорош. Ты, Пипа, что-то ещё рассказать хотел?

– Ну. Как-то раз братан ушёл из дома, и – нет его. Третий день пошёл, а его всё нет. Меня родичи его поискать отправили. Так я вначале к своему другу зашёл…

– Постой ты, о чём чешешь? Ты же о брате хотел рассказать!

– Ха-ха-ха!

– Погоди, послушай, я о нём и говорю!

– Отстань ты! Пускай рассказывает, как может.

– Друг у меня есть, Кефаль кличка. У него мать в рыбном гастрономе работает, так он ей там помогал часто. Всё от него рыбой пахло, вот мы его так и прозвали.

– Кефаль!

– Ха-ха-ха!

– Кончай ржать! Короче, прихожу я в рыбный, говорю: Кефаль, друг, хорош тут камбалу елозить…

– Ха-ха-ха!

– Ничего смешного! Они просто её из холодильника в коробках достают, мороженую. Потом друг от друга отдирают, а там стол такой длинный, железный, – так они её по столу кидают, она катиться, а с другой стороны её в корзину собирают. И всё – на витрину. Вот я ему и кричу: Кефаль, кончай елозить!

– Ха-ха-ха!

– Опять ржут… Ну всё, Кефаль освободился, с ним и пошли братана искать.

– Про Кефаль ты нам чё паришь?

– Ха-ха-ха!

– Слушай, ты! Так вот, встретили знакомого одного, он и сказал, что брата моего в парке видели. Мы в парк, а там праздник, – какой-то военный, что ли… Все в форме, народу много, пьяные все. Давай искать. Ищем, значит, разделились. Вдруг слышу: «Кефаль! Кефаль!» – кричит кто-то, а голос – братана моего! «Кефаль! Глухарь тебе в ухо нагадил, совсем не слышишь! Кефаль!!»

– Ха-ха-ха!

– Ну и увидел братана – на лужайке сидит, с бабой какой-то, в руках пивко. Кефаль наконец-то услышал что его кричат, и тоже стал к брату подходить. И два моряка, в форме на скамейки сидели, спиной к братану, тоже встали и к брату направились. «Ты кого тут кефалью оскорблять пытаешься, мазута береговая, крыса серогорбая?!» – это уже матросы брату предъявляют.

– Ха-ха-ха!

– Ну, брат им и отвечает, типа: «Вам в канализации плавать, и там права качать!» И – понеслась махаловка! Мы с Кефалью брату на помощь, так меня тут же сразу и вырубили… А дальше помню – сидим уже с водкой, всё в том же парке, братан с моряками об армии базарит, Кефаль с его бабой почему-то лобзается, а у меня глаз боли-ит… Потом синяк огромный был, разноцветный, месяц не сходил.

– Ха-ха-ха! Так ты же вроде про кокосовую войну хотел рассказать?

– Да. Так моряки тоже с войны вернулись! А ещё оказалось, что в одном бою участвовали. Только они на воде, конечно, а брат на суше. Так морякам кто-то неправильную наводку дал, что на одном из островов племя дикое засело. А там наши, – целая рота братана моего в засаде сидит, караулит этих дикарей, которые в этом месте должны через реку переходить. И тут наши моряки на катерах, да ка-ак вдарили! Да по своим же! Из всех орудий – от острова одни клочья летят! А ещё вертолёты наши появились, да как давай по острову сандалить!

– Вот это да! А брат твой как…?

– Чудом выжил, а с ним ещё несколько бойцов. Уже после бомбёжки моряки на остров высадились, и давай обследовать – чего натворили. Подбитого и еле живого брата нашли, и в госпиталь. Потом оказалось, что начальство напутало, а племя то дикое успешно в другом месте перебралось. Брат и моряки говорили, что начальство это дикари купили, за много-много кокосов. А за кокосы там что угодно покупалось!

– Паршивая история, Пипа. Не мог, что ли, повеселее рассказать? Про Кефаль например, – сказал Синий.

– Ха-ха-ха! – раздалось как-то уныло.

– Эй, мойка! Вы там что разболтались? Почти у всех рот уже обеду конец. Идите за стол, поешьте, а домоете потом! – прокричал сержант через приёмное окно для посуды.

– Так точно! Идём!

Выбравшись из мойки, Прокл, Синий, Баклушин и Пипкин быстро уселись за стол в обеденном зале, тут же принявшись стремительно уничтожать положенную порцию. Остальной наряд уже сидел за столом, доедая свой обед.

– Так, Мечтающий! – произнёс подошедший к столу сержант.

– Я! – с набитым ртом ответил Прокл.

– Остаёшься за старшего, я ненадолго уйду. Понятно?

– Есть остаться за старшего!

– Точите жратву быстрее, посуда ждёт. Всё, я ушел! – напоследок произнёс сержант, удаляясь из столовой.

– Мой генерал! Какие будут указания? Может, вам за чёрной икрой сбегать, и бутылкой коньяка?.. А то обед как-то слабоват, и не совсем приятен желудку! – положив свою руку на плечо Прокла, пошутил Синий.

– Не помешало бы! – ответил Прокл. А у самого в глазах все еще мутно. Впрочем, как и в сознании: крепко держит трава.

– Вот Кефаль друг был! Он даже иногда на улицу мне бутерброд с красной или с чёрной икрой выносил… – вспомнил Пипкин.

– Пипа! Опять ты со своей Кефалью!

– Ха-ха-ха!

В столовую буквально ворвалась последняя, ещё не отобедавшая рота. Первым вошёл офицер, за ним старший сержант, и следом уже – остальные солдаты. Добравшись до раздачи они были сильно удивленны испуганным ответом повара:

– Остался только суп и компот, второго не хватило…

– Что?! Набор ты суповой, я для чего с войны вернулся, в родную часть? Чтоб какой-то пентюх в колпаке сказал мне, боевому офицеру, что жрать нечего?!! – истошно, запинаясь на каждом слове, проорал офицер. Изо рта его шёл сильный запах алкоголя, как, впрочем, и у старшего сержанта, тоже начавшего орать:

– Кто тут старший наряда?!

– Где старший?! – повторил вопрос офицер. Перед столовой они со старшим сержантом для аппетита накатили бутылочку, да, видать, без закуски.

– Он в обеденной зоне был, – всё так же испуганно ответил повар.

Слыша весь этот переполох, что творится у раздачи, обедавший наряд потихоньку скрылся из обеденной зоны: кто в мойку, кто в кладовые и подсобные помещения столовой. Единственным, кто остался, был Прокл. Врождённое чувство ответственности не позволило ему скрыться, раз его назначили старшим.

– Кто тут старший?! – снова прокричал офицер, выйдя в обеденный зал.

– Я, – тихо ответил Прокл.

– Громче! Не слышу! Кто тут старший!!

– Я! – значительно громче ответил Прокл.

– Представься боец, когда с тобой говорит офицер! – сказал офицер, подойдя к Проклу так близко, что тот поморщился от накатывающего волнами перегара. Остальная же рота вместе со старшим сержантом подтянулась, встав полукругом позади своего командира.

– Рядовой Мечтающий.

– Как так получилось, рядовой Мечтательный, что наряд не рассчитал порции на все роты, и моя доблестная рота вынуждена остаться голодной? Отвечать мне на вопрос!

– Не могу знать, как так получилось. Извините, что так, – совсем уж растерявшись, ответил Прокл.

– Слушай, боец, я тебя извиню, если сейчас увижу шестьдесят порций второго, с огромным кусками мяса в каждой!

Прокл оглянулся на стол, на котором только что обедали они, – там еще оставались не совсем пустые тарелки, в спешке покинутые поставленными в наряд: мяса не было и в их втором, лишь жидкая подлива на варёной картошке, с редкими мясными волоконцами. Поняв, что положение становится всё хуже и хуже, солдат попытался найти поддержку у повара, которого он, встав на цыпочки и глянув поверх голов, едва углядел за раздачей. Повар поймал ищущий взгляд Прокла, и обреченно пожал плечами: нет, мол, второго, нет мяса; что он мог сделать, – он был таким же простым молодым бойцом, а не волшебником…

– Так нет, товарищ лейтенант, мяса, – честно ответил Прокл.

– Ну, трендец тебе тогда! – прокричал офицер. Он схватил Прокла за грудки, и вытолкал его на середину обеденного зала. Рота мигом сомкнула кольцо вокруг горемычного временно старшего наряда.

– Табурет мне, боец! Любой! – щёлкнув пальцами, произнёс командир.

– Бегом табурет! – повторил команду старший сержант. Несколько бойцов из голодной роты метнулись на поиски нужного предмета.

В мгновение табурет уже был в руках командира. Шагнув к Проклу, он поставил его перед ним:

– Залазь боец!

– Зачем? – спросил Прокл.

– Залазь, бегом! Из кольца не дать ему уйти!!

Прокл сделал полшага вперёд, но что-то не позволило ему выполнить команду офицера. Что-то похожее на гордость, и еще нечто другое, какое-то доселе незнакомое ему чувство.

– Залазь! – уже изрядно рассердившись, закричал командир.

Но Прокл, и на этот раз не шевельнулся. Здесь уже терпению лейтенанта пришёл конец: он рванулся вперёд, и попытался нанести удар кулаком в грудь упрямого Прокла, но тот шагнул назад, и удар не достиг своей цели. Шагнув назад ещё раз, Прокл получил сразу несколько ударов руками и ногами во все тыльные части своего тела – от тех, кто стоял окружая его. Но несмотря на это, все же удержался на ногах и тут же сообразил, что оборону менее болезненно будет держать в центре. Он снова шагнул вперёд, тут же получив скользящий удар в челюсть от старшего сержанта. Инстинктивно руки сжались и взметнулись к лицу, и на него тут же посыпались удары руками и ногами от обоих: командира и старшего сержанта. Но почему-то боли совсем не чувствовалась, а был лишь сковавший тело страх, и отчаянная обида, и бессилие. Каким-то чудом удары не свалили его с ног; зато дурь, что до сих пор была в Прокле, улетучилась куда-то совсем.

– Стоять! – произнёс запыхавшийся командир, отдёрнув за ворот разъярившегося старшего сержанта.

– Я его гниду сейчас!!

– Стоять! Я сказал! – повторил командир, с трудом удержав сержанта на месте.

– За что? – хрипло произнёс Прокл, чувствуя, как кровь наполняет его рот. В ушах стоял непреходящий звон, глаза резало, боль была везде: в плечах, пояснице, в затылке, а ноги совсем онемели, став ватными и непослушными.

– Было бы за что, убили бы!

– Вставай на табурет! Вставай, и громко, на всю столовую кричи, что вы, служивые, кто здесь в наряде, – чмыри, а наша доблестная рота – орлы! И всё, свободен.

– Вставай тебе сказали, гнида!

Выплюнув кровяные тягучие слюни на пол, преодолевая боль в пояснице, Прокл попытался выпрямиться; попытался рассмотреть тех, кто был вокруг. Но глаза словно слиплись, покрывшись какой-то плёнкой.

– Делай боец, что сказано!

– Наверное, вы не плохие ребята, но кричать я ничего не буду. Я не клоун! – именно так решил ответить Прокл, вдруг представив себя в роли разукрашенного клоуна, с красным шариком на носу, угодливо выступающего перед бойцами на табурете. И при этом так весело, срывая целые овации. Бойцы истошно смеются, подкидывая вверх свои головные уборы… Это даже рассмешило самого Прокла, и на его лице появилась лёгкая улыбка, вмиг разозлившая голодную публику:

– Трендец тебе! – Вновь набросился командир с кулаками, повторяя эту фразу с каждым ударом. К нему тут же присоединился сержант.

И всё понеслось заново, остановившись так же быстро.

– Отставить! – вдруг прокричал командир, внезапно решив прекратить истязания. Видать, пьяный рассудок начинал трезветь. – Рота на выход! Перед столовой строится!

– Товарищ лейтенант, а как же обед? – отдышавшись, спросил сержант.

– Сержант, выпитая бутылка с боевым офицером не даёт вам повода задавать много лишних вопросов! Я сказал – на выход!

– Есть! – ответил старший сержант, направив всю роту к выходу.

– Нет времени гордость твою ломать. Считай, что тебе повезло! Кто тебя знает, может, ты ещё и стукач…

– Точно…. – вмешался сержант.

– Я сказал – рота на выход!!

Потом ещё о чём-то говорил офицер. Голодная рота исчезла из столовой, а их командир ещё продолжал наставлять Прокла, но тот уже ничего не слышал: всё было как в тумане – любой звук лишён проводимости. Наконец офицер исчез. Появились знакомые физиономии Синего, Баклушина, Пипкина, других сослуживцев, тоже о чём-то говоривших и расспрашивавших его. Появился и их сержант, сразу сопроводивший Прокла умываться, а потом в одно из укромных подсобных помещений столовой, где был заботливо приготовлен лежак из старого матраса и бушлата – для отдыха. И едва Прокл прилёг, как моментально уснул; а после проснулся, – и всё в том же тумане. Уже был вечер; очевидно, уже был и ужин, и их наряд направлялся в роту. Ноги непослушные, ватные, но всё же идут… Оказавшись в роте, Прокл очутился на своей кровати, над которой казалось завис какой-то приятный синий туман, быстро забравший в глубокую дремоту. Снились кокосы непонятной и не совсем круглой формы, валявшиеся повсюду в джунглях. Дикое племя выбежало из кустов, гремя железной посудой, бывшей у них в руках. Прокл в страхе стал убегать от голодных дикарей, а кругом – взрывы, пулемётные очереди, где-то над головой шум вертолётных винтов, позади эти дикари с гремящей посудой… Он попытался бежать быстрее, но ноги стали совсем какими-то вязкими. Запутавшись в собственных ногах и споткнувшись, Прокл упал, и покатился с крутого склона вниз, вниз… А дальше – обрыв и полёт: вода. А воду рассекают громко шумящие моторами катера. Но, так и не долетев до воды, Прокл на миг очнулся от того, что сердце сильно стукнуло в грудь.